The study and concept of technology (a perspective from methodology and culturology)

Исследования, посвященные технике, постоянно растут, множатся, но, кажется, это мало сказывается на понимании сущности техники. В разных философиях техники исследователи предлагают непохожие объяснения техники, различные ее концепции и определения. Возможно для психологии подобное положение дел нормальное, если принять, что в разных типах социализации и сообществах складываются разные типы человека. Поэтому объяснимо и реально наблюдаемое множество психологических школ и объяснений психики, специализирующихся на теоретическом осмыслении разных типов европейского человека ^[12]. Но ведь техника не антропологический феномен (или в определенном отношении все же антропологический?), разве она в культуре не едина? Но возможно, нужно говорить не о технике в единственном числе, а о разных техниках, например, можно ли найти что-нибудь общее между каменными орудиями и Интернетом? Но не назвал ли сам автор одну из своих книг «Техника и технология: от каменных орудий до Интернета и роботов» ^[7].

Затруднения в понимании техники проявляются не только в выборе одной из сторон указанной оппозиции (техника или техники), но и разрешении других проблем. Например, когда техника возникла? Одна из распространенных точек зрения, что одновременно с человеком, который и выделился из животного мира за счет изготовления орудий. Но почему тогда техника в понимании, характерном для культуры модерна, была осознана не раньше XVIII столетия, именно тогда стали обсуждать, что техника собой представляет, и появилось понятие технологии.

Кстати, а чем техника отличается от технологии? Если одни исследователи отождествляют эти понятия, то другие их разводят. «Эта неувязка, ‒ пишет Д.П. Грант, ‒ обнаруживается в названии эссе на данную тему, принадлежащего нашему величайшему современному мыслителю. Работа Хайдеггера называется “Die Frage nach der Technik” (“Вопрос о технике”. ‒ В.Р.) Английский перевод заглавия “The question concerning techology” (“Вопрос о технологии”)... Уже то, что оно ‒ неологизм, заставляет думать о небывалой новизне того, что оно обозначает... Что будет продолжаться развертывание наук, переходящих в покорение человеческой и внечеловеческой природы, ‒ существо всего этого процесса можно назвать технологией, ‒ в целом поддается предсказанию. Что в частности раскроется при таком развертывании, предсказать нельзя... “Технология” ‒ не столько машины и инструменты, сколько то представление о мире, которое руководит нашим восприятием всего существующего <…> В каждый переживаемый нами момент бодрствования или сна мы теперь по справедливости можем называться носителями технологической цивилизации и в возрастающей мере будем повсюду жить внутри сжимающегося кольца ее власти» ^[4].

Еще одна, очень важная проблема ‒ как объяснить бурное развитие техники (настоящий «взрыв технического творчества»), начиная с того же XVIII столетия)? Не здесь ли лежат истоки «техногенной цивилизации», спрашивается, чем они были обусловлены? По Ф. Броделю, примерно до середины XVIII, начала XIX столетия в качестве источников энергии использовались, во-первых, домашние животные (быки и лошади), во-вторых, ветряные и водяные мельницы, парусные суда, дерево. «Во Франции накануне Революции Лавуазье насчитывал 3 млн. быков и 1780 тыс. лошадей, в том числе 1560 тыс., занятых в сельском хозяйстве… И это для Франции с ее 25 млн. жителей. При равных пропорциях Европа должна была располагать 14 млн. лошадей и 24 млн. быков <…> “Торговля дровами сделалась в Вогезах промыслом всех жителей, всякий рубит как можно больше, и в скором времени леса будут совершенно уничтожены”. Именно из этого кризиса, для Англии латентного с XVI в., в конце концов родится каменноугольная революция» ^{[2, с. 373, 381, 391]}.

Однако уже через два года в Европе широко использовались машины, работающие на каменном угле и бензине; начинается эра техники, основанной на инженерии. Рубеж здесь вторая половина XVIII, первая XIX столетия, на который падает и осознание техники. «Господство техники и машины, ‒ пишет Н.Бердяеев, ‒ есть прежде всего переход, от органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности. С точки зрения органической жизни техника означает развоплощение, разрыв в органических телах истории, разрыв плоти и духа <…> И вот техника в той ее форме, которая торжествует с конца XVIII в. разрушает эту веру вечный порядок природы и разрушает в гораздо более глубоком смысле, чем это делает эволюционизм» ^{[1, с. 10-11]}.

Вряд, ли указанный взрыв технического творчества можно объяснить потребностями становящегося человека Нового времени, ведь не является же потребностью задача овладеть природой («Пусть, ‒ пишет Френсис Бэкон, ‒ человеческий род только овладеет своим правом на природу, которая назначила ему божественная милость, и пусть ему будет дано могущество» ^{[3, с. 192-193]}), это скорее культурный сценарий, обусловленный гуманистическими претензиями человека, возомнившего себя «вторым богом» (Н. Кузанский).

Автор, анализируя в предыдущие годы технику, исходил из предположения, что это единый феномен. Он выделил в реконструкции генезиса техники, четыре основные этапа: 1) создание орудий и простейших изделий в доисторические времена, 2) «техника как магия», характерная для культуры Древнего мира (осознаваемая сакрально, развиваемая опытным путем), 3) «инженерный этап» развития техники, в котором ведущую роль приобретает естествознание, 4) становление и развитие технологии ^{[7; 8]}. При этом, чтобы объяснить единство всех этих форм техники, он охарактеризовал технику, приписав ей как идеальному объекту, следующие характеристики (построение идеального объекта изучаемого феномена выступает как необходимое условие его теоретического описания ^[9]).

‒ Техника представляет собой артефакт, т.е. созданные человеком изделия (орудия, механизмы, машины, сооружения, искусственную среду);

‒ Техника работает на эффектах природы, которые вызываются специализованной деятельностью человека (например, работа простейшего рычага и сложнейшей ракеты предполагает, с одной стороны, использование законов природы, с другой ‒ искусство человека, создающего эти изделия и эксплуатирующие их);

‒ Осознание (концептуализация) техники входит в ее понятие, существенно определяя характер технического искусства и особенности развития техники (так в древнем мире техника понималась как синергия усилий духов (богов) и людей и развивалась опытным путем ^{[8, с. 64-76]}; в новое время техника понимается рационально, как действие сил природы, которые сознательно вызывает и организует человек, что ведет к взрыву технического творчества ^{[8, с. 105-135]});

‒ Развитие техники обусловлено двумя основными факторами ‒ практическими потребностями и в значительно большей степени культурными процессами (например, необходимостью продемонстрировать натуральное, материальное существование смыслов и культурных концептов; так автор показал, что египетские пирамиды позволили древнеегипетскому обществу понять, что собой представляет смерть фараона ‒ он ведь не только человек, но и бессмертный бог ‒ воочию убедиться в двойном его бытии ^{[8, с. 166-179]});

‒ В плане использования техника может быть истолкована как «социальное тело» человека, позволяя решать нерешаемые на определенном этапе развития проблемы (например, до ХХ столетия человек мог только вообразить и помыслить полет наподобие птицы, а сегодня ‒ это обычная техническая реальность, причем даже в космическом пространстве);

‒ Техника может быть понята как условие и один из механизмов социальности (так, Х. Сколимовски на примере изобретения и эксплуатации автомобиля показывает, что техника существенно влияет на социальную реальность, кардинально меняя ее ^{[9, с. 64-69]}).

Что представляют собой эти характеристики техники? Инвариант техники относительно ее развития, т.е. предполагается, что на разных этапах эволюции техники в культуре она задается этими характеристиками. Заметим, эти характеристики техники были получены одновременно с анализом конкретных типов и особенностей техники на отдельных этапах ее развития (техника в доисторические времена, в культуре Древнего мира, инженерный этап развития техники, развитие технологии). Вопрос, можно ли эти отдельные этапы развития техники получить как реализацию заданного здесь инварианта? Думаю, нет. Хотя в каждом из указанных этапов развития техники можно выделить те или иные характеристики ее инварианта (или все их вместе), в целом, в конкретике эти характеристики не позволяют теоретически представить технику на отдельных этапах ее развития. Инвариант техники ‒ это своего рода методологическая программа исследования техники как сложного культурного, эволюционирующего образования. Скажем, при изучении техники модерна этот инвариант задает направления исследования и отчасти позволяет сформулировать первые гипотезы о ее строении и процессах.

Таким образом, выделение инварианта техники не решает дилемму ‒ техника или техники: можно сказать, что перечисленные техники на разных исторических этапах ‒ это просто разные состояния единой эволюционирующей техники, но с тем же успехом можно утверждать, что на этих этапах сложились новые виды техник (новые техники). Чтобы продвинуться в решении этого вопроса, рассмотрим технику в двух ее современных состояниях, а именно охарактеризуем инженерию и технологию.

Суть инженерного способа создания технических изделий состоит в разработке такой инженерной конструкции (предполагающей реализацию определенных законов природы, определении на основе этих законов и физических экспериментов условий протекания нужных инженеру процессов природы, расчета этих процессов и конструкции), которые позволяют запустить интересующие человека процессы природы и управлять ими. Например, чтобы построить часы, позволяющие точно измерять время, Х. Гюйгенс, создавший первый образец инженерной деятельности, использовал открытый Галилеем закон свободного падения тел. Кроме того, он описал и рассчитал другие процессы, характеризующие качание маятника часов. В частности, показал, что часы будут точно измерять время, если их маятник будет падать по циклоиде. Затем определил и рассчитал условия, обеспечивающие падение маятника по циклоиде (это была развертка циклоиды). Наконец, сумел воплотить все эти процессы в конструкции часов. «Простой маятник, ‒ пишет Гюйгенс, ‒ нельзя считать надежным и равномерным измерителем времени, так как время его колебаний зависит от размаха: большие размахи требуют больше времени, чем малые… Для изучения его (маятника) природы я должен был произвести исследования о центре качания...» ^{[5, с. 10]}. Показав, «что развертка циклоиды есть также циклоида», Гюйгенс подвесил маятник на нитке и поместил по обеим ее сторонам циклоидально-изогнутые полоски (щеки) так, «чтобы при качании нить с обеих сторон прилегала к кривым поверхностям. Тогда маятник действительно описывал циклоиду» и очень точно для того времени измерял время ^{[5, с. 12-13, 79, 91]}.

Таким образом, инженерный способ создание технических устройств предполагал предварительное изучение в естественных науках процессов природы и обнаружении возможности их практического применения. Наличие в природе большого количества процессов (разного рода движений, тепловых процессов, магнитных и электромагнитных процессов, оптических и др.), только частично объясняет взрыв технического творчества, начиная со второй половины XVIII в. Не меньшую роль сыграл выдвинутый Ф. Бэконом проект овладения природой. «Пусть, ‒ пишет он, ‒ человеческий род только овладеет своим правом на природу, которая назначила ему божественная милость, и пусть ему будет дано могущество <…> правильно найденные аксиомы ведут за собой целые отряды практических приложений <…> (цель науки. ‒ В.Р.) «не может быть другой, чем наделение человеческой жизни новыми открытиями и благами»» ^{[3, с. 95, 147, 192-193]}.

Этот проект до сих пор склоняет ученых и инженеров вновь и вновь изучать природу, искать возможности практического использования исследованных процессов, создавать на этой основе новые инженерные сооружения. Сыграли свою немалую роль и социальные институты (промышленности и технического образования), и система научно-технических ценностей модерна, прекрасно описанная В. Рачковым как феномен «технократического дискурса» ^{[6; 8, с. 135-140]}. Например, власть, замечает Рачков, «приписывает технике необычайные качества, несущие человеку только блага: преодоление кризисов и застоя, устранение всех проблем и трудностей, наступление эры всеобщего благосостояния, изобилия, счастья и свободы. Государство обнаруживает легитимную связь с наукой-техникой, всячески способствуя научно-техническому прогрессу... государство действует как акселератор движения науки-техники, рассчитывая на положительные последствия экономического развития и умножения своих собственных сил» ^{[6, с. 101-102]}.

