Catholic Magisterium on euthanasia: from Pope Pius XII to Pope Francis

Abramov Alexander Senior Educator, the department of Practical Theological Disciplines and General Humanities, Sretensky Theological Seminary; Synodal Commission for Bioethics of the Russian Orthodox Church 107031, Russia, g. Moscow, ul. Bol'shaya Lubyanka, 19, stroenie 3 nyresidence@gmail.com

Ф. Арьес в своем классическом труде «Человек перед лицом смерти» говорит, что во второй половине ХХ в. происходит драматическая перемена отношения к уходу из жизни — «триумф медикализации» ^{[4, с.479]}. Одним из ярчайших проявлений подобного триумфа, «смерти перевернутой», становится широкое распространение идей и практики эвтаназии и ассистированного самоубийства (самоубийства с помощью врача). Сам по себе феномен эвтаназии как концепции оправдания добровольного ухода безнадежно больных из жизни с помощью достижений медицины далеко не нов — об этом глухо говорилось уже у Ф.Бэкона, а затем в полный голос у Ф.Ницше ^[10;19]. С конца 1970-х гг. сформировалась традиция отдаления смерти и умирающих от общества: территориального - с помощью клиник и больниц; духовного - через невозможность близким присутствовать при последнем вздохе; инструментального - через резкое усиление значения реанимации. Всеобщее оплакивание усопшего, при котором гроб выставлялся во дворе даже городского дома, стало выглядеть анахронизмом уже к началу 1980-х гг. Однако никогда эвтаназийное движение не было столь интегральным и влиятельным, как с начала XXI в. Оно опирается на самостоятельную антропологию, развивает определенные этические принципы, содействует законодательной легализации «культуры смерти», приобретает общественную поддержку даже в странах, которые ранее считались оплотом строго консервативных воззрений ^[36]. Развиваются технологии ухода из жизни и способы облегчить принятие последнего решения - например, «суицидальный туризм». Между тем, категорические оппоненты этой практики отнюдь не отказываются от защиты своей позиции. Среди решительных противников эвтаназии по теологическим и этико-философским основаниям особое место занимает Римско-Католическая Церковь (РКЦ): «Эвтаназия - это поражение того, кто ее теоретически обосновывает, принимает решения о ее применении и ее практикует» ^{[14, п.170, с.151]}. Примечательность положения Ватикана определяется колоссальным воздействием католической доктрины на ее последователей, а также высокой степенью разработки темы эвтаназии в так называемом магистериуме (Magisterium, корпус обязательных к следованию и исполнению вероучительных и моральных предписаний Папы и римской курии).

Постановка проблемы

В этой статье я хотел бы обратиться к текстам магистериума Св. Престола по тематике эвтаназии, обратив особое внимание на новейшие документы, которые не стали еще предметом обсуждения в отечественном научном сообществе. Очевидно: основа позиции РКЦ - твердое «нет» эвтаназии - никогда не изменится. Ясно и то, что современные тексты Ватикана, посвященные эвтаназии, не появились бы на свет, если бы в них заключались лишь повторы ранее высказанных тезисов. Оправданно будет предположить, что магистериум трех последних понтификатов XXI в. - от Иоанна Павла II до ныне здравствующего Франциска - содержит развитие аргументации, уточняет терминологию, устанавливает бывшие ранее неочевидными междисциплинарные связи (теология, философия, история, естественные науки, биомедицина). Наконец, адаптируется к требованиям современности язык церковного послания. Как отмечает крупнейший биоэтик Ватикана Э. Сгречча, направление этих изменений таково: «..постепенное прояснение и различение концепций: появляются определения подлинной эвтаназии, понятие терапии физического страдания, которая косвенным образом может способствовать укорачиванию жизни, концепция «экстраординарных и несоразмерных» терапевтических средств и формулируется принцип отказа от «терапевтического рвения» или дистаназии» ^{[20, с.352]}. Эти слова, справедливые сами по себе, были написаны, однако, применительно к документам конца XX в. Анализируя ключевые тексты (энциклики, папские обращения, официальные материалы дикастерий курии, выступления, речи, соглашения) более позднего времени, я надеюсь выделить нюансы философско-богословского осмысления Ватиканом проблем ассистированного самоубийства как в контексте продолжения традиции, так и в плане ее обновления.

