Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

International relations
Reference:

Russian toolkit for settling international conflicts and peculiarities of its application

Iakovlev Egor Aleksandrovich

PhD in Politics

Postgraduate student, the department of International Security and Foreign Policy Activity of the Russian Federation, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration

141730, Russia, Moskovskaya oblast', g. Lobnya, ul. Lenina, 23, kv. 20

egor6667407@yahoo.com
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2454-0641.2021.3.36336

Received:

23-08-2021


Published:

05-09-2021


Abstract: As the successor state of the former superpower USSR, the Russian Federation retains its high status of the “guarantor of peace” for the entire international community due to a range of political, military and economic means, currently being on of the few “police states”. The role of police states is important to such extent that no major conflict can be settled without their participation or approval. Such status of Russia is being maintained by its military power, as well as a number of political privileges. Alongside any police state, Russia has developed its own strategy for interfering or settling the international military conflicts using the existing toolkit. This defines the relevance of analysis of the current state of the Russian range of means and tools for suppression and settlement of the conflicts. The goal of this research consists in examination of the the means available to the Russian Federation for settling military conflicts, as well as in the analysis of the state and prospects of their use in peacekeeping campaigns of the Russian Federation. It is worth noting that the Russian Federation as the successor state of the Soviet Union, and one of the members of the nuclear club and permanent members of the United Nations Security Council, retains and extends the range of tools for handling and settling military conflicts, from the preventive tools of cultural-diplomatic influence such as Federal Agency for the Commonwealth of Independent States Affairs, Compatriots Living Abroad, and International Humanitarian Cooperation (commonly known as Rossotrudnichestvo) to high-tech military weapons, which have no analogues among the overwhelming majority of participants of international relations. The presence of such rich arsenal testifies to strong peacekeeping potential of the Russian Federation; however, the currently observed inclination towards the priority of coercive tools can severely undermine the ability of the Russian Federation to settle international military conflicts.


Keywords:

military conflict, international relations, international military conflict, transnational corporations, Russian foreign policy, soft power, private military corporations, public dilomacy, ciberwar, UAV


За последние два десятилетия формы участия в международных военных конфликтах претерпели серьезные изменения. Прямая военная интервенция в зоны конфликта с целью отстаивания собственных интересов перестала являться политически выгодным мероприятием. Большое число репутационных, политических рисков, угроза серьезных материальных и людских потерь заставляют все государства, как лидеров современного международного порядка, так и остальных, все более осторожно подходить к вопросу вмешательства в военные конфликты, делать ставку на многовекторное участие в конфликтах. Тенденция на появление новых форм участия в военных конфликтах зародилась еще в разгар холодной войны, когда участие американских войск в Войне во Вьетнаме в 1960-х годах и интервенция советского контингента армии СССР на территорию Афганистана в 1980-х, обернулись военно-политической катастрофой для обеих стран и послужили катализаторами внутренних социальных противоречий.

Одной из причин эволюции участия в военных конфликтов можно назвать техническую составляющую. Быстрое развитие коммуникационных и цифровых технологий в совокупности с их глобальным распространением существенно расширили возможности оказывать давление на противника и подрывать его национальную безопасность без использования высокозатратных непосредственно-боевых операций. В результате это повлекло смещение в сторону уменьшения возможностей использования «классического» инструментария для участия и урегулирования военных международных конфликтов.

Другой причиной является такой феномен современного миропорядка как «несостоявшееся государство» - государство, чьи политические институты не являются дееспособными, а политическая элита не в состоянии контролировать политическую, экономическую, демографическую, социальную ситуацию, а также обеспечивать целостность страны.

В национальной стратегии США от 2006 года «Несостоявшиеся государства» упомянуты в качестве одной из новых угроз национальной безопасности.[1] Причиной этому служит высокая конфликтогенность несостоявшихся государств. Несостоявшиеся государства, согласно национальной стратегии США, являются ресурсной базой для развития международного терроризма и радикальных движений, а также постоянной угрозой глобальной нестабильности являясь потенциальным плацдармом для развития военных конфликтов.

