Methodological aspects of regulation of neuroresearch and neurotechnologies in neuroethics

Этическое регулирование исследований получило широкое распространение. В конце 20 столетия возникают принципиально новые области, где требуется оценить риски для человека и социальные последствия развития знаний и технологий. Таковы прежде всего исследования в области генетики, в нейронауках, в создании искусственного интеллекта. Происходит кластеризация этического регулирования в соответствии со сложной спецификой актуальных направлений. Так возникает этика геномики, робоэтика, нейроэтика, этика искусственного интеллекта и др. Важной задачей является изучение противоречий и тенденций, которые возникают в регулятивном процессе новейших направлений исследовательской деятельности. Предметом статьи является изучение регулятивных возможностей нейроэтики в контексте этики исследований, которая берет начало от регулирования клинических исследований. Хотя статус нейроэтики до сих пор обсуждается, очевидно, что ее появление подразумевало регулятивную функцию. В мировой научной литературе по нейроэтике вопросы регулирования нейроисследований обсуждают нечасто ^[1,2], они подразумеваются в ссылках на этическое сопровождение мегапроектов по изучению человеческого мозга, инициированных в последние десятилетия. В рамках этих проектов, как продолжение и развитие опыта проекта Геном человека, одновременно создавались структуры, изучавшие этические вопросы, возникающие в связи с его реализацией. Так, проекты в Австралии, Канаде и Корее включили нейроэтику в национальные исследовательские программы по изучению мозга. В Китае идет работа по созданию комитета по этике в рамках проекта CBP (China Brain Project). Американская программа US BRAIN Initiative включает работу экспертов для изучения этических проблем по поручению Президентской комиссии по биоэтике ^[3]. Однако, нейроэтику в ее регулятивной функции нельзя сводить к работе этих важных институций, но все же имеющих ограниченный характер. Нейроэтика формировалась как самостоятельная дисциплина и может иметь постоянные институциональные формы регулятивного назначения подобно биоэтике ^{[4],[5, 3]}. Поэтому вопрос о регулировании нейроисследований должен быть рассмотрен с позиции самой нейроэтики, признавая значимое, но локальное место этической экспертизы, сопровождающей мегапроекты. Так, например, ведется множество инициативных исследований в нейронауках, проекты получают поддержку различных научных фондов, при этом они не включены в правительственные мегапроекты, как их регулировать? Достаточно ли тех принципов и норм, которые используются для этической оценки научных проектов с участием человека в биомедицине в нейроисследованиях? Как нейроэтика может интегрировать регулирование нейроисследований и социальную оценку нейротехнологий? Таковы основные методологические вопросы, которые стоят перед регулятивной нейроэтикой. Поиск ответов заставляет обратиться к анализу исторических обстоятельств возникновения этической экспертизы, рассмотреть современные направления ее развития и уникальность видов вреда и рисков, которые возникают в современном нейро-тренде.

Регулятивный статус нейроэтики

Традиционно нейроэтику сопоставляют с биоэтикой, рассматривая ее как развитие биоэтики в область этических проблем в контексте нейронаук и нейротехнологий, осуществляя при этом аппликацию вопросов нейроэтики к принципам биоэтики ^[1]. Однако, чтобы говорить о регулятивных возможностях нейроэтики, отталкиваясь от ее генетического источника – биоэтики, будут необходимы уточнения по поводу того, с каким модусом биоэтики мы ассоциируем нейроэтику. Во первых, мы будем говорить об этике исследований как части биоэтики, во-вторых о биоэтике как способе философско-гуманитарной оценки достижений наук и технологий в области изучения мозга и человеческого поведения. Оба эти модуса получают свое развитие в нейроэтике и оба имеют отношение к регуляции в области наук, изучающих мозг и создаваемых на их основе технологий. В регулировании исследований и оценке последствий развития технологий неизбежно возникает противоречие между практическим уровнем регуляции и уровнем ценностей и подходов к ней, между конкретной регламентацией через правила и стандартные операционные процедуры и установками, имеющими характер абстрактных принципов. Опираясь на принципалисткий подход в биоэтике, полагаем, что регулятивную функцию имеют не только правила, нормы, стандарты, предусмотренные при проведении исследований, например, при наборе испытуемых, получении от них согласия на участие в эксперименте и т.д. Регулятивным значением обладают концепции и подходы, принципы, на основе которых формулируются правила. Например, в регулировании клинических исследований до сих пор доминирует утилитаристский подход, который выражается в оценке соотношения выгод и риска, что является одной из главных процедур этической экспертизы исследований. Однако, в регулировании исследований в нейро-науках и в оценке социальных следствий нейротехнологий, так же как в этической экспертизе в других актуальных направлениях, таких как редактирование генома человека, использование искусственного интеллекта, данный подход и процедуры, основанные на нем, оказываются недостаточными уже потому, что оценка уровня риска, измеряемая через нанесение возможного ущерба, в этих случаях затруднена, поскольку ущерб неочевиден. Нейроисследования требуют иных подходов, преодолевающих недостатки сложившихся систем этического регулирования, в которые будут заложены основоположения последовательно гуманистического отношения к человеку, его жизни, здоровью, его правам на распоряжение своим внутренним миром. Примером такого подхода может быть принцип предосторожности ^[6].