Что изучено?

Зарубежная литература о текстах католического магистериума в интересующей нас области весьма обширна. Существуют общие обзорные работы, вписывающие тематику эвтаназии в общую схему ватиканской биоэтики с акцентом на понятия жизни как высшего дара и неотъемлемого достоинства личности ^{[55; 35]}. Ряд специалистов говорит о взаимосвязи вопросов эвтаназии и прав человека ^[41]. Многие исследователи пишут о магистериуме конкретных Пап, в особенности Иоанна Павла II и Франциска ^[26;44;49]. Затрагиваются темы чистой этики и морали: преломления понятий «общего блага», принципа «двойного эффекта», намеренности и пропорциональности предпринимаемых действий в линзе практики эвтаназии. Некоторые ученые избирают в качестве темы способы преодоления ассистированного самоубийства и рассматривают в этом ключе такие методы, как искусственное вскармливание и гидратация, паллиативная помощь. Рассматриваются социальные и исторические сюжеты.

Если мы обратимся к отечественной литературе по предмету, то результаты здесь окажутся значительно скромней. Тема эвтаназии, в основном, упоминается в связи с католической биоэтикой вообще ^[7;8;12], при этом привлекаются лишь хрестоматийные тексты, а новые редко вводятся в оборот или неизвестны: этот подход можно назвать «Католики о..». Другой общепринятый прием состоит в рассмотрении темы эвтаназии в христианской ^[6;13;15] или любой другой религии ^[5;17]. Эта модель строится так: «Эвтаназия у..». Ни в том, ни в другом случае главные тексты, формирующие философскую рамку религиозного мировоззрения, не становятся основным предметом рассмотрения. Наверное, не совсем случайно, что ватиканская этическая доктрина ценности жизни в противовес эвтаназии в наибольшей степени занимает тех отечественных исследователей, которые так или иначе сами связаны с религиозной традицией ^[2;3;18].

Магистериум 1940-80-х гг.: первые шаги

С. Липперт и М. Небель предложили ^{[41, с.63]} следующую периодизацию принципиальных текстов РКЦ об эвтаназии:

1) первичное учение (середина XX в. - 1980 г.);

2) развитие (1980-2004);

3) отклик на легализованную эвтаназию (2004 г.-настоящее время).

Соглашаясь с этой схемой, предлагаю обратиться непосредственно к документам соответствующих периодов.

Впервые Св. Престол дал оценку эвтаназии в период понтификата Папы Пия XII, который 29 июня 1943 г. в энциклике «Mystici Corporis» («Мистическое тело») прямо осудил евгенические эксперименты нацистов, прикрывавшихся эвфемизмом «эвтаназия». Это требовало большого мужества ^[34] и означало ясный выбор в пользу защиты жизни любого человека - здорового или нет: «Мы видим, что лишают жизни инвалидов, психически больных, страдающих наследственными заболеваниями, как если бы они были бременем для общества. Некоторые превозносят эту процедуру как демонстрацию человеческого прогресса ..будто бы в соответствии с общим благом. Но кто в здравом рассудке не признает, что это не только нарушает законы естественного и Божественного права, написанные на сердцах каждого человека, но и попирает самые благородные устремления человечества?» ^{[53, п. 94]}. Как подсчитал Г. Миранда, в более поздних текстах медико-философской направленности, этот понтифик обращается к понятию эвтаназии еще четыре раза ^{[50, с.15]}. Мне удалось обнаружить чуть больше опубликованных документов, приведу здесь лишь наиболее важные суждения из них. В речи перед членами Медико-биологической ассоциации св. Луки 12 ноября 1944 г. Пий категорически отрицает право врача совершить по просьбе пациента его убийство из милосердных соображений на основании того, что задачей доктора является не уничтожение жизни, но ее сохранение ^{[52, с.44-59]}. 12 сентября 1947 г. Папа обратился к участницам Международного союза женских католических лиг, сопоставив эвтаназию с низведением человека до уровня животного, «лишенного разума и бессмертия»^[51,с.63]. В октябре 1951 г. в выступлении на съезде Национального конгресса акушерок Пий подверг критическому разбору идею бессмысленности существования «больных и убогих»: «Церковь официально объявила ее противоречащей естественному праву и Божьему закону. Следовательно, незаконно убийство даже по указанию властей тех, кто, хотя и не несут вины, все же из-за наследственных физических или психических дефектов считаются нацией не полезными или, более того, обременительными» ^{[52, с. 155-173; та же мысль была и в основе радиообращения Папы к участникам VII Конгресса католических врачей 1956 г. [52, с.503-519]}]. В 1952 г. глава РКЦ в речи перед членами Международного конгресса по гистопатологии нервной системы указал на то, что действия врача должны получать согласие пациента ^{[52, с.192-210]}. Отвечая на вопросы итальянских анестезиологов, Пий XII в обширном тексте 24 февраля 1957 г. ^{[52, с.551-582]} заявляет об отсутствии необходимости терпеть невыносимую боль из христианского смирения и выступает в пользу применения обезболивающих средств. Последние, по словам иерарха, могут применяться для облегчения страданий «с достоинством и пропорционально» даже в тех случаях, когда ненамеренным эффектом их использования становится сокращение жизни человека вследствие проводимой терапии. Применение анальгетиков, между тем, следует принципиально отличать от эвтаназии: «Все формы прямой эвтаназии, то есть использование наркотиков с целью спровоцировать или ускорить смерть, незаконны, так как прямо посягают на жизнь. Фундаментальным принципом естественной и христианской морали является представление, что человек не хозяин и не владелец своей жизни, а лишь благополучатель своего тела и существования» ^{[52, с.579]}. Наконец, 24 ноября 1957 г. по просьбе руководства института генетики «Грегор Мендель» Папа принял ряд ученых и ответил на их вопросы об отношении Церкви к реанимации ^{[52, с.608-621]}. В частности, он согласился с мыслью, что Церковь не устанавливает самостоятельно критерии определения момента смерти, но полагается в этом отношении на данные медицинской науки. Кроме того, Папа высказывается в пользу прекращения реанимационных мероприятий там, где они не дают результата и по отношению к человеку, чья смерть очевидна, хотя некоторые жизненные функции еще сохранны.

Линия признания ценности жизни пациента и необходимости борьбы за нее, хотя и не любой ценой, продолжается и в понтификат Папы Павла VI. Новым моментом этого периода становится критика такого терапевтического подхода, который сейчас именуется «применением непропорциональных средств» (или агрессивной/навязчивой терапией): «Медик не должен прибегать ко всем без исключения жизнеобеспечивающим техникам, которыми располагает постоянно развивающаяся наука» ^[56]. Кульминацией учения Св. Престола о неприемлемости эвтаназии становится ее официальное осуждение в документе высшего уровня авторитетности - Конституции II Ватиканского собора «Gaudium et Spes» («Радость и надежда») 1965 г. В этом документе говорится: «..позорно всё то, что направлено против самой жизни — как, например, всякого рода человекоубийство, геноцид, аборт, эвтаназия и даже добровольное самоубийство. Искажая человеческую цивилизацию, всё это позорит скорее тех, кто так поступает, нежели тех, кто терпит несправедливость, и в высшей степени противоречит достоинству Творца» ^{[9, п.27, с.473]}.

Завершает первый этап развития папского учительства изданная в 1980 г. Конгрегацией доктрины веры (КДВ), иначе именуемой Конгрегацией по вопросам вероучения, «Декларация об эвтаназии». Жанр декларации не был редок для конфессиональной среды ^[47], но текст 1980 г. занимает особое место: он впервые в социально-философской традиции католиков дает развернутую дефиницию эвтаназии и намечает траекторию дальнейшего отклика РКЦ на общественные и научные перемены. Декларация стала первым официальным документом Св. Престола, целиком посвященным исследуемой проблеме. Эвтаназия в Декларации определяется так: «Действие или бездействие, которые сами по себе или намеренно вызывают смерть для того, чтобы через нее могли прекратиться все страдания», причем отдельно рассматриваются внутренний и внешний аспекты - устремление воли и применяемые методы ^{[37, п.II]}. Переживание боли, по мысли авторов Декларации, не должно возлагать на умирающих обязательств «героического поведения», но предполагает право «скончаться мирно с человеческим и христианским достоинством» ^{[37, п.III, IV]}. Право умереть с достоинством противопоставляется, таким образом, «праву на смерть» с ее «технологическим отношением». Составители документа известным образом корректируют и ранее применявшиеся магистериумом понятия. Так, на смену «ординарным» и «экстраординарным» методам оказания медицинской помощи приходят «пропорциональные» и «непропорциональные» средства, и эта лексика остается в ходу до настоящего времени. С желанием избежать непропорционального (сложного, травмирующего, опасного и дорогого) лечения связано и этически обязывающее разрешение Декларации отказаться перед лицом неизбежной смерти от форм лечения, которые будут лишь «обеспечивать ненадежное и тягостное продолжение жизни» ^{[37, п.IV]}.