Наличие несостоявшихся государств с постоянной угрозой возобновления конфликта вынуждает государства пересматривать отношение как к военным конфликтам, так и к стратегиям их урегулирования. На примере миротворческих кампаний современных Афганистана, Ливии, Сомали, и др. где военный конфликт невозможно закончить традиционными средствами урегулирования конфликтов, а только заморозить, возникает новый подход к урегулированию военных конфликтов. Огромное внимание уделяется гуманитарной составляющей. В частности, в одном из военных пособий сил специального назначения армии США описывается современный подход к ведению военных действий где непосредственно боевые действия рассматривается лишь как один вид из множества в военной деятельности, предполагающий:

— во-первых, мобилизацию всех ресурсов на национальном уровне;

— во-вторых, использование личный состав регулярных вооруженных сил в качестве контрмеры угрозе выживания всей нации.

Современная американская стратегия подразумевает ведение вооруженной борьбы радикальной мерой при наличии самой острой стадии конфликта. Однако, до этой стадии должен использоваться целый спектр различных форм ведения военных действий, где преимущество отдается действиям не затрагивающим прямое и непосредственное участия национальных вооруженных сил. С точки зрения современных политической и военной науки эти действия не классифицируются в качестве боевых, а попадают под категорию «враждебные», реакция на которые также подразумевается небоевого характера.

Классификация инструментов урегулирования конфликтов.

В наиболее узком смысле вся деятельность по урегулированию конфликтов сводится к двум направлениям: силовому (использованию армии и других вооруженных формирований) и несиловому (ненасильственному), называемым также дипломатическим (переговоры, многосторонние группы, и т.п.). При всем этом название дипломатического направления можно считать довольно условным т.к. сюда же входят и весь спектр инструментов мягкой силы, и воздействие через международные институты и т.п.

В XXI веке благодаря совмещению целого ряда факторов, как технологического, так и политического характеров, арсенал средств ведения военных конфликтов резко расширился, разделяя все средства на две группы: те что традиционно использовались в течение многих веков и те что появились совсем недавно.

К традиционным инструментам относят: политические союзы, официальную дипломатию, непосредственно боевые действия, экономическую блокаду, политическую изоляцию и т.п.

К новым инструментам причисляют: информационные войны, кибернетические атаки, публичную дипломатию, использование мягкой силы, непрямое экономическое воздействие, непрямое военное воздействие.

Стоит отметить, что несмотря на то, что некоторые из нетрадиционных инструментов ведения военных конфликтов появились достаточно давно, активное их использование началось лишь в конце XX начале XXI века, чему поспособствовали новые мирополитические реалии.

Все инструменты, как силовые, так и ненасильственные используются и соответственно делятся по степени вовлеченности на разных этапах конфликта:

  1. Превентивные – использование которых помогает разрешить или снизить социально-политическую напряженность в предполагаемой точке конфликта, устранить причины и предпосылки военного конфликта. Это может быть, как превентивный ввод миротворцев в регион, так и оказание гуманитарной помощи, борьба с безработицей в потенциальной точке конфликта и организация переговоров между потенциальными противниками.
  2. Оперативные– используются уже непосредственно во время высокой интенсивности конфликта. Использование оперативных инструментов обусловлено как решением непосредственных задач по снижению напряженности или окончанию конфликта. К этим средствам можно отнести прекращение огня, отвод войск, обмен пленными, организация комиссии по применению запрещенных видов вооружений, установление демаркационной линии, ввод миротворческих войск и т.п.
  3. Консеквенциональные – инструменты, направленные на выявление, предотвращение и устранение последствий военного конфликта. К таким средствам можно отнести гуманитарную помощь, организацию экономических, социальных и инфраструктурных проектов восстановления национальной жизнедеятельности и т.п.

Использование различных средств и инструментов каждым участником военного конфликта может иметь как стратегический, так и оперативно-тактический характер. Тем не менее далеко не все инструменты возможно использовать на обоих уровнях. Так все инструменты можно отнести к следующим категориям:

  • Универсальные – Инструментарий, одинаково эффективно справляющийся с стратегическими и тактическими задачами. (Многосторонние группы, эмбарго, санкции, информационное воздействие).
  • Стратегические – Предназначенные для решения основополагающих и базовых проблем военного конфликта. (Введение миротворческих войск, демаркация линии соприкосновения, создание международных альянсов, многоуровневое экономическое воздействие, религиозное и культурное давление и пропаганда).
  • Тактические – Основная задача инструментов оперативно-тактического уровня — это предотвращение расширения и разрешение сопутствующих проблем военного конфликта. (Кибератака, совместный отвод войск, перемирие, гуманитарная помощь, административно-управленческая помощь).