Этика исследований, как часть биоэтики, нацелена, с одной стороны, на изучение этических подходов к регулированию исследований, где объектами выступают человек и информация о нем, животные, ткани, органы, клетки и другие биологические материалы, а с другой, является практикой регулирования в рамках институтов этической экспертизы. Требуется также внести уточнения по поводу места этики исследований в регулятивных процессах современной технонауки ^[7,8], потому что имеет место различное понимание функций одних и тех же институций. Заметна тенденция со стороны ученых не выводить этическую регуляцию за рамки самих научных институций. Регулирование исследований, во-первых, стремятся сосредоточить под «корпоративным» крылом научных и медицинских специализаций, одновременно, регулирование в рамках биоэтических институций, таких как этические комитеты и гуманитарная экспертиза размещает научные исследования в фокусе широкой трансдисциплинарной оценки, предусматривающей помимо экспертных оценок учет мнения «неспециалистов», выразителей ценностных позиций. Так, согласно первой точке зрения нейроэтику можно сузить до этики в неврологии, включая терапевтические исследования в этой области и регулирование клинической практики. Однако, это частный случай, происходящий из исторически сложившейся дисциплинарной принадлежности деонтологии в неврологии как части медицинской этики. Науки, относящиеся к кластеру нейро- и прежде всего нейробиология, нейрофизиология, нейропсихология и др. в первую очередь ориентируются не на кодексы медицинской этики, а на этику исследований. Содержание нейроисследований сегодня гораздо шире и то, что имеет отношение к исследованиям мозга и, особенно, к применению новых данных о мозге, к способам нейромодуляции, выходит за рамки медицины в целом. Более того, по этой причине нейроэтика не поглощается биоэтикой, а развивается как самостоятельная дисциплина и рефлексия, сопровождающая нейроисследования.

Нейроэтика зачастую переходит в объектах регулирования границы биоэтики, поскольку последняя так или иначе сфокусирована на проблемах биомедицинских технологий: генетических, репродуктивных, на технологиях искусственного поддержания жизни и трансплантологии и т.д. Тем не менее, принципы биоэтики и ее концептуальный аппарат находит свое применение в нейроэтике. Например, актуальны принципы автономии, не навреди, справедливости, целостности, предосторожности, используются правила информированного добровольного согласия, правило конфиденциальности, приватности и др. Поэтому важно подчеркивать родственность нейроэтики с биоэтикой, поскольку в оценке рисков для человека в процессе получения новых знаний и со стороны новых технологий она включает разные уровни как в регулятивно-процедурном смысле, так и в качестве прогноза для будущего человечества.

По этому вопросу есть и другие позиции, которые оставляют за нейроэтикой не регулятивной назначение, а придают ей статус новой морали, метаэтики. Как считают Giordano J. и Shook JR. такая метаэтика будет разработана на основе нового, органического понимания природы самой морали и позволит сформулировать универсальные этические максимы для будущего космополитического человечества, которое не будет бояться нейротехнологий, а будет опираться на них, организуя взаимоотношения между людьми на основе нейронаук. Авторы утверждают, что нейроэтика должна быть не регулятивной этикой исследований, а прескрептивной – предписывающей нормы отношений между людьми и разных видов деятельности в опоре на данные нейронаук и церебральной детерминации поведения. «<…> на сегодняшний день, унаследованная от старых версий прикладной этики (например, медицинской этики) аргументация, почти исчерпана. Но мы считаем, что гораздо более широкое поле деятельности ожидает нейроэтику: потенциал, который будет служить новой метаэтикой»^[9]. Эта новая метаэтика, по мнению авторов, будет одновременно оснащать нейроэтику для оценки и пересмотра старых культурных идеологий и этических теорий, и «направлять нейроэтику к научно обоснованным взглядам людей с развитой культурой, разумно управляющих моралью»^[9]. Симметрично четырем биоэтическим принципам (автономии, не навреди, благодеяния и справедливости) выдвигаются четыре руководящих принципа для нейроэтики как космополитической метаэтики: расширение прав и возможностей (empowerment), обновление (non-obsolescence), самосовершенствование (self-creativit)y и гражданство (citizenship) ^[9]. Точно также образование должно стать нейрообразованием, право – нейроправом, и таким образом, в космополитическом обществе, опирающемся на нейронауки, произойдет переход к новым укладам и способам организации социальной и индивидуальной жизни. Этот подход может служить иллюстрацией регулятивного значения метапозиций для того, чтобы прогнозировать социальные эффекты, которые могут возникнуть в результате развития нейронаук и нейротехнологий. Прогресс наук и технологий меняет жизнь, однако для того, чтобы это действительно развивало общество и человека, необходимо отслеживать и регулировать зоны явных или отложенных рисков и непредвиденных трансформаций, которые могут приводить к новым видам дискриминации и сегрегации, нарушению внутренней автономии, ущербу личностной идентичности, психологической целостности и преемственности ^[10].

