A scholar-statistician and state authority in the early XIX century: on the biography of K. I. Arsenyev (1789-1865)

Проблема взаимоотношений науки и государственной власти является одной из ключевых в науковедении. Применительно к истории статистики она приобретает особый интерес, т.к. предметом изучения этой науки изначально являлось состояние государства. На развитие статистики в России чувствительно влияли особенности внутренней политики, которые определяли организационные формы науки и судьбы отдельных ученых. В этом контексте весьма показательна карьера Константина Ивановича Арсеньева – одного из ведущих статистиков первой половины XIX в., оставившего след во многих отраслях гуманитарного знания. Его деятельность и научные труды не раз становились предметом научных дискуссий, а порой и критики со стороны современного ему профессионального сообщества и представителей государственной власти.

К изучению деятельности и научного наследия Арсеньева обратились еще дореволюционные авторы. Статьи о нем начали появляться в обзорных работах и словарях уже во второй половине XIX в. ^[1-4]. Наибольший вклад в сохранение подробностей биографии ученого внес П.П. Пекарский, которому удалось познакомиться с рукописями воспоминаний ученого ^[5]. После смерти Арсеньева Пекарский получил бумаги академика от его сына Александра Константиновича и на их основе подготовил подробную биографическую статью и публикацию исторических документов, собранных Арсеньевым за годы работы в архивах ^[6].

В советской историографии к фигуре Арсеньева обращались в ходе изучения истории географии и статистики. Его исследования были вписаны в общий контекст эволюции научного знания, однако некоторые интерпретации фактов биографии, научных результатов и политических взглядов оказались не свободны от идеологических стереотипов ^[7-11]. Современные авторы оценивают деятельность и научные труды Арсеньева с применением актуальной научной методологии. Многообразие направлений деятельности ученого определило интерес к его научному наследию как историков науки так и специалистов в области статистики, экономики, географии ^[12-15]. Исследовательский интерес к биографии Арсеньева также обусловлен широким спектром архивных материалов, сохранившихся в центральных архивохранилищах Петербурга. Среди них формулярные списки, рукописи лекций и материалы для подготовки научных трудов ^[16], документы, связанные с преподавательской деятельностью в Петербургском университете и «делом профессоров» ^[17-18], делопроизводственная документация, свидетельствующая о его роли в реорганизации Статистического отделения.

В биографии Арсеньева остается достаточно много белых пятен. Это объясняется, прежде всего, весьма необычной для ученого карьерной траекторией. Он родился 12 октября 1789 г. в селе Мираханово Костромской губернии в семье священника. Затем в 1799 г. был определен в Костромскую семинарию, которая по воспоминаниям ученого, не отличалась высоким качеством образования: «Учителя благоволили ко мне, но познаний я приобретал мало. Причиною тому – невежество и неспособность учителей». По прошествии десятилетий, уже будучи профессором столичных высших учебных заведений, Арсеньев видел недостатки системы обучения в семинарии в том, что педагоги «учили, чему учились сами за двадцать, тридцать лет; за успехами в науках не следовали <…> держались старинных руководств, заставляли твердить все на память» ^{[5, с. 2]}. Пробелы в актуальных знаниях Арсеньев старался компенсировать самообразованием, и «читал все, что ему попадалось, без всякого разбора». После окончания семинарии в 1806 г. в числе лучших учеников был направлен в Петербург для обучения в недавно открывшемся Педагогическом институте. Здесь ему довелось учиться у двух крупнейших государствоведов того времени – Е.Ф. Зябловского и К.Ф. Германа. В воспоминаниях Арсеньев оставил емкие характеристики обоим профессорам: «Первый, не имея отличного дара слова в преподавании науки, <…> отличался необыкновенным трудолюбием, строгостью во взысканиях, точностью в исполнении собственных обязанностей, своими настоятельными требованиями знания заданных уроков вынуждал, так сказать, успехи <…> Профессор Герман был неровен в своих лекциях, иногда говорил как бы в дремоте, иногда читал по своим немецким тетрадям, переводя их самым дурным русским языком. Иногда же, впрочем, редко, он как будто пробуждался от сна и, воспламенившись, говорил превосходно, умно и назидательно; тогда и мы все одушевлялись, поглощали каждое его слово и с любовью внимали предмету новому» ^{[5, с. 4-5]}. Оба профессора сыграли важную роль в последующей карьере ученого.

После успешного окончания курса Арсеньев был оставлен в институте преподавать географию в помощь Зябловскому, который первоначально «покровительствовал Арсеньеву, но потом сделался его заклятым врагом». В источниках сохранились вполне житейские объяснения причин их размолвки – Арсеньев отказался жениться на родственнице Зябловского ^{[3, с. 317]}. После конфликта с Зябловским Арсеньев сблизился с Германом, который преподавал в институте статистику. Герман, к этому времени уже признанный крупнейшим специалистом в области статистики в столице, в 1810-1811 гг. также занимался организацией Статистического отделения при Министерстве полиции, и предложил Арсеньеву взять на себя часть обязанностей в учреждении. Именно Германа Арсеньев впоследствии называл своим учителем и опирался на его теоретические работы в научной и преподавательской деятельности. По отзыву В.В. Григорьева, «даровитый и благородный молодой человек, Арсеньев в преподавании своем шел по следам Германа, изумляя слушателей – по отзыву одного из них – полнотой, верностью и разнообразием своих знаний» ^{[1, с. 17]}.

В 1816 г., одновременно с работой на историко-филологическом факультете Педагогического института, Арсеньев начал преподавать в Санкт-Петербургском инженерном училище, где сделался известным великому князю Николаю Павловичу, генерал-инспектору инженерной службы. По воспоминаниям Арсеньева, во время одного из посещений училища, Николай «внезапно, без всякого сопровождения, явился в классах инженерного училища», «более получаса» слушал лекцию Арсеньева, остался доволен и почтил лектора «самым лестным отзывом» ^{[5, с. 26]}. Знакомство с великим князем со временем переросло в покровительство и стало важнейшим фактором развития карьеры ученого.

Наиболее плодотворный период научного творчества Арсеньева пришелся на переходный период становления статистической науки в России. Свои первые труды ученый создавал под свежим впечатлением от лекций и работ своего учителя Германа в рамках государствоведения – раннего описательного направления статистической науки, а закончил карьеру уже после распространения в России идей А. Кетле и его школы. Первые результаты своих статистико-географических исследований Арсеньев опубликовал в серии работ, вышедших в 1818 г. Среди них «Краткая всеобщая география», «Обозрение физического состояния России», и «Начертание статистики» ^[19-21]. Здесь он предложил оригинальную концепцию разделения России на 10 «пространств», ставшую новаторской для своего времени и вызвавшую оживленную дискуссию внутри профессионального сообщества ^{[10, с. 35-39]}.

Идея существования районных различий между регионами Российской империи высказывалась в отечественной географической и статистической литературе с конца XVIII в. Первоначально страну предлагалось делить на широтные климатические зоны. Так в 1793 г. С.И. Плещеев предложил деление России «естественно на три полосы: северную, среднюю и южную», описав климатические и хозяйственные особенности каждой из них ^[22]. Зябловский в своих работах развил и уточнил идеи Плещеева, разделив страну на четыре климатические полосы и обозначив диапазон широт для каждой из них. В 1815 г. к проблеме районирования обратился и Герман, который посчитал, что «разделение по градусам до сего предмета не имеет достаточных оснований» и разделение следует проводить «из свойства земли и климата». Таким образом, труды Арсеньева по районированию находились в русле уже наметившейся дискуссии. В основу выделения районов Арсеньев положил «сходство губерний между собой по климату, качеству земли, произведениям природы и промышленности», т.е. совокупность природных и хозяйственных признаков. На их основании было предложено деление России на 10 «пространств» и представлена краткая характеристика каждого из них ^{[20, с. 22-26]}.