Взрыв на протяжении почти столетия технического творчества и основанное на инженерии производство породили два очень важных последствия: во-первых, сформировалась техническая среда, которая начала оказывать влияние на все стороны жизни человека модерна, причем не только благотворное, замысленное человеком, но и негативное, с которыми человек не хотел мириться, во-вторых, в связи с этим изменилось, причем кардинально, понимание техники. Под техникой теперь стали понимать две хотя взаимосвязанные, но все же разные вещи: с одной стороны, создание технических изделий (орудий, механизмов, машин, сооружений), с другой ‒ техническую среду человека. Пионерами в плане осознания новой сущности техники выступили Николай Бердяев и Мартин Хайдеггер. Первый обратил внимание, что технику не удается свести ни к природе, ни к продуктам деятельности человека, что это теперь наша судьба, новая реальность, второй ‒ что техника как «постав» (здесь Хайдеггер отчасти давал средовое истолкование техники) определяет не только трансформацию природы, но и начинает диктовать человеку.

«Господство техники и машины, ‒ размышляет Н. Бердяев, ‒ открывает новую ступень действительности, еще не предусмотренную классификацией наук, действительность совсем не тождественную с действительностью механической и физико-химической <…> Тут приоткрывается новая действительность. Но эта действительность, связанная с техникой, радикально меняющая отношение к пространству и времени, есть создание духа, разума человека, воли, вносящей свою целесообразность. Это действительность сверхфизическая, не духовная и не психическая, а именно сверхфизическая <…> Поразительно, что до сих пор не была создана философия техники и машины, хотя на эту тему написано много книг. Для создания такой философии уже многое подготовлено, но не сделано самое главное, не осознана машина и техника как проблема духовная, как судьба человека. Машина рассматривается лишь извне, лишь в социальной проекции. Но изнутри она есть тема философии человеческого существования (Existenzphilosophie)» ^{[1, с. 14-15, 16]}.

«Опасна, ‒ отмечает Хайдеггер, ‒ не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники; но есть тайна ее существа. Существо техники как миссия раскрытия потаенности - это риск. Измененное нами значение слова "постав", возможно сделается нам немного ближе, если мы подумаем теперь о поставе в смысле посланности и опасности <…> Если существо техники, постав как риск, посланный бытием, есть само бытие, то технику никогда не удастся взять под контроль просто волевым усилием, будь оно позитивное и негативное. Техника, чье существо есть само бытие, никогда не даст человеку преодолеть себя. Это означало бы, что человек стал господином жизни» ^{[13, с. 234, 253]}.

Получается, что и здесь приходится различать ‒ одно дело техника как инженерия, другое ‒ как техническая среда. Конечно, последняя формируется на основе инженерной деятельности, но также реализации проекта овладения природой, развития естествознания, работы современной промышленности, трансформаций природы, все возрастающих воздействий на человека. Теперь технология.

Анализ первых идеологов технологии Иоганна Бекманна, Чарльза Беббиджа, Фредерика Тейлора, показывает, что они решали не инженерные задачи, их интересовала рациональная, научная организация производственной (в частности технической, поэтому и технология) деятельности, позволяющая предпринимателям выигрывать в капиталистической конкуренции. Отсюда интерес к разделению труда, экономии, качеству изделий, стандартизации, управлению, а с подачи Тейлора и к исследованию, оптимизации и перестройке производственной деятельности. К технологии вел, с одной стороны, деятельностный поворот, с другой ‒ поворот, которой позднее связали с менеджментом, включающим исследование и рациональную перестройку деятельности специалистами, подготовленными для решения подобных задач.