Регулирование в этике исследований

Кроме того, что этику исследований рассматривают как часть биоэтики и как корпоративную этику отдельных областей исследовательской и клинической практики, ей также придают самостоятельный статус в рамках этики науки, наряду с академической и публикационной этикой. С одной стороны, этика исследований формируется как прикладной ответ на аксиологизацию науки и возникающее требование ответственности ученого за результаты научной деятельности. С другой, этика науки обретает свой статус в первую очередь благодаря развитию этики исследований, хотя следует указать и на другие ее источники в философии и социологии науки, где стали изучать нормы и ценности научной деятельности – этос науки ^[11]. В последние десятилетия обособление этики исследований стало заметным в рамках движения за добросовестные исследования ^[12]. Оценивая безусловную положительную значимость развития этого направления в этике исследований, отметим, что соблюдение требований честных исследований и публикаций не должно вытеснять из фокуса этической оценки человека и моральные проблемы, связанные с уязвимостью субъектов исследования. Добросовестные исследования – существенная, но тем не менее совсем другая линия в развитии этики науки.

Исторически этика исследований оформляется в 20 веке и имеет более выраженные и конкретные причины и обстоятельства, вызванные необходимостью защиты человека как субъекта испытаний. Эта линия начинается еще в 19 веке, когда растущая экспериментальная практика в медицине поставила острые этические вопросы. Эти вопросы, например, в самом начале 20 века были ярко резюмированы В.В. Вересаевым в «Записках врача». Врач и писатель, Вересаев нелицеприятно обнажил пути и методы, порою пренебрегающие жизнью и здоровьем человека, которые использовали в то время для получения новых знаний в медицине, Он сетовал на то, что «У нашей науки до сих пор нет этики. Нельзя же разуметь под нею ту специально-корпоративную этику, которая занимается лишь нормировкою непосредственных отношений врачей к публике и врачей между собою. Необходима этика в широком, философском смысле, и эта этика прежде всего должна охватить во всей полноте вопрос о взаимном отношении между врачебной наукой и живой личностью»^[13]. Практически Вересаев уже в начале двадцатого столетия говорил о необходимости биоэтики, которую он не отождествляет с медицинской этикой. Этика исследований, возникающая из необходимости обосновать нормы и принципы уважения человеческого достоинства испытуемых и привлеченных в различные исследования людей, спустя примерно полвека стимулирует появление биоэтики, которая, по выражению Р. Поттера, стала мостом, соединяющим науку и человеческие ценности ^{[12, с.12]}.

Основной импульс к развитию этика исследований получает со времени Нюрнбергского трибунала, осудившего бесчеловечную практику медицинских экспериментов, которую осуществляли в фашистской Германии. Результатом стало принятие положений Нюрнбергского кодекса. Однако эти нормы еще примерно два десятилетия оставались без применения. Чудовищные преступления, совершенные исследователями в японских «отрядах смерти», вообще не были оценены международным судом. Хабаровский трибунал, инициированный СССР, оказался вне политических интересов союзников, прежде всего США, и не получил международного статуса ^[15-17]. Когда общество и, конкретно, научное сообщество, не дает надлежащей нравственной оценки вопиющим преступлениям, происходит моральная эрозия, следствием которой явилось толерантное отношение к широким злоупотреблениям в американской практике биомедицинских исследований ^[18]. В 60-е годы на волне антидискриминационных движений, охвативших США, последовали разоблачения злоупотреблений в экспериментах с участием человека. Одновременно зарождаются движения в защиту не только субъектов биомедицинских и психолого-психиатрических испытаний, но за права пациентов в медицине ^[19]. Принцип автономии пациента и испытуемого в биомедицине, по сути дела конституирующий биоэтику, вызревает в контексте этих социальных движений. Поэтому в истории этики исследований как части биоэтики всегда нужно видеть реализацию не просто корпоративных интересов научных дисциплин, а трансдисциплинарный, т.е. выходящий за пределы науки в общество, поиск тех норм и ценностей, которые будут надежным основанием для социальной легитимации деятельности ученых. Институционально этот процесс происходит через разные организации, но завершается установлением системы норм и правил.

