Social well-being as a reflection of socioeconomic inequality in the country

Kormishkina Ludmila Aleksandrovna Doctor of Economics Professor, Head of department of Theoretical Economics and Economic Security, N. P. Ogarev's Mordovia State University 430010, Russia, respublika Mordoviya, g. Saransk, ul. Serova, 3, kv. 48 kormishkinala@mail.ru Other publications by this author     Kormishkin Evgenij Danilovich Doctor of Economics Professor, the department of Theoretical Economics and Economic Security, N. P. Ogarev's Mordovia State University 430010, Russia, respublika Mordoviya, g. Saransk, ul. Serova, 3, kv. 48 kormishkined@mail.ru Other publications by this author

Ermakova Eka Revazievna PhD in Economics Docent, the department of Theoretical Economics and Economic Security, N. P. Ogarev's Mordovia State University 430004, Russia, respublika Mordoviya, g. Saransk, ul. Mordovskaya, 35, 195, kv. 78 eka-tsulaya@yandex.ru Other publications by this author

Введение

В качестве одной из главных проблем современной эпохи, отчетливо проявившейся во многих странах мира, включая Россию, в наступившем ХХI в., научным сообществом и специалистами называются экономическое неравенство и растущее социальное расслоение общества. Очевидно, что определенный уровень социально-экономического неравенства необходим в любом обществе ^{[1, с.80]}. Порождая глубокие противоречия между реальным благосостоянием и потребностями индивидов в повышении материального и социального статуса, мотивируя высокопроизводительный труд и стимулируя более способных и умелых людей, неравенство становиться одним из основных механизмов социального развития, или, иными словами, «производства и воспроизводства индивида в его социальных отношениях и связях» ^{[2, с.40]}.

Однако нынешнее социально-экономическое неравенство все отчетливее приобретает формат «великого разделения», или иными словами, проблемы «одного процента»: разрастание доли национального богатства, сконцентрированного в руках 1% населения ^{[3, 4]}. В связи с этим лауреат Нобелевской премии П.Кругман замечает: «…прежде срез был в основном на верхних 20% населения, и положение верхнего 1% было неразличимым, а теперь стало различимым» ^[5]. Так, в США на долю 1% самых богатых людей в 2016 г. Приходилось почти 25 % всего национального дохода, а в терминах благосостояния – 40% против 12 и 33 процентов соответственно в 1990 г. ^{[6, с.119]}. Подобная картина наблюдается и в постсоветской России, где на долю верхнего 1% населения в 2016 г. Приходилось 71% всего имущества ^{[7, с.79]}.

Устойчивость обозначенной негативной тенденции опасна даже для наиболее состоятельного населения из-за невозможности «…продолжения устоявшегося экономического роста, от которого зависит его собственное процветание, в условиях, когда подавляющее большинство граждан не увеличивают свои доходы ^{[8, с.56; 9, с. 60-61]}. В обществе с растущим неравенством, сочетаемым с монопольной властью или льготным налогообложением для узкого круга людей и компаний, «экономика не отличается ни стабильностью, ни надежностью» ^{[6, с.129]}. Кроме того, растущее социально-экономическое неравенство при отсутствии эффективных социальных лифтов существенно ограничивает известные «базовые и комплексные функциональные возможности» индивида, его доступ к «позиционным» или статусным благам, которые важны в установлении не только социального положения, но и ценностных ориентаций и жизненных стратегий человека.

В обозначенном выше контексте растущее социально-экономическое неравенство, сопровождаемое не просто появлением, а стойким воспроизводством масштабной бедности и нищеты, должно рассматриваться как деструктивный фактор, создающий угрозу социальной стабильности в стране и ее социальному развитию ^{[10, с.9]}.

Вышеизложенные рассуждения показывают необходимость дальнейших исследований феномена неравенства и бедности, выявления новых факторов, уточнения его критериев и совершенствования измерителей. Учитывая возрастающую значимость для человека удовлетворенности своим социальным статусом и различными сторонами жизни, помимо материального положения, возникает объективная потребность в исследовании взаимосвязи социально-экономического неравенства и социального самочувствия населения. «Положительный социальный рейтинг создает внутреннее свечение, которому также соответствует явное преимущество в жизненных ожиданиях и состоянии здоровья» ^[11].

