Normative legal regulation of land relations of Kuban Cossacks in the XIX century

Fedina Irina Mikhailovna PhD in History Docent, the department of Russian History, Kuban State University 350040, Russia, Krasnodarskii krai, g. Krasnodar, ul. Stavropol'skaya, 149 ir_Lap@mail.ru

Первоначальное регулирование поземельных отношений на Кубани полностью основывалось на грамотах и указах российской императрицы Екатерины II. Согласно первой грамоте, земля казакам передавалась в дар, как вечная потомственная собственность ^{[1, с.90]}. Земля жаловалась Черноморскому казачьему войску, то есть общине, а вовсе не её отдельным членам. Причём, жаловалась земля в «вечное владение», а не в исключительную собственность, то есть без предоставления права распоряжения. Это был первый государственный акт, который устанавливал право собственности казачества на черноморские земли. Однако, казачество больше и чаще вначале своего проживания на Кубани руководствовалось устоявшимися традициями и обычаями, нежели действовавшим российским законодательством. Земельные порядки, перенесённые из Запорожской Сечи, определяли, что вся земля Черноморского казачьего войска является коллективной собственностью, и порядок её использования решается на основе устоявшихся казачьих обычаев. Казаки особо не разбирались в наличествовавших законодательных актах, но зато имели свои традиционные понятия о пользовании землёй. В таких условиях порядок землепользования «с нравом вольной заимки» быстро распространился на всю территорию Черномории. Но неограниченные земельные захваты хуторов вызывали серьёзную обеспокоенность куреней.

Ситуацию в противостоянии куренных поселений и хуторов смягчило введение мирового суда. Именно мировой суд в основном сосредоточился на проблемах в области поземельных отношений. В результате произвольные захваты земельных угодий, являвшихся пожалованной войсковой собственностью, удалось приостановить. Первое мощное наступление на институт войсковой земельной собственности оказалось отражено с помощью его нормативного закрепления в пожалованных грамотах и с использованием административно-судебных процедур. Рядовая часть казаков и урядников не могли не признавать исключительность войсковой собственности на землю. В хозяйственных условиях, когда в куренных селениях хватало свободной земли, добровольный возврат в станицы не казался рядовой части хуторян очень стесняющим их условием для наведения порядка в поземельных отношениях, поэтому они в основном обратно переселились в станицы, хотя далеко не все. Исключительное право на проживание в хуторах оставили только для панов-офицеров, но земельные угодья при этом ограничились скромными участками, непосредственно прилегающими к хуторам. Войсковые чиновники также были вынуждены сократить свои земельные аппетиты, без чего не представлялось возможным укрепить институт войсковой земельной собственности. Казалось бы, рядовая казачья масса выиграла в этом случае, поддержав исключительное право войсковой собственности на землю, а соответственно признав ведущую роль казачьей общины в распределении земельных довольствий. Однако оставшиеся хутора с жилыми постройками, фруктовыми садами, с прилегающими водными источниками и земельными участками стали точкой опоры для развития хуторского землевладения и землепользования. Да и у войсковых чиновников всегда оставалась возможность где-то и в чём-то подыграть себе в расширении своих земельных участков.

Существование «нрава вольной заимки» и неизбежность введения регулирования поземельных отношений между общинами и хуторами историк Ф.А. Щербина прокомментировал следующим образом: «Обычай вольной заимки был первым по времени юридическим правилом, в силу которого возникали хуторские формы, и выражался он в полнейшей неотъемлемости заимщиков со стороны общины. Случаи столкновения единичных интересов в общинах требовали регулирующих правил и ограничений. В простейшем виде эти ограничения выражались в форме постановления общественных приговоров. Заимки под хутора производились общинниками с разрешения общин «по приговору схода», но за заимщиком при этом оставалось право выбора места заимки» ^[2,с.126.].

Основной тип владения землей определялся в грамоте императора Александра I как вольная заимка. Казачья старшина (штаб- и обер-офицеры, получившие свои чины на военной службе) имела исключительное право на потомственное земле­владение, поэтому она захватывала лучшие земельные участки, пользовалась и распоряжалась ими по собственному усмотрению. Ка­зачья старшина могла себе позволить завести на этих землях огромное хуторское хозяйство, располагала для ведения хозяй­ственной деятельности необходимыми орудиями труда, содер­жала большое количество рабочего скота и была обеспечена материально-финансовыми средствами для развития хуторского землепользования. Земельные участки вне пределов станичных юртов по большей мере принадлежали войсковым чиновникам и казачьим старшинам. Кроме того, казачьим старшинам предо­став­лялись существенные привилегии «яко вождям-наставникам и попечителям общих сего войска благ». Они могли поселить в своих хуторах родственников и вольнонаёмных и «определять им земли по прилагаемой у сего штатной росписи»^{[3, с.54.]}.

В 1820 г. на Кавказской линии в целях выработки общих правил землевладения и землепользования, упорядочивания поземельных отношений образовали специальную комиссию. Однако подготовленные этой комиссией конкретные предложения по закреплению паевых наделов за казаками, увы, не получили поддержки вышестоящего начальства. Как следствие неурегулированности поземельных отношений в начале 40-х гг. XIX в. всё чаще стали возникать острые земельные споры не только внутри станичных общин, но также между станицами и полками. Более того, в 1837 г. земельные споры на Кубанской линии развернулись между черноморскими и донскими казаками. Казалось бы, устранить наличествующие противоречия в поземельных отношениях и ликвидировать произвол в землепользовании можно было путём быстрого принятия оперативных управленческих решений. Требовалось издать Положение о Кавказском линейном казачьем войске, и, наконец-то, заменить, довольно произвольные по характеру, распоряжения войсковых начальников на продуманный нормативно-правовой акт. Установленные правила явно помогли бы упорядочить поземельные отношения, но принятие Положения о Кавказском линейном войске затягивалось.

Не лучше складывалась ситуация в Черноморском казачьем войске, где поземельные отношения также нуждались в оперативном нормативном регулировании. Но войсковым властям гораздо легче было принять запретительные меры в отношении хуторов. Вот почему поступил строжайший приказ наказного атамана Черноморского казачьего войска, генерала от кавалерии Н. С. Завадовского, на основании которого войсковая канцелярия направила по всем четырём войсковым округам 19 ноября 1839 г. распоряжение № 31256, где приказывалось упразднить хутора из-за ненадёжности хозяев и «помалозначенного» обзаведения, ибо там могли проживать только сами хозяева и не более того. К наступлению весны 1840 г. эти хутора подлежали ликвидации ^{[4, л.1.]}.

В условиях неурегулированности поземельных отношений, претензий войсковых властей к хуторянам, выделившимся из куренных обществ, казаки жаловались в вышестоящие инстанции плоть до императора на сложности хуторского обустройства, которое как нельзя лучшее соответствует их потребностям, возможностям несения службы и наличию заслуг. Административно-правовой прессинг наказного атамана Н.С. Завадовского и исполнительское чиновничье рвение войсковой канцелярии по ликвидации хуторов вызвали буквально поток жалоб ^{[5, л.43.]}.

Перенесённые на Кубань черноморскими казаками общинные порядки в области поземельных отношений со временем перестали соответствовать складывавшейся реальной ситуации в закреплении землевладения и организации землепользования. Наличествовавшие казачьи традиции и обычаи оказывались недостаточными для урегулирования поземельных отношений, требовалась дополнительная нормативная регламентация. К тому же численность Черноморского казачьего войска значительно возросла, да и пожалованная территория являлась немаленькой, а Российское государство остро нуждалось не только в усилении военной организации, но и в существенном наращивании потенциала войска в целях дальнейшего освоения приобретённых земель. Хутора же создавались, прежде всего, представителями командного состава Черноморского казачьего войска. Поэтому любая попытка нормативного регулирования не могла не учитывать интересы войсковых чиновников и командиров.

В 1842 г. выходит «Положение об управлении Черноморского казачьего войска» ^[6]. Оно подписывается российским императором Николаем I («Быть по сему») и вступает в законную силу 1 июля 1842 г. Положение явилось вполне ожидаемым нормативно-правовым актом. В Положении земля по-прежнему объявлялась общеказачьей коллективной собственностью. Но реальное землепользование уже не отвечало фиксируемому равноправию казаков на землю. Положение фактически закрепило сложившееся землевладение казачьей верхушки. Оно ознаменовало собой переломный момент в утверждении частного землевладения, в укреплении индивидуализированного права на земельные участки в Черноморском казачьем войске при наличии войсковой собственности на землю. Представление об общинной природе казачьего землепользования столкнулось с индивидуализированной частной собственностью хуторян, причём их позиции оказались сильнее, что опосредованно признало Положение при определении размеров земельных участков.

