Contextual dependence of the effectiveness of political and legal institutions functioning and the implementation of social transformations

Ravochkin Nikita Nikolaevich Doctor of Philosophy Professor, Department of History, Philosophy and Social Sciences, Kuzbass State Technical University named after T.F. Gorbachev; Associate Professor, Department of Pedagogical Technologies, Kuzbass State Agricultural Academy 650000, Russia, Kemerovo region, Kemerovo, Vesennaya str., 28 nickravochkin@mail.ru Other publications by this author

Bobrikov Valerii Nikolaevich Doctor of Pedagogy Professor, Head of the Faculty of Fundamental Training of Kuzbass State University 650000, Russia, Kemerovskaya oblast', g. Kemerovo, ul. Vesennyaya, 28 ideologie@mail.ru Other publications by this author

Введение. В последние годы мировой социум переживает глубинные трансформации практически всех аспектов жизнедеятельности. Так, под влиянием глобализации и новых технологий, с одной стороны, стираются различия между народами и культурами, с другой – благодаря интеграционным процессам усиливаются процессы трайбализации с характерными для них стремлениями сохранения собственной культурной и национальной самобытности. Одновременное усиление этих двух разнонаправленных тенденций находит свое отражение в резких изменениях общественной жизни и в первую очередь касается институтов того или иного социума, обеспечивающих и регулирующих его жизнедеятельность.

Главным образом неоднозначный характер социальных перемен приводит к противоречиям в политико-правовой сфере, создавая новые практики (порой с выбытием тех институтов, которые могут быть маркированы как «архаичные»). По нашему мнению, особая роль здесь принадлежит влиянию перманентно (из)меняющегося контекста, или, как говорит Н.С. Розов, социосферы ^[13]. Исследованию особенностей функционирования политико-правовых институтов, их целей, функций, задач, соответствию общественным запросам и требованиям посвящены многочисленные труды зарубежных и отечественных ученых. В то же время интересующие нас механизмы воздействия социального контекста на формирование, обновление и последующее функционирование политико-правовых институциональных практик все еще остаются малоизученными в современной науке. Однако именно с учетом мнений различных социальных групп происходит инициирование и последующее воплощение изменений, непосредственно касающихся институтов и практик. Следовательно, постижение того, каким именно образом социосфера оказывает влияние на изменения, происходящие с политико-правовыми институтами, позволит лучше понять перспективы и тенденции развития самого общества и его современных практик, обусловливая актуальность заявленной темы исследования.

В качестве цели исследования определяем изучение особенностей и закономерностей влияния социального контекста (социосферы) на ликвидацию старых и обновление либо появление новых политико-правовых практик. Территориальные рамки настоящего исследования ограничиваем странами Западной Европы и США.

Социосфера как пространство изменений политико-правовых институтов. Прежде всего, логика проведения исследования задает императив выявления сущности социального контекста (социосферы) как пространства, в котором протекает жизнедеятельность общества, формируются мнение и появляются идеи как основы формирования и обновления политико-правовых институтов. В отечественной науке данный термин был популяризирован благодаря трудам Н.С. Розова, который определяет рассматриваемое понятие как «способ бытия социальных форм как главных элементов (единиц анализа)» ^[14], пространство, которое формируется взаимосвязями следующих бытийных форм:

1. Людьми как «биологическими телами», обладающими психикой, которая в свою очередь структурирована различными культурными образцами;

2. Сложившимися в том или ином обществе моделями взаимоотношений и взаимодействий между индивидами (ожидания, поведенческие паттерны, роли, структуры);

3. Элементами биотехносферы (материальные блага, ресурсы), которые воспринимаются и оцениваются людьми в соответствии с имеющимися в конкретном обществе нормами и практиками, формальными и неформальными ^[14].

Говоря иначе, социосфера представляет собой не просто пространство для взаимодействий между индивидами, вступающих во взаимоотношения в связи с многочисленными объектами, но особую форму бытия ввиду уникального соединения различных культурных образцов. Являясь способом бытия, причем как для личности, так и для целого общества, социосфера формируется в результате государственного развития и выступает результатом эволюции национальных государств, а также всего глобального социума.

Принимая во внимание тот факт, что сложившийся на определенном этапе политико-правовой институциональный порядок практически всегда отражает эволюцию того или иного общества, представляется важным обратиться к выявлению закономерностей социального развития. Анализируя фундаментальную работу Н. С. Розова ^[14], становится ясным, что любое общество в процессе своей эволюции проходит ряд стадий:

1. «Первобытные Общества» (малые общины, большие общины, союзы общин с общим языком и нормативным режимом). Главными признаками таких обществ выступает зарождающаяся социальная структура, формирующаяся на основании половозрастных признаков, а также отсутствие устойчивой властной иерархии. К слову, в современном мире подобные общества практически полностью прекратили свое существование ^[14].

2. «Варварские Общества» (простые и сложные вождества) со свойственной им устойчивой властной иерархией, которая в свою очередь находится в синкретическом единстве с отношениями родства ^[14].

3. «Общества Ранней Древности» (ранние деспотии, кочевые империи, полисы), в которых сформирована государственность, предстающая в форме системы формальных должностных позиций, являющихся автономными от отношений родства. В то же время в обществах такого типа отсутствуют устойчивые и надёжные способы распределения благ. Более того, в них отсутствует так называемая «религия-идеология», которая бы обеспечивала поддержку единства членов социума. Сегодня на этой стадии развития находятся многие общества Центральной Африки и Центральной Азии ^[14].

4. «Общества Зрелой Древности и Средневековья» (княжества-королевства, города-государства). Их диагностическими признаками являются наличие способов систематического перераспределения благ на больших территориях, а также поддержание единства религии-идеологии (на основании письменности). В то же время, в таких обществах отсутствуют сквозные системы власти (армия и полиция), финансов, права, массовой коммуникации и образования ^[14].

5. «Нововременные Общества» (абсолютизм, капитализм, классический социализм, фашизм). На данном этапе общества приобретают указанные выше сквозные системы. Помимо этого, в них уже существуют большие производственные организации с глубоким разделением труда. Но в то же время отсутствуют эффективные специализированные системы выявления и ненасильственного урегулирования внутренних социальных противоречий, как и не имеются механизмы выработки комплексных решений, направленных на преодоление внутренних и внешних вызовов и угроз ^[14].

6. «Сензитивные Общества» (развитой капитализм), характеризуемые наличием эффективных специализированных систем выявления внутренних противоречий и их ненасильственного урегулирования. Общества такого типа являются чувствительными по отношению к внутренним и внешним вызовам, а для выработки гибких комплексных стратегий решения проблем они используют научный анализ ^[14].

Из проведенного анализа становится видно, что в зависимости от тех или иных критериев и параметров любое современное общество можно отнести к определенному этапу развития. Однако уязвимость предлагаемой Розовым стадиальной классификации ^[14] заключается в том, что она не учитывает возможности одновременного сочетания различных параметров (к примеру, этапы 4 и 5 и т.д.) в обществах, находящихся на том или ином уровне своего развития. Если мы говорим о развитых странах, то на сегодняшний день видно следующее: национальные общества могут быть охарактеризованы как находящиеся в процессе перехода (от Нововременных к Сензитивным). Эти общества стремятся к адекватной диагностике возникающих либо имеющихся проблем в целях последующей выработки эффективных инструментов, позволяющих (раз)решать такие противоречия.

В качестве примера обращения к научному анализу для исследования проблем приведем внешнюю стратегию США, основанную на «Столкновении цивилизаций» С. Хантингтона. Теория этого интеллектуала позволила выработать комплексные решения актуальных проблем и вызовов. Однако следует сказать, что руководство одним идейным продуктом по принципу «раз и навсегда», да еще и в государственном масштабе, никогда не будет эффективным, поэтому те или иные решения необходимо принимать с учетом корректировки и имплементации каких-либо идей с другими результатами деятельности интеллектуалов. Случаями, отражающими несоответствие продуцируемых идей возникающим проблемам и, как следствие, показывающими раскол(ы) внутри конкретного общества, являются, например, последние президентские выборы в США, BREXIT (по сути, данное событие затронуло не только английское общество, но и целую систему) – и это лишь отдельные примеры недостаточной эффективности, результативности стратегий преодоления внешних и внутренних вызовов. В свою очередь, недостаточная эффективность функционирования системы диагностики существующих противоречий и неадекватность используемых идей по их преодолению не позволяет дать однозначные характеристики контекстам национальных обществ Европы и США.

В условиях перехода к «сензитивному» типу общества практически во всех государствах существенным изменениям подвергаются перечисленные составляющие социосферы ^[14]: и сами индивиды, и элементы биотехносферы, и культурные образцы. Де-факто глобализация и цифровизация изменяют не только культуру, но и другие аспекты жизнедеятельности, что приводит к появлению нового человека, обладающего «цифровой идентичностью», т.е. утрате личностью условно называемых «социальных компетенций», или, говоря проще, навыков взаимодