The global governance problem in the modern Western academic literature: the main approaches and concepts

Kovalev Andrei Andreevich PhD in Politics Associate Professor at the North-West Institute of Management, branch of RANEPA 199178, Russia, Sankt-Peterburg oblast', g. Saint Petersburg, ul. Srednii Prospekt, V.o., 57/43 senator23@yandex.ru Other publications by this author

Knyazeva Ekaterina Yur'evna Postgraduate at the Department of Public and Municipal Management of North-West Institute of Management 199178, Russia, Saint Petersburg oblast', g. Saint Petersburg, ul. Srednii Pr. V.o., 57/43 elynth@inbox.ru

ВВЕДЕНИЕ

Постановка проблемы и научная задача.

После окончания Второй мировой войны в мире начала складываться новая международно-правовая реальность. Именно с 1945 года активизировалась деятельность межправительственных организаций, и полным ходом пошел процесс совершенствования норм международного права: необходимо было создавать эффективную систему международной безопасности, которая была бы способна предотвратить возможную мировую войну. На новом витке исторической спирали вновь возникла идея глобального управления экономическими, политическими и социальными процессами. В англоязычной литературе такую систему называют Global Governance, и дискуссии о том, какой основной принцип должен быть положен в основу такого управления, не только не утихли во время современного глобального системного кризиса, но в значительной мере активизировались ^{[1],[2],[3],[4]}.

Для нашей страны изучение основных концепций, связанных с глобальным управлением, необходимо, прежде всего, для выстраивания эффективных отношений как со странами Запада, где родилась сама идея глобализма, так и с восточными цивилизациями, которые набирают все больший геополитический вес в современной реальности ^[5]. Российская цивилизация, которую часто обозначают словосочетанием «Русский мир», столкнулась сегодня, как и все мировые цивилизации, с глобальным системным кризисом, который может повлечь за собой трансформацию привычной международно-правовой реальности.

Большинство глобальных проблем современности не могут быть решены усилиями одного мощного государства или даже сообщества таких государств – необходимо продуманное и взвешенное сотрудничество всех основных цивилизационных образований. Это делает особенно актуальным проблемы, связанные с глобальным управлением – не с вульгарно понимаемой глобализацией как насильственной унификацией всего мира по американским стандартам, а именно продуманным процессом, учитывающим интересы большинства народов земного шара. И основным принципом этого процесса должна быть идея перманентного соблюдения норм международного права.

Отечественные авторы в последние годы обращались к проблеме глобального управления в рамках изучения процессов глобализации и разнообразных аспектов, связанных с ней. Из наиболее обстоятельных работ следует назвать исследования Д.Ю. Жужы ^[6], А.А. Немчука ^[7], В.П. Павленко ^[8], В.Г. Соколенко ^[9]. Монография О.Н. Барабанова, В.А. Голицына, В.В. Терещенко рассматривает теорию и практику глобального управления на примерах реформирования ООН и глобального экологического управления ^[10]. В разделах, посвященных степени разработанности проблемы, все эти исследователи анализировали, в том числе, и актуальную западную литературу по теме глобального управления.

Следует упомянуть работы, опубликованные за последние годы в научной периодике. Это статьи О.Н. Барабанова ^[11], Л.А. Гайнутдиновой ^[12], Г.А. Дробот ^[13], К.А. Ефремовой ^[14], Л.А. Коробейниковой ^[15], М.М. Лебедевой ^[16], М.В. Соляновой ^[17], Е.В. Стецко ^[18], М.В. Харкевича ^[19], П.А. Цыганкова ^[20] и другие статьи. Отечественные ученые, критически анализируя взгляды западных авторов и высказывая собственную позицию, отмечают, что исследование проблематики международного порядка сегодня вынуждено принимать в расчет разнообразные терминологические разночтения, политические симпатии и антипатии, а также разнообразные межпарадигмальные противоречия. Большинство авторов отмечают, что разница во взглядах реалистов и либералов по важнейшим вопросам современного мироустройства имеет принципиальный характер. С другой стороны, выражая противоположные и противоречивые грани глобального развития, эти концепции дополняют друг друга и способствуют формированию более рельефной и правдоподобной картины протекающих в современном мире процессов.