Составители Положения 1842 г. реально опирались на уже утверждённые нормы земельного довольствия в Войске Донском. Теперь для Черноморского казачьего войска устанавливались те же нормы землепользования, в зависимости от чина (должности). Государство определило порядок распределения земельных наделов и установило следующие нормы пожизненного землепользования: генералу выделялось 1500 десятин земли, штаб-офицеру отводилось 400 десятин, обер-офицеру полагалось 200 десятин, казак же получал 30 десятин ^{[6, с.453.]}.

В Положении имелась существенная оговорка, когда наряду с предоставлением земельных участков генералам, штаб-офицерам и обер-офицерам в пожизненное пользование, они получали землю на основе общего станичного права. Им реально отводилось 2/3 от указанных выше норм из числа пахотных и сенокосных угодий, а 1/3 оставалась в общем станичном пользовании как пастбища. В отношении рядовых казаков распределение производилось следующим образом. Вначале определялось общее юртовое земельное довольствие станицы, а затем земля распределялась на отдельные земельные паи. Земельный надел-пай предоставлялся казаку не на основе права частной собственности на землю, а лишь на правах владения ею. Как правомерно отмечали Е.Д. Фелицын и Ф.А. Щербина при комментировании введённых норм Положения 1842 г.: «Земля отдавалась в таком размере панству только в пожизненное пользование, т.е. до тех пор, пока не умирал последний из живых наследников лица, получившего в пользование участок»^{[7, с. 99-100]}. Тем не менее, Положение 1842 г. имело большое значение для правового упорядочивания казачьего землевладения. При отводе земельных участков теперь придерживались установленных данным нормативно-правовым актом норм земельного довольствия. Поэтому всякий новый земельный захват уже становился правонарушением, а соответственно подлежал устранению. Однако реализовать данную правовую норму оказалось не так просто, поскольку требовалось проведение нового размежевания ранее уже поделённых войсковых земель.

Принятый российским правительством порядок распределения земельных наделов по Положению 1842 г. без согласования с атаманом Кавказского линейного войска фактически «нарушил казачью равноправность на землю» ^[8]. Первое «Положение о Кавказском линейном казачьем войске» утверждается только лишь 14 февраля 1845 г.^[9] Согласно принятому Положению 1845 г., вся территория Кавказского линейного войска делилась на 17 полковых округов, а Главное войсковое управление учреждалось в г. Ставрополе. В состав Кавказского линейного войска тогда вошли следующие подразделения: «команда гвардейских линейных казаков собственного Его Императорского Величества конвоя, одна конноартиллерийская бригада и дивизион в составе Кавказского сводного иррегулярного полка, 17 конных полков в составе бригад и трёх конноартиллерийских батарей в составе одной бригады, команда войсковых мастеровых и торговое общество казаков». Общая численность Кавказского линейного казачьего войска после принятия Положения 1845 г. возросла до 90 тыс. человек. Каждой сотне из указанных полков примерно соответствовала одна казачья станица. Каждому из 17 названных полков отводились земельные участки по норме, установленной ещё «проконсулом Кавказа», генералом от инфантерии А. П. Ермоловым. Положение 1845 г. также определяло в административно-правовом порядке перенос в течение двух лет тех казачьих хуторов, что входили в состав юртов не своих станиц. Однако этот порядок, установленный рассматриваемым нормативно-правовым актом, так и не был соблюдён, а остался лишь на бумаге.

Поскольку землеустройство линейных казаков всецело зависело от военно-административных распоряжений войскового начальства и предопределялось наличием военной опасности, то индивидуальных хозяйств здесь образовывалось гораздо меньше, чем в Черномории. Более активное развитие земледелия и поселенческих структур на Старой и Новой Линиях с учётом притока переселенческого населения на Кубань стало возможным с завершением Кавказской войны.

Появившиеся Положения 1842 г. и 1845 г. о Черноморском и Кавказским линейном казачьих войсках открыли дорогу частной собственности на землю, и большой земельный участок, полагавшийся офицерам и генералам не вписывался в станичные параметры, а потому мог существовать преимущественно в рамках хуторской системы землевладения и землепользования. Однако офицеры и генералы получали землю в пожизненное пользование на основе общего станичного права. Потому им реально отводилось 2/3 от норм, а 1/3 оставалась в общем станичном пользовании как общие пастбища.