Миротворческий арсенал России и его применение в Сирии

Согласно стратегии национальной безопасности РФ угрозы национальной безопасности, проявляются не только в экономической заинтересованности политических соперников поддерживать военные конфликты, но и появляется угроза «морального лидерства», глобального идеологического доминирования через агрессивные информационные войны и кампании, проводится политика использования публичной дипломатии и «мягкой силы» для дискредитации России в целом, расчленения российского общества на различные, враждебные группы и дискредитацию духовно-нравственных основ многонационального народа[2].

Таким образом, исходя из пунктов 19-21 II раздела, 26 III раздела и 40, 99-101 IV раздела Стратегии национальной безопасности РФ подчеркивается важность развития противодействия использованию новых инструментов ведения военных конфликтов, направленных против страны, а также появлению собственного арсенала нетрадиционных инструментов для предотвращения военных конфликтов. Основными приоритетными направлениями в этой сфере являются:

  • Информационные и коммуникационные средства.
  • Политическая интеграция в рамках ЕАЭС, БРИКС, ШОС
  • Развитие каналов публичной дипломатии в потенциально-опасных регионах (Африка, Азиатско-тихоокеанский регион, Латинская Америка)
  • Укрепление средств культурной коммуникации и ретрансляции (культурная экспансия)
  • Сетевая дипломатия
  • Укрепление национальной и глобальной кибербезопасности

Практическое применение новых средств урегулирования военных конфликтов Российской Федерацией и особенности его применения можно наблюдать на примере военных конфликтов в Сирии, Нагорном Карабахе. Так в условиях военного конфликта в Сирии России с 2016 года удается реализовывать миротворческую деятельность через сетевую дипломатию, привлекая для совместного урегулирования правительство Сирии, Турции, Ирана и представителей «умеренной оппозиции». Формат Астанинских переговоров позволил разделить территорию арабской республики на четыре «зоны ответственности» и в значительной степени завершить активную фазу конфликта, установив «режим тишины» во всех четырех зонах с 2020 года. Результатом многостороннего переговорного процесса стали еще два существенных документа - о гуманитарном разминировании в Сирии и об освобождении задержанных заложников. Была предпринята попытка проведения многосторонних переговоров (Конгресс сирийского национального диалога) между различными сирийскими силами в Сочи в январе 2018 года. Форум в Сочи стал наиболее инклюзивным, по охвату представителей различных слоев сирийского общества, среди всех других дипломатических и переговорных процессов. Совместно с представителями из США и Турции, России также удалось договориться о совместном патрулировании «пояса безопасности» - нейтральной зоны между зоной турецкого влияния и сирийскими группировками.

Пример использования сетевой дипломатии России в сирийском конфликте не только отражается на межправительственном уровне. Были налажены контакты напрямую с различными сторонами конфликта, так 10 февраля 2016 г. в Москве открылось представительство сирийских курдов (в статусе общественной организации). Похожая тактика проявится позже и по отношению к конфликту в Афганистане, когда российское правительство организовывало встречи с Талибами и поддерживало отношения с официальным Кабулом. Совместно с правительством САР, Турции и Ирана, России удалось вовлечь в многоуровневый переговорный процесс многие вооруженные формирования, некоторые из которых находятся «по разную сторону баррикад».[3]

На всем этапе вовлечения в военный конфликт, Россия предпринимает попытки стабилизировать ситуацию и с помощью гуманитарной помощи и налаживания экономических, культурных и религиозных коммуникаций внутри страны. Так между правительствами обеих стран были реализованы программы на оказание помощи в размере €600 млн. и €250 млн. соответственно, по которым предполагалось заново отстроить или отремонтировать электросети, нефтедобывающие и нефтеперегонные станции, разрушенные в результате войны. На 2020 год было подписано еще одно соглашение о помощи в один миллиард долларов для восстановления электросетей, промышленного комплекса Сирии.[4] В сравнении с международной помощью, выделенной в целом с 2017 г. международный гуманитарный сектор ООН, МККК получил от доноров 1,73 млрд. долл. для помощи и поддержки сирийского народа.

Развитие невоенных форм миротворчества Россией началось через вооруженные силы. Так с 2016 года под управлением министерства обороны РФ заработал Центр по примирению враждующих сторон (ЦПВС), располагающийся на российской авиабазе Хмеймим выполнявший по мимо основной задачи и оказание гуманитарной помощи. За период 2016-2017 гг. ЦПВС организовал поставки более 1500 тонн гуманитарной помощи для 310 сирийских городов и деревень. Центр активно участвовал в проведении всесторонних гуманитарных операций. Так, например, в пригородах Дамаска ЦПВС была организована самая масштабная с начала войны гуманитарная операция. Она включала:

- контроль над обеспечением работы гуманитарных коридоров и конвоев,

- непосредственное оказание гуманитарной помощи населению и мигрантам.

