Rene Descartes and secular salons of the XVII century

Zaуtseva Nataliya Vladimirovna PhD in Art History Director General, "Voyager" LLC 194100, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Kharchenko, 1, kv. 34 nvzaytseva@mail.ru Other publications by this author

Один из первых исследователей творчества Декарта Фуше де Карей в работе «Декарт и Принцесса Палатинская или влияние картезианства на женщин XVII века» назвал Декарта интеллектуальным властителем XVII века и подчеркнул своевременность появления его философии и то, как легко она усваивается светским обществом: «Картезианство нравилось прежде всего элите общества своей благородной смелостью и своей свободной поступью…Это была философия благородного человека. Гете, которого трудно заподозрить в пристрастии к Декарту или его веку, заметил, что для того, чтобы понять этого философа, нужно всегда помнить, что он был дворянин и французский дворянин, носивший шпагу и видевший свет. Отвергнутая школой его философия была встречена салонами. Женщины, которые составляли суверенную империю, были его первыми адептами»^{[1, p. 5]}.

Зачастую масштаб личности Декарта, заложившего основы нескольких направлений философской мысли, заслоняет собой эпоху, оставляя в тени интеллектуальную жизнь и ту среду, которая породила картезианство. Вместе с тем, мы имеем единственную в своем роде ситуацию, когда философское учение подхватывается не столько интеллектуальной элитой, сколько светской образованной публикой.

Один из комментаторов писем мадам де Севинье Луи Жан Монмерк исследовал многочисленные споры и аллюзии на тему Декарта в ее переписке. Среди страстных приверженцев Декарта можно назвать большое количество приятелей и приятельниц маркизы Севинье, таких как аббат Ля Мусс, Карабинелли, епископ Леон, маркиз де Вард, ее дочь мадам де Гриньян. Как видно из одного из пассажей, сама маркиза де Севинье не относилась к его адептам, скорее придерживалась нейтрально-иронической оценки^{[2, p. 543]}.

К последователям Декарта можно отнести Буало. Лафонтен в своем письме к герцогине де Буйон много пишет о взглядах Декарта^{[3, p. 386-387]}. Исследователи отмечают влияние Декарта на Жана Лабрюйера^{[4, p. 348]}, например, на его шестую главу «О благосклонности судьбе»^{[5, p. 29-33]}.

Обсуждение идей Декарта в светских салонах становится хорошим тоном и переходит на страницы литературных произведений и книг по этикету. Примером могут служить «Галантные и философские письма мадмуазель Де***» Реймона де Сен-Мар Туссе, где героиня постоянно обращается к картезианским идеям^{[6, p. 48-51]}. Или в «Записной книжке светского человека», изданной в 1715 году, картезианство воспринимается не только как неоспоримая истина, но становится нормой поведения. Анонимный автор отдает предпочтение не христианским ценностям, а природным добродетелям, поскольку христианские ценности заставляют человека поступать правильно лишь в надежде на спасение. Но существуют иные добродетели, которые не требуют небесного вмешательства, поскольку только разум руководит ими. Под этими добродетелями он подразумевает знание истины, спокойный, уравновешенный ум, избегающий страстей^{[7, p. 23]}.

В данной работе мы постараемся ответить на вопрос почему сложная философская система столь легко и быстро была принята светской образованной публикой и стала темой обсуждения в салонах.

Декарт осознавал свою мессианскую роль, что отмечается многими современными исследователями^{[8, с. 20]}. Именно это ощущение было и у современников философа и его ближайших последователей в XVII веке. Писатель философ Ремон де Сен-Мар называет Декарта великим человеком в появлении которого он видит просветительскую миссию: «Он открыл наши глаза, […] дал метод ясный и понятный, стиль мышления, который до того был мало известен […] Этот метод, который был создан, казалось, для философии, перетек в литературу, где появилось больше ясности. Идеи не тонули более в выражениях, стало меньше излишества в наших беседах»^{[9, p. 277-281]}. Приверженец картезианства Бернар Ле Бовье де Фонтенель, в споре «старых» и «новых» главным аргументом превосходства современной эпохи выдвигает появление Декарта и «его метода рассуждения», который, по его мнению, много более ценен, чем его философия: «его метод царствует не только в наших лучших работах по физике и метафизике, но и в религии, морали, критике, с точностью и справедливостью которого человечество до сего дня не было знакомо»^{[10, p. 126]}.

