Theory and practice of “hybrid” confrontation: an overview of conflicts since the XV century to the present

Tikhanychev Oleg Vasilyevich ORCID: 0000-0003-4759-2931 PhD in Technical Science Deputy Head of Department in the Office of Advanced Development, Technoserv Group  111395, Russia, Moscow, Yunosti str., 13 tow65@yandex.ru Other publications by this author

Введение

Специалисты, планирующие операции и военные действия в рамках вооруженных конфликтов, всегда стремились выстроить их так, чтобы минимизировать возможный ущерб от ответных действий противника. Одной из стратегий, обеспечивающих достижение данной цели, является использование «непрямого» противоборства ^[27], а точнее такой его формы, как «гибридная война». Несмотря на то, что данная форма военных действий не принята официально в оборонных концепциях большинства государств, её практическое использование всё же имеет место в межгосударственном противоборстве.

Специалистами используется несколько вариантов определения данной формы разрешения вооруженных конфликтов, сводящихся к тому, что «гибридная война» (англ. hybrid warfare) – это непрямые действия, заключающиеся в скрытым использовании военной силы (proxy war), сопровождающемся активным информационным и экономическим давлением на противника ^{[3, 9, 11, 16, 20, 22, 23, 28, 29]}.

Несмотря на большой практический опыт реализации, в теории «гибридных войн» имеется достаточно много нерешенных вопросов, особенно в части оценки их структуры и границ применения: как «гибридных войн» в целом, так и их отдельных составляющих. Это делает вопрос оценки современного состояния и основ организации «гибридных» конфликтов своевременным и актуальным. А решение сформулированной проблемы уточнения структуры и границ применимости «гибридных» методов, может быть обеспечено за счёт исторического анализа развития их основных компонентов: скрытой силовой, информационной и экономической.

1.Анализ истории вопроса

Сама идея о том, что разрешение конфликта может быть достигнуто не только непосредственными боевыми действиями, не нова. Она высказывалась ещё в трактате Сунь-Цзы «Искусство войны» (孫子兵法) в VI веке до нашей эры. В нём в образной форме говорится: «Война – это путь обмана… Самая лучшая война – разбить замыслы противника. На следующем месте — разбить его союзы. Затем разбить его войска. И самое худшее – осаждать города».

В то же время, анализ существующих определений «гибридных войн» и взглядов специалистов на их структуру показывает, что основная их составляющая, это скрытое привлечение вооруженных группировок и организаций для решения задач межгосударственного противоборства. Ряд авторов даже выделяет подобные группировки в отдельные «гибридные силы» ^{[14, 21]}. Соотношение силовых и не силовых компонентов в структуре «гибридных войн» менялось на разных исторических периодах. В статье предлагается на основе анализа этого процесса оценить современное состояние «гибридного» противоборства.

2. Структура «гибридных войн» и её развитие в конфликтах различной интенсивности

Обзор истории военного искусства показывает, что принцип опосредованного участия, реализуемый в форме наёмничества, использовался достаточно давно. Упоминания о подобных событиях приводятся ещё в «Анабасисе» Ксенофонта (др.-греч. Ἀνάβασις - «восхождение»), написанном в первой половине IV века до нашей эры. Позже наёмниками становились викинги, нанимавшиеся в дружины правителей иностранных государств и княжеств. Хотя в то время наёмничество не считалось чем-либо незаконным и использовалось в открытую.

В XV-XVII веках значительную роль в разрешении европейских конфликтов играли автономные отряды наёмников – немецких и швейцарских ландскнехтов (нем. Landsknecht), ирландских «диких гусей» (англ. Wild Geese). Использование наёмничества в эту эпоху связано, в первую очередь, с экономическими причинами: содержать постоянную боеготовую армию было дорого для небольших государств и вольных городов, из которых в тот период состояла Европа, дешевле было нанимать специалистов для решения разовых задач.

Впрочем, что это был ещё даже не прообраз «гибридных» форм действий, которым по определению присуща скрытность намерений, а вполне легальный способ разрешения конфликтов. Лишь со становлением системы межгосударственных отношений, действия наёмных воинских формирований пришлось каким-либо образом скрывать, по крайней мере, в Европе. Хотя, как показывает исторический анализ, в других регионах наёмные армии использовались до середины ХХ века.

В Европе, с XVIII века, под влиянием фактора объединения и укрупнения государств, роста эффективности производства, потребность в наёмных армиях стала снижаться. Кроме политических и экономических факторов, на сокращение масштабов наёмничества повлияла и недостаточная мотивированность отрядов наёмников, а также появление огнестрельного оружия, использование которого требовало меньшего развития профессиональных навыков и было доступно не только профессионалам. Последним конфликтом с массовым применением наёмников можно считать «Тридцатилетнюю войну» (нем. Dreißigjähriger Krieg) 1618-1648 годов.