Регулирование клинических исследований

В 1964 году Всемирная медицинская ассоциация (ВМА), также созданная в свете решений Нюрнбергского трибунала, принимает Хельсинскую декларацию «Этические принципы медицинских исследований с участием людей (Ethical Principles for Medical Research Involving Human Subjects)» ^[20], в ней нормы Нюрнбергского кодекса были обозначены как обязательства, которые мировое медицинское сообщество принимало на себя в лице ВМА. Декларация смягчала императивы Нюрнбергского кода, допуская, например, суррогатное согласие за тех, кто сам свое согласие на участие в исследовании осознано и добровольно выразить не может. Сегодня Хельсинская декларация (ХД) служит нравственным ориентиром в сложившейся современной системе регулирования не только для терапевтических и нетерапевтических исследований в медицине, но и для психологических, социальных и других исследований, в которых объектом изучения является человек. Усложняющаяся практика проведения клинических исследований, особенно фармацевтических препаратов, внесла свои коррективы. Клинические исследования стали элементом глобального рынка, что потребовало гармонизировать в разных странах правила создания и испытания лекарственных средств. Так, с конца 70-х годов стали складываться системы правил надлежащей клинической практики – GCP. Правила GCP – это свод положений, в соответствии с которыми планируются и проводятся современные клинические испытания на человеке, анализируются и обобщаются их результаты. Позже этика исследований стала расширятся и включать регламентации в отношении использования животных и биологических материалов, эмбрионов человека, информации о человеке. Однако, стандартизированные регулятивные системы, такие как GCP, GLP, GMP и др. только отчасти можно относить к правилам этической регуляции, поскольку их основная функция – упорядочить системы действий при разработке и испытании, а затем и в производстве лекарственных средств в международном масштабе. Этого требуют и соображения безопасности и производственно-коммерческие цели. Как указывает В.В. Власов «GCP ссылается на ХД, но не на ее требования, а на ее понимание, на то, что «из нее вытекает»^[21]. Ссылка одновременно на GCP и ХД стала почти повсеместной практикой, начиная от учебных текстов и кончая протоколами РКИ и статьями в журналах. Этим создается впечатление, что GCP и ХД предъявляют одинаковые требования к безопасности участников исследований. Между тем, «различия существуют, и их нельзя назвать незначительными. Если ХД – этический кодекс, провозглашающий принципы и критерии, то GCP – сборник существующих процедур. Если ХД формулируется международной организацией с представительным членством на основе открытых дискуссий и голосования, то GCP – продукт договоренности узкого и закрытого круга сторон с ограниченными интересами. <…> В 2008 г. FDA определила, что если проводимые за рубежом КИ предназначены для регистрации продукта в США, то они не обязательно должны соответствовать ХД. Для FDA достаточно соответствия КИ требованиям GCP. Высокопоставленный сотрудник FDA Роберт Темпл (Robert Temple, director of the FDA's Office of Drug Evaluation) заявил: мы еще посмотрим, останется ли ХД этическим стандартом для мира» ^[21]. В России правила GCP стали государственным стандартом при проведении клинических исследований, что привело к сосредоточению этической экспертизы на функционально-процедурном контроле при проведении клинических исследований. Хельсинская декларация имеет свой вес, однако ее не обязующий, а декларирующий характер, также приводит к девальвации собственно этической компоненты, связанной с защитой испытуемых и социально-гуманитарной оценкой научного проекта. Это, например, прослеживается в организации самой системы этической экспертизы в нашей стране, которая имеет, как правило, ведомственную организацию (учреждается либо Минздравом, либо Роспотребнадзором), сосредоточена на выявлении соответствия ГОСТ Надлежащая клиническая практика, что приводит к формализации этической и гуманитарной оценки. Когда моральные регулятивы ослаблены и не только в силу социально-экономических обстоятельств, но и в связи с трансформациями в самом институте коммерциализированной технонауки, заставляющими пересматривать нормы научного этоса, этическое регулирование не получает надлежащего институционального оформления или же оно подменяется правовым регулированием. Что качается правового закрепления этической экспертизы в России, оно сегодня, по сути, сохраняется, только в отношении испытания лекарственных средств, поскольку в действующем законе о здравоохранении никакого упоминания об этической экспертизе нет. В Законе об обращении лекарственных средств, который ориентируется на GCP, речь идет о том, что клинические исследования одобряются этическим комитетом. В 2014 году появляется статья 39.1, которая определяет цель этической экспертизы так: «выдача заключения об этической обоснованности возможности проведения клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения» ^[22].