Объяснение, которое дает феномену воздействия философии Декарта Марк Блок находится в сфере ментальной: «Для того, чтобы какая-либо философия наложила отпечаток на целый период, ее воздействие вовсе не должно соответствовать ее букве и большинство умов может подвергаться ее влиянию как бы посредством полубессознательного осмоса»^{[11, с. 48-49]}.

Не возражая против этого, можно добавить, что главным условиям воздействия философской системы является то, что философия должна отвечать потребностям эпохи и той среды, в которой она получает распространение. Поэтому мы постараемся поставить Рене Декарта и некоторые аспекты его философии в конкретный исторический контекст, сопоставив с умонастроениями и идеями его современников. Этот метод позволяет увидеть, как философия Декарта завершает и структурирует те ментальные изменения, которые уже произошли или происходили в французском обществе.

Обратимся к подсказке Фуше де Карея, которая дает ключ к пониманию философа и его эпохи - это философия «honnête homme» (благородного человека), а сам философ «французский дворянин, носивший шпагу и видевший свет». Как дворянин Декарт находился внутри процесса распада старой феодальной системы с ее традиционными связями, наблюдал кризис ценностных ориентаций и процесс формирования новых связей и новой социальной структуры монархии классического образца, когда феодальное сословие превращается в придворное и происходила ментальная ломка - появление нового исторического субъекта. Крупнейший французский специалист по литературе XVII века Эмиль Фаге впервые обратил внимание на то, что философия Декарта совпадает с идеями благородства, которыми увлекается аристократия и интеллектуальная элита этого времени: «Мораль Декарта – это апофеоз активной воли. Это стоицизм, прошедший через героизм и граничащий с христианством. Это теория воли и теория благородства»^{[12, p.9]}.

Идеи благородства, столь популярные в дворянской среде в первой половине XVII века отражают те изменения, которые произошли под влиянием политических и социальных факторов^{[13, p.8]}. Происходило встраивание старой феодальной аристократии в новую модель монархии классического образца, что привело к смене идеала, модели поведения и познавательного способа, одним словом, трансформации авторитарного средневекового разума на новоевропейский^{[14, с.138]}.

Один из главных итогов этого процесса заключался в том, что дворянство становится образованным. В одном из писем Шарль де Сент-Эвремон замечает: «Я знаю, что в мое время среди благородных людей учили только тех, кого предназначали для церковной карьеры, к тому же довольствовались чаще всего латынью из требника. Те, кому была уготована придворная или военная карьера шли честно в Академию. Там они учились садиться на лошадь, танцевать, воевать, играть на лютне, вольтижировать, немного математики и это все! […] Латынь! В мое время! Латынь для благородного человека была бы позором!»^{[15, p.137]}. Однако, в самом начале XVII века писатели Франсуа дю Суэ^[16] и Марк де ля Беродьер^{[17, p.205]} уже утверждают, что книги и оружие - это то, чем следует владеть дворянину и образованность обязательна для благородного сословия. Конечно, главным качеством по-прежнему является военная доблесть, но к нему прибавляется новые требование: «дворянин должен быть учтивым, грациозным, полным прекрасных манер»^{[17, p. 206]}. Чтение книг, увлечение литературой становятся важным качеством благородного сословия: «Прикажем же нашим желаниям желать литературу, чтобы не считаться безграмотными и не благородными»^{[16, p.59]}. Благородство и аристократизм начинают ассоциироваться с просвещением. К середине 30-х годов XVII века образованность и культура стала отличительной чертой благородного сословия и синонимом благородства^{[13, p.159]}. Де Ля Порт, вспоминает, что как-то в непринужденной беседе на вопрос Великого Конде есть ли вероятность, что король может стать «honnête homme», тот ответил положительно, на что услышал от принца: «Вы меня восхищаете, ибо нет никакого удовольствия в том, чтобы подчиняться дураку»^{[18, p. 424]}.

Причин для такой трансформации было несколько. Во-первых развитие военной науки, баллистики, смена стратегии и тактики ведения боя приводят к тому, что личная доблесть отчасти уходит в прошлое и важным становится научные знания^{[19, p. 258-277]}.