Суммируя особенности первого этапа развития папской биоэтической доктрины об эвтаназии (1940-80-е гг.), можно обратить внимание на следующее. Отношение к предмету в магистериуме еще почти полностью пребывает в рамках классической философской концепции Фомы Аквинского [см. 21, вопрос 64, с.205-221] и в целом явно тяготеет к традиции социального учения РКЦ первой половины XX в. Морально-практическое ядро концепции Ватикана еще не сформировалось до конца, уступая место скорее гомилетическим интонациям. В то же время нельзя до конца согласиться с теми исследователями, которые утверждают, будто позиция РКЦ в этот период «хотя в общих чертах и сложилась, но далека от завершения» ^{[41, с.64]} . В действительности религиозно-этический абрис папского учительства, строящийся на библейском понимании ценности и неприкосновенности жизни, был вполне четким и недвусмысленным. Выработаны подходы к адаптации основных понятий католического морального учения к теме эвтаназии (соразмерность цели средствам, пропорциональность, достоинство кончины, право личности/естественное право, моральная оправданность, применимость принципа двойного эффекта). Этим идеям предстояло пройти обкатку и стать более рафинированными в ходе столкновения с реалиями развития общества в позднейшие годы.

Иоанн Павел II: преемственность и противоречия

Хотя «Декларация об эвтаназии» и относится к первым годам понтификата Иоанна Павла II, стилистически и содержательно ее смело можно отнести к начальному периоду выработки ватиканской доктрины. В 1990-е гг. Св. Престол начинает относиться к теме эвтаназии более решительно и вписывает проблематику не только в этико-медицинский контекст, но и находит немало иных социально-философских измерений, в которых вопрос добровольного или ассистированного ухода из жизни может исследоваться.

Эвтаназии посвящены пункты 2276-2279 Катехизиса Католической Церкви - нормативного документа, принятого в 1992 г. (поправки вносились в текст до 1997 г.). В Катехизисе завершается формулировка основных установок католического учения об эвтаназии. Помимо безусловной нравственной неприемлемости эвтаназии, подчеркиваются следующие моменты. Принятие решения об эвтаназии нравственно порочно, даже если исходит из благих побуждений. Далее, допустим отказ от «терапевтической настойчивости»: «Здесь нет намерения принести смерть, есть лишь признание невозможности помешать ей» ^{[11, с. 530,п.2278]}. Наконец, декларируется возможность применять обезболивающие средства без ущерба для достоинства умирающего, причем это действие не становится нравственно неприемлемым, даже если может привести к сокращению жизни пациента ^{[11, с.530, п.2279]}.

Изменение угла зрения и внимание к ранее не учтенным социальным реалиям хорошо прослеживается в папской энциклике «Evangelium Vitae» («Евангелие жизни») 1995 г. В этом принципиально важном тексте магистериума, который некоторые специалисты считают главным документом РКЦ по эвтаназии ^[41], можно выделить несколько содержательных блоков. Во-первых, Иоанн Павел вводит понятие «культуры смерти» и дает ему развернутую характеристику. Во-вторых, он корректирует имеющееся определение эвтаназии и поясняет, как именно Католическая Церковь видит ответственность человека, оказывающего содействие в ассистированном самоубийстве. В-третьих, Папа выстраивает своего рода «иерархию эвтаназий», наличествующую в современном мире. В-четвертых, понтифик вписывает эвтаназию в контекст сложных связей права, закона, государства и личности.