Судя по всему, уже в 1818 г. на стадии публикации «Начертания статистики» возникли сложности с прохождением цензурных ограничений, преодолеть которые ему помог С.С. Уваров. В бумагах Арсеньева сохранилась записка Уварова цензору следующего содержания: «адъюнкт-профессор Арсеньев читал мне место из своей статистики. Я соглашаюсь с вашим мнением в некоторых выражениях. Просил его оные смягчить. Впрочем цель его благоразумна и благородна. Вы меня одолжите, оказав ему пособие» ^{[5, с. 23]}.

Выход в свет серии статистико-географических работ Арсеньева вызвал необычайно оживленную реакцию в публичном пространстве. В 1818-1820 гг. на страницах нескольких журналов развернулась научно-политическая полемика о районировании, имевшая важное значение для развития статистики и географии. На стороне Арсеньева в этой дискуссии выступил журнал Н.И. Греча «Сын отечества», в котором в эти годы печатались члены тайных обществ и близкие к ним по общественно-политическим взглядам авторы. С критикой работ Арсеньева выступило издание «Дух журналов», которое редактировал Г.М. Яценков.

Дискуссия началась после публикации «Краткой всеобщей географии» - руководства для студентов Главного педагогического института, которое авторы «Сына отечества» встретили положительными рецензиями. Арсеньева хвалили за то, что он «не повторяет рабски сказанного прежними писателями о сей науке» и ищет новые подходы к ее изучению ^{[23, с. 197-198]}. Критический отзыв на работу последовал в июльском номере «Духа журналов», где анонимный рецензент опубликовал свои замечания. Автор осудил идею альтернативного разделения России не по градусам широты, а на 10 «пространств», т.к. «таким разделением не облегчается, а обременяется память учащихся». Кроме общих методологических замечаний, рецензент предъявил Арсеньеву претензии о полноте и точности фактических данных, закончив обзор работы намеком на политическую неблагонадежность автора. Отметив, что среди «примечательных городов» Франции Арсеньев упомянул Аррас – место рождение Робеспьера, он указал: «Если Робеспьер сделал примечательным в истории Аррас своим месторождением, тем паче известный корсиканец свое место. Почему же нет Аяччио в числе достопримечательных исторических городов? <…> Странный вкус издателя» ^{[24, с. 47-48]}.

Попытки перевести дискуссию в политическую плоскость продолжились и в последующих критических заметках, которые продолжили выходить в «Духе журналов на протяжении 1818-1819 гг. Среди прочих замечаний рецензента, концепция районирования вызывала больше всего критики. Арсеньеву ставили в вину то, что он присвоил себе «право разделять государство по своему усмотрению», хотя «ни один географ не должен <…> разделять земли иначе, нежели как они разделены в политическом их бытии» ^{[25, с. 96]}. На страницах «Сына отечества» Арсеньев отвечал на критику, принимая уточнения фактических данных, но отстаивая свою позицию по принципиальным вопросам ^[26]. После выхода первой части «Начертания статистики Российского государства» дискуссия разгорелась с новой силой. От проблемы районирования оппоненты перешли к обсуждению предмета и методов статистической науки. Оппонент Арсеньева настаивал но том, чтобы статистик ограничивался описанием современного ему состояния государства, он «отнюдь не должен указывать, как что должно быть, а только изучать, как что есть <…>. Следовательно проекты, даже самые основательные, не имеют места в статистике» ^{[27, с. 54]}. В адрес Арсеньева вновь прозвучали упреки политического характера. Предложенное им разделение населения на производящий и непроизводящий классы, последний из которых ученый называл «тяжким бременем для государства», было подвергнуто резкой критике как «ложное и вредное». В защиту статистических работ Арсеньева в «Сыне отечества» была опубликована обстоятельная заметка с «Замечаниями на рецензию, помещенную в «Духе журналов» 1819 года №3» ^[28]. Анонимный автор защищал право статистика анализировать действительность и высказывать свои предложения по ее улучшению: «Статистик не вредит своей науке, делая мимоходом замечания о том, <…> как бы могло что сделаться лучше. Ежели таковые замечания основательны, то они могут подать повод к полезным соображениям» ^{[28, с. 19]}.

«Полезные соображения» Арсеньева относительно районирования России, очевидно, привлекли внимание будущих декабристов, некоторые из которых были авторами «Сына отечества». Карта экономических районов Арсеньева во многом совпадает с проектом разделения России на 10 областей и 3 удела, предложенным в Русской правде П.И. Пестелем. Хотя в Конституции Н.М. Муравьева предполагалось более дробное разделение страны на 14 «держав» и 2 области, в обоих проектах в основу выделения регионов был положен экономический признак, который стал определяющим, наряду с национальным ^{[29, с. 67-68]}. Одновременно с членами тайных обществ проекты разделения России на генерал-губернаторские (наместнические) округа разрабатывались представителями правящей элиты. Большая их часть своей целью ставила совершенствование системы местного управления. Отдельные нормы наиболее известного из этих проектов – «Учреждения наместничеств», легли в основу разрабатываемой под руководством Н.Н. Новосильцова в 1819-1820 гг. Государственной Уставной грамоты Российской империи. В первой редакции Уставной грамоты – «Кратком изложении основ Конституционной хартии для Российской империи» – созданной к октябрю 1819 г., обозначено деление страны на десять наместничеств, ^[30-31] многие из которых также совпадали с «пространствами» Арсеньева.

Примечательно, что статистическая дискуссия 1818-1819 гг. происходила на фоне кадровых чисток в университетах империи. В 1816 г. в Харьковском университете по политическим мотивам от преподавания был отстранен профессор философии Й. Шад, в 1819 г. началась ревизия Казанского университета. В этом контексте указания на политическую неблагонадежность Арсеньева стали своеобразным прологом «дела профессоров» 1821 г. ^{[32, с. 99-100]} Как известно, в ходе «дела профессоров» на основании выписок из студенческих конспектов Арсеньев был обвинен в критике самодержавной формы правления и крепостного права. Из эмоционального описания допроса ученого на заседании университетского суда, оставленного М.Г. Плисовым, мы узнаем, что «после брани, злословия и ругательств, Арсеньеву читаны были г. Руничем вопросные пункты, а г. Кавелиным выписки из печатной книги, изданной Арсеньевым, а в добавок из детских записок и замечаний, деланных одним (или некоторыми?) из воспитанников пансиона по предмету статистики» ^{[33, с. 132-159]}. Помимо типичных обвинений в том, что ученый распространял «правила разрушительные и ниспровергающие гражданские и государственные связи», ему также предъявили претензии в раскрытии государственной тайны. Доказательством последнего обвинения стали выдержки из книги Арсеньева, где он приводит сумму выпущенных в обращение государственных ассигнаций. По словам Рунича, «эти цифры не были известны самому графу Гурьеву, министру финансов», Арсеньев же утверждал, что почерпнул информацию исключительно из обнародованных актов и манифестов ^{[5, с. 33]}.

Вместе с другими коллегами Арсеньев был удален из Петербургского университета, однако благодаря благосклонности Николая Павловича сохранил возможность преподавать в инженерном училище. Арсеньев описывал в воспоминаниях, как Николай подбадривал, встречая на лекциях: «Что с тобой, Арсеньев? За что на тебя такое гонение? Мы тебя знали чистым и честным. Будь спокоен, ты ну нас останешься и ничего не потеряешь» ^{[5, с. 38]}. Очевидно, великий князь высоко оценивал профессиональные качества Арсеньева. Н.И. Греч в своих записках передает анекдот, как Николай в шутку благодарил Рунича за изгнание Арсеньева из университета, потому что тот теперь мог полностью посвятить себя преподаванию в инженерном училище. Великий князь просил «выгнать из университета еще несколько человек подобных, чтобы с пользой у себя употребить их» ^{[34, стб. 0264]}.

Об ограниченных последствиях «дела профессоров» для репутации Арсеньева также свидетельствует тот факт, что в 1824 г. ученый, недавно обвиненный критике самодержавия, получил место редактора в Комиссии составления законов. Рекомендательное письмо управляющему комиссией П.В. Лопухину подписал министр народного просвещения и духовных дел А.Н. Голицын, при этом он «с намерением ничего не сказал о деле университетском» ^{[5, с. 40]}. После преобразования комиссии во II Отделение СЕИВК Арсеньеву довелось работать под началом М.М. Сперанского, личные и профессиональные качества которого ученый оценил весьма высоко: «Можно сказать утвердительно, что, сколько ни решительна была воля Николая дать твердые законы России, <…> но без Сперанского он не успел бы осуществить благих своих предначертаний. <…> Сперанский, по необыкновенному уму своему, принадлежит к небольшому числу таких людей, которые родятся веками; умудренный горькими опытами, очищенный в горниле тяжких испытаний, сохранивший светлый взгляд на общество и на людей, с разнообразными и многосторонними познаниями в следствие необъятной начитанности и глубоких размышлений и наблюдений, и с привычкой к трудам всякого рода, он один только мог смело <…> приняться за работу исполинскую» ^{[5, с. 42]}. Арсеньева со Сперанским сближала общность происхождения – они оба были выходцами из провинциального духовенства, добились своего положение благодаря личным качествам и порой сталкивались с неприятием со стороны более знатных особ. Арсеньев вспоминал, что «все гонения и несчастья», которые ему довелось испытать, «происходили главным образом от того, что я духовного звания. Я не стыжусь моего происхождения, но <…> когда мои неприятели хотели погубить меня, то одно твердили они: попович захотел сесть не в свои сани – лезет высоко!» ^{[5, с. 44]}. Несмотря на то, что под началом Сперанского Арсеньев прослужил только два года, во II Отделении он получил важный опыт участия в реализации крупного преобразовательного проекта. Эти умения пригодились ему в ходе реорганизации Статистического отделения МВД.

Вскоре после восшествия на престол, в 1826 г. Николай I отправил в отставку Рунича, а дело против Арсеньева и других профессоров Петербургского университета было официально прекращено. Примечательно, что в советской историографии роль императора в научной карьере Арсеньева традиционно замалчивалась. Поддержка прогрессивного ученого не вписывалась в рамки образа «душителя свобод». Так, прекращение преследования Арсеньева в 1827 г. Н.П. Никитин в своей статье от 1948 г. связывал с тем, что «к нему очень хорошо относился наследник» Александр Николаевич ^{[7, с. 8]}. Заметим, что наследнику на тот момент было 10 лет, и Арсеньев начал преподавать ему только в 1828 г. В письме отцу от 26 февраля 1826 г. Арсеньев довольно однозначно определил роль Николая I в своей карьере: «С восшествием на престол нового государя, настала для меня новая жизнь; я имею редкое, ни с чем не сравненное счастье быть лично известным государю императору Николаю Павловичу. Он один и прежде спасал меня от бед. Он один и прежде поддерживал меня милостивым своим вниманием». ^{[5, с. 41]}.

Важным проявлением монаршего расположения стало назначение Арсеньева преподавать историю и статистику наследнику престола. В феврале 1828 г., когда решался вопрос о подборе преподавателей для обучения великого князя, кандидатура Арсеньева была предложена лично императором. Пекарский приписывает Николаю следующие слова: «Для истории у меня есть надежный человек, с которым я служил в инженерном училище – Арсеньев. Он знает дело, отлично говорит и сыну будет полезен» ^{[5, 44]}. Назначение Арсеньева имело большое значение для развития статистической науки в России. Ученый не преминул воспользоваться удобным случаем и поставил перед императором вопрос об актуальных статистических данных, которые были необходимы для подготовки лекционного курса для наследника. В 1828 г. последовало распоряжение Николая I министру внутренних дел обеспечить Арсеньева необходимыми материалами. На деле исполнять императорское поручение и собирать сведения пришлось Статистическому отделению МВД, которым продолжал руководить учитель Арсеньева Герман. В фондах РГИА сохранилась обширная переписка по этому вопросу. Особый интерес представляют «Вопросы К.И. Арсеньева и объяснения К.Ф. Германа относительно доставлении материалов для составления Статистики России». ^{[35, л. 1-10об]}. Инициатива Арсеньева привела к оживлению деятельности Статистического отделения и вводу в научный оборот новых данных.