Помимо этого, под влиянием экономических причин рыцарство, старая феодальная знать беднеет и устремляется к трону. Дом короля трансформируется в государственные институты. Формирование внутри королевского дома государственных органов требовало грамотных чиновников - управителей. Таким образом возникает опасность оттеснения дворянства и конкуренция со стороны третьего сословия. То самое горизонтальное напряжение за счет которого еще больше укрепляется королевская власть^{[20, с.78]}. Поэтому перед дворянством стоит задача вписаться в новые социальные отношения, адаптируясь к тем требованиям, которые выдвигает жизнь.

Декарт сам по себе сам воплощает новый тип образованного дворянина. Феодальная знать активно ищет способа дальнейшего существования в изменившимся мире и ментально перестраивается в сложных для нее социальных условиях. Основа нового мировоззрения - рационализм, переход от ренессансного эмоционально-образного восприятия мира к рациональному. Анализируя творчество Плеяды и литературный спор вокруг «Сида», Лансон отмечает существование в XVII веке двух культур - культуры Гуманизма и научной, основателем которой был Декарт, чья работа «Рассуждение о методе» стали революцией, которая порывает с ренессансам прошлым^{[40, с. 138]}.

Ренессансная струя приводит к барочному трагизму. Не случайно Декарт спрашивает: «Можете ли вы быть уверены в том, что жизнь ваша не есть непрерывный сон и все, что вы считаете воспринимаемым вашими чувствами, не столь же ложно сейчас, как тогда, когда вы дремлете?»^{[21, с. 162]}. Это посыл и ощущение барочного мышления. Этому мироощущению он противопоставляет новый метод анализа - «свет разума и здравого смысла», который давал возможность преодоления сомнений, внешних обстоятельств и слепых страстей.

Рациональность мышления и рассудительность становятся важным позитивным качеством благородного и галантного человека. Книга современника Декарта философа и математика Пьера Бардена «Лицей» была издана в 1632 году, на пять лет раньше трактата «О методе». В ней Пьер Барден на вопрос как стать благородным человеком выделяет четыре источника благородства: знание истины, сохранение человеческого общества, разум и воздержание^{[22, p. 30]}. Знание истины, согласно Бардену, напрямую связано с разумом, поскольку «разум нам дан для поиска истины и он отдыхает только тогда, когда постигает ее. Мы не можем предложить ему иной предмет, который бы его удовлетворил больше, чем сама истина»^{[22, p. 53]}. Истина, по мнению Пьера Бардена, постигается при поддержки христианской морали, разум соединяется с нравственным началом. Рассудок может ошибиться, но мораль ему поможет: «Нужно рассмотреть, что благоразумная душа соединяет внутри себя две потенции. Это рассудок и второй исполнитель – это воля, которая приводит в действие все человеческие поступки… Рассудок может заблуждаться в созерцании предметов, воле могут помешать какие-то посторонние силы, которые не были предусмотрены рассудком […] Если все же рассудок может по неосмотрительности быть побежденным какими-то телесными страстями, если вместо того, чтобы смягчить их внезапность и буйство он запутывается в своей злобе, его не следует извинять. Именно поэтому тот, кто хочет узнать самого себя должен остерегаться быть самому себе беспристрастным судьей в том, что он сделал. Чтобы он помнил, что нужно обращаться к вере, чтобы увидеть следствие своих действий, чтобы не рассматривать это как простую видимость: мотивы и действия очень часто не схожи…»^{[22, p. 97]}.

Эту же мысль немного позднее выскажет Декарт: «Это необязательно, - пишет Декарт принцессе Елизавете, - чтобы наш разум никогда не ошибался. Достаточно, чтобы наша совесть выступала свидетелем того, что мы никогда не могли бы ошибиться в решении, и добродетели, чтобы исполнить все то, что мы считаем самым лучшим»^{[23, p. 13]}. Разум не безупречен, он способен ошибаться и тогда на помощь приходят душевные и нравственные установки - совесть и добродетели.

По мнению и Бардена и Декарта разум не бесспорен и христианская мораль и Бог, помогают избежать ошибок, выступают как инструмент внешнего контроля. «Декарт идет не от идеи когито, но от идеи Бога, который является ее постоянным основанием; и Бога бесконечного, совершенного, настоящего отца, поскольку он не идет от одной из этих двух идей к другой, но берет их и утверждает в единое целое: «Бог не может меня обмануть, то, что я постиг ясно и внятно не может не быть истиной». В этом случае когито на своем истинном месте, и только после этого «мыслю, значит существую», - полагает Эмиль Фаге^{[24, p. 15]}.