Под «культурой смерти» глава РКЦ понимает настроенность на этический релятивизм общества благополучия «в том культурном контексте, который зачастую глух ко всему трансцендентному» ^{[16, п.64]}. К числу важнейших проявлений этого релятивизма относится мнение, что в плюралистических социумах каждая личность должна иметь «полную автономию в том, как располагать своей собственной жизнью и жизнью того, кто еще не родился», а сама жизнь является «благом лишь относительным» ^{[16, п.68]}. В свете этого замечания энциклика сближает эвтаназию с убийством, самоубийством и абортом: «То, что может показаться логичным и гуманным, при более глубоком анализе оказывается абсурдным и бесчеловечным» ^{[16, п.64]}.

Определенным изменением применительно к предшествующей традиции католической моральной философии становится уточненное определение эвтаназии. В более ранних документах магистериума речь шла о том, что итогом эвтаназии становится смерть с целью снятия страданий, а формой осуществления является действие или бездействие такого характера, при котором смерть наступает вследствие внутренней природы этого действия или бездействия либо при намерении действующего лица. Иоанн Павел исправляет «либо» между внутренней природой и намерением действующего лица на «и», тем самым утверждая имплицитную намеренность участников эвтаназии причинить смерть. Нравственная квалификация остается при этом прежней: эвтаназия «есть серьезное нарушение закона Божьего как нравственно недопустимое умышленное убийство человеческой личности», при этом эта практика может в зависимости от обстоятельств, «содержать зло, характерное для самоубийства или убийства» ^{[16, п.65]}. В свою очередь, люди, содействующие ассистируемому самоубийству, становятся «соучастниками, а иногда и прямыми действующими лицами проступка, который никогда не найдет оправдания» ^{[16, п.66]}.

В энциклике Ватикан предостерегает против распространения эвтаназийного подхода от частных случаев к более общим. В п.66 «Evangelium Vitae» говорится о том, что лжесострадание может быть проявлено в дальнейшем и к тем, кто этого не просил и не соглашался. Увенчивает эту иерархию «произвола и неправедности» такое положение, при котором «врачи или законодатели претендуют на право распоряжаться, кому жить, а кому умереть» [там же]. Подобная ситуация возникает, по мысли автора энциклики там, где нарушены фундаментальные основы отношений большинства и меньшинства, моральной справедливости закона как основы его правового характера, понимания демократии не как самоценности, но как формы достижения общего блага. Попытки добиваться юридического признания права на эвтаназию, которые апеллируют к автономии личности и свободе совести, отвергаются Иоанном Павлом «именно потому, что общество имеет право и обязанность защищаться от злоупотреблений, совершаемых именем совести и под предлогом свободы» ^{[16, п.71]}. Таким образом, законодательство, ориентированное лишь на модель абсолютной автономии и вытеснение морали и этических норм в сферу частной жизни, утрачивает «действительную правовую силу», а те, кто не хочет «участвовать в планировании, подготовке и совершении действий, направленных против жизни», в том числе и профессионалы области здравоохранения, должны иметь к этому все возможности ^{[16, п.73-74]}.

Отдельные аспекты вполне устоявшейся доктрины Ватикана пересматривались Иоанном Павлом порой весьма радикально и неожиданно для сообщества философов, богословов и медиков-практиков. Ярким примером стало выступление понтифика в марте 2004 г. перед участниками конгресса «Поддерживающая терапия и вегетативное состояние: научные успехи и этические дилеммы». Папа заявил, что искусственное вскармливание и гидратация пациента являются моральным долгом врача и обычным (пропорциональным) методом помощи, а не медицинским актом ^{[48, п.4]}. Это заметно отличалось от предшествующей линии магистериума, согласно которой при принятии таких ответственных решений следует учитывать многие факторы, а само искусственное поддержание жизненных функций воспринималось как экстраординарное (непропорциональное) вмешательство, которое может быть и остановлено из этических соображений. Строгая обязательность поддержания жизни любой ценой, вменяемая в нравственный долг доктора, стала новеллой Папы-славянина и вызвала предсказуемое неприятие [см. 43; 25; 46].