После отставки Германа в 1834 г. министром внутренних дел Д.Н. Блудовым был поставлен вопрос о реорганизации службы административной статистики. В результате был определен статус Статистического отделения в структуре МВД. Отныне оно состояло при Совете МВД под председательством товарища министра, а его непосредственным руководством занимался управляющий делами. В состав отделения должны были входить директора департаментов и канцелярии а также члены-корреспонденты, утверждаемые министром ^{[12, с. 30-31]}. В 1835 г. управляющим делами Статистического отделения был назначен Арсеньев, он оставался на этом посту 18 лет. Наиболее сложной задачей, которую ему предстояло решать, стало создание в губернских городах статистических комитетов, ведавших проверкой и систематизацией статистических сведений. В состав губернского статистического комитета вошли вице-губернатор, губернский предводитель дворянства, попечитель гимназии, прокурор, инспектор врачебной управы и другие «пользующиеся уважением лица». Непосредственный сбор статистических сведений был возложен на местных полицейских чиновников. Таким образом, российская административная статистика впервые получила опору на местные учреждения. Слабым местом новой организации стало отсутствие специального финансирования статистических мероприятий, и как следствие, невозможность выделить для этих работ дополнительных чиновников. Очевидно, это отражалось на качестве и полноте сведений. Тем не менее, благодаря усилиям Арсеньева, статистическая отчетность, получаемая из губерний, была выведена на новый уровень.

Пик административной карьеры Арсеньева совпал с признанием его научных достижений – в 1836 г. он избран членом Российской Академии, а после ее преобразования – действительным членом Академии наук. В 1837 г. он сопровождал наследника престола в путешествии России. В свите великого князя Арсеньев объехал центральные губернии Европейской России, Северный Кавказ, Закавказье, Крым и Западную Сибирь. В дороге ученый продолжал собирать статистические сведения о «достопримечательностях каждого встречавшегося на пути города и селения».

В 1848 г. Арсеньев опубликовал свой итоговый фундаментальный труд – «Статистические очерки России», который посвятил Александру Николаевичу ^[36]. Примечательно, что эта книга также привлекла внимание цензурных органов. Как известно, именно в 1848 г. был учрежден Бутурлинский комитет, с деятельностью которого связывают ужесточение цензуры в России. Члены комитета посчитали неприемлемым текст посвящения, в котором автор вспоминал, как в годы обучения великого князя они вместе «скорбели о разных преградах к свободному развитию новой лучшей жизни народа». Тираж книги было предписано перепечатать, убрав двусмысленные формулировки ^{[5, с. 58-59]}.

Карьерная траектория Арсеньева нетипична, но весьма показательна для характеристики положения ученого-статистика в первой половины XIX в. Трудности в прохождении цензуры, ограниченность доступа ученых к ведомственным статистическим материалам, опасность подозрений в политической неблагонадежности – все эти факторы, очевидно, сдерживали развитие статистики в рассматриваемый период. Покровительство императора снимало часть этих препятствий лично для Арсеньева, и, получив больший простор в научной работе, он добивался впечатляющих научных результатов. В целом же статистика продолжала восприниматься представителями консервативной части элиты как наука политическая, а значит требующая пристального внимания и контроля со стороны государства.

Арсеньев покинул службу в Статистическом отделении в 1853 г., но продолжал научные исследования до 1861 г., когда серьезно заболел. В 1864 г. он был перевезен в Петрозаводск к старшему сыну Юлию Константиновичу – Олонецкому губернатору, где спустя год скончался и был захоронен в Крестовоздвиженском соборе.