Таким образом, рационализм XVII века не абсолютизирует интеллект, он еще тесно связан с христианской моралью и трактуется моралистами и писателями скорее как рассудительность, здравый смысл который помогает человеку правильно себя вести, преуспеть и понравиться в свете. На вопрос «Как понравиться в свете, в общении и при дворе», Контьер отвечает, что при помощи разума: «Это разум работает над тем, чтобы сделать персону очаровательной»^{[25, p.19]}. Принцесса Орлеанская в своей переписке многократно, давая положительную характеристику кому-либо, пишет: «Он умен и он рассудителен»^{[26, pp. 122, 150, 342, 370, 466]}.

Благородный и галантный человек - это человек благоразумный. Во французском языке есть два существительных: «raison» (здравый смысл) et «esprit» (ум). Их замечательно разделил Шевалье де Мере: «Не следует смешивать «ум» («l’espri») и «здравый смысл» («la raison») как будто это есть одно и то же. Я нахожу, что можно быть очень рассудительным и иметь небольшой ум. Чтобы понять, что я хочу сказать, нужно рассмотреть здравый смысл как соединение разума с чувствами. Таким образом, то, что мы называем raisonner «рассуждать» не что иное, как действие ума и чувств, которые идут от одного предмета к другому и которые возвращаются по своим стопам. Ум дает больше рассуждений, чем чувств, в более чистой манере, более ясной. Как я уже сказал, можно быть рассудительным и иметь посредственный ум. Мне кажется также, что можно иметь ум выше среднего и не быть рассудительным»^{[27, p. 222]}. Этот пассаж явно направлен не против умных людей, с которыми Шевалье де Мере был близок. Приведем как пример его спор с Блезом де Паскалем, а вслед за Декартом он направлен против схоластов и схоластической системы образования^{[27, pp. 170, 220, 270]}.

Придворный и светский человек не должен быть ученым педантом. Поэтому новая галантная эстетика имеет ярко выраженный светский антисхоластический характер. Не следует заставлять благородного человека изучать все предметы, - заявляет Пьер Барден в своей книге «Лицей» в 1638 году: «Он будет достаточно ученым, если обучиться в науке жизни, если он не будет игнорировать то, что она его заставила делать, ни то, от чего ему следует уклоняться…достаточно, если он будет сведущ в морали»^{[22, p. 190]}.

Эти же мысли высказывает Декарт. Основной постулат его философии заключается в том, что человек приходит в мир невежественным, поэтому он находится в плену бесчисленных ложных мыслей до того как разум примет на себя руководящую роль. Человеку, получившему знания, в дальнейшем, для того, чтобы избавиться от ложных теорий не следует тратить много времени на изучение книг. Большая сила характера и наставление мудреца помогут отыскать в себе самом себе знание для правильного жизненного поведения^{[21, с. 156]}.

Все это отвечало чаяниям дворянства, которое, осознавая необходимость образования, не видело причин становиться учеными. Благородный светский человек должен многое знать, не впадая в педантизм: «Педантизм - порок разума, знание - его украшение», - провозглашает маркиза де Ламбер^{[28, p. 4]}. Фонтанель заявляет как непреложную истину «ничто не может лучше отшлифовать вас, чем беседа и искусными людьми и чтение хороших книг»^{[10, p. 126]}.

В повседневной жизни светскому человеку не нужны знания философа или ученого, риторика и латынь, а необходимы иные качества - умение высказать свои мысли, искусство нравиться, услужливость. Шевалье де Мере пишет об этом: «Чтобы иметь возможность сказать великолепные вещи в приятной и галантной манере, не достаточно изучить некоторые книги какими бы хорошими в своем жанре они не были, ни приобрести знания или эрудицию. Источник этого в сердце и в разуме, все деликатные вещи происходят от вкуса и чувств. И некоторые светские персоны могут этому служить больше, чем большинство из авторов»^{[29, p. 147]}.

Мнение светской интеллектуальной элиты превосходит любые схоластические построения и общение с такими людьми приносит много больше пользы, утверждает Ла Февриери: «Люди ученые из вашего окружения или салонов стоят больше, чем все университетские доктрины, один день общения с ними равен десяти годам обучения в школе»^{[30, p. 17-23]}.