Споры относительно глобального управления и структуры современного миропорядка не утихают в ведущих странах мира – причем как среди политиков-практиков, так и в научном сообществе. Некоторые ученые считают, что после окончания холодной войны и краха биполярной модели международных отношений, мир стал однополярным. Их оппоненты полагают, что в современном мире наблюдается рост количества центров силы. Отсюда возникает необходимость комплексного подхода в решении глобальных проблем, к коим традиционно относят экологические и климатические проблемы, терроризм, распространение оружия массового поражения. Все это свидетельствует о становлении нового типа многополярности. Главной сложностью ученые считают отсутствие единого теоретико-понятийного исследовательского аппарата. Это зачастую делает затруднительным исследование проблем глобального управления и складывающегося мирового порядка.

Некоторые работы ориентированы исключительно на критику концепций оппонентов. Так, работа Г.А. Дробот анализирует и критикует взгляды А. Н. Чумакова, высказанные им в статье «Глобальный мир: проблема управления». Г.А. Дробот полагает, что ученые-глобалисты подразделяются на глобалистов-оптимистов и глобалистов-пессимистов. К первым она относит А. Н. Чумакова и критикует его концепцию с позиций политического реализма.

Цель данной статьи – анализ основных концепций, относящихся к проблеме глобального управления и бытующих в современной западной научной литературе. Рассмотрение в политической науке Запада политических и международно-правовых идей, относящихся к различным аспектам глобального управления, не часто становилось предметом специального исследования в отечественной научной литературе. Данная работа – попытка заполнить этот пробел. К сожалению, использованные и проанализированные нами работы западных авторов относятся, по большей части, к трудам фундаментального и теоретического характера, а потому не предполагают прямое проведение социологических и политических экспериментов, используя их результаты косвенно в теоретико-методологических обобщениях.

Актуальность обращения к теоретической сфере политической мысли Запада очевидна, ибо она тесно связана с практикой реальной политики. Разумеется, сами понятия «западная цивилизация» и соответственно «западная политическая наука» довольно условны и не представляют собой некоего концептуального единства. Понимание и оценка политических реалий в США и странах Европейского Союза разнятся. Равным образом отличается отношение к политическим процессам и к самой проблеме глобального управления внутри ЕС. В экономически развитых ФРГ и Франции, являющихся локомотивами Европейского Союза, и, скажем, в Румынии или Польше один и тот же вопрос оценивается по-разному. В целом, переживаемая человечеством современность характеризуется предельным обострением противоречий между мировыми цивилизациями. Речь идет уже не просто о столкновении цивилизаций, а об их масштабном и длительном во времени противостоянии.

Во времена такого противостояния жизненно важно знать политические концепции и представления потенциальных, а тем более актуальных противников. В этой статье наше внимание будет сосредоточено на основных определениях глобального управления, проблеме законности в международных отношениях и правовой легитимности глобального управления. Рассмотрев эти вопросы, мы достигнем заявленной цели исследования.

Методы данного исследования включают компоненты историко-логического и политологического, а также сравнительно-правового анализа.

Основная часть.

Понимание глобального управления в политической науке Запада

Связанные с новой геополитической реальностью международно-правовые режимы были некогда разработаны государствами для преодоления существующих практических трансграничных проблем межгосударственного сотрудничества, таких как роствсемирной торговли, направленные на расширение рынков сбыта финансовые операции и зарождающаяся экологическая деятельность (борьба с загрязнением воздуха и воды, истощением почв).

Государства также координировали свою деятельность по созданию правовых институтов и издания законов для достижения таких значимых результатов в области социальной справедливости, как улучшение положения в сфере гражданских и политических прав человека. Постепенно стало возникать все большее количество международных организаций, занимающихся решением проблем, единых и актуальных для всего человечества. Это объединение социально-правовых институтов, международно-правовых кодексов и регулирования политических процессов получило название «глобальное управление». Отметим, что такого рода управление в этом случае понимается чаще всего в терминологии профессора Джеймса Розенау как «поддержание коллективного порядка, достижение коллективных целей и коллективные процессы правления, через которые осуществляется поиск должного состояния и целей развития» ^[21].

Розенау на протяжении всей своей долгой научной карьеры занимался, в том числе, проблемой взаимосвязи и взаимозависимости внутренней и внешней политики современных государств. Он, как известно, выявил, что деятельность государства как активного актора все чаще сменяется активностью отдельных влиятельных лиц, вступающих во взаимные отношения друг с другом ^[22]. Такие воззрения частично перекликаются с разнообразными «теориями заговора», широко известными как в научной, так и в публицистической литературе. Согласно этим конспирологическим теориям, глобальное управление осуществляется законспирированными организациями, наподобие Бильдербергского клуба, в члены которого входят представители экономической и политической элиты. Мы не будем в рамках данной статьи рассматривать эти теории. Отметим лишь, что они имеют как многочисленных сторонников, так и не менее многочисленных противников.

Американский ученый и политик Томас Вайс и британский ученый Рорден Уилкинсон концептуализируют «международные институты как всего лишь один конкретный, исторически обусловленный элемент» глобального управления, при этом международное право представляет собой другой важный структурный компонент ^[23]. Институты, субъекты и процессы глобального управления рассматриваются ими в рамках официальных договорных международных институтов, законов и режимов – например, в случае всемирной торговли, включая Всемирную торговую организацию и Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности.

Глобальное управление также включает в себя различные неформальные механизмы–такие организации, как Базельский комитет, который является форумом для международного банковского надзора со стороны глав центральных банков различных государств.

Несмотря на доминирующее положение отдельных государств и межправительственных организаций, начиная с 1945 года – после создания ООН и проведения Нюрнбергского процесса – единые международно-правовые вопросы все чаще рассматриваются в рамках глобальных механизмов управления. Это включает в себя международную гуманитарную и правовую защиту, возможность того или иного лица возбуждать судебный процесс против правительства за нарушение его прав и судебное преследование за совершение массовых злодеяний посредством международного уголовного правосудия.

Термин «глобальное управление» является неким «аналитическим инструментом» для понимания происходящих политических изменений. Мы обратимся в этой работе к рассмотрению до сих пор недооцениваемого источника легитимности глобального правового управления – к либеральным правовым принципам. Эти принципы необходимы для растущего понимания роли личности в практике международных отношений после 1945 года.

Например, международные уголовные трибуналы, являясь основными институтами международного уголовного правосудия и важным компонентом глобального правового управления, затрагивают большинство особенностей глобального управления, упомянутых в приведенном определении Джеймса Розенау. Преследуя цели обеспечения порядка и справедливости, такого рода трибуналы пытаются добиться наказания и сдерживания преступности посредством процессов внутреннего уголовного правосудия, прогнозируемых, тем не менее, на глобальном уровне.

Не всегда деятельность таких трибуналов действительно воплощает идею права как проводника идеи справедливости, ибо зачастую подчиняется сиюминутным и корыстным политическим интересам, как в случае с трибуналом по бывшей Югославии или с судебным фарсом, разыгранным США над Саддамом Хусейном. В любом случае следует помнить, что драматические принудительные последствия для конкретной личности, возникающие в результате судебного преследования в рамках глобального правового управления –смертная казнь или тюремное заключение, возможно, на протяжении десятилетий –требуют наличия основы подлинной беспристрастности. Но, при всех недостатках, международные трибуналы, начиная с Нюрнбергского процесса, являются эффективным примером международно-правового сотрудничества и, в определенной мере, глобального управления.

Законность в международных отношениях как основа глобального управления

Легитимность как понятие в политической науке обычно относится к принятию базовых правил государственными институтами таким образом, что эти правила соблюдаются в действительности и что они оказывают реальное влияние на осуществление властных полномочий.

Исследования легитимности правовых институтов и права в целом можно подразделить следующим образом: 1) на те, которые фокусируются на нормативных стандартах: имеет ли соответствующий правовой институт полномочия управлять в рамках определенных законов и конкретной правовой системы и 2) описательный или социологический подход. Нормативная и дескриптивная легитимность концептуально различны, но часто воспринимаются как совпадающие, например, в следующем определении легитимности из уголовной психологии: «[люди] считают, что принятые решения и правила, принятые другими, являются в некотором роде правильными или надлежащими и должны соблюдаться» ^[24],[25].

В других случаях различие в науке международных отношений становится более ясным: «когда люди расходятся во мнениях о том, является ли ВТО законной, их разногласия, как правило, носят нормативный характер. Они не расходятся во мнениях относительно того, считают ли они или другие, что это учреждение имеет право править; они расходятся во мнениях о том, имеет ли такая организация вообще право управлять». В значительной степени на «понятии легитимности, как бы оно ни было изменчиво, продолжат делать акцент, что приводит к путанице и злоупотреблениям» ^[26].

Методологическая слабость в рамках многих исследований международных отношений по описательной легитимности заключается в том, что такая легитимность имеет тенденцию определяться в терминах соблюдения определенных правил. В этом случае легитимность сочетается с соответствием, а не порождает его. Нормативные отчеты обычно основывались исключительно на согласии государств в деле обеспечения легитимности, основанной на международной законности, но сейчас общепризнано, что это не всегда приводит к адекватным последствиям.

В настоящее время нормативная отчетность, как правило, носит более широкий характер и либо ориентирована на вводимые ресурсы, с упором на принципы, выраженные через текущие политические процессы, особенно демократические ценности, такие как подотчетность и транспарентность (информационная прозрачность и открытость информации), либо ориентирована на результат с опорой на то, являются ли результаты, скажем, эффективными, действенными или справедливыми с точки зрения распределения или решения проблем.

В социальной науке наиболее видным аналитиком легитимности был и остается Макс Вебер, который определил основу авторитета современного государства как рационально-правовую, вытекающую из эффективности и действенности безличных нормотворческих органов ^[27]. Если Макс Вебер в свое время связывал легитимность с институциональными процессами, то дальнейшие исследования международных отношений по правовым, политическим и бюрократическим процессам имели тенденцию рассматривать легитимность как социальную реальность, происходящую исключительно из самих институтов, которые их порождают.

Такие подходы, как правило, отождествляют легитимность институтов с легитимностью самих процедур, игнорируя потенциальные источники легитимности, порожденные конкретными характеристиками этих процессов. Профессор из Уэльского университета Ян Кларк, например, демонстрирует это сочетание институциональной и процедурной легитимности, когда он определяет процедурную легитимность как место, где «правила могут считаться уместными... потому что они исходят из «законного источника власти» ^[28].

Правовая легитимность глобального управления

Современные государства все чаще передают полномочия по принятию конкретных решений учреждениям глобального управления. Это потенциально ослабляет качество либерально-демократических норм на государственном уровне, лишая граждан возможности формировать политику, а также ослабляя такие аспекты либерально-демократического надзора, как транспарентность и подотчетность. Этот перенос также ставит вопросы о либеральном качестве принятия решений на межгосударственном уровне.

Обоснования передачи властных полномочий институтам глобального управления и принятия решений международным правовым форумам, как правило, вращаются вокруг вопросов практического решения проблем, в значительной степени игнорируя вопросы законности. Однако или, возможно, именно поэтому профессор Принстонского университета, политолог Эндрю Моравчик утверждает, что степень дефицита либерально-демократических норм в глобальном управлении «становится одним из центральных вопросов, возможно, центральным вопросом в современной мировой политике». Однако ученый утверждает, что такого дефицита в глобальном управлении нет, и обосновывает, что те, кто утверждает обратное, полагаются на идеал того, как либеральные нормы действуют на внутреннем уровне, а не на то, как они работают на практике ^[29].

Итальянский ученый, политолог Джандоменико Маджоне также утверждает, что делегирование функций управления межправительственных организаций, которые действуют на основе экспертных оценок, таких как Европейский центральный банк, не страдают от дефицита демократии, поскольку такие институты даже на национальном уровне, как ожидается, будут функционировать автономно от либерально-демократического контроля ^[30]. Такого рода институты являются более эффективными именно потому, что они изолированы от политического воздействия на принятие решений.