Во второй половине ХХ столетия понимание технологии существенно меняется. Во-первых, технология теперь мыслится не только как организация (исследование и перестройка) технической деятельности, но любой деятельности, например, в области образования, экономики, обслуживания, здравоохранения. Во-вторых, хотя контекст конкуренции сохраняется, на первый план выходит социокультурный контекст (особенно это очевидным становится после реализации атомного технологического проекта). В-третьих, постепенно осознается, что большие технологические проекты (например, атомный, оборонные, полета на Луну, реформирования экономики, создание мобильной связи или Интернета, сегодня, вакцины против эпидемии коронавируса) являются одновременно и социальными проектами. В связи с этим проясняется смысл высказываний Бердяева и Хайдеггера о «технике в широком понимании» как нашей судьбе. О том же пишет и Норманн Виг. Технология ‒ это «новая дисциплина, базирующаяся на философии техники, возникла только в последние десятилетия. Ее базовой предпосылкой является то, что технология стала играть центральную роль для нашего существования и образа жизни, и поэтому должна исследоваться как фундаментальная человеческая характеристика…Технология может относиться к любой из следующих вещей: (а) тело (совокупность) технического знания, правил и понятий; (б) практика инженерии и других технологических профессий, включая определенные профессиональные позиции, нормы и предпосылки, касающиеся применения технического знания; (с) физические средства, инструменты или артефакты, проистекающие из этой практики; (д) организация и интеграция технического персонала и процессов в крупномасштабные системы и институты (индустриальные, военные, медицинские, коммуникационные, транспортные и т.д.); и (е) "технологические условия", или характер и качество социальной жизни как результат накопления технологической деятельности» ^{[14, с 8, 10]}.

Последнее обстоятельство, а именно, что большие технологические проекты являются и социальными, очень важное. Оно объясняет масштаб и глубину кризиса нашей цивилизации: бурное развитие новых технологий обусловливает социальные изменения, и наоборот, социальные новации заставляют развивать технологии. В свою очередь обе указанные трансформации меняют условия и среду жизни человека, причем, как правило, неконтролируемо и неожиданно. Один из последний неприятных сюрпризов ‒ пандемия коронавируса. Исследования показывают, что ее вызвало бурное развитие современных технологий (в сфере транспорта, экономики, туризма, питания, биологических экспериментов и пр.), в результате чего в условиях ограниченности Земли как экологического организма и колоссального масштаба технологической деятельности человека произошло взаимопроникновение техно и биосферы ^[11]. С одинаковым успехом в этих условиях коронавирусы животных могли легко перейти к человеку, также как подобные вирусы в «зоне ближайшего технологического развития» могли быть созданы самим человеком (о зоне ближайшего технологического развития см. ^{[8, с. 213]}).

Если сравнить теперь инженерию, техническую среду и технологию, то не должны ли мы встать на точку зрения, что эти три разные целостности, три разные техники, а не этапы эволюции одной техники? Тем не менее, мы почему-то называем все их техникой. Думаю, для этого есть основания. Связи между разными техниками находятся не прямо в онтологии, их можно увидеть в генезисе техники. Действительно, разве например, эффекты природы, которые человек подглядел и задействовал в доисторическую эпоху и в Древнем мире, не имеют место в инженерии, то же относится и к техническому искусству (так, создавая свои часы, Гюйгенс рассчитывает не все составляющие их механизма, некоторые, например, анкерную вилочку он придумывает как изобретатель). Безусловно, оба указанные момента имеют место и в инженерии, только здесь они сознательно вызываются и организуются на основе естественнонаучных знаний и законов.

Другими словами, при формировании инженерии были ассимилированы определенные элементы техник, сложившихся в предыдущих культурах. Аналогично и для технологии, в нее вошли элементы инженерной деятельности, тоже видоизменившиеся в новой целостности и условиях. Таким образом, эволюция техники представляет собой не трансформацию и развитие единой техники, а становление и формирование разных техник, в которых были ассимилированы и претерпели трансформацию элементы других техник.

Нет сомнений, что в настоящее время складывается новая техника. На эту мысль наводит Интернет. Это и сверхсложная техническая система (среда), и новая форма социальности, и что-то напоминающее живой планетарный организм ^{[7, с. 235-247]}. С одной стороны, элементы и подсистемы Интернета проектируются и разрабатываются как обычные инженерные устройства и технологии. С другой ‒ целый ряд процессов (например, пакетная передача информации, облачное хранение, вредоносные вирусы и боты, которые с этими вирусами борются) ведут себя как живые организмы. С третьей стороны, Интернет разрабатывают люди, преследующие разные цели, в самом Интернете они решают разные проблемы и по-разному действуют, пользователи Интернета находятся в разных концах Земли и в разных государствах. Если это техника, то явно необычная, новая, и явно она будет иначе, чем инженерия и технология влиять на развитие человека и культуры. Понятно и то, что изучение этой техники выльется в очень непростую задачу.