Есть еще один источник, стимулирующий использование этической экспертизы – политика журналов. Добросовестные исследования касаются не только соблюдения правил честного исследования, итогом которых будут достоверные результаты. Они включают также необходимость иметь заключение этического комитета, если представляемые результаты получены в исследованиях с участием человека или других объектов этического регулирования (эмбрионов, животных и др.). Причем этические комитеты должны быть аккредитованы, т.е. их полномочия удостоверяет авторитетная (в первую очередь для журнала) научная организация. Скорее подобный стимул работает сегодня эффективнее, чем включение этической экспертизы в рутинный порядок «так принято».

Таким образом, этическое регулирование научных исследований оказывается под давлением, возникает соблазн его замещения, имитации, поглощения нормами, которые регламентируют порядок действий, но в них утрачивается оценочная составляющая, направленная на защиту субъектов от дискриминации. В развитии этической регуляции нейроисследований необходимо учитывать тенденции, которые наблюдаются в регулировании клинических исследований.

Регулирование генетического редактирования эмбриона человека

Другой пример противоречивых тенденций в этике исследований можно увидеть в попытках разработать правила регулирования редактирования эмбриона. Первая попытка редактирования эмбриона человека методом CRISPR-Cas 9 с последующим рождением детей была осуществлена в 2018 г. в Китае. С тех пор не утихают дебаты по этому поводу и остро встал вопрос о разработке международных правил, которыми бы руководствовались ученые в отдельных странах. В этом направлении ведется работа в различных международных и национальных организациях, и она показательна для обсуждения вопросов регулирования нейроисследований и нейротехнологий.

По заказу консультативного комитета экспертов ВОЗ по разработке глобальных стандартов по управлению и надзору за редактированием генома человека Департамент глобального здравоохранения и социальной медицины Лондонского королевского колледжа сделал анализ дебатов по этой проблеме ^[23]. Он показал, что основная область противоречий лежит в неадекватности существующих этических норм и механизмов надзора за клиническими исследованиями для регулирования этических и правовых вопросов при использовании CRISPR. И это несмотря на то, что ранее в глобальный проект по расшифровке генома человека была включена работа над этическими вопросами. Поэтому, констатируют эксперты из Лондона, по регулированию применения технологий редактирования эмбриона, открытым остается вопрос о пересмотре сложившихся стандартов клинических испытаний для регулирования генной терапии. Отмечаются противоречия в определении различий между фундаментальными, доклиническими и клиническими исследованиями в целях изменения зародышевых клеток. Оценка последствий для общества связана с тем, что редактирование генома человека создает возможность неконтролируемого импульса и «перехода на новый уровень» в развитии технологий. Выделены три ключевых этических вопроса: во-первых, перевешивают ли преимущества фундаментальных исследований риски слишком быстрого перехода от фундаментальных исследований к клиническим. Во-вторых, желательно ли такое исследование или оно нарушает фундаментальные ценности и интересы. В-третьих, как повлияет возможность проведения фундаментальных исследований с редактированием генома на зародышевых клетках в сегодняшних условиях и при продлении 14-дневного лимита на проведение таких исследований на этические дебаты ^[23]. Нужно пояснить, что на сегодняшний момент в Великобритании, которой последовало большинство стран, действует норма в отношении использования эмбрионов в целях исследования до 14 дней развития. Эта стадия в развитии эмбриона получила специальное наименование: преэмбрион. Технологии редактирования генома существование этой нормы поставили под вопрос. Таким в образом, в регулировании остается все меньше неприкосновенных зон: обсуждается преодоление границы в развитии эмбриональной человеческой жизни, которая некогда была убедительно обоснована самими же учеными, что позволяло использовать эмбрионы в исследованиях, не наделяя их человеческой идентичностью, и освобождая от надлежащей моральной оценки. Это говорит о том, что регулирование не может замыкаться на экспертных конвенциях ученых, и должно строится на трансдисциплинарном обсуждении, где происходит поиск, того, что будет принято, как нормальное и норма получит ценностное обоснование. Поэтому аналитики рекомендовали, чтобы регулирование редактирования генома служило общественным интересам, оно должно базироваться на «широких и инклюзивных социальных дебатах». Идея такого «глобального форума» состоит в том, чтобы помочь определить, как направить науку к ценностям и потребностям общества; включить представителей разных культур, политических пристрастий и этических позиций ^[24]; не уклоняться от сложных вопросов, касающихся «прав человека, достоинства и неприкосновенности человека»; и выйти за рамки оценки рисков и выгод ^[25]. Как мы указывали, процедуры формализованной этической экспертизы строятся на утилитаристском подходе и оценивают благо для испытуемого и общества на основе сопоставления рисков и выгод. В данных рекомендациях предлагается отойти от подобной оценки, в виду того, что отсроченные риски сложно предвидеть и четко обозначить, а выгоды от технологии также могут носить вероятностный характер. Представляется, что данный вывод следует взять на вооружение в нейроэтике.