Длительный период понтификата Иоанна Павла II стал временем, когда тематика эвтаназии в ватиканской доктрине выделилась в самостоятельный предмет, перестав быть просто частным случаем оценки смерти/убийства. Значительно шире стал контекст обсуждения и гносеологический инструментарий. Классические аргументы в поддержку права на жизнь стали пополняться исходя из политико-философских оценок достоинства человека, свободы, ответственности, демократии, соотношения большинства и меньшинства. Была адаптирована к текущей действительности концепция естественного права. К началу XXI в. Католическая Церковь на Западе перестала восприниматься как единственный авторизованный «хранитель неповрежденного нравственного учения», а оказалась в условиях, когда ее позиция подвергается атаке и жесткой критике. Необходимо стало вырабатывать адекватный времени язык.

Бенедикт XVI: угрозы эпохи и ответ Ватикана

С избранием кардинала Й. Ратцингера на римский престол с именем Бенедикта XVI начинается новейший период развития учения РКЦ об эвтаназии. Историческим фоном этого этапа становится «парад легализаций» - принятие рядом государств актов, узаконивающих прямую эвтаназию или ассистированный суицид. Первой из стран, разрешившей эвтаназию, стали в 2002 г. Нидерланды. Развитие законодательства в деградирующей плоскости, разрушение основ гуманистического видения жизни как безусловной ценности и блага, агрессивная секуляризация и технологизация общества стали главными вызовами, перед лицом которых Ватикан вынужден не просто обновлять корпус текстов магистериума, но продумывать новую семантику и формы преломления традиционной аргументации.

Ядро посланий Папы Бенедикта составляют следующие идеи. Жизнь священна, она является целью и смыслом любой социальной справедливости, никто не смеет лишать жизни человека (как рожденного, так и нерожденного) ^[28;29]. Уважение к целостности жизни - от рождения до естественной кончины - является путем достижения общего блага ^[30] Альтернативой эвтаназии в практически-медицинском смысле являются методы паллиативной помощи, а в духовном и философском - проявления любви, заботы и попечения. Ближайшие родственники (по аналогии с временем рождения и младенчества) несут особую ответственность за человека в терминальный период ^[27]. Учение Церкви о ценности жизни не является конфессиональным по смыслу, так как обращено ко всем людям без различия их религиозной принадлежности, постигаемо интеллектуально и строится на единой системе фундаментальных ценностей человечества. Напротив, угрозами главнейшей ценности - праву на жизнь - являются внедряемый в общественное сознание «редуктивный и релятивистский взгляд на человеческие существа» вкупе с «умелым использованием двусмысленной лексики», размывающие существо вопроса при обсуждении темы эвтаназии ^[30].

Философская и богословская полемика с этой релятивистской позицией и обусловила самостоятельный вклад Бенедикта в развитие магистериума об эвтаназии. Папа не просто постулировал право Церкви на сознательные возражения против эвтаназийного законодательства ^[27], но и на практике в многочисленных встречах с государственными лидерами, политиками и дипломатами отстаивал право на жизнь как основополагающую характеристику западной цивилизации, возникшей на основе христианских ценностей [см. 31]. Во время общей аудиенции в феврале 2013 г. понтифик заявил: «Невозможно быть христианином только потому, что вы живете в обществе с христианскими корнями» ^[32]. Мысль Папы состояла в том, что давно выраженное «право и обязанность Церкви давать моральные оценки тем или иным временным явлениям в тех случаях, когда этого требует вера или закон нравственности» ^[38] должно находить отклик в общественной практике тех государств, где нарушаются основы морального христианского учения. Частным случаем такой общественной практики становится участие католиков в политической жизни, выборах и общественных движениях. Для того, чтобы дать ориентиры поведения во все усложняющейся и фрагментирующейся социальной реальности, Бенедикт вводит понятие «не обсуждаемых принципов» (non-negotiable principles) - таких ключевых для моральной философии РКЦ тем, которые не могут быть предметом пересмотра, дискуссии и видоизменения. Согласие или несогласие той или иной политической фигуры, партии или организации с этими принципами должно стать критерием для определения верующим католиком своей позиции по отношению к этим группам. Первым из «не обсуждаемых принципов» стала «защита жизни на всех ее стадиях, от момента зачатия до естественной смерти» ^[33]. Надо отметить, что концепция не обсуждаемых принципов обрела известную популярность за пределами собственно профессионального сообщества специалистов по биоэтике и философов, породила много вариантов упрощенного прочтения и стала для части консервативного крыла РКЦ разновидностью маркирующего тезиса.