В 1860 г. образуется Кубанская область и Кубанское казачье войско, в состав которого включили Черноморское казачье войско и 6 бригад Кавказского линейного казачьего войска: Кавказскую, Кубанскую, Лабинскую, Ставропольскую, Урупскую и Хопёрскую, ранее развёрнутых на базе отдельных конных полков, хотя затем не все полки вошли в состав Кубанского казачьего войска.

С 1861 г. начинается заселение предгорий Западного Кавказа казаками сформированного Кубанского казачьего войска. Правовым основанием для активного освоения новых территорий стал рескрипт от 24 июля 1861 г. Этот нормативно-правовой акт дал возможность свободно переселяться в районы Закубанья охотникам-переселенцам. Причём, российское государство в этом случае всячески стремилось заинтересовать всех желающих, в том числе предоставляя определённые правовые гарантии. Первым переселенцам рескрипт гарантировал в «частную, вечную и потомственную собственность определённое количество земли». Нормы рескрипта от 24 июля 1861 г. стали правовым основанием для разработки и принятия «Положения о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России» ^[10], утверждённого 10 мая 1862 г. В соответствии с этим нормативно-правовым актом в Кубанском казачьем войске впервые выделялись земельные участки в частную собственность семьям офицеров и казаков, вызвавшихся «охотой», добровольно переселиться в Закубанье. Правда, размеры земельных участков устанавливались небольшие: для семьи офицера отводилось от 25 до 50 десятин, для семьи казака полагалось от 5 до 10 десятин. Право собственности на землю ограничивалось лишь тем, что оно не могло перейти к лицам невойскового сословия ^{[11, с.117-133]}. Для казаков земельные участки в рамках рассматриваемого нормативно-правового акта могли теперь отводиться в собственность и вне пределов станичного юрта, из числа свободных земель войскового запаса.

Тем самым, «Положение о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России» (1862 г.) внесло существенные коррективы в правовое регулирование поземельных отношений на Кубани. Это Положение, как мы видим из описания его нормативных установлений, вводило индивидуальное наследственное владение выделенными земельными участками без предварительного разрешения казачьей общины. Устройство новых кубанских хуторов, правда, требовало вначале принятия приговора станичного сбора, но эти приговоры опять-таки утверждались войсковым начальством. При наличии государственной поддержки индивидуальных форм землевладения и землепользования в Закубанье станичный сход вряд ли бы выступил против заведения хутора, когда жизнедеятельность линейцев и так достаточно строго регламентировалась в военно-административном порядке. Особые правила в землепользовании в районах Закубанья устанавливались для разведения садов и лесных рощ. Насаженные сады и лесные рощи находились в пользовании своих владельцев, но занимаемая насаждениями земля в правовом отношении оставалась собственностью станичного общества.

Как гласил п. 136 Положения 1862 г.: «Если кто из местных жителей, офицеров или казаков имел на казачьей земле хутор или усадьбу в станице, а также рощи, сады, мельницы и другие хозяйственные обзаведения, пожелали бы приобрести в свою собственность землю, этими заведениями занимаемую или им определённой по званию, то оная исключительно, без всякой конкуренции и аукциона, продаётся хозяевам усадеб и никак не выше нормальной цены; во уважение тех затрат и трудов какие же таковую землю им положены»^{[12, с.201.]}.

Важным нормативно-правовым актом, изменившим регулирование поземельных отношений на Кубани, является объявленный военным министром царский именной указ «О приостановлении зачисления в Кубанское казачье войско лиц всех сословий» от 23 декабря 1865 г. Окончание Кавказской войны и увеличивавшийся приток иногороднего населения обусловили сокращение земельных наделов казаков. Однако при этом количество желающих вступить в ряды казачества значительно увеличилось. Как отмечалось в указе, «… по поводу постоянно возрастающего числа лиц, ищущих зачисления в сословие Кубанского казачьего войска и предвидимого по этому стеснения в поземельном довольствии войсковых жителей признал необходимым: приостановить зачисление в Кубанское войско лиц всех сословий и приём о том просьб впредь до окончательного размежевания войсковых земель и отвода станицам правильных юртов, ограничить зачислением только тех, просьбы которых уже приняты и по ним производится переписка»^[13,с.381.].

Положение «О поземельном устройстве станиц и о войсковых запасных землях» ^[14], утверждённое 21 апреля 1869 г., объявляло станичные земли как общинное (юртовое) владение земельными участками, где каждый казак получал право на казачий надел-пай в размере 30 десятин. Правда, размер казачьего надела-пая со временем изменился.

Положение «О поземельном устройстве станиц и о войсковых запасных землях» (1869 г.) установило три основные категории войсковых земель. К первой категории войсковых земель относились юртовые станичные земли, предоставляемые станичному обществу для последующего распределения между лицами войскового сословия, то есть для выделения казакам земельных паёв. Во вторую категорию войсковых земель входили земельные участки, получаемые офицерами за выполнение обязанностей воинской службы. В третью категорию войсковых земель зачислялись войсковые запасные земли. Казачьи офицеры и чиновники после своего выхода в отставку получали землю в потомственное владение. Наряду с нормативно введённым паевым земельным довольствием, Положением разрешалось устройство новых хуторов и посёлков, если на то имелся приговор станичного сбора, утверждённый войсковым начальством. Особые правила вводились для разведения фруктовых садов и лесных рощ, хотя в главном своём нормативном требовании они повторяли установления «Положения о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России», утверждённого 10 мая 1862 г., когда насаженные сады и лесные рощи находились в пользовании своих владельцев, но занимаемая насаждениями земля в правовом отношении оставалась собственностью станичного общества. Однако теперь такие же нормативные правила распространялись на лиц невойскового сословия. Иногородние с этого времени также могли при выполнении двух условий (внесения взноса и посажённой платы) заниматься разведением садов и лесных рощ.

Наконец, «Положение об обеспечении генералов, штаб- и обер-офицеров и классных чиновников Кубанского и Терского казачьих войск» ^[15], Высочайше утверждённое 23 апреля 1870 г., стало законодательной основой для введения в действие вышеуказанной нормы Положения 1842 г., когда генералу выделялось 1500 десятин земли, штаб-офицеру отводилось 400 десятин, обер-офицеру полагалось 200 десятин, казак же получал 30 десятин. Причём, позже генералам в отставке уже причиталось 800 десятин, войсковые старшины могли рассчитывать на 300 десятин, а хорунжие – на 100 десятин ^{[16, с.35.]}. Отведённые генералам и офицерам земельные участки передавались им в потомственную собственность. Ими могли владеть, как настоящие владельцы, так и те, кому они передались. Подчеркнём, земельные участки жаловались генералам и офицерам взамен пенсионного обеспечения в денежной форме. Выделение указанных земельных участков производилось из общей площади земель станичных юртов, в которых под офицерские участки могла отводиться только 1/10 часть общего земельного довольствия станицы. На разведение садов и лесных рощ при хуторах и в станицах полагалось передавать в собственность чиновников не более 5 десятин земли, и эти целевые земельные площади не принимались в расчёт при определении размеров потомственных земельных участков.

Вместе с тем, согласно Положению 1870 г., допускалось дальнейшее развитие частной собственности на землю и официально, правовым порядком разрешалось поселение на территории Кубанского и Терского казачьих войск лиц невойскового сословия. Положение 1870 г. внесло юридические изменения в наличествовавшие формы казачьего землевладения. Наряду с общинной собственностью на земельные участки однозначно закреплялась личная, потомственная собственность на землю. Все эти законодательные нововведения, а также обилие на Кубани свободных земель вызвали мощный миграционный поток иногороднего населения в южнороссийский регион.

Положение «О поземельном устройстве станиц и о войсковых запасных землях» (1869 г.) и «Положение об обеспечении генералов, штаб- и обер-офицеров и классных чиновников Кубанского и Терского казачьих войск» (1870 г.) окончательно расставили все точки над «i». Завершилось формирование системы войскового землевладения и землепользования, на которую не смогло кардинально повлиять даже столыпинское аграрное законодательство. Станичные общества имели достаточно широкую сферу компетенции с наличием целого ряда прав, и 78,4 % земельного фонда Кубанской области находились в составе станичных (юртовых) земель, но при всех существующих разногласиях с хуторами станицы не могли, не стали, и зачастую не хотели стать административно-правовым препятствием в образовании и развитии хуторских образований, в функционировании системы землевладения и землепользования.

