“May the gates to paradise open for us…”: medial semantics in N. S. Gumilyov's poetry

Pinaev Sergei Mikhailovich Doctor of Philology Professor, the department of Russian and Foreign Literature, Peoples' University of Friendship of Russia  117198, Russia, g. Moscow, ul. Miklukho-Maklaya, 6 serpinaev@mail.ru

Dmitrieva Yuliya Yurevna PhD in Philology Senior Educator, the department of Foreign Languages, National Research University "Moscow Power Engineering Institute" 111250, Russia, g. Moscow, ul. Krasnokazarmennaya, 14, of. KRASNOKAZARMENNAYA STREET 14 yydmitrieva@mail.ru

Н.С. Гумилев часто посвящал свои произведения путникам, путешественникам, близким ему по духу – сам путешественник, он много писал о странствиях и скитаниях ^{[1, 11, 12, 14]}. Семантически с образом дороги, путешествия, пути связана семантика медиальности, проявляющая себя через образ двери, врат, порога и других границ пространства. Семантика медиальности в творчестве акмеистов подробно проанализирована Л.Г. Кихней и Е.В. Меркель ^{[8, 10]}. В качестве образов, выражающих медиальность, могут выступать «окно, дверь, порог, крыльцо, лестница, а также метонимически и функционально связанные с ними образы (подоконник, штора, стекло; звонок / стук в дверь; ступени, перила)» ^{[8, с. 55]}. По нашему мнению, в творчестве Н.С. Гумилева наиболее важным для поэта был образ двери/врат, анализу эволюции которого посвящено настоящее исследование.

Лирические герои стихотворений и поэм Гумилева двигаются от ворот или к воротам, не могут войти в определенное пространство через дверь, либо, напротив, дверь в это пространство для них всегда открыта. Этот образ тесно взаимодействует с духовными поисками самого Н.С. Гумилева ^{[5, 6]}. А.А. Ахматова вспоминает о поисках Н.С. Гумилевым «золотой двери» - некоего выхода в иной мир, расположенного, по его мнению, в Африке (что и объясняло интерес Гумилева к этому континенту). «Сколько раз он говорил мне, - вспоминала Ахматова, - о той «золотой двери», которая должна открыться перед ним где-то в недрах его блужданий, а когда вернулся в 1913 (году), признался, что «золотой двери» нет. Это было страшным ударом для него (см. «Пятистопные ямбы»)» ^[13].

В поэзии Гумилев образ двери/ворот возникает еще в раннем творчестве – в стихотворениях, вошедших в «Путь конквистадоров» и в «Романтические цветы». Так, образ открытой двери замка, куда возвращается лирический герой – очевидно, трубадур, миннезингер, исполняющий песнь для своей возлюбленной на рассвете, встречается в стихотворении «С тобой я буду до зари…» (1905):

Промчится день, зажжет закат,

Природа будет храм,

И я прийду, прийду назад,

К отворенным дверям.

С тобою встретим мы зарю,

На утро я уйду,

И на прощанье подарю

Добытую звезду ^[2].

В данном контексте дверь – это скорее обычный, физический объект, дверь замка или дворца, в котором пребывает возлюбленная. Интересно другое: герой покидает этот замок, уходя как бы в иной мир:

С тобой я буду до зари,

На утро я уйду

Искать, где спрятались цари,

Лобзавшие звезду.

…

Я тайны выпытаю их,

Все тайны дивных снов,

И заключу в короткий стих,

В оправу звонких слов ^[2].

В ранней «Балладе» («Пять коней подарил мне мой друг Люцифер…») портал иной мир открывается в царство тьмы: «И, смеясь надо мной, презирая меня, / Люцифер распахнул мне ворота во тьму» ^{[3, c. 81]}. В дальнейшем слово «дверь» / «ворота» / «врата» в поэзии Гумилева чаще всего ассоциируется со словом «рай» - например, в стихотворении «Ворота рая» (1908):

Не семью печатями алмазными

В Божий рай замкнулся вечный вход,

Он не манит блеском и соблазнами,

И его не ведает народ.

Это дверь в стене, давно заброшенной,

Камни, мох, и больше ничего,

Возле — нищий, словно гость непрошенный,

И ключи у пояса его.

Мимо едут рыцари и латники,

Трубный вой, бряцанье серебра,

И никто не взглянет на привратника,

Светлого апостола Петра.

Все мечтают: «Там, у Гроба Божия,

Двери рая вскроются для нас,

На горе Фаворе, у подножия,

Прозвенит обетованный час» ^{[3, с. 141]}.