Анонимный автор «Записных книжек светского человека» выступает против пустой схоластики и говорит о том, что наука должна быть прикладной. Благородному человеку важно знать главное обо всем и углубиться только в ту сферу, в которую вас привела жизнь^{[7, p. 176]}. Знания, полагает он, необходимо для тех, кто хочет стать благородным человеком. Однако, не следует быть ученым педантом, поскольку редко можно встретить ученого, имеющего светские манеры. Благородный и галантный человек должен быть не ученым, а просвещенным: «Есть большая разница между ученым и просвещенным человеком, который благороден, тогда как первый всегда педант. Не глубина, а разнообразие беседы составляют ее истинное удовольствие»^{[31, pp. 77-166]}.

Из этих общепринятых взглядов вытекает система образования, которая противоположна схоластической. Человек больше пользы получает в общении с признанными авторитетами, образованными людьми, чем при чтении книг. Мишель де Пюр пишет о прециозницах: «Одна из ее бесед более полезна, чем чтение лучших книг, и наполнена большим умом, чем лекция доктора»^{[32, p. 10]}.

«Не должен благородный человек становиться ученым[…] Спор двух или трех блестящих умов полезнее, чем тома, которые мы прочитаем в библиотеке в течении трех дней», - советует сыну маркиза де Ламбер^{[33, p. 230]}. Более того, «четверть часа размышлений расширяет и формирует ум более, чем много часов чтения»^{[33, p. 231]}.

Еще один аспект философии Декарта - постулат о свободе находит широкий отклик и массу адептов в среде дворянства, поскольку новая самоидентификация в принципе невозможна без понятия свободы. Еще в начале XVII века Франсуа дю Суэ - завсегдатай салонов, романист, поэт предлагает знати новую модель поведения: «Следует дать пропуск свободе, чтобы повернуться к познанию самих себя и бороться против обычаев, чтобы броситься с открытыми объятиями в недра хорошей литературы»^{[16, p. 58]}.

Внутренняя свобода декартовой философии импонировала элите французского общества, которая в этот момент теряла старые феодальные свободы и привелегии под натиском наступающей монархии. Декарт дает им почву под ногами, его философия выполняет адаптационную функцию, используя мотив самоуважения, который присущ философии «honnête homme» (благородного человека).

Проблема свободы занимает у Декарта центральное место. «Для Декарта свобода – это непоколебимая данность, с точки зрения моральной она для него выше всех благородных привилегий человека»^{[34, p. 54]}. Декарт убеждает, что она не может быть ни допустима, ни обоснована никакими доводами: «Свобода нашей воли известна без доводов, только на основании нашего опыта». Таким образом, Декарт выступает против предопределенности социальной роли личности, которая характерна для средневекового сознания и, как следствие, против устаревших критериев требований к личности и устаревших культурных норм.

Декарт не только декларирует свободу человека, но открывает пространство в котором абсолютная свобода возможна. Человек может достичь свободы в самом себе. Говоря о свободе, Декрет разворачивает человека внутрь самого себя и дает ту почву под ногами, которая не зависела от внешних обстоятельств.

Для Декарта воля - это единственная вещь, которой мы обладаем и не можем потерять. Воля означает контроль над своими чувствами и эмоциями. Исходя из этой сознательной свободы и воли, душа имеет власть подавить страсти. Пьер Барден пишет о необходимости анализировать свои поступки с точки зрения истинных целей, у него воля выступает как инструмент, который заставляет не только совершать благородные поступки, но и иметь при этом благородные цели: «Есть много людей, желающих славы, эти люди заимствовали платье добродетели в ложных целях»^{[22, p. 99]}.

Ограничение своих аффектов, страстей было необычайно важно для дворянства, которое оказывается в пространстве двора и салонов, где необходимо было владеть своими эмоциями. Идея ограничения страстей, управления страстями была насущной проблемой: «Ограничим наши аппетиты, дабы наши аппетиты не разрушили нашу удовлетворенность», - пишет Франсуа де Суэ^{[16, p. 59]}. Благородный человек нового времени - абсолютный властитель своих страстей приходит на смену рыцарскому идеалу человека аффектов. Своим рассуждением о страстях Декарт решает задачу, которая стояла перед обществом - изменить способ выражения аффекта. Трактат Декарта «О страстях» был направлен на создание научного инструмента, который может помочь разуму избежать ошибок.