Регулирование технологий искусственного интеллекта

Еще одной технологией, для которой актуальна задача регулирования является создание и использование искусственного интеллекта (ИИ), и прежде всего, ИИ с обучаемыми нейросетями. Разработки в этой области тесно связаны с нейроисследованиями. Для систем искусственного интеллекта в нейронауках работают над картированием мозга, создают высокопроизводительные технологии для изучения высших функций мозга, таких как принятие решений, внимание.

ЮНЕСКО приступила к двухлетнему процессу разработки первого глобального документа по стандартизации этики искусственного интеллекта в форме Рекомендации ^[25]. Ожидается, что в Рекомендации ЮНЕСКО будут определены общие ценности и принципы, а также обозначены конкретные меры политики в области этики искусственного интеллекта в соответствии с решением Генеральной конференции ЮНЕСКО в ноябре 2019 года. В 2020 году основное внимание будет уделено подготовке проекта текста для Рекомендации при содействии Специальной группы экспертов. Этот этап будет включать в себя инклюзивные и междисциплинарные консультации с широким кругом заинтересованных сторон. К концу 2020 г. и в 2021 г. основное внимание будет уделяться межправительственному процессу и переговорам по проекту текста для подготовки окончательного варианта Рекомендаций для возможного принятия их Генеральной конференцией ЮНЕСКО в конце 2021 г.

Всемирная комиссия ЮНЕСКО по этике научных знаний и технологий (КОМЕСТА) провела предварительное исследование по этике искусственного интеллекта. В этом исследовании подчеркивается, что «в настоящее время ни один глобальный инструмент не охватывает все области, которые направляют разработку и применение ИИ в рамках подхода, ориентированного на человека» ^[26]. Разрабатываемые рекомендации должны содействовать определению целей и задач программ, которыми занимаются ученые, а также определению надлежащего характера используемых методов, которые должны быть гуманными и ответственными с научной, социальной и экологической точек зрения. В проекте также идет речь о том, что ученые должны иметь возможность «свободно и открыто выражать свое мнение по поводу нравственной, гуманистической, научной, социальной или экологической значимости определенных проектов и в случаях, когда научно-техническое достижение отрицательно сказывается на благополучии людей, ущемляет достоинство и права человека или же может иметь «двойное применение», быть в праве отказаться от участия в таких проектах, если совесть подсказывает им поступить подобным образом, и иметь право и обязанность свободно высказывать свое мнение и сообщать о своих опасениях»^[26]. Предусматривается создавать для целей регулирования специальные институции, такие как комитеты этической экспертизы.

Каким будет конечный текст рекомендаций будет ясно ко времени завершения работы над ним. Сегодня можно сказать, что система международного регулирования в области биоэтики со стороны ЮНЕСКО получает все большее распространение. Однако, как и в случае с Нюрнбергским кодексом и Хельсинской декларацией, нужно время и дополнительные мотивы, которые придадут документу авторитет и легитимность в глазах научного сообщества. Будут ли разработаны правила использования ИИ для предупреждения нанесения вреда живому и против дискриминации личности, аналогичные GCP, покажет время. Однако, нужно предвидеть сложности реализации на уровне отдельных стран. Как говорит нам пример с Хельсинской декларацией, если провозглашаемые принципы будут противоречить интересам корпораций, в том числе научным, то правила будут меняться.