- оказание медицинских услуг;

- организацию инженерно-саперных работ и разминирование.

- Решение проблем восстановления социально важных объектов, имеющих первоочередное значение.

- поставки необходимых ресурсов и организацию работ для восстановления коммунальной и транспортной инфраструктуры.

Параллельно с вышеупомянутыми средствами, ведется расширение межкультурного и межконфессионального диалога. Данный диалог является одним из направлений в общей политике миротворчества в Сирии. Под непосредственным надзором России проводятся мультирелигиозные конференции по типу организованной в рамках 34-й сессии ООН в 2017 году по правам человека «Взаимное уважение и мирное сосуществование как условие межрелигиозного мира и стабильности: защита христиан и представителей других религий». Политику государства в развитии межконфессиональных коммуникаций ведут и российские религиозные организации в частности РПЦ проводи программы для расширения контактов с местными христианскими общинами.

Подводя итоги, можно отметить, что Российская Федерация как наследница СССР и одна из членов ядерного клуба и постоянных членов СовБеза ООН сохраняет и расширяет арсенал инструментов проведения и урегулирования военных конфликтов. На текущий момент можно отметить серьезный интерес российского руководства к развитию сетевой дипломатии, активного использования «мягкой силы» и информационных технологий. Такая направленность политики в области урегулирования конфликтов позволяет сделать выводы о том, что российское руководство пересматривает подходы к вопросу миротворчества. Активное участие России в военных конфликтах при сохранении текущих тенденций в миротворческой политики может привести к появлению нового формата сбалансированных и многосторонних миротворческих операций.

References
1. Vakhshitekh A. N. Rol' Rossii v uregulirovanii siriiskogo konflikta // Izv. Sarat. un-ta Nov. ser. Ser. Istoriya. Mezhdunarodnye otnosheniya. 2018. №4.
2. Shashkin P. A. Politicheskie aspekty naemnichestva // Gumanitarnye nauki. Vestnik Finansovogo universiteta. 2017. №5 (29) s. 47-55.
3. Stepanova E. A. Gumanitarnaya rol' Rossii v konfliktakh na donbasse i v Sirii (v kontekste "Otvetstvennosti po zashchite") // IMEMO RAN. 2018. №1 (54) s. 129-181.
4. Rodachin V. M. Gibridnye voiny i obespechenie natsional'noi bezopasnosti Rossii // Gumanitarnye nauki. Vestnik Finansovogo universiteta. 2019. №4 s. 93-99.
5. Kovalev A. A. Format mirotvorcheskikh missii v usloviyakh sovremennogo geopoliticheskogo protivostoyaniya // Mirovaya politika. 2017. №3 s. 129-140.
6. Manoilo A. V. Konflikt v Sirii i vneshnyaya politika Rossii // APE. 2020. №2. c.145-171.
7. Tsygankov P. A. “Gibridnaya voina”: politicheskii diskurs i mezhdunarodnaya praktika // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 18. Sotsiologiya i politologiya. 2015. №4 s. 253-258.
8. Yavchunovskaya R. A. Sovremennoe videnie mezhdunarodnoi bezopasnosti // Rossiya: tendentsii i perspektivy razvitiya. 2017. №12-1 s. 199-202.
9. Rustamova L. R. Publichnaya diplomatiya Rossii v uregulirovanii konflikta v Sirii // Mirovaya politika. 2018. №1 s.33-37.
10. Shturba E. V. , Makhalkina M. A. Territorial'nye anklavy byvshego SSSR v kontekste natsional'noi bezopasnosti sovremennoi Rossii // ISOM. 2016. №2-1 s. 26-36. [1] https://georgewbush-whitehouse.archives.gov/nsc/nss/2006/sectionIV.html[2] Strategiya natsional'noi bezopasnosti RF ot 2021 goda, http://static.kremlin.ru/media/events/files/ru/QZw6hSk5z9gWq0plD1ZzmR5cER0g5tZC.pdf[3] Manoilo A.V. Konflikt v Sirii i vneshnyaya politika Rossii. APE. 2020. s. 150 №2.[4] https://www.dw.com/ru/rossija-vydelila-bolee-milliarda-dollarov-na-pomoshh-sirii/a-55571285