Однако, философия Декарта снимает задачу «преодоления, искоренения страстей» и уводит проблему в иное русло ^{[8, сю 47]}. Декарт считает, что все страсти хороши, абсолютно плохих страстей не существует, есть плохие следствия. Душа – это очаг страстей, которые рождаются в теле и которые заставляют ее действовать, переходя в различные чувства. Метод Декарта направлен не на подавление страстей, он показывает возможность гармонии желания и воли. Гармония души состоит в том, что желания устремляются к достойным того предметам. Именно это и провозглашала теория благородства, в контрой учтивость превращается в долг благородных людей по отношению друг к другу. Благородному человеку следует быть учтивым, терпеливым, безукоризненным в манерах, без аффектаций и противоречий.

Поэтому идеи Декарта подхватываются современниками философа писателями и моралистами. Рассуждая о четырех темпераментах, связанных с четырьмя элементами природы, аббат Прево утверждает: «чтобы суметь понравиться в беседе, самый лучший темперамент и лучшее расположение духа - это вовсе их не иметь. Потому что это признак того, что душа существует или без страстей или над страстями. Это качество великих душ, эти души сильны как божественные, не связанные с телом и которые силой разума могут обуздать свои страсти»^{[35, p. 136]}. Главное требования, которые звучат во всех книгах по хорошим манерам: «Нужно быть хозяином движений своего сердца и своего тела»^{[25, p. 28]}.

Шевалье де Мере полагает невозможным уничтожить все страсти, иначе жизнь превратится в скуку и люди перестали нравиться всем вокруг и себе самим: «Ибо если кто-то хочет чего-то страстно, то ищет все возможные средства и в этой великой заботе становится ловким в том, что делает[…] Гнев не является злом, если он разумен и пропорционален причине, его вызвавшей. Грусть тоже украшает, если она мягкая, и с достоинствами ее сопровождающими может произвести хороший эффект. Она вдохновляет нежность, и иногда получаешь большее удовольствие от персон более меланхоличных, чем от слишком веселых»^{[36, p. 83]}.

На протяжении почти полутора столетий многие исследователи пытались рассмотреть влияние картезианства на литературу, искусство, эстетику XVII века. Например, Эмиль Кранц высказал мнение о непосредственном влиянии философии Декарта на классицистическую доктрину^[37]. Философ и культуролог Эрнст Кассирер^[38], Поль Бенишу анализируя влияние Декарта на современную литературу и, в частности, на Корнеля, доказывают их глубинную близость и рассматривает театр Корнеля как апофеоз воли^[39]. Суть проблемы заключается в том, что Декарт не написал эстетики и исследователи стоят перед выбором либо додумать ее (что делает Эмиль Кранц) и доказать таким образом влияние философии Декарта на эстетическую доктрину своего времени. Либо, как Густав Лансон, который не находит в учении Декарта никакой возможности эстетики, отрицать это^{[40, p. 534]}. Поскольку ни хронологическое сопоставление, ни анализ содержания пьес современников, скажем, того же Корнеля, не доказывают существования прямого влияния идей Декарта.

Существует еще третий подход, который предлагает историк литературы и критик Даниэль Морне. Поставив Декарта и Корнеля в исторический контекст, он демонстрирует как конкретная эпоха влияла и на одного и на другого: «В каждую эпоху литература заставляла превалировать определенный тип, согласно вкусу, моральному и физическому состоянию публики, которая одновременно и модель и судья ^[34]. Таким образом, можно попытаться ответить на вопрос почему философ не концентрировал своего внимания на эстетике. Возможно предположить, что она уже существовала - эстетика благородства honnêteté. Декарт обобщает носившиеся в воздухе идеи и установки в стройную систему, дает философское и метафизические обоснование уже сложившейся эстетике.

Ощущение Декартом своей миссии, его обращение в будущее к потомкам не должно нас обмануть и позволить забыть, что Декарт не только философ, с которым лучшие умы последующих столетий вступают в диалог и ведут спор, а еще человек и дворянин XVII века, который отвечал на запросы своего времени. Не сложные философские задачи, которые пытался он решать, а эти конкретные ответы повлияли на европейское сознание и сформировали менталитет нового времени без того, чтобы восприятие его философии современниками полностью соответствовало ее сути, а воздействие соответствовало букве. Под влиянием философии Декарта общество вырабатывает новые нормы поведения, которые ушли в подсознание современной культуры и из этого пространства неосознанного влияют на жизнь современного общества.