Гумилев подчеркивает незаметность, скрытость этой двери: ее видят только посвященные, рыцари обходят ее стороной. Возникает антитеза пути настоящего – того, который может различить дверь в стене и узнать в привратнике апостола Петра – и пути вымышленного, воображаемого: рыцари (очевидно, крестоносцы) предполагают, что дверь в рай откроется для них у Гроба Господня. Они «мимо едут», так как не готовы увидеть истинную дверь в рай, воспринять ее сущность. В том же 1908 году в стихотворении «В пустыне» также описан образ тех, кто способен увидеть дверь и постучать в нее:

Он был героем, я — бродягой,

Он — полубог, я — полузверь,

Но с одинаковой отвагой

Стучим мы в замкнутую дверь.

Пред смертью все, Терсит и Гектор,

Равно ничтожны и славны,

Я также выпью сладкий нектар

В полях лазоревой страны… ^{[3, с. 350]}

Рай представлен не только как обитель вечного блаженства, но и как место концентрации знаний: в стихотворении «Две розы» две розы растут «перед воротами Эдема», что в последней строфе интерпретировано как «на пороге Знанья». Врата в райский сад – это одновременно и доступ к знаниям.

Образ двери рая в более позднем стихотворении «Рай» частично отвечает на вопрос, кто же достоин и может увидеть истинную дверь в рай:

Апостол Петр, бери свои ключи,

Достойный рая в дверь его стучит.

Коллоквиум с отцами церкви там

Покажет, что я в догматах был прям.

Георгий пусть поведает о том,

Как в дни войны сражался я с врагом.

Святой Антоний может подтвердить,

Что плоти я никак не мог смирить.

Но и святой Цецилии уста

Прошепчут, что душа моя чиста. ^{[3, с. 243]}

Это стихотворение написано уже после того, как Н.С. Гумилев принял участие в военных действиях: его право войти в рай подтверждает, в частности, Святой Георгий, который упоминается и в «Памяти»: «но Святой Георгий тронул дважды / Пулею нетронутую грудь» ^{[3, с. 309]} – Гумилев имеет в виду полученные им георгиевские кресты. Таким образом, дверь в рай может открыться только достойному, посвященному. Интересно также, что у антипода рая – ада – двери/ворот как бы нет: например, вернувшийся из ада Дон Жуан в одноактной пьесе «Дон Жуан» выходит из потустороннего мира «по лестницам и коридорам» ^{[3, с. 199]} – выход из ада проходит не через ворота.

Мысль о двери, ведущей к познанию и открывающейся лишь тому, кто готов, Н.С. Гумилев высказывает и в своих теоретических рассуждениях, в программной статье «Наследие символизма и акмеизм»: «Тем из своих оппонентов, кто не может примириться с необходимостью ограничения пределов познания «феноменальным» и все-таки жаждет откровения «ноуменальных» тайн мироздания, Гумилёв советует подождать до того, как они сами перейдут в «инобытие»: «Бунтовать… во имя иных условий бытия здесь, где есть смерть, так же странно, как узнику ломать стену, когда перед ним — открытая дверь» ^[7]. Иными словами, дверь в иной мир рядом, нужно лишь быть готовым ее увидеть и открыть. Фактически, эта готовность приходит через соприкосновение со смертью: достойным рая называет себя уже умерший человек, ведь если он стучит в двери рая, следовательно, он уже умер.

Дверь, открывающаяся только посвященному, не обязательно ведет именно в рай. Это может быть и портал в новый, неизведанный мир, как в поэме «Открытие Америки»:

Свежим ветром снова сердце пьяно,

Тайный голос шепчет: «все покинь!» —

Перед дверью над кустом бурьяна

Небосклон безоблачен и синь,

В каждой луже запах океана,

В каждом камне веянье пустынь ^{[3, с. 191]}.

Дверь находится «над кустом бурьяна» - это не вход в здание или ворота замка, а именно некая метафорическая дверь, ворота в Новый свет. В той же первой песне поэмы еще раз упоминается дверь:

Вот взвился над старой башней флаг,

Постучали в дверь — условный знак, —

Но друзья не слышат. В жарком споре —

Что для них отлив, растущий в море!..

Столько не разобрано бумаг,

Столько не досказано историй! ^{[3, с. 193]}

Ворота могут открываться и в царство тьмы («Баллада»):

,

Люцифер подарил мне шестого коня —

И Отчаянье было названье ему. ^[81]

Для образа двери в любом его понимании характерно то, что в нее не может проникнуть не имеющий права, недостойный, непосвященный. В стихотворении «Сон» 1914 года в роли такого непосвященного оказывается сам лирический герой:

Вот стою перед дверью твоею,

Не дано мне иного пути,

Хоть и знаю, что не посмею

Никогда в эту дверь войти.

Он обидел тебя, я знаю,

Хоть и было это лишь сном,

Но я все-таки умираю

Пред твоим закрытым окном ^[270].

Дом возлюбленной закрыт для лирического героя: он не может попасть к ней ни через дверь, ни через окно. В данном случае имеется в виду опять-таки дверь как физический объект, одновременно, однако, сохраняющий связь и с метафорической дверью: не случайно герой, видя дверь, не смеет в нее войти.

