Language game in publicistic writing of V. V. Nabokov: transformation of meanings and peculiarities of word usage

Процесс демократизации современного информационного пространства во многом определяет открытость и проницаемость публицистического стиля речи. Так, Е. П. Прохоров определяет публицистический стиль как «особую творческую форму» ^[14], с точки зрения В. В. Ученовой к публицистическим относятся «массовые популярные политические тексты» ^[17]. Актуальность и широта освещаемой проблематики обусловливает структурно-семантическую эклектичность публицистики: здесь свободно сочетаются речевые клише, штампы и оригинальные языковые модификации, художественно окрашенные обороты. В публицистическом тексте, основными целеполагающими задачами которого являются информирование и воздействие, языковая игра становится конвенциональным элементом диалога между адресантом-автором и адресатом-читателем. Востребованность актуальных и эффективных форм социальной коммуникации изменила статус ранее узкоспециальных понятий лингвистики, сделав их инструментом активного речевого пользования. Так, языковая игра, эмпирическая база которой ранее ограничивалась материалом художественных произведений, стала неотъемлемым элементом широкого спектра речевых стилей, в частности публицистики.

Лингвокреативная деятельность имеет вторичный характер по отношению к каноническим системам языка, внося в привычные речевые обороты элемент хаоса и индивидуально-творческого начала. Для осуществления потенциала языковой игры необходимо диалогическое взаимодействие: авторский трансформ создает новый смысловой план, актуализация которого возможна при сопоставлении его с базовой, узуальной формой ^[2]. Диалогичность – конституирующий принцип в современном определении феномена языковой игры. Множественность возможных функциональных сфер реализации языковой игры, как специально-литературных, так и стихийно-разговорных, определяет имплицитно присущую ей дихотомию. Главной функцией окказиональных трансформаций многие исследователи называют оценочно-экспрессивную, в которой, как правило, преобладают негативные референты ^{[10, с. 3]}. Это особенно актуально в отношении текстовой практики публицистического стиля речи, ориентированного на поиск эффективных средств выражения социально-оценочной компоненты ^[9].

Для публицистического стиля, текстовая реализация которого обыкновенно определяется жанровой спецификой и конкретными, зачастую утилитарно-практическими целями, наиболее эффективной является лексико-семантическая языковая игра, что объясняется, на наш взгляд, стилеобразующими характеристиками публицистики в целом: ориентацией на массового адресата, доступностью и др. Адекватность дешифрования ключевого посыла текста целевой аудиторией зависит от соразмерности информативных планов адресанта и адресата. Эффективность публицистического текста измеряется в силе воздействующего слова, поэтому выбор лексических средств, их последующее взаимодействие и трансформация – значимый уровень организации публицистического произведения.

Лексический уровень языковой игры справедливо считается наиболее содержательным: он предполагает окказиональное совмещение смысловых планов, что приводит к образованию «аномального» варианта, требующего интерпретации реципиентом ^[3]. В монографии В. З. Санникова рассматриваются возможности языковой игры на лексическом уровне, содержание которого детализируется и расширяется семантическими вариациями ^[15]. В то же время у С. В. Ильясовой градации лексики и семантики не происходит: потенциал этих уровней представлен в общем разделе «Обыгрывание неоднозначности» ^{[7, с. 113]}. Известно также, что нередко «семантический тип языковой игры отождествляется с языковой игрой в целом» ^[12].

К наиболее распространенным проявлениям языковой игры на лексическом уровне относят прием, который заключается в обыгрывании значений полисемантических слов (В. З. Санников ^[10], Л. П. Амири ^[3], С. В. Ильясова ^[7]). В публицистике В. В. Набокова языковая игра, основанная на многозначности слова, встречается довольно часто, например, в предложении «Всякий раз, когда ровное течение времени вдруг разливается мутным половодьем и наши подвалы затопляет история…» языковая игра – результат лингвокреативного использования семантических инвариантов значений лексем, которое создает новый, контекстуально обусловленный план содержания. Выразительный эффект определяется нестандартным, «новым» использованием привычного метафорического оборота «течение времени» в синтаксической конструкции, где выстраиванию нового метафорического уровня служит включение глагола «разливается» в непрямом значении: «Разлиться: 1. Выступая из берегов, распространяться на новые места (…); 2. Распространяться в окружающем пространстве, в каких-либо пределах» ^[5]. В другом контексте: «Здравый смысл прям, а во всех важнейших ценностях и озарениях есть прекрасная округленность — например, Вселенная или глаза впервые попавшего в цирк ребенка» комический эффект обусловлен контрастом: структурным и смысловым противопоставлением лексем «прям» и «округленность» в переносном значении («Округленность: 1. Отсутствие углов, угловатости; 2. Целостность, соразмерность, завершенность» ^[5]), окказиональным сочетанием абстрактных понятий и слов предметного свойства. Выразительный эффект в предложении «Здравый смысл растоптал множество нежных гениев, чьи глаза восхищались слишком ранним лунным отсветом слишком медленной истины» возникает в результате окказионального словоупотребления: «здравый смысл растоптал», обыгрывания переносных значений слов: «Отсвет: отблеск, отраженный свет» ^[13]. Лексическая языковая игра, наряду с повтором наречия степени «слишком», усиливает контраст и создает иронический контекст. В ряду подлежащих «Окраска кредо, оттенок галстука, цвет глаз, мысли, манеры, говор где-нибудь во времени или в пространстве непременно наткнутся на роковую неприязнь толпы» особое внимание привлекает первый член ряда «окраска кредо». «Аномальность» лексико-синтаксической конструкции во многом обусловлена семантической «неоднородностью» лексем, составляющих однородный ряд, а также обращением к самодовлеющим переносным значениям лексем «окраска» и «кредо», которые во многих случаях языковой практики воспринимаются как нейтрально-типичные, но здесь приобретают особые коннотативные смыслы. На семантическом уровне конструкция в целом содержит скрытое, окказиональное противоречие, призванное подчеркнуть внутреннюю абсурдность суждений толпы, одинаково поверхностно судящей как об основах мировоззрения, так и условных внешних атрибутах, а также отразить авторскую позицию, эмоции – уже не просто иронию, но сожаление и горечь.

Словесная языковая игра в авторских текстах часто осуществляется путем обыгрывания компонентов смысла лексемы. В таком случае модификация узуальных языковых средств предполагает обращение к потенциалу семантических инвариантов, функционирующих в экстралингвистическом пространстве. Соответственно, проявления языковой игры становятся органичным синтезом трансформированных лингвистических моделей и определенных социокультурных паттернов. Например: «…он на тебя так взглянет, словно ты в церкви рассвистался…». Прямое значение лексемы «рассвистался» согласно словарю Т. Ф. Ефремовой: «Начать свистать сильно, с увлечением» ^[5]. Включение контекстуального инвариантного значения лексемы «свистать» определяется обстоятельством локативного значения («церковь»).

Языковая игра может быть результатом употребления лексемы в несвойственном ей контексте: «Марксово учение приобретает вдруг оттенок необычайной духовности при сопоставлении его с низкой буржуазной анатомией самого марксоведа…». Словарно зафиксированное значение слова «анатомия» (согласно словарю Ю. В. Алабугина): «Строение организмов или органов» ^[1], однако в творческой интерпретации В. В. Набокова обыгрыванию подвергаются имплицитно присущие лексеме компоненты смысла: «некоторая совокупность определяющих характеристик». Каких именно – указывает атрибутивный распространитель словоформы – прилагательное «буржуазный». Окказиональная номинация, основанная на изначальной «терминологической физиологичности» смысла слова «анатомия», его аномальном распространении лексемой «буржуазная», в контексте структуры высказывания, построенного на сопоставлении «мало сопоставимых» понятий («необычайная духовность учения Маркса» и «низкая буржуазная анатомия марксоведа»),обусловливает новый коннотативно-содержательный уровень, выражает ироническое, более того – язвительное, даже уничижительное отношение В. В. Набокова к «объекту» критики.

Окказиональная реализация одного из значений полисемантической лексемы в условиях аномального распространения отмечено в следующем случае: «Мое преимущество перед ним как будто заключается в том, что я совершенно несознательный элемент, не питаю никакой классовой ненависти к людям, <…> к упитанному швейцару, состоящему, – как, впрочем, все берлинские швейцары, – в коммунистическом ордене». Обыгрывание значения слова «орден» («рыцарская организация с определенным уставом» ^[5]) осуществляется также с помощью атрибутивного распространителя «коммунистический», получившаяся авторская номинация «коммунистический орден» с учетом предшествующего контекста самым очевидным образом отражает позицию автора по этому вопросу.

Интересно, что в некоторых случаях В. В. Набоков игнорирует зафиксированное лексико-семантическое значение слова, заменяя его новым, контекстуально обусловленным: «…чуешь, что, кроме пестряди и суеты жизни нашей…». Согласно словарю Д. Н. Ушакова, значение лексемы «пестрядь» – «грубая бумажная ткань из разноцветных ниток» ^[16]. Здесь же отмечается разговорный вариант употребления лексемы «пестрядь» – «пестрота, разноцветность». Наличие авторского семантического инварианта обусловлено общим признаком – «разноцветный, пестрый», одинаково применимым к типу ткани и контекстуальному определению жизни у В. В. Набокова.

Комический эффект часто создается с помощью переосмысления узуальных значений не только отдельных лексем, но и речевых оборотов: «Но возьмем писателя, охваченного тревогой и интересом. Выглянет ли он из раковины, чтобы разузнать о погоде?». Созданный в результате образ писателя как «чрезвычайно осторожного существа, выглядывающего из своей раковины для того, чтобы узнать о сложившейся ситуации («погоде») в языковом плане представляет собой сложную развернутую метафору, образованную путем преднамеренного сближения разноплановых понятий. Выбор конструкции – риторический вопрос – подчеркивает ироничность контекста.

Необходимо отметить, что метафора является одним из наиболее распространенных приемов создания языковой игры. Согласно определению, в основе метафоры лежит некоторая ассоциация по сходству или по аналогии ^[13]. Необходимое для создания метафорического переноса общее свойство задействует неочевидные лексико-семантические компоненты сопоставляемых смыслов. Стилистическая уникальность следующего контекста: «Невдалеке они (писатели) уже ясно видят уготованное судьбой — мраморный пьедестал или гипсовую подставку», обусловлена оригинальной лексико-синтаксической структурой авторской синекдохи. Иронический подтекст обнаруживает себя в явном идейно-символическом несоответствии избранных дефиниций («пьедестал» и «подставка»), обусловленном их семантической «неравноценностью».

Языковая игра, теоретическое обоснование которой длительное время не имело специально-научной определенности, многими исследователями ^[4] отождествлялось с выразительными средствами языка. Зачастую смешение дефиниций, обыкновенно контрастных в узуальном употреблении, создает языковую игру. В частности, сравнения, скрытые или явные, предоставляют широкие возможности для реализации языковой игры. В публицистических текстах В. В. Набокова часты случаи включения окказиональных сравнений, где игровой момент обусловлен «отдаленностью» лексико-семантических полей сопоставляемых объектов. В контексте: «…значение сползает, как кожура, и в сознании остается голая сердцевина слова…» очевидное сравнение, конструктивно выраженное с помощью сравнительного оборота, создает определенное ассоциативное пространство, в котором возможна визуальная буквализация созданного автором образа.

Тенденции к игровым модификациям особенно актуальны в лексико-грамматическом противопоставлении одушевленного неодушевленному ^{[15, с. 291]}. Для публицистического стиля В. В. Набокова «одушевление» неодушевленного – продуктивный способ эффектной характеристики объекта описания и выражения авторской позиции. Например, в предложении «Статистика подбирает полы и в сердцах удаляется» персонификация отвлеченного существительного – результат окказионального совмещения двух ассоциативных планов: «статистика» путем скрытого сравнения представлена как живое эмоциональное существо. В другом случае: «Старость осмотрительна, но забывчива…» выразительный эффект обусловлен окказиональным употреблением лексемы «старость» с дефинициями, указывающими на субъектность. В предложении «Чернильница на меня глядит одним черным глазом с блеском в зрачке» модель традиционного восприятия возможностей лексической сочетаемости становится предметом авторских трансформаций: предмет, очевидно не имеющий признаков одушевленности, становится субъектом-производителем действия и приобретает нетипичные «внешние» признаки. Предикатные признаки предметной лексемы могут подчеркиваться «добавочным действием», представленным с помощью отглагольной формы – деепричастия: «Взад и вперед по узким улицам шмыгают, перезваниваясь, обрызганные грязью велосипеды…».

В отдельных случаях основой для создания языковой игры служит близкое расположение контрастной лексики в однородном ряду, например: «Круглые, серебряные звуки <…> расходятся, длительно тают, близкие, отдаленные, в узких, туманных переулках, в прекрасном вечернем небе, в сердце моем...». Структурно-грамматическое соединение антонимов «близкие», «отдаленные» в рамках обособленной конструкции противоречит их семантической «направленности», однако отражает авторский замысел – создает целостный образ. Наиболее очевидны игровые возможности сопоставления антонимичной лексики в таком, например, случае: «…в наши дни вдохновение редко обсуждается даже худшими критиками нашей лучшей прозы».

В публицистических текстах В. В. Набокова отмечены отдельные случаи обыгрывания омонимов и паронимов. По мнению Л. П. Амири паронимы и омонимы, а также все слова, «внешние репрезентаты которых имеют некую степень подобия» ^{[6, с. 150]}, создают языковую игру, «построенную на использовании внешне похожих слов в определенной линейной последовательности» ^{[2, с. 17]}. Столкновение созвучных слов осуществляется, как правило, на базе легко узнаваемых когнитивных моделей, в результате языковой игры приобретающих прагматическую оценочность. Например, в тексте «Сначала берут письма знаменитости, их отбирают, вырезают, расклеивают, чтобы сделать для него красивую бумажную одежду, затем пролистывают его сочинения, отыскивая в них его собственные черты. И, черт возьми, не стесняются» обыгрываются омографы «черты» и «черт», расположенные в ближайшем контексте. Усилению выразительного эффекта способствует включение в состав предложения экспрессивно окрашенного, просторечного по происхождению фразеологизма «черт возьми» ^[18]. В предложении «Говоришь, бывало, с товарищем о том, о сем, о скачках и стачках…», созданию комического эффекта служит обыгрывание паронимов «скачки» и «стачки», которые синтаксически однородны, однако семантически абсолютно разноплановы.

Подводя итоги, считаем необходимым подчеркнуть следующее: исследование лексико-семантических трансформаций, характерных для публицистического языка В. В. Набокова, позволяет, на наш взгляд, не только расширить и конкретизировать общее представление о творческой манере писателя, но также определить функционально-прагматическую направленность публикаций и авторскую позицию. Анализ языковых фактов, подвергшихся авторским модификациям, обнаруживает тенденциозные суггестивные интенции: обличительные, критические, иронические и т.п.

Справедливо замечено: «Публицистика – искусство слова» ^{[8, с. 297]}. Действительно, лексика с ее огромными возможностями для разного рода переосмыслений и трансформаций обладает поистине неисчерпаемым потенциалом для выражения авторских социально-оценочных интенций. Актуализация новых идей осуществляется на базе «предыдущих знаний, символов, образов», известных аудитории ^[11]. Очевидно, что выразительность как эстетическая категория в «зеркале авторской публицистики» приобретает специфические свойства: метафоричность, изысканность форм должна коррелировать с языковой доступностью как стилеобразующим фактором. Публицистический текст обязан привлечь внимание адресата и достичь заданной коммуникативной цели, не исказив ее и не отдав в услужение художественно-эстетическим амбициям автора.

В публицистике, жанры которой ограничены объемом и заданной коммуникативной задачей, именно лексические средства и их смысловые вариации чаще всего подвергаются языковым трансформациям. В результате проведенного исследования было установлено, что узуальные, без труда распознаваемые адресатом языковые единицы в текстах В. В. Набокова приобретают новый план содержания. Изменение узуального плана восприятия достигается различными приемами. Обращение к семантическому инварианту – самый частый способ. Как правило, В. В. Набоков, используя некий «привычный» метафорический оборот или иной коллокат, создает речевой контекст, нарушающий известные языковые пресуппозиции. Можно предположить, что языковая игра, основанная на частичном или полном изменении узуального значения слова, имеет синкретичный характер: как правило, новый метафорический уровень не ограничивается модификацией одной лексемы, а распространяется на всю структуру и компонентный состав высказывания.