Франциск: новые горизонты биоэтики

Франциск, ставший Римским Папой в 2013 г., получил в наследство детально разработанную по многим азимутам концепцию отношения Церкви к эвтаназии, активно действующую систему общественной мобилизации и реагирования, отлично функционирующую систему профильных учреждений римской курии (главное из которых - Папская академия в защиту жизни). Дискуссии по отдельным аспектам проблематики отличаются утонченностью и нюансировкой предлагаемых аргументов; количество документов как папского, так и регионального (епископского) магистериума очень значительно. Однако, другой стороной реальности стала повсеместная утрата позиций сторонников движения Pro-life. Противники эвтаназии часто оказываются в меньшинстве. Логика публичной полемики снижает значение фактических аргументов в их взаимосвязанности, требуя взамен максимально понятного и яркого изложения собственного видения той или иной проблемы. Перед Римом встала задача поиска новых союзников на принципиальной, мировоззренческой основе, а не ad hoc. Решение, к которому, как представляется, сейчас склонился Папа Франциск, — это ревизия имеющегося материала. На основе этого пересмотра происходит осмысление новых коллизий, инкорпорирование ответов на них в состав крупных обновленных текстов и формирование разного рода интеллектуальных альянсов, которые собрали бы единомышленников, даже не принадлежащих к католической традиции.

В рамках этой программы действий особый интерес представляют три значительных документа, относящихся к текущему понтификату. Каждый из них предназначен для разной аудитории, и тем интереснее факт их почти одновременного появления. Первый текст адресован врачам и другим профессионалам медицинской сферы - это «Новая хартия работников здравоохранения» 2017 г. Другой обширный текст приходит на смену «Декларации об эвтаназии» 1980 г. и является догматически обязательным документом для верующих католиков: КДВ выпускает в 2020 г. письмо «Добрый самаритянин». Наконец, в рамках межрелигиозного диалога в 2019 г. публикуется «Позиция авраамических монотеистических религий по вопросам, связанным с окончанием жизни».

«Хартия» содержит обширный раздел «Смерть», который декларирует в качестве важнейшей цели всей системы католического здравоохранения содействие «собственно человеческому и христианскому умиранию», то есть «гуманизация умирания» ^{[14, пп.145, 148]}. В общефилософском смысле это подразумевает такую помощь умирающему, при которой бы «отрицание сменялось принятием, а страх был побежден надеждой» ^{[14, п.147]}. В полном соответствии с таким видением эвтаназия вновь характеризуется как «тревожный симптом культуры смерти», противодействие которому затрагивает потребность в «особой бдительности и даре предвидения» ^{[14, п. 167]}. Антонимом эвтаназии в философско-религиозной модели Хартии становится не «непропорциональная терапия», а «привилегированное выражение» Божьей любви к ближнему, милосердное отношение к умирающему. Идея «привилегированного выражения» ^{[14, п.161]}, употребляемая в подобном смысле впервые в документах Св.Престола, перестает быть лишь метафорой, принимая на себя обозначение ценностей, противоположных насаждаемым в технологическом обществе. Среди практических указаний, которыми Хартия развивает католическую доктрину отказа об эвтаназии в пользу возможности обеспечить достойный естественный уход из жизни, примечательны, в частности, пункты, призывающие содействовать домашней (а не больничной) кончине, если к этому есть условия ^{[14, п.146]}; запрет признавать ту часть предварительных распоряжений пациента, которая может интерпретироваться как просьба об эвтаназии ^{[14, п.150]} . Наряду с этим признается этическая возможность глубокой паллиативной седации, подавляющей сознание, при соблюдении определенных требований ^{[14, п. 155]}.