Население Кубанской области в период с 1861 по 1904 гг. увеличилось на 1855 тыс. человек. Основной прирост в количестве 1237,5 тыс. человек пришёлся на долю переселенцев, численность которых возросла за указанный промежуток времени в 237 раз (с 5243 до 1 242 750 человек).^{[17,с.99-100.]}

В своей обстоятельной статье «Земли частного владения лиц войскового сословия в Ейском отделе Кубанского казачьего войска» Ф.А. Щербина приводит статистику получения земельных наделов войсковых офицеров и чиновников по вышеназванному Положению 1870 г. В частности, он отмечает: «57 владельцев получили в среднем до 50 десятин, каждый 1684 – по 51–500 десятин. И 12 по 500 десятин и больше» ^{[18, с.8.]}. В связи с этим появились различия в землепользовании между войсковым чиновничеством и рядовым казачеством. Однако, согласно действующему законодательству, войсковые чиновники приобретали на выделяемые земельные участки потомственную собственность.

Таким образом, несмотря на определённые коллизии, в итоге осуществлённого правового регулирования российское государство закрепило исключительный правовой статус общины как основного распорядителя юртовой станичной земли и сословные права казака на казачий земельный надел-пай.

Проведённый анализ конкретно-исторических свидетельств о деятельности казачьих общин по нормативному регулированию порядка землепользования зримо подтверждает наличие исключительных прав именно у общин. Наблюдались перегибы с обеспечением индивидуальных прав хуторян в ущерб интересам казачьих общин, станичных обществ, поэтому они использовали в отношении хуторов императивные средства и сложившийся разрешительный тип нормативного регулирования жизнедеятельности кубанских хуторов.

Вместе с тем, в приговорах общин отчётливо прослеживается расширительное нормативное толкование общественных интересов в целях притеснения хуторов в порядке землепользовании. Заметим, что общины располагали действенным санкционным, административно-правовым механизмом в достижении своих целей в отношении хуторов. Так, требование об обязательном исполнении принятых ими приговоров подкреплялось вероятностным начислением штрафов, обеспечивались обращениями станичных обществ к вышестоящему начальству. Однако, глобального, массового противостояния между хуторами и общинами не наблюдалось.

В начале ХХ в. основная часть земельных площадей находилась в составе станичных (юртовых) земель, т.е. составляла 78,4 % земельного фонда Кубанской области ^[19]. Фактическое землевладение казачьей верхушки всегда получалось выше рассмотренных норм, причём ей принадлежали на исключительных правах потомственной и пожизненной собственности лучшие земельные участки.

Важным общегосударственным актом, определившим землеустройство в России по форме и содержанию, явилось «Положения о землеустройстве», утверждённое 29 мая 1911 г. ^{[20, с.166.]}. Данный законодательный акт послужил правовой основой для оформления прав на приобретаемые земельные участки. Это являлось актуальной проблемой для Кубани, поскольку здесь шёл процесс освоения новых земель, прежде всего, за счёт переселявшихся жителей из Центральной России. Кроме того, урегулированные вопросы межевания земельных участков позволяли Крестьянскому Поземельному Банку приобретать земли и на условиях кредитования предлагать их крестьянству ^{[21, с. 373-374.]}.

В высших органах власти Российской империи неоднократно обсуждался вопрос о распространении на казачество правовых норм столыпинского законодательства. Как отмечал в этой связи И. Гольдентул: «По мнению Думы, военному министру необходимо принять меры к применению Положения о землепользовании в казачьих войсках с тем, чтобы перейти к подворному владению, а подворные и отрубные участки, которыми казаки пользовались на общинном праве, передать им в собственность» ^{[22, С.31.]}. Однако Военное ведомство нисколько не спешило с решением вопросов реформирования казачьего землепользования. Здесь остановились лишь на введении ограничений на право станичных обществ противодействовать образованию новых хуторов. Впрочем, повернуть вспять процесс развития хуторских хозяйств на Кубани община не могла. Закон 1911 г. давал право на отчуждение общинных земель при образовании хутора с помощью процедуры голосования. Российским государством поощрялось образование хуторских хозяйств, и они признавались наиболее лучшей формой землеустройства. К тому же, одной из составных частей аграрной Столыпинской аграрной политики являлась организация переселенческого движения, что не могло сказаться на увеличении количества переселенцев на Кубани. Процесс правового регулирования землеустройства оказался прерван Великой войной (1914–1917 гг.). Заметим, что, в целом же, столыпинское аграрное законодательство на казачьи земли не распространялось, но Кавказской администрацией предпринимались неоднократные попытки хотя бы частичного его применения на подведомственной территории.