Вред и риски в нейроисследованиях

Предметом междисциплинарной исследовательской деятельности, которую подразумевают под нейроисследованиями, является мозг, поведение, сознание, память, что объединяет различные направления в когорту нейро-наук. Особенностью является то, что нейронауки имеют свое продолжение в нейротехнологиях. С помощью них мозг моделируют, улучшают его работу, имитируют его функции, создавая нейросети, реализуют полученные данные в образовательных, маркетинговых, социальных, политических технологиях и т.д. Это создает условия для возникновения специфических рисков. Существует группа рисков, сопряженных с этикой, системой ценностей и образом мышления ^[28]. Эти риски не обязательно влекут прямой вред или ущерб для личности, но имеют далеко идущие последствия в социальной и антропологической сфере. Какой бы характер не имели исследования, проводимые в нейронауках: например, были бы клиническими, терапевтическими или нетерапевтическими, биомедицинскими, поведенческими, социальными, фундаментальными, прикладными, но согласно духу и букве Хельсинской декларации любые исследование с участием человека должны проходить этическую экспертизу. Часто чётко разграничить эти виды исследований, за исключением, пожалуй, лабораторных, где используется не человек, а животные и биологические материалы, невозможно. Например, многие исследования в неврологии, в психофизиологии, в психиатрии используют методы, характерные для биомедицины, одновременно, многие из методов изучения поведения (наблюдение, опросы, анкетирование), также применяются в биомедицинских исследованиях ^[29]. Если учесть, что изучается не просто мозг как биологическая субстанция, а его функции, то, не взирая на провозглашаемые учеными цели, например, даже если прикладных целей среди них не намечается, а преследуется только фундаментальный интерес, такие исследования должны иметь особый статус с точки зрения этической экспертизы.

Как мы показали в регулировании исследований имеет значение специализация, однако на первом плане по своему влиянию на характер исследований оказывается непосредственный переход от производства знаний к созданию технологий, что отражается в понятии «технонаука»^[30]. Например, в рамках проекта BRAIN INITIATIVE ^[31], изучение того, как отдельные клетки мозга и сложные нейронные сети взаимодействуют в процессе формирования и передачи мысли, конечной задачей является получение технологий для точной модуляции активности определенных нейронных сетей; создание устройств для внутриклеточной записи высокой плотности in vivo; технологии для неинвазивного контроля деятельности человеческого мозга; определение связей деятельности мозга с поведением человека; создание инструментов анализа данных, для выявления биологических основ психических процессов ^[3]. Поэтому регулирование в этой области имеет отношение не только к оценке непосредственного вреда и риска для испытуемых, который может быть минимален или отсутствовать совсем, но и взвешивание социальных и антропологических эффектов применения полученных знаний на прикладном уровне. Разделить эти уровни, и соответственно отдельно регулировать получение знаний, в соответствии с подходами в этике исследований, а технологии допускать к использованию, опираясь на критерии технической безопасности – значит упускать из виду самое важно с этической точки зрения – уязвимость человека как обладателя психофизического единства, распорядителя своим внутренним миром, суверена над собственным Эго.

Поэтому другой особенностью нейроисследований, которую нужно учитывать в регулировании, это специфичность предмета исследования, когда уязвимыми становятся как отдельные компоненты психической жизни человека, так и когнитивная деятельность в целом, поведение, память, способность к самоконтролю, психическая преемственность и самоидентичность, т.е. способность ощущать свое Я как целостное и неделимое и т.д. ^[32]. Например, нейровизуализация, дополненная другими информационными и нейротехнологиями открывает доступ к компонентам психической жизни личности, возможность влиять на нее и тем самым создает «беспрецедентные угрозы свободе ума и способности людей свободно управлять своим поведением» ^[10].

Биоэтическая критика медикализации и перехода в медицине от терапии к улучшению должна быть продолжена в нейроэтике ^[33]. История медицины – это одновременно история поиска средств избавления от болезней, а затем избавления от побочных эффектов их воздействия на организм. Поэтому принцип «не навреди» – первый в медицине. В биоэтике усложняются подходы к пониманию форм и видов вреда, от которых должен быть защищен субъект в медицине. Нейроисследования имеют дело с видами вреда, которые довольно сложно не только визуализировать, но и заставить признавать, что в конечном счете воздействие таковым является. Многие исследования в нейро-науках не включают физического воздействия и не сопровождаются физическим риском. В этике исследований известен психологический вред, который связан с используемыми методами, например, когда прибегают к скрытому наблюдению, обману, неполному раскрытию информации внушению чувства вины и т.д. Участие в исследовании может вызвать нежелательные изменения в мышлении и эмоциях (например, приступы депрессии, растерянность или галлюцинации, связанные с приемом лекарств, чувство стресса, вины и изменение самооценки). Также в оценку этической экспертизы включается вред от вторжения в личную жизнь, нарушение конфиденциальности, что несет риск социального ущерба, возможность неправомерного влияния на поведение людей. В этике исследований принято сопоставлять баланс пользы и вреда, взвешивая вред по шкале: от отсутствующего до высокой вероятности вреда с пользой для здоровья испытуемого. Для нейроисследований утилитаристская калькуляция малопродуктивна, поскольку вред в данном случае связан не просто с побочными явлениями лекарственных и функциональных воздействий, а с ущербом для психического здоровья и соблюдения суверенных границ внутреннего мира человека, для сферы его частной жизни, для психологической преемственности, для ментальных установок, базирующихся на убежденности в первичности свободы воли и основанной на этом субъектности индивида. Вред, наносимый ментальной сфере, более вероятно может вести к дискриминации и таким социальным импликациям, которые в значительной мере заставят пересмотреть сложившиеся моральные и социальные порядки. Например, разработка и применение фармакологических и физиотерапевтических средств, улучшающих когнитивные характеристики в профессиональных группах, связанных с повышенными нагрузками (военные, пилоты, авиадиспетчеры, операторы атомных станций и др.) выведет профессиональную конкуренцию в иную плоскость. Последовательное развитие нейрообразования может усилить сегрегацию в обществе на основе когнитивных критериев. Проникновение нейротехнологий в судебно-правовую систему чревато ошибками в определении вины и наказания для преступников. Развитие технологий на основе данных о мозговой деятельности, получаемых в нейроисследованиях, позволяет заглянуть под черепную коробку, контролировать мышление и поведение человека, создавать угрозу личным свободам, начиная со свободы мышления и воли. Пример таких исследований – проекты по созданию цифрового двойника с последующей корректировкой поведения и мнений субъектов в политических целях ^[34].