Проблема взаимосвязи социально-экономического неравенства и социального самочувствия населения в России – новая область ответственных научных поисков и разработок

Проблема социально-экономического неравенства была и остается крайне важной для постсоветской России, которая, согласно статье 7 Конституции Российской Федерации, является социальным государством. Важно заметить, что высшая социальная функция такого государства заключается не в подчинении одного интереса другому, а в гармоническом разрешении их противоречий, чтобы обеспечить каждому человеку «не духовное или хозяйственное благосостояние как таковое, а именно живое и свободное межклассовое движение, которое делает это богатство достижимым для каждого человека» ^{[12, с.525]}.

Проблема возрастающего социально-экономического неравенства важна для постсоветской России еще и потому, что неразрывно связанна с общественным пониманием социальной справедливости. Последняя, с одной стороны, занимает одно из центральных мест в структуре мировоззренческих ценностей российского менталитета, а с другой – неоднократно выступала мотивацией протестного поведения и даже массовых народных волнений включая Октябрьскую революцию 1917 г.

К сказанному добавим, что дефиниции «социальная справедливость» близко понятие социального равенства, которое акцентирует внимание на совпадении, одинаковости, взаимозаменяемости целей, ценностей, позиций, престижа, доступности благ различным социальным группам и индивидам. В связи с этим принцип социальной справедливости трактуется сегодня как принцип «справедливого неравенства» ^{[13, с.17]}.

Кроме того, многочисленные исследования свидетельствуют о том, что обнищание социального большинства ради обогащения социального меньшинства превратилось в одно из главных свойств в постсоветской социально-экономической системы. Этот вывод, в частности, подтверждает динамика коэффициента Джини – основного инструмента измерения неравенства. Значение обозначенного индикатора в РФ достигло в 2017 г. 0,412 против 0,28 – в 1980 г. и 0,31 – в 1990 г., заметно превысив предельно допустимое значение, равное 0,3–0,4 ^{[14, р.4]}. Для сравнения отметим, что в странах с социальным рыночным хозяйством, известных большим равенством возможностей (Швеция, Норвегия, Дания, Германия), значение коэффициента Джини составляет 0,3 и менее; в США он составляет порядка 0,48 и существенно превышает значения данного показателя в странах ЕС.

Обозначенная выше динамика коэффициента Джини в сегодняшней России свидетельствует о сохранении здесь высокой численности бедного населения. Например, доля населения со среднедушевыми денежными доходами ниже 60% медианного дохода (международный норматив относительной бедности) в 2018 г.составила 25,2 % от общей численности населения страны. Для сравнения: в США к такой группе населения относятся 15%, в Швеции – 16,2, Норвегии – 12,2; в Германии – 9, в Финляндии – 11,6% ^{[15, с. 66]}. Доля населения с доходом ниже прожиточного минимума (традиционный показатель абсолютной бедности в РФ), по данным Росстата, составила в 2018 г. 12,6% при предельно допустимом значении индикатора в 7%.

При этом, по данным WIDworld (всемирная база данных о богатстве и доходах), самые богатые россияне владели в 2016 г. 87% всего благосостояния страны против 85% в 2014 г. (справочно: в США этот показатель составляет 76%, в Китае – 66, во Франции – примерно33%) ^{[10, с.13]}.

Считаем важным заметить, что Российская Федерация, занимающая в рейтингах ООН (включают 150–200 стран) 40-е место по величине ВВП на душу населения; 30-е – по качеству образования; 50-е – по объемам реального дохода, 60-е - по индексу социального развития, находится на 90–110-ом месте по показателям социального неравенства и относительной бедности населения, а по коэффициенту Джини – на110-ом месте из 170 стран ^{[15, с.3; 16, с.59]}.

Сказанное выше является основанием для вывода о том, что неравенство в российском обществе нельзя оценить как «справедливое». Критически высокое (избыточное) неравенство в РФ снижает качество взаимодействия и взаимоотношений людей, описываемое понятиями «социальный капитал» и «социальный ресурс» ^{[17; 18]}; ухудшает социальное самочувствие населения. Последние в настоящее время позиционируются учеными и экспертами как важнейшие факторы развития, «позволяющие некоторым странам использовать имеющиеся в их распоряжении ресурсы значительно эффективнее других» ^{[19, с. 668]}. На этом фоне исследование взаимосвязи социально-экономического неравенства с факторами социального самочувствия населения – это новая область ответственных научных поисков и разработок.

Справедливости ради надо сказать, что в наши дни проблема социально-экономического неравенства выдвинулась на одно из центральных мест не только для экономической теории, но и других общественных наук (социология, политология, психология). Это обусловлено тем, что неравенство, будучи показателем «качества» распределения ресурсов (благ) и уровня реализации совокупных функциональных возможностей индивидов, предопределяет целый комплекс социальных проблем (уровень и качество жизни населения, воспроизводство человеческого капитала, экономическое и демографическое поведение индивидов и др.). Неслучайно, в новейшей экономической литературе получили широкий резонанс и активно дискутируются работы Дж.Сакса (2011, 2012), Дж.Стиглица (2015, 2016) и в особенности T.Piketty (2014). Последний не только обозначил проблему «одного процента» населения, но и выдвинул новый «фундаментальный закон», опровергающий известную гипотезу S.Kuznets (1955) о том, что по мере прогресса производительных сил степень социально-экономического неравенства в ведущих капиталистических странах должна сокращаться ^{[20, р.27]}. Согласно «закону» Пикетти, уровень неравенства в обществе обратно пропорционален темпам экономического роста ^{[4, р.16]}.

Системно-стадиальную логику С.Кузнеца реанимирует П.Кругман, указывая на то, что нарастание имущественной дифференциации сопряжено с откатом к патримониальному капитализму» ХIХ в. и его захватом контроля над «командными высотами экономики»; движущей силой социально-экономической поляризации становится «неравенство в собственности, а не в заработке» ^[5].

Особого внимания заслуживает позиция историка экономики А.Оффера, который, связывая усиливающее неравенство в обществе с устойчивым приростом «статусной гонки» замечает, что большая часть ценности такого прироста была уничтожена за счет позиционной конкуренции^[11]. Этаидея получает развитие в утверждении Т.Джексона о том, что в наши дни «люди находятся во власти социального сравнения, институты подчинены погоне за потреблением, экономика в своем стремлении к выживанию зависит от потребления… Возможно, этот вызов в первую очередь заставляет нас создавать иной вид экономической структуры» ^{[8, с.108-109]}.

Приведенные рассуждения наводят на мысль о том, что при объяснении феномена социально-экономического неравенства применительно к ситуации «великого разделения» и «позиционной конкуренции» следует учитывать не только условия бытия (материальные факторы), но и нравственно-эмоциональные состояния общества, социальных групп и индивидов. Позиционируемый подход к исследованию неравенства базируется на теории психологической политэкономии Р. М. Орженцкого, согласно которой предметом политической экономии как теоретической науки, помимо прочего, должны быть «субъективные отношения человека к внешнему миру, построенные на известных комбинациях интеллектуальных элементов, чувства и воли ^{[21, с.142]}.

В контексте названной теории социальное самочувствие, трактуемое учеными как целостное социально-психологическое состояние, в котором зафиксированы временное эмоционально-оценочное отношение индивидов (социальных групп) к содержанию и условиям их жизнедеятельности и актуальные поведенческие нормы ^{[22, 23, 24]}, выступает важным индикатором неравенства в обществе. С его помощью; по мнению авторов данной статьи, можно получить ответы на вопросы: почему социальное равенство воспринимается людьми как значимый фактор благополучия и развития? Что именно психологически опосредует эту связь? ^[25].

Рабочей научной гипотезой предлагаемого исследования является оригинальная идея о том, что сформировавшаяся в постсоветской России система распределения доходов и национального богатства, при которой избыточные преимущества одних, малочисленных социальных групп обеспечивается за счет ограничения совокупных функциональных возможностей других, более многочисленных социальных групп, находится в разительном противоречии с базовыми принципами инклюзивного общества и не может быть признана социально справедливой. В условиях избыточного социально-экономического неравенства, с присущей ему масштабной бедностью (относительной и абсолютной), в метапространстве социального самочувствия населения в РФ преобладающим типом жизненной реализации индивидов выступают «негативные ожидания»; наиболее значимыми факторами риска детерминирующими ухудшение социального самочувствия, являются нравственно-эмоциональное состояние общества и некоторые статусные характеристики личности (уровень образования, род занятий). Ухудшение социального самочувствия населения, обусловленное «несправедливым» избыточным неравенством, снижает качество социального ресурса российского общества и препятствует устойчивому социально-экономическому развитию страны.

Для подтверждения выдвинутой рабочей научной гипотезы (п.1.4.) о негативном влиянии социально-экономического неравенства на социальное самочувствие населения в постсоветской России с помощью множественного регрессионного анализа и кластерного анализа была протестирована одна из структурных компонент социального самочувствия – актуальные поведенческие образцы (конкретнее – девиантное поведение населения в субъектах РФ) во взаимосвязи с феноменом бедности. На первом этапе была проведена верификация влияния ряда показателей на социально-экономическое неравенство, а на втором – оценен характер его влияния на показатели девиантного поведения в субъектах федерации. Расчеты проведены в программном комплексе Statistika 12.0.

В качестве источников данных для исследования послужили материалы Федеральной службы государственной статистики РФ [gks.ru] и Доклад о доступности высшего образования в РФ [Доступность высшего образования в регионах России//Современная аналитика образования. 2016. №8].

Социальное самочувствие россиян в условиях избыточного неравенства

При проведении кластерного анализа авторами статьи были использованы метод построения древовидной диаграммы и метод k-средних. Для проведения кластерного анализа региональные данные о доле населения с доходами ниже величины прожиточного минимума и девиантномповедении населении были стандартизированы. При построении древовидной диаграммы использовался метод Варда и Евклидово расстояние. На основе визуального анализа было принято решение выделить 7 кластеров на уровне 6,5 ед. . На основе полученного результата проведем кластерный анализ с помощью метода k-средних для 7 кластеров.

Используемые в исследовании данные о неравенстве охватывают от 79 до 82 субъектов РФ, основные описательные статистики выборки представлены в табл.2. Из расчетов были исключены ряд автономных округов, входящих в состав Архангельской и Тюменской областей, так как проведенный анализ показал наличие в них существенных отклонений в значениях индикаторов девиантного поведения.

В таблице 1 представлены использованные в работе показатели и их условные обозначения.

Таблица 1 – Условные обозначения показателей

Кластерный анализ показал неоднородность регионов России в контексте связи избыточного неравенства и девиантного поведения населения. На основе группировки были выделены следующие кластеры:

Кластер № 1: Владимирская область, Ивановская область , Смоленская область Тверская область, Республика Коми, Архангельская область, Волгоградская область, Калининградская область, Новгородская область, Псковская область, Республика Крым, Республика Марий Эл, Республика Удмуртия, Пермский край, Кировская область Челябинская область, Республика Хакасия, Алтайский край, Кемеровская область, Омская область, Томская область.

Кластер № 2: Брянская область, Воронежская область, Калужская область, Костромская область, Московская область, Орловская область, Рязанская область, Тамбовская область, Тульская область, ярославская область, Ленинградская область, Республика Адыгкя, Республика Вашкортостан, Республика Мордовия, Чувашская Республика, Нижегородская область, Пензенская область, Саратовская область, Ульяновская область, Свердловская область, Тюменская область, Новосибирская область.

Кластер № 3: Курганская область, Республика Алтай, Республика Бурятия, Республика Тыва, Забайкальский край, Республика Саха (Якутия), Амурская область, Еврейская автономная область.

Кластер № 4: Белгородская область, Курская область, Липецкая область, город федерального значения Москва, Мурманская область, город федерального значения Санкт-Петербург, Краснодарский край, Астраханская область, Волгоградская область, Ростовская область, город федерального значения Севастополь, Республика Северная Осетия – Алания, Ставропольский край, Республика Татарстан, Самарская область.

Кластер № 5: Республика Карелия, Оренбургская область, Красноярский край, Иркутская область, Камчатский край, Приморский край, Хабаровский край, Магаданская область, Сахалинская область.

Кластер № 6: Республика Дагестан, Республика Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесская Республика.

Кластер № 7: Чукотский Автономный округ.

В целом кластерный анализ демонстрирует, что исходная гипотеза исследования подтверждается и относительно более высокий уровень избыточного неравенства в большинстве регионов действительно сопровождается более высоким уровнем девиантного поведения населения (Рисунок 1). Подобная зависимость характерна для самых многочисленных кластеров – №№ 1–4, т.е. для 66 регионов из 79 субъектов федерации, для которых проводились расчеты. Малочисленные кластеры №№5–7 не иллюстрируют наличие указанных взаимосвязей, однако полагаем, что в данном случае на это в большей степени повлияли не социально-экономические, а географические и культурные особенности входящих в них регионов.

В силу того, что каждому кластеру присущи свои уникальные особенности, на них следует остановиться более подробно. Кластер № 1 включает 21 регион из европейской части России или Южной Сибири. Стандартизированные значения показателей, иллюстрирующих девиантное поведение в данных регионах, не существенно выше уровня избыточного неравенства. Характерной чертой регионов, включенных в данный кластер, является самая высокая смертность от случайных отравлений алкоголем. Указанную специфику можно дополнительно исследовать в пространственном и культурологическом аспекте, что, однако, не является целью данной статьи.

Рисунок 1 – Plot of Means for Each Cluster

Вместе с тем, даже не прибегая к исключению данного показателя из анализа, правомерно утверждать, что в Кластере № 1 представлены регионы, для жителей которых характерен несколько более высокий, чем среднероссийский, уровень девиантного поведения при более высоком уровне избыточного неравенства, что подтверждает предположение о связи наличии связи доли населения с доходами ниже прожиточного минимума и деструктивными социальными проявлениями.

Кластер № 2 может рассматриваться как более успешный кластер-«близнец» Кластера № 1. На рисунке 4 видно, что красная линия идет практически параллельно с синей, но несколько ниже. Данный факт свидетельствует о «более здоровом» состоянии в сфере избыточного неравенства, и, как следствие, не столь значительных проявлениях асоциального поведения. Как и в предыдущем случае, в Кластере № 2 наблюдается некоторое увеличение стандартизированных значений по алкогольным отправлениям, однако нельзя трактовать их как критически высокие, поскольку по указанному индикатору данная группа регионов находится на 3-ем месте в России. Отметим, что данный кластер включает 22 региона и является наиболее многочисленным. Основные выводы подтверждают исходную гипотезу: уровень девиантного поведения соответствует уровню избыточного неравенства в регионе и для данного кластера это относительно меньший, чем среднероссийский, уровень.

Полагаем, что наименее благополучным из всех групп регионов является Кластер № 3. При самой высокой доле населения, получающей доходы ниже величины прожиточного минимума, в кластере наблюдается и наибольший уровень зарегистрированных преступлений в целом, а также убийств. Стандартизированные значения по смертности населения трудоспособного возраста и смертности от случайных отравлений алкоголем весьма высоки и находятся существенно выше среднероссийского уровня. Средние уровни самоубийств и смертности от случайных утоплений фактически максимальные в России, если не принимать в расчет кластер № 7, включающий один единственный регион – Чукотский АО. Вместе с тем, данный кластер состоит из 8 регионов, также расположенных в восточной части России. Таким образом, вновь подтверждается предположение о более высоком уровне проявлений асоциального поведения в регионах с более высоким уровнем избыточного неравенства.

В отличие от предыдущей группы регионов, Кластер № 4 является наиболее благополучным и включает 15 регионов, расположенных в европейской части России. В данных субъектах федерации при минимальном уровне избыточного неравенства (уровень ниже отмечен лишь в специфическом Кластере № 7) наблюдается минимальный уровень случайных отравлений алкоголем (фактические значения для кластера находятся на уровне северокавказских республик, составляющих Кластер № 6), смертности от утоплений, суицидов и убийств. Таким образом, низкая доля населения с доходами ниже величины прожиточного минимума является основой для сокращения проявлений девиантного поведения, что вновь подтверждает нашу гипотезу.

Вместе с тем, нельзя утверждать, что высокое избыточное неравенство вызывает асоциальное поведение в регионах, входящих в кластеры №№ 5–7. В Кластере № 5 относительно высок уровень преступности и смертности населения в трудоспособном возрасте при низком уровне избыточного неравенства. Указанный кластер включает 9 регионов, расположенных преимущественно в восточной части России. Для Кластера № 6 характерен чрезвычайно высокий уровень избыточного неравенства, сопровождающийся минимальными проявлениями девиантного поведения. Данная группа регионов включает Республику Дагестан, Кабардино-Балкарскую Республику и Карачаево-Черкесскую Республику. Полагаем, что в названном кластере наша исходная гипотеза не подтверждается именно в силу сильного влияния региональных особенностей. Как отмечалось выше, Кластер № 7 состоит лишь из одного и весьма специфического региона (географическая удаленность, численность и плотность населения, особенности финансирования и т.п). Как следует из рис. 4, при весьма существенной смертности трудоспособного населения, смертности от суицидов и случайных утоплений, в регионе наблюдается минимальный уровень избыточного неравенства. Несмотря на то, что кластеры №№ 5-7 в целом не подтверждают гипотезу о более высоком уровне девиантного поведения в регионах с более высокой долей населения с доходами ниже величины прожиточного минимума, полученные для этой группы субъектов федерации результаты, считаем возможным рассматривать как неспецифические для России в целом.