В новейшей истории наиболее ранним из классических примеров «гибридных» действий, близком к современному пониманию этого явления, может служить гражданская война в Испании (исп. Guerra Civil Española) 1936-1939 годов. Анализ этого конфликта с точки зрения современной конфликтологии показывает, что в нём велось типичное «гибридное» противоборство между идеологиями фашизма, в лице Италии и Германии, с поддержкой Португалии, и коммунизма. Конфликт вёлся с привлечения сторонних вооруженных формирований и добровольцев, но при соблюдении соглашения о «невмешательстве», подписанного большинством европейских держав ^{[6, 12, 15]}.

И в дальнейшем масштаб «гибридных» действий при решении межгосударственных конфликтов непрерывно расширялся. Но силовая компонента по-прежнему составляла существенную роль в их структуре. Наёмники оказались активно востребованы в 60-е годы прошлого века, когда началась деколонизация Африки. Хотя с восьмидесятых годов прошлого века наёмничество официально запрещено документами ООН ^[13], и после этого можно отметить многочисленные факты использования наёмников, но уже в форме частных военных компаний (ЧВК). Появлению ЧВК во многом способствовало уточнение законодательства отдельных стран, согласно которому появилась возможность использования частных сил для обеспечения безопасности негосударственных компаний.

Одна из первых подобных компаний возникла в 1967 году в Великобритании. А уже в начале 90-х годов прошлого века, южноафриканская «Executive Outcomes» и британская «Sandline» захватили существенную долю рынка частных охранных и военных услуг. Обе эти компании сыграли существенную роль в военных конфликтах второй половины ХХ века, в частности, в Анголе и Сьерра-Леоне. Позднее, и вплоть до настоящего времени, частные военные компании широко используются США в Латинской Америке, во время войн в Ираке и Афганистане.

Впрочем, использование ЧВК является не единственным вариантом организации силовых действий «гибридного» характера в наше время. Не менее типичным примером является создание и вооружение боевых формирований внутри страны-противника. Таких, как созданное США для противодействия сначала СССР, а потом просоветскому правительству Афганистана движение Талибан (пушту طالبان‎ — студенты, учащиеся медресе). Или создание и поддержка ими же так называемой «сирийской умеренной оппозиции».

Но, не следует забывать, что в структуре «гибридных войн», кроме силовой, существуют информационная и экономическая составляющие ^[18]. И, как показывает анализ исторической ретроспективы, соотношение между компонентами постепенно меняется в пользу несиловых, хотя от использования последних пока полностью отказаться не удаётся.

Так, одновременно с завершением эпохи наёмных армий, упомянутая ранее «Тридцатилетняя война» показала значительное повышения интенсивности информационной составляющей военных действий, что определялось развитием в этот исторический период печатного дела. И сразу информационная составляющая стала значимой частью «гибридных» действий, подтверждением чего могут служить мероприятия по формированию англичанами негативного образа России времён Ивана IV Грозного. Подобные действия со временем становились всё обширнее и разнообразнее: от книги «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, «методички» о России для наполеоновской армии, до агитационных листовок времён Первой мировой войны ^{[2, 7, 10, 17]}. На то, что данные материалы являются именно оружием информационной войны, указывает хотя бы тот факт, что одновременно с Гербернштейном, было выпущено несколько книг о России, содержащих положительные отзывы о нашей стране, и ни одна из них не издавалась такими тиражами.

Со временем по мере развития информационных коммуникаций, разнообразие и объём информационных действий, реализуемых, в первую очередь, в форме пропаганды, только росли. Яркие примеры этому можно найти в период подготовки и ведения Первой мировой войны: массовая публикация целевых статей во французских и английских периодических изданиях, действия Комитета общественной информации (комитет Крила, Creel Committee) в США.

По мере развития процесса совершенствования средств передачи информации, их применение в ходе информационного противоборства расширялось. Так, в годы Первой мировой войны появившаяся фотография позволила публиковать в средствах массовой информации изображения с мест боёв. И если в первое время этот процесс сдерживался принципами морали, то со временем потребности повышения эффективности пропаганды взяли верх над нравственностью. В 1915 году англичане впервые использовали для пропаганды фото убитых солдат, потом за ними последовали немцы, а в последствии - другие участники конфликта. Война во Вьетнаме стала первым конфликтом эпохи телевидения, и она шагнула с экранов почти в каждый дом. А сейчас, с появлением Интернета, видео с места боёв стало обычным явлением, война, в том числе «гибридная» стала вестись практически в прямом эфире. Что, несомненно, активно используется в составе информационной составляющей «гибридных» действий.

По мере расширения перечня используемых средств и их количества, растёт разнообразие форм информационного противоборства, в котором специалисты выделяют отдельные направления: психологические операции, война в медиапространстве, кибер-операции (техносферная война). Для решения задач в рамках указанных форм создаются специализированные подразделения информационно-психологического противоборства ^[25], кибер-командования, такие, например, как американское USCYBERCOM, способные координированно проводить целые информационные компании. Впрочем, это меняет структуру привлекаемых сил, но не меняет сущности информационных действий в «гибридной войне», отличия от исторически используемых методов заключаются, преимущественно, в применяемых технологиях и масштабах охвата аудитории ^[5].

С наступлением постиндустриальной эпохи, информационное противоборство дополнилось применением деструктивных социально-политических технологий ^[31], которые настолько эффективны, что их можно выделить как ещё одну составляющую «гибридной войны». Более того, их разнообразие даже позволяет проводить внутреннюю классификацию таких действий: от простой финансовой и информационной поддержки оппозиционных течений и создания внутри государства-противника «пятой колонны», до операций по распространению влияния, обеспечивающих, в перспективе, так называемую «мягкую оккупацию» (soft occupation) страны и переход её под внешнее управление. Первым случаем применения подобных технологий на практике считается государственный переворот в 1953 году (операция «Аякс» - TP-AJAX). На современном этапе, в эпоху глобализации и информационной революции, распространённость и широта используемых методов информационного противоборства стали настолько обширными, что специалисты заговорили о наступлении так называемой эпохи «постправды» ^{[19, 26, 30]}.

Ещё один значимый аспект «гибридных» войн – их экономическая составляющая. В исторической ретроспективе её использование началось с переходом от натурального хозяйства и обособленных национальных экономик к мировой системе хозяйствования, связанной с межгосударственным разделением труда и международной торговлей. В то время экономическая война осуществлялась, преимущественно, в форме запретов на поставку или вывоз определенных товаров.

Типичным примером может служить континентальная блокада Великобритании наполеоновской Францией в период 1806–1813 годов.

С развитием промышленности и международной торговли, формы противодействия существенно расширились: товарные, сырьевые, технологические, финансовые.

В части финансовых мер, например, можно вспомнить как Франция в период наполеоновских войн подделывала английские и австрийские денежные знаки. А перед нападением на Россию, для расшатывания экономической системы противника и подрыва доверия к государству, по указанию Наполеона были изготовлены фальшивые ассигнации банка России на сумму свыше 25 миллионов рублей ^[8]. А в настоящее время, с наступлением эпохи глобализации, финансовая составляющая «гибридных войн»существенно усилилась. Как по масштабам применения, так и по разнообразию используемых методов.

К товарным методам в исторической ретроспективе, как уже отмечалось, можно отнести различные типы блокад. В эпоху раннего развития товарных отношений это были, преимущественно, морские и континентальные блокады путей поставки товаров и сырья. В эпоху глобализации экономики, блокада чаще применяется и как средство запрета на торговлю или вид финансового противоборства. В последнем варианте она может принимать разнообразные формы: от прямого блокирования финансовых счетов отдельных лиц и даже правительств государств-противников, до косвенных методов на основе запретов. Примером первого типа действий могут служить блокировки зарубежных счетов Ирака в 2012 году и Венесуэлы в 2019. «Гибридные» методы противоборства просматриваются в запретах на прохождение средств через «третьи страны» или блокировке доступа иранских банков к системе SWIFT в 2018 году.

Во второй половине ХХ – начале XXI века экономические санкции продолжают оставаться активным инструментом «гибридного» противоборства. В период с 1971 года до конца ХХ века можно отметить около ста двадцати случаев санкций, в первую очередь в рамках экономической войны запада против СССР. В XXI веке указанный инструмент используется не менее интенсивно: от заградительных таможенных пошлин, до американских законов «О контроле над экспортом» и «О противодействии противникам Америки посредством санкций» (Countering America’s Adversaries Through Sanctions Act, CAATSA) 2017 года. Подобный тип санкций специалистами иногда выделяется в отдельную форму действий – технологическое противоборство ^[4].

Одной из крупнейших проблем применения экономического противоборства является трудность определения границы, где заканчивается конкуренция хозяйственных субъектов, добросовестная или нет, и начинается экономическая война с целенаправленными злонамеренными действиями и попыткой нанести ущерб государству. Такая ситуация может привести к переходу экономической «гибридной» войны в классическую «горячую» фазу, как это было с нефтяными санкциями США против Японии в 1941 году.

И ещё одна составляющая экономического противоборства, лежащая на грани гуманитарно-допустимого – ресурсное. История войн и военного искусства показывает примеры его использования в рамках «классических» боевых действий античности и средних веков, которые велись до появления международных законов по гуманизации войны. Это были сухопутные блокады для предотвращения поставок осажденным провианта и боезапаса, в ряде случаев - перекрытие источников водоснабжения для обороняющихся. Как оказалось, подобные методы могут использоваться и в наше время, в рамках «гибридных» действий. Более того, с ростом технических возможностей и разнообразия экономических связей в современном мире, формы ресурсного противоборства меняются, используясь в виде транспортной, энергетической и даже как в доисторические времена – водной блокады. Типичные примеры последнего вида действий – попытка отвести воды реки Иордан от Израиля, послужившая одной из причин «шестидневной войны» 1967 года или энергетическая и водная блокада Крыма, начатые в 2014 году.

Близким к некоторым видам ресурсного противоборства можно считать потенциально возможное применение климатического и других видов глобального оружия. Подтверждённых сведений о его наличии не имеется, есть только предположения о его разработке некоторыми странами ^[24]. Но, в случае появления такого оружия, как и любого, применение которого можно замаскировать под возможное проявление природных катаклизмов (например, тектонического) оно станет практически идеальным средством ведения «гибридной войны».

Таким образом, из исторического анализа «гибридных» действий, в том числе, в новейшей истории, можно сделать ряд выводов:

- теория и практика ведения «гибридных войн», как средства разрешения межгосударственных конфликтов, не военное «ноу-хау», а давно используемая и проверенная форма межгосударственного противоборства, которая в современных условиях используется не менее активно и, вероятно, будет всё возрастающей интенсивностью использоваться впредь;

- содержание «гибридных войн» в современных условиях смещается в сторону применения невоенных методов противоборства, при этом опасность последних в условиях информатизации общества и глобализации современного мира возрастает;

- обвинять в разработке теории «гибридных войн», как средства решения межгосударственных конфликтов, какое-либо одно современное государство некорректно с исторической точки зрения. А тем более, как это случается в последние годы – апеллируя к конфликтам последнего времени, обвинять нашу страну в создании и преимущественном использовании такой «неправильной» формы действий. Если уже оценивать историческую ретроспективу в этой связи, тогда можно выделить Великобританию, как государство, наиболее часто использовавшее подобные методы для войны «чужими руками». Более того, современные концепции вооруженного противоборства США и НАТО, такие как «Дистанционные боевые действия» (Remote Warfare) и «Бой в многодоменном пространстве» (Multidomain battle), только подтверждают этот тезис. Первая за счёт использования скрытного роботизированных систем на чужих территориях, вторая – путём перераспределения усилий между доменами в пользу информационных действий.

3.Некоторые выводы о перспективах «гибридных» методов решения конфликтов

Что даёт проведённый исторический анализ для развития современной теории и практики конфликтологии? Он не просто позволяет сделать вывод о том, что история не чисто теоретическая наука, исследующая прошлое, а практический инструмент планирования будущего. Анализ позволяет сделать определённые выводы и рекомендации.

Во-первых, никаким образом нельзя признать «гибридную войну» принципиально новым способом разрешения конфликтов: хотя название это появилось относительно недавно и даже не стало официальным, сам принцип используется давно. Тем более нелогично признавать авторство появления этого явления за нашей страной. В том числе учитывая, что «гибридная война» является формой разрешения конфликтов с применением «непрямых» действий, впервые описанных английским военным экспертом Бэзилом Генри Лиддел Гартом (B.H.Liddell Hart) ^[27]. И то, что в современных условиях содержание «непрямых» действий меняется, сущность их остаётся прежней.

Во-вторых, разнообразие «гибридных» действий показывает, что считать «гибридную» войну неким единым, однородным, явлением нельзя. Подобные действия различаются по целям, применяемым методам и степени «гибридности» ^[1]. В то же время, признание «гибридных» действий как самостоятельной формы вооруженного противоборства может изменить взгляд на некоторые известные исторические события. Например, на дату начала Второй мировой войны, которую можно будет отсчитывать не с 1 сентября 1939 года, а с 30 сентября 1938-го, когда, после подписания Мюнхенского соглашения, Германия и Польша, реализуя «гибридные» принципы войны, захватили часть Чехословакии. Хотя, продолжая эту тенденцию, можно отойти от «европоцентрического» взгляда на историю и начать отсчёт и с «инцидента на мосту Лугоуцяо» 7 июля 1937 года, особенно учитывая, «гибридный» характер начальной стадии агрессии Японии против Китая.

В-третьих, на исторической ретроспективе мало менялся принцип, но существенно изменились применение и структура участвующих в «гибридных» конфликтах «гибридных сил», произошло их своеобразное «расслоение». Слабо подготовленные в военном отношении, но приспособленные к району ведения боевых действий формирования по-прежнему набираются из местных ополченцев. А высокотехнологичная военная составляющая, роль которой постоянно возрастает: технически оснащённые и подготовленные силы специальных операций, ударная и разведывательная авиация, в том числе беспилотная, космическая разведка, силы кибер-операций – предоставляются скрытыми участниками конфликта. Для управления «гибридными» действиями создаются специализированные органы управления, временные, но на профессиональной основе и с высокотехнологичным оснащением, такие, как многодоменные оперативные группы (Multi-DomainTask Force, MDTF). Сложившаяся ситуация повышает опасность перехода конфликтов в горячую фазу, требует совершенствования международного регулирования подобных действий, особенно в части применения кибероружия и информационных операций.

В-четвёртых, возрастающая роль несиловых методов: информационного противоборства и деструктивных социальных технологий, экономической войны, требует организации новых мер противодействия, не находящихся в плоскости вооруженного противоборства. И не только прямых, но и ассиметричных. Например, направленных на рациональное сочетание мер воздействия на силы «пятой колонны» и оптимизацию отношений государства с лояльной частью населения, для укрепления позиции граждан, не поддерживающих внешние силы в стране, подвергающейся «гибридной» атаке.

Комплексный подход тем более важен, учитывая, что влияние некоторых составляющих «гибридных войн», например, того же информационного и экономического противоборства имеет отсроченное действие, влияя на перспективу, на состояние, складывающее на протяжении нескольких лет или даже десятилетий. Если подвергающаяся такому воздействию сторона будет выжидать с реакцией до наступления последствий, она однозначно опоздает с ответом. Соответственно, и противодействовать таким воздействиям нужно начинать заранее, обеспечив переход от реактивных методов управления противоборством к проактивным, основанным на прогнозировании и долгосрочном планировании.

Пятое, применение «гибридных» методов приводит к существенной трансформации структуры противоборства: расширению перечня участников конфликта, вовлечению в конфликт негосударственных структур и межгосударственных корпораций, изменению объектов воздействия, размыванию границ и этапов развития конфликта. Всё это приводит к невозможности оценивать «гибридные» конфликты на основе существующего международного законодательства. В результате возникает потребность в редактировании законодательства о военных конфликтах, например, в части понятия «агрессия», уточнив его понимание, задаваемое Резолюцией Генеральной ассамблеи ООН от 14 декабря 1974 года № 3314 как «применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства, или каким-либо другим образом, несовместимым с Уставом Организации Объединенных Наций».

И последнее, «гибридному» нападению в настоящее время может подвергнуться любое государство, вне зависимости от проводимой им политики и географического расположения. Это требует:

- от государства и бизнеса, готовности к недружественным экономическим и информационным действиям: от прекращения поставок ресурсов, комплектующих, технологий или продовольствия, до необходимости оперативного противодействия пропаганде и кибер-атакам;

- от современных армий, готовности к ведению таких конфликтов: начиная от совершенствования их структуры, вооружения и оснащения, заканчивая содержанием доктринальных и руководящих документов, постоянным развитием научно-практической составляющей прогнозирования развития ситуации и обоснованной подготовки к ведению современных и перспективных конфликтов.

Заключение

Обобщая вышесказанное, можно сделать вывод, что особенности «гибридных войн», частота их возникновения, требуют адекватной реакции на данные процессы, например, уточнения международных и внутренних документов, регулирующих области, в которых могут быть реализованы «гибридные» действия. В первую очередь даже не в военной области, а в части трансграничных форм несиловых «гибридных» действий: информационного и экономического противоборства. Например, необходимо чётко определить границы перехода от недобросовестной экономической конкуренции, через «недружественные действия», как их определяют дипломаты, к экономической войне, как составной части «гибридной войны». Требуется, также, регламентация деятельности в кибер-сфере и в информационном пространстве в целом, ряд других мер: как в части разработки регламентирующих документов, так и создания международных органов контроля и регулирования.

И, вполне логично, это может быть сделано на основе оценки исторического опыта. В том числе, проанализированного в данной статье.