Заключение

Обсуждая вопросы этического регулирования нейроисследований и применения нейротехнологий, нужно принимать во внимание опыт, накопленный в области этической экспертизы клинический исследований и в новейших направлениях научно-технического развития. Одновременно нужно учитывать как «внутренние» факторы научной специализации, так и «внешние» факторы современного – технонаучного этапа производства и использования знания. Важное значение имеют и тенденции эволюции самих систем регулирования. Обозначенные негативные тенденции, связанные с формализацией и корпоративизацией этической экспертизы, наблюдаются в общем русле стандартизации и рутинизации научной деятельности. Одно из проявлений этих тенденций можно обнаружить в кризисе экспертизы ^[35]. Этическая экспертиза подвергается эрозии при замыкании ее на узко-дисциплинарном уровне, в обстоятельствах утраты связи оценочного процесса с мнением общества, с ценностной составляющей. Оценка нейроисследований особенно подвержена подобной тенденции из-за того, что степень риска для испытуемых оказывается нечувствительным индикатором и не вызывает на стадии проведения исследований особой настороженности, а распространение нейротехнологий переходит границы медицинского применения и оказывается востребованной в разных социальных сферах: в образовании и коммерции, в судопроизводстве и политике, в индивидуальном потреблении. Поэтому этическая экспертиза должна преодолевать тенденцию герметизации в переходе к более широко понимаемой социогуманитарной экспертизе ^[36,37].

В случае укрепления этической экспертизы начинают говорить об угрозах свободе научных исследований. Как известно, понятие свободы переходит от количественных критериев «свободы от» к качественным в понимании «свободы для» параллельно с тем, насколько человек осознает необходимость и трансформирует ее из внешнего состояния во внутренне, т.е. принимает на себя ответственность. Поэтому механизмы этической регуляции должны быть нацелены не столько на процедурную регламентацию шагов и действий ученого, чтобы по соответствию этим правилам контролировать этичность исследования, а на качественный уровень, для которого требуется формирование этической культуры ученого и способности брать на себя моральную ответственность при обращении к исключительно деликатной сфере человеческого бытия. В этой связи этическое регулирование должно включать нейроэтическое образование будущих исследователей ^[38]. Но и оно может стать формальным, поэтому необходимо кроме междисциплинарных институций – этических комитетов, апробированных в биоэтике, обеспечить и верхний уровень этического регулирования – контроль общества через разностороннюю критику и трансдисциплинарную гуманитарную оценку нейро-проектов. Практическим шагом по налаживанию такого регулирования в России может стать обязательная этическая или социогуманитарная экспертиза, проектов, получающих инвестиционную поддержку со стороны государственных фондов. Это индуцировало бы налаживание нейроэтического образования среди ученых и развитие самой нейроэтики в нашей стране. Регулирование нейроисследований должно стать основообразующей частью нейроэтики и будет способствовать выявлению ценностных позиций, создавать на их основе системы принципов и правил, защищающих личность от дискриминации, направляющих развитие знаний и технологий для социального благополучия и прогресса, учитывать благо будущих поколений, а не только индивидуальные и корпоративные интересы – надлежащая защита которых пока остается достигнутым уровнем систем этического регулирования научных исследования на сегодняшний день.