Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Genesis: Historical research
Reference:

“Muslim Shaitans” in the history of Finno-Ugric peoples of Ural and Western Siberia of the XVII century

Bortnikova Yuliya Aleksandrovna

PhD in History

Director, International Institute of Innovation Education, Center for Continuing Education

625041, Russia, Tyumenskaya oblast', g. Tyumen', ul. Pereulok 1-I gostevoi, 7, of. 1

institute_cpk@mail.ru
Other publications by this author
 

 
Naumenko Ol'ga Nikolaevna

Doctor of History

Professor, the department of History, Philosophy and Law, Ugra State University

628012, Russia, Khanty-Mansiiskii avtonomnyi okrug-Yugra avtonomnyi okrug, g. Khanty-Mansiisk, ul. Chekhova, 16, of. 303

Oolgann@mail.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.25136/2409-868X.2021.12.34704

Received:

22-12-2020


Published:

31-12-2021


Abstract: The subject of this research is the written historical sources that contain the term “Shaitan” and indicate the non-Orthodox nature of its origin in the history and culture of Finno-Ugric population of Ural and Siberia. Methodological framework is comprised of the Frontier Thesis by F. Turner. Historically, the traditional culture of Finno-Ugric peoples of Ural and Siberia was influenced by Muslim and Christian missionaries. Although in the XVII century, retained the influence of the Muslim – descendants of the Kazan and Siberian Khanates, it was also the influence of the Russian Orthodox Church. Such combination substantiated twofold processes in the history of Finno-Ugric peoples. The research employs the comparative-historical method that reveals the degree of Christian and Muslim influence upon the formation of the image of “Shaitan” and its use in the culture of Finno-Ugric peoples. The ehnographic materials collected and published prior to 1917 authored by N. Witsen, G. I. Novitsky, K. F. Karjalainen, and I. N. Smirnov served as the source base for this work. The use of the term “Shaitan” in Finno-Ugric cultures of Ural and Siberia has not been previously associated with the Muslim influence; this approach is implemented for the first time. The authors are also first to publish the field materials, which mention Num-Torum as the “former Muslim god”. The conclusion is made that relatively to the XVII century, there was no single (Christian) method of infiltration of the term “Shaitan” into local cultures, as for a long time, Finno-Ugric peoples of Ural and Western Siberia were under the influence of Muslims. The signs of such influence were replaced by Christianity throughout centuries, and the Islamic norms in the culture of Finno-Ugric peoples gradually faded away.


Keywords:

Ural, Siberia, Finno-Ugric peoples, Shaitan, historical source, XVII century, Siberian Кhanate, Kazan Кhanate, Yugra, Muslim influence


Исследование выполнено при поддержке:

1) Гранта Президента РФ № МК-3655.2019.6;

2) Гранта РФФИ и Ямало-Ненецкого автономного округа № 19-49-890002.

3) Гранта РФФИ № № 20-013-00423.

В русском языке термин «шайтан» заимствован из тюркского языка и обычно связывается с исламом: шайтан является представителем злых духов, которые враждебны Аллаху и людям; его образ близок Сатане [5]. Среди этнографических и архивных источников, в том числе относящихся к XVII в., касающихся истории финно-угорского населения Урала и Западной Сибири, также встречается упоминание идолов с названием «шайтан», а шаманов – как «шайтанщиков». Отдельных исследований по теме статьи нет, а опубликованные работы по истории Западной Сибири (в основном христианства) рассматривают сюжеты с обско-угорскими «шайтанами» без связи с исламом и детального анализа [13, 14 и др.].

В историографии в целом считается, что со словом «шайтан» финно-угров познакомили не татары-мусульмане, а русское население: именно эта версия закрепилась на основе свидетельств дореволюционных этнографов. Приведем выдержку из П. С. Палласа (цит. По К. Ф. Карьялайнен): «Бесчисленные ручьи, горы и места в этой части Сибири называются Шайтанка или Шайтанская, потому что вогулы совершали здесь идолопоклонство, а их идолов русские жители называли общим именем шайтан» [4, с. 64]. Кроме этого, отсутствуют исследования, посвященные использованию этого термина финно-уграми именно в XVII в., а несколько опубликованных статей касаются более позднего периода. В частности, Е. В. Кондратьева обнаружила, что у удмуртов существовал обряд шайтан ветлон, связанный с процедурой изгнания духов – «шумом побить, битье шумом», причем в некоторых селеньях шайтана изгоняли в христианский праздник Богоявления Господня [6, с. 134-135], что опять же указывает на христианский путь его проникновения в традиционную культуру. Термин «шайтан» вошел и в лексический фонд хакасов: он означал «нечистую силу» и, по мнению В. А. Бурнакова, тоже был привнесен в местную культуру русскими священниками [2, с. 91]. Заимствованный термин «шайтан» есть в культуре мордвы [10] и т.д. Между тем, этот термин впервые мог появиться в культуре финно-угров от проживавших рядом татар-мусульман – потомков Сибирского и Казанского ханств. Исчезновение подобных образов и смыслов уже зафиксировано в культуре казымских хантов. В частности, сохранилось упоминание Нуми-Торума как «прежнего мусульманского бога»: «Хантыйский бог до прихода русских был мусульманским богом, и лишь потом превратился в «Николая Чудотворца» [11]. Эти факторы говорят о возможно более сложной и длительной истории термина «шайтан» в культуре финно-угров.