Легитимность этих институтов проистекает из всесторонней, но чисто технической экспертизы, а не из критериев либеральных норм ^[31]. Аналогичным образом директор Института политических наук в Техническом университете Дармштадта Йенс Стеффек утверждает, что, поскольку глобальные механизмы управления в настоящее время не имеют такого же уровня полномочий в области разработки и осуществления политики, как государства, их не следует оценивать на основе строгого стандарта демократической легитимности ^[32].

Поскольку глобальные институты правового управления с юрисдикцией уголовного права осуществляют огромную власть над отдельными лицами, с потенциалом лишения их свободы на десятилетия, для приобретения легитимности такая принудительная способность требует оправдания через действие правовых норм, типичных для либерально-демократических государств. Теоретики «дефицита демократии» выделяют два основных типа слабости в рамках глобальных механизмов управления: социологический и институциональный ^[33]. Профессор из Нью-Йоркского университета Хосе Альварес выделяет три основных типа институциональных аргументов: идеологические, горизонтальные и вертикальные ^[34].

Вертикальные проблемы связаны с отношениями между отдельными людьми и механизмами управления, которые формируют их жизнь. Существует три основных аргумента в пользу вертикального демократического дефицита: в отношении представительности, участия и либерализма. Последний аргумент, который Хосе Альварес называет «материальными правами», наиболее важен для функционирования экономики.

Либеральный подход утверждает, что ценность демократии заключается в ее способности защищать основные материальные и процессуальные права. Они включают в себя право на надлежащее судебное разбирательство для лиц, обвиняемых в совершении противоправных деяний: например, запрет на ретроактивное судебное преследование или наказание без правовой защиты для обвиняемых. Заметим, что хотя Хосе Альварес называет этот третий вертикальный дефицит «существенным, а не процедурным» вопросом, некоторые из примеров прав, которые он приводит, включая законность или неактивность, возможно, связаны с процессуальными правами в той же степени, что и с материальными.

Место уголовного правосудия в либеральной демократии было мало изучено в теории правового государства. Это обстоятельство профессор факультета политических наук Университета Торонто Мелисса Уильямс, специализирующаяся на изучении маргинальных групп в эпоху либеральной демократии, считает «удивительным, поскольку большая часть теории демократии касается того, как общие нормы становятся обязательным правом, и где общие нормы более ярко выражены или применяются, чем в области уголовного права?». Она предполагает, что ответы могут заключаться в разногласиях между демократическими обществами по поводу целей уголовного правосудия: будь то, прежде всего карательная, восстановительная (для жертв преступления), о создании порядка и стабильности и/или реабилитации правонарушителей ^[35].

Существует обширная литература об источниках легитимности уголовного правосудия на государственном уровне, которая может быть применена для понимания международного уголовного правосудия, включая подход общинного правосудия, связанный с Эмилем Дюркгеймом и формально-рациональным правосудием Макса Вебера ^[36]. Ученый-правовед из Университета Делавэра Аарон Фихтельберг выступает за принятие институционального, вертикального и либерального подхода к пониманию законности Международного уголовного суда. Ценность легитимности либеральных норм заключается, прежде всего в их способности защищать материальные и процессуальные права, а не в характере учреждения и согласия международных судов или в процессе установления юрисдикции суда над людьми. Однако Аарон Фихтельберг не использует этот подход эмпирически и не определяет конкретные права, которые должны быть проанализированы ^[37].

Результаты и выводы.

Итак, термин «глобальное управление» используется сегодня как для глобальной политической программы, так и для более узких программ политических или социальных исследований, вписывающихся в рамки глобализационных процессов. В качестве политической программы под «глобальным управлением» понимают политико-правовой аспект глобализации, начавшейся после распада Советского Союза и ассоциирующейся со складыванием однополярного мира и агрессивным навязыванием США как самопровозглашенного флагмана западной цивилизации собственных политических и социокультурных ценностей.

В последние десятилетия теории глобального управления были приняты в качестве исследовательской программы в области социальных наук. В традиции (нео) либерального институционализма, в частности, теорий взаимозависимости, подходы глобального управления рассматривают консолидацию международного сотрудничества и трансформацию международной системы, в которой анархическая система суверенных национальных государств представляется многоуровневой системой с включением негосударственных субъектов. Исследователи пытаются смоделировать власть как «систему правления» без субъектов, которые формально оправданы и наделены монополией на применение силы. Это происходит сегодня на наших глазах как очевидный для любого беспристрастного наблюдателя процесс.

Споры, затрагивающие актуальные проблемы глобального управления и, в целом, системно-структурные аспекты современного миропорядка, ведутся в ведущих странах мира. Эти споры идут как среди действующих политиков, так и в научном сообществе. Некоторые ученые полагают, что после окончания холодной войны и краха биполярной модели международных отношений, мир стал однополярным. Это приверженцы идеи «конца истории» и наступившего торжества либеральной идеи.

Напротив, их оппоненты обоснованно считают, что в современном мире наблюдается рост количества центров силы. Поэтому необходим комплексный подход в решении глобальных проблем, к числу которых традиционно относят экологические и климатические проблемы, терроризм, распространение оружия массового поражения. Все это свидетельствует о формировании нового типа многополярности. Основной проблемой ученые считают отсутствие единого теоретико-понятийного исследовательского аппарата. Порой это затрудняет исследование проблем глобального управления и складывающегося мирового порядка.

Ведь, в отличие от правительства, термин «управление» подчеркивает отсутствие формальной иерархии и, в самом широком смысле, подчеркивает коллективное регулирование социальной деятельности. В зависимости от концептуального понимания отдельных авторов, «управление» может пониматься в качестве элемента как дополняющего, так и превосходящего «правительство». Политолог и социолог марксистской ориентации Клаус Оффе назвал термин «глобальное управление» «пустым показателем», лишенным конкретного содержания понятием, которое можно использовать совершенно произвольно ^[38]. Но большинство современных западных ученых подчеркивают роль международно-правовых институтов в создании и функционировании институтов глобального управления.

Итак, будущее современного глобального управления связано с международным правом, способным действенно регулировать возникающие споры и сдержать возможную агрессию. Об этом свидетельствует непреходящая и доныне роль юристов-практиков, специализующихся в области международного права.

Эффективность глобального управления зависит от того, какой путь глобализации выберут ли ведущие цивилизационные акторы. Если вспомнить терминологию А. Дугина, то есть два основных пути глобализации: действительная и потенциальная. Действительная глобализация осуществляется как «процесс навязывания всем странам и государствам мира западного экономического, политического, культурного, технологического и информационного кода».

Но выход из современного системного кризиса и само выживание человечества лежит на пути потенциальной, то есть гуманитарной глобализации. А. Дугин пишет: «Гуманитарная глобализация мыслится как развитие диалога культур и цивилизаций после окончания противостояния двуполярного мира. В этом случае под «глобализацией» понимается не навязывание Западом единой экономической, культурной, политической, информационной, ценностной модели всем остальным, но «глобальный обмен опытом», интенсивный диалог различных субъектов» ^[39].

Отметим, что, по нашему мнению такой «интенсивный диалог» может вестись лишь в рамках международного права. Немецкий исследователь Лена Парцш пишет, во многом солидаризируясь с мнением наших патриотически ориентированных политологов из Изборского клуба: «Лишь взаимовыгодное сотрудничество в рамках действенного международного права может обеспечить справедливое и эффективное глобальное управление, без которого просто невозможно решить большинство стоящих перед всей человеческой цивилизацией проблем, в том числе и экологические. Любой диктат и навязывание своей политической воли со стороны более сильных держав может привести к катастрофическим последствиям» ^[40].

Если человечество выберет такой путь, то он, вне всякого сомнения, будет освещаем неуклонным стремлением следовать нормам права – как международного кодифицированного, так и права, понимаемого как вечная идея справедливости, гуманизма и ответственности за судьбы человечества. Иного пути для выживания в современную эпоху у человечества нет. И этот вывод – не пустая патетика, а констатация реального положения, в котором оказалось все цивилизации планеты.