Таким образом, можно утверждать, что кластерный анализ на основе k-средних, в отличие от диаграмм рассеяния, позволил верифицировать гипотезу о положительной связи между избыточным неравенством, оцениваемом через долю населения региона с доходами ниже величины прожиточного минимума, и проявлением девиантного поведения в регионе. Более высокий уровень избыточного неравенства сокращает стимулы к труду и создает благоприятную основу для деструктивного поведения. Результаты регрессионного анализа продемонстрировали, что сокращение девиантного поведения, в конечном итоге, может быть вызвано политикой увеличения среднедушевых денежных доходов и обеспечения широкой доступности высшего образования.

Заключение

Результаты кластерного анализа на основе k-средних подтвердили гипотезу о росте проявлений девиантного поведения с ростом избыточного неравенства для 83,5% российских регионов в регионах.

С позиции социального самочувствия сокращение бедности и трансформация «социально несправедливого» неравенства в «справедливое»– ключевая задача социальной политики нынешней России. Активная социальная политика должна занять центральное место в практической деятельности федеральных и, особенно, региональных органов власти и местного самоуправления. В качестве ее первоочередных мер, направленных на решение обозначенной выше задачи, должны стать следующие:

· повышение уровня минимальной заработной платы до 0,4–0,5 от уровня средней заработной платы, что позволит вывести из числа бедных значительную часть работающего населения. В настоящее время обсуждается поправка к Конституции РФ о том, что минимальный размер оплаты труда (МРОТ) не может быть ниже прожиточного минимума, а значит, ниже стоимости потребительской корзины. Новую потребительскую корзину в РФ планируется утвердить с 2021 г.; однако, представляется, что она по-прежнему останется урезанной по составу и заниженной по стоимости. Это затормозит повышение и прожиточного минимума, и заработной платы;

· предоставление мер налоговой и кредитной поддержки предприятиям (организациям), обеспечивающих переподготовку кадров и получение ими более квалифицированных и востребованных профессий с целью снижения низкодоходной занятости населения;

· реальный переход к программно-целевому методу при бюджетном планировании и прогнозировании, необходимость которого была обозначена Президентом РФ в его Послании «О бюджетной политики в 2013–2015 гг.». Такой метод акцентирует внимание на адресности бюджетных расходов, которая увеличивает их эффективность.В данном контексте представляется своевременной и важной разработка ряда социальных программно-целевых бюджетов (например «Бюджет пенсионера», «Бюджет инвалида», «Бюджет бедного населения с доходами ниже прожиточного минимума», «Бюджет безработного» и др.), которые будут аккумулировать государственные расходы, направляемые на реализацию прав и гарантий в области уровня жизни для социально уязвимых слоев населения в соответствии со стандартами и нормативами жизнеобеспечения;

· введение дестимулирующих мер в отношении использования доходов наиболее богатой частью населения на потребительские расходы (прогрессивный подоходный налог, нормальный налог на недвижимость, акцизы на предметы роскоши и др.) необходимых для снижения чрезмерной разницы в уровне душевых доходов между богатыми и бедными;

· радикальные меры по обеспечению возможного равенства в доступе к высококачественному образованию по всем линиям последнего (льготное, дошкольное образование, школы-интернаты для получения полного среднего образования в отдаленных рабочих поселках и сельских поселениях, низкопроцентный долговременный кредит для образования, льготы при обучении с полным возмещением затрат для способных абитуриентов из малообеспеченных семей и т.п.); качественным медицинским услугам и сокращению неравенства в жилищном обеспечении (массовое строительство социального жилья при льготном его предоставлении малообеспеченным), переселение населения в благоустроенное жильеиз аварийного и др.)

Результаты, полученные в представленном исследовании, – лишь фрагмент осмысления такой сложной проблемы, как взаимосвязь и взаимодействие между социально-экономическим неравенством и социальным самочувствием населения в постсоветской России. Работа в этом направлении будет продолжена как в поиске адекватной методологической конструкции, так и углублении анализа фактологических данных.