Письмо «Добрый самаритянин» становится первым авторитетным текстом магистериума за без малого 40 лет, всецело посвященным смерти, паллиативной помощи и эвтаназии. В нем нередко чисто вероучительные построения соседствуют с политико-философской лексикой и во многом определяются несогласием с концепциями агрессивно секулярного мира. Вследствие этого текст письма оказался неожиданно полемически заостренным и апеллирующим к истории христианской философии и социальных учений. В разделе IV документа определяются факторы, которые препятствуют и затеняют признание священной ценности жизни. Первое ошибочное понятие, по мысли авторов документа, состоит в неверно понятом антропологическом наполнении концепта «достойной смерти», проистекающем из утилитаристского прочтения достоинства. Вторая философская ошибка - это ложное понимание сочувствия, которое трактуется как помощь в смерти, а не содействие в жизни. Наконец, завершает этот ряд погрешностей подмена действительной свободы межличностных отношений индивидуализмом, для которого плохо все то, что любым способом накладывает социальные ограничения. Составители письма дают философскую оценку такому подходу: «В основе лежит неопелагианизм, согласно которому радикально автономная личность спасает себя сама и не признает, что на глубинных уровнях бытия она зависит от Бога и других. С другой стороны, известный неогностицизм продвигает такую модель спасения, которая полностью интериоризирована и закрыта внутри своего субъективизма» ^{[39, IV]}. Подобный интеллектуальный базис формирует «культуру выбрасывания», где ценность жизни оценивается исходя из различных факторов мнимой пользы. Общество в действительности заслуживает считаться гражданским только тогда, когда оно «выработает антитела против этой культуры» ^{[39, V]}. Во многом повторяя выработанные ранее ответы на вопросы об эвтаназии, «Добрый самаритянин» предлагает и разрешение коллизий, порожденных острейшими дискуссиями последних лет. Наиболее ярким примером становится тема присутствия священника у постели умирающего человека, который намеревается просить об эвтаназии. Некоторые высокопоставленные ватиканские прелаты отвечали на вопрос о возможности такого присутствия положительно, в духе квиетизма и пастырской заботы, которая может простираться до последней секунды. Документ запрещает такое поведение, которое может быть истолковано как жест, предпосланный отмене абсолютного неприятия эвтаназии ^[39,V,11].

Особым ходом Ватикана при Франциске становится подготовка документов об эвтаназии на межконфессиональном и межрелигиозном уровнях. В силу понятной специфики в подобных текстах происходит редукция философской базы до минимально приемлемого для всех вовлеченных в процесс сторон, однако само направление движения мысли примечательно. Наиболее крупным посланием в этой области стала «Позиция авраамических монотеистических религий по вопросам, связанным с окончанием жизни», подписанная представителями католиков, православных, мусульман и иудеев в Ватикане. Ранее сходные документы на двусторонних началах подписывались с Верховным раввинатом Израиля (2018), исламскими организациями (2019) и Методистской церковью США (2019). В основе всех этих текстов - мысль о том, что видение монотеистических религий на природу смерти может отличаться от господствующего в современном обществе взгляда. Уважение религиозных и культурных ценностей, в том числе на смерть, является не только религиозным предписанием, но и этическим долгом по отношению к людям, исповедающим такие ценности ^[54]. Эвтаназия и ассистированное самоубийство, осуждаемое во всех монотеистических традициях, таким образом, должны быть исключены для носителей этой традиции, а альтернативой является паллиативная помощь.

Что дальше?

Как мы увидели, РКЦ, оставаясь на позициях абсолютного запрета эвтаназии, продолжает развивать свою доктрину сохранения достоинства жизни и соответствующую ей моральную философию. Значительно расширился в первые десятилетия XXI в. круг тем внутри этого проблемного поля, на которые Ватикан высказывается или наличие которых признает. Стиль изложения позиции становится менее авторитарным и более ориентирован на потребности современного человека. Говорить, однако, о том, что внутренне когерентное католическое учение об уходе из жизни полностью ответило на непрерывно возникающие цивилизационные вызовы, было бы недопустимым упрощением. Две главные проблемы могут стать серьезнейшим испытанием для складывавшейся веками нравственной философии Св.Престола. Первая - это общая релятивизация нормативности. Незыблемость нормы подвергается постоянной атаке, и в этих условиях магистериуму все труднее сохранять нравственный авторитет. Другая трудность - эрозия учительного единства внутри самого католического сообщества. Многочисленные примеры - от заявления бельгийских католических госпиталей о готовности предоставлять услуги эвтаназии до итогов голосования в Испании и Португалии по легализующему ассистированное самоубийство законодательству - заставляют думать, что реальность еще не раз будет ставить вопросы, на которые католические философы, богословы и дипломаты станут формулировать ответы. Ответы, представление о которых находится сейчас еще только в процессе становления.