Первый факт, наводящий на мысль о достаточно раннем знакомстве обских угров со словом «шайтан», – его существование в период, когда православное миссионерство еще не получило серьезного размаха. Активное распространение христианства относится к XVIII в., однако уже в XVII в. упоминания о «шайтанах» многочисленны, а сам термин имеет несколько вариаций. Большинство русскоязычных документов этот термин отражает традиционно – «шайтан», что содержится, например, в материалах по истории Кодского (Кондинского) монастыря, расположенного в Октябрьском районе Югры: «Кодские князья… наряду с причтом и священником держали при себе шайтанщиков, а князь Дмитрий обвинялся даже в том, что отдал женку шаману на жертву шайтану» [7]. Однако финский этнограф К. Ф. Карьялайнен приводит более интересную выдержку из работы голландского исследователя Н. Витсена об использовании этого термина в XVII в.: «У каждого есть такой идол, называемый saitan, saitanka, scnagan…» [4, с. 5-6]. Обратим внимание, что автор приводит сразу 3 варианта слова, - и это в условиях, когда православная церковь только готовилась к активному миссионерству на Севере. Н. В. Лукина, переводя работу Карьялайнена с немецкого, оставила слова saitan, saitanka, scnagan в оригинале.

Из переведенного текста современному исследователю не ясно, кто же так называл идолов: обские угры или русские, но для Н. Витзена такой проблемы не существовало. Исходя из принципа историзма, ориентирующего ученого смотреть на ситуацию глазами людей изучаемой эпохи, взглянем на позицию этнографа XVII в.: он описывал то, что уже было известно окружающим, поэтому дополнительные разъяснения в тот период были излишни. Однако за несколько столетий язык и культура обских угров изменились, в том числе в обозначении демонических образов, и в настоящее время этнографическая информация Н. Витзена уже требует пояснений и может интерпретироваться неверно, находясь под влиянием стереотипов. Языковые же трансформации наблюдаются и сейчас: в частности, в современном языке хантов слово «куль» (обозначающее нечистую силу) уже малозначимо (вероятно, устаревшее), а у манси – наоборот, все еще является актуальным [11]. Поэтому свидетельство Н. Витзена не обязательно означало, что обско-угорских идолов словами saitan, saitanka, scnagan называло исключительно русское население: термин «шайтан» у народов Севера уже мог существовать, но не закрепился в языке и исчез. Исследователь приводит и другие интересные материалы, популярные у современных историков и способные вызвать такую же дискуссию [3].

В этом плане обратим внимание еще на два фактора.

Во-первых, слово scnagan отсутствует в русском, финском, немецком, голландском и английском языках (с кем из иностранцев контактировали народы Севера): несомненно, оно является заимствованным и перекликается с русским корнем «поган», а также «Satan», «Saatana» и другими вариациями, характерными для европейских языков (в том числе русского), но именно как scnagan этот термин не встречается, что дает основание предположить о его местном использовании. Не случайно Н. Витзен приводит не один термин, а три: saitan, saitanka, scnagan, - они могут отражать три стадии языковой трансформации слова. Во-вторых, в этнографических источниках сохранились недвусмысленные материалы, характеризующие процесс угасания в финно-угорских культурах следов татаро-мусульманского влияния, что происходило под влиянием христианского миссионерства. В частности, в 1891 г. И. Н. Смирнов свидетельствовал относительно коми-пермяков: «Для того, чтобы составить себе представление о том, каково было в недавнее время христианско-пермяцкое кладбище в Соликамском уезде, взглянем на "могильник" села Ошиба» (а также ряда других – по смыслу текста). В селе Кочево Чердынского уезда направление могил практиковалось с Запада на Восток, что этнограф однозначно связывает с татарским влиянием, «с усвоенным у мусульманских соседей обычаем» [12, с. 235-239]. Смысл свидетельств автора – на этих примерах показать, как было «в старину» и какие черты культуры финно-угров, принятые от мусульман, постепенно вытеснялись и угасали. Термин «шайтан» может иметь такую же историю.

Интересен также факт, что русские для обозначения языческих идолов приняли мусульманское слово «шайтан», а не привычное для русского языка «демон» или «сатана». Характерно, что, в отличие от местного населения, киевлянин Г.Н. Новицкий, не будучи уроженцем территории, находившей под влиянием Казанского или Сибирского ханства, термин «шайтан» в своей работе употребляет редко, а при использовании слова поясняет, что что «идол» [9]. Полагаем, что дальнейшее исследование может вывести на историю и роль ислама в русском обществе в XVI – начале XVII вв., особенно в период правления Ивана Грозного, что уже изучается исследователями [1, 8, 15] и может изменить историю термина «шайтан» в культуре финно-угорского населения Урала и Западной Сибири.

Таким образом, анализ этнографических источников, содержащих термин "шайтан" применительно к финно-угорским идолам, отражает влияние не только (и не просто) русского православного населения, а более широкий спектр языковых и смысловых заимствований, которые прошли два круга. Первый - закрепление термина в русском языке в условиях Золотоордынского культурного влияния, что особенно коснулось той части общества, которая длительное время находилась в сфере интересов Казанского и Сибирского ханств. Поэтому совсем не обязательно, что термин "шайтан" был принят русскими самостоятельно, вне попыток миссионерской деятельности татар-мусульман, - эта деятельность могла быть направлена на вытеснение православных скульптурных изображений, схожих с финно-угорскими "идолами". Второй круг - распространение термина среди финно-угров как через русское православное, так и татаро-мусульманское население. Именно это активное воздействие и обусловило широкое распространение слова "шайтан" в ареале расселения финно-угорского населения Урала и Западной Сибири.

References
1. Bortnikova Yu. A., Naumenko E. A., Naumenko O. N. Islam v zhizni obskikh ugrov kak faktor ikh kul'turno-istoricheskoi psikhologii: istochniki i metodologicheskie aspekty // Manuskript. 2019. T. 12. № 10. S. 31-34.
2. Burnakov V. A. Rol' kul'tovykh predmetov v sotsiokul'turnoi kommunikatsii khakasov: po dannym yazyka, kul'tury i psikhologii (konets XIX – seredina XX v.) // Gumanitarnye nauki v Sibiri. 2015. T. 22. № 2. S. 89-94.
3. Vitzen N. Severnaya i Vostochnaya Tartariya, vklyuchayushchaya oblasti, raspolozhennye v severnoi i vostochnoi chastyakh Evropy i Azii// [Elektronnyi resurs] / URL: http://zz-project.ru/n-vitsen-severnaya-i-vostochnaya-tartariya/923-o-narodakh-ostyakakh-ili-o-zemle-ostyakii (data obrashcheniya: 10.11.2018).
4. Kar'yalainen K. F. Religiya yugorskikh narodov. T.2. Perevod s nemetskogo N. V. Lukinoi. – Tomsk: Izd-vo TGU, 1995. 284 s.
5. Kol'tsova L. M., El'-Msafer Kh. A. Slova "dzhinn" i "shaitan" glazami russkikh i arabov // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filologiya. Zhurnalistika. 2015. № 2. S. 32-36.
6. Kondrat'eva E. V. Rol' obshchiny v provedenii ochistitel'nogo obryada suren shukkyny/sĕren (udmurty i chuvashi) // Vestnik Udmurtskogo universiteta. Seriya Istoriya i filologiya. 2015. T. 25. № 1. S. 134-138.
7. Materialy k istorii Kondinskogo Troitskogo monastyrya XVII v. // Rossiiskoe gosudarstvo v XIV-XVII vv. SPb. 2002. (http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1660-1680/Materialy_Kand_monast/pred.htm).
8. Naumenko O. N., Naumenko E. A. Sledy islamo-arabskoi i tyurkskoi kul'tur v istorii Permskoi pravoslavnoi eparkhii XVII veka // Bylye gody. Rossiiskii istoricheskii zhurnal. 2019. № 54 (4). S. 1407-1417.
9. Novitskii G. I. Kratkoe opisanie o narode ostyatskom, sochinennoe v 1715 godu. M.: LENAND, 2017. – 128 s.
10. Pivkina S. V. Mordovskii mif o sotvorenii cheloveka // Gumanitarnye nauki i obrazovanie. 2012. № 1. S. 150-153.
11. PMA – polevye materialy avtora. Informator: Zasluzhennyi deyatel' nauki KhMAO-Yugry, k.i.n. Moldanova Tat'yana Aleksandrovna, g. Khanty-Mansiisk.
12. Smirnov I. N. Permyaki. Istoriko-etnograficheskii ocherk. M: Knizhnyi dom «LIBROKOM», 2021. – 294 s.
13. Sofronov V. Yu. Podgotovka missionerov v Tobol'skoi dukhovnoi seminarii v XVIII-XIX vv. // Istoriko-pedagogicheskii zhurnal. 2014. № 1. S. 177-187.
14. Kharina N. S. Tserkovnoe zemlevladenie Tobol'skogo arkhireiskogo doma v XVII veke // Sotsiokul'turnoe, pravovoe i ekonomicheskoe razvitie Zapadnoi Sibiri. Sbornik nauchnykh statei. Tyumen': OOO «Mezhdunarodnyi institut», 2019. S. 240-244.
15. Chernyshov S. A. Ivan Groznyi-potomok Chingiz-khana ili Avgusta: legitimizatsiya verkhovnoi vlasti Moskovskogo tsarstva v kommunikatsionnykh praktikakh XV-XVI vv. // Zolotoordynskoe obozrenie. 2019. № 1. S. 159-174.