В более поздних стихотворениях образ двери/ворот/порога приобретает мрачные коннотации. Так, в стихотворении «Загробное мщение», опубликованном в 1918 году, дверь играет важнейшую роль: это место встречи мстителя и тех, кого он ждет на том свете. По сюжету этой баллады умирающий от рук разбойников путник говорит следующее:

Не страшны ни Бог, ни черти,

Но клянусь, в мой смертный час,

Притаясь за дверью смерти,

Сторожить я буду вас.

Что я сделаю, о Боже,

С тем, кто в эту дверь вошел!..» ^[410]

Далее подробно описываются муки всех трех разбойников в момент смерти. Так, первый переживает жуткую агонию:

Весь изогнут, весь скорючен,

На лице тоска и страх,

Оловянный взор измучен,

Капли пота на висках. ^[410]

Второй разбойник умирает при еще более страшных обстоятельствах – его агония продолжается чрезвычайно долго, и он уже практически разлагается, но все еще проявляет признаки жизни:

Мертвый глухо выл и хрипло,

Ползал по полу, дрожа,

На лицо его налипла

Мутной сукровицы ржа.

Уж и кости обнажались,

Смрад стоял — не подступить,

Всё он выл, и не решались

Гроб его заколотить ^[411].

Интересно, что применительно к смерти третьего разбойника (раскаявшегося в злодеяниях и ставшего монахом) применена фигура умолчания: его смерть так страшна, что о ней даже никто не смеет говорить. «Дверь» в иной мир представляется в балладе как некий переход, открывающийся в момент умирания. «Притаившийся за дверью смерти» мучает именно еще живого человека, не дает ему умереть, превращая его агонию в долгие многодневные муки. И хотя при смерти он обещает что сделает что-то страшное с «тем, кто в эту дверь вошел», фактически оказывается, что мучения ожидают не за порогом смерти, а перед ним. Образ двери в иной мир в таком прочтении согласуется с представлением о двери в рай из раннего стихотворения: дверь рядом, но видна и открыта только тем, кто готов – то есть тем, кто умирает. По сюжету стихотворения, до смерти первого разбойника от момента нападения на прохожего прошел год, второй умер еще через четыре года, а третий – спустя много лет. Все это время проклявший разбойников путник ждал их «по ту сторону» двери, ожидая, пока для них эта дверь будет открыта, и он сможет отомстить за свою смерть.

Слово «ворота» в позднем творчестве Гумилева также приобретает мистические и мрачные коннотации: так, в стихотворениях «Швеция» и «Творчество» упоминание о воротах связано с эмоцией тоски, обиды, сожаления о несбывшемся. В «Швеции» образ ворот Цареграда связывается с судьбой охваченной революцией России:

Ответь, ужели так и надо,

Чтоб был, свидетель злых обид,

У золотых ворот Царьграда

Забыт Олегов медный щит?

Чтобы в томительные бреды

Опять поникла, как вчера,

Для славы, силы и победы

Тобой подъятая сестра? ^[261]

В «Творчестве» теплый ветер, дышащий «из южных ворот», также приносит тоску и сожаление:

Проснулся, когда был вечер.

Вставал туман от болот,

Тревожный и теплый ветер

Дышал из южных ворот.

И стало мне вдруг так больно,

Так жалко стало дня,

Своею дорогой вольной

Прошедшего без меня… ^[264]

Однако связь образа двери/входа с представлением о рае и открытость только посвященному вновь возникает в последних стихотворениях Н.С. Гумилева – в частности, в стихотворении «Заблудившийся трамвай», описывающем мистический опыт лирического героя. Тот факт, что он видит эту дверь, обозначает, что он близок к смерти:

Понял теперь я: наша свобода

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет. ^[332]

Не случайно через строфу лирический герой просит отслужить по нему панихиду: он уже умер или умирает, поэтому понимание сущности двери, из которой бьет свет, открылось ему.

В целом, образ двери в иной мир является знаковым для творчества Гумилева – от самых ранних до поздних стихотворений поэт периодически обращается к концепту двери/врат как портала в иной мир, открывающегося при особых обстоятельствах. Зачастую способность увидеть этот портал коррелирует с приближением смерти: человек, приближающийся к ее порогу, может как оказаться у дверей рая, так и встретить за дверями тех, в чьей смерти он был виноват. Также образ двери связан с познанием: дверь в иное пространство открыта посвященному и закрыта для непосвященного.

Для раннего творчества Н.С. Гумилева – до 1916 года – характерно более оптимистичное понимание комплекса образов, связанного с медиальной семантикой. В большинстве контекстов слово «дверь» / «ворота» / «врата» употребляется совместно со словом «рай» и понимается как вход в мир познания и вечного блаженства. После 1916 года в прочтении медиальных образов превалирует отрицательная семантика: двери/врата навевают тоску, смертный ужас, разочарование. В знаковом «Заблудившемся трамвае» Н.С. Гумилев возвращается к образу входа в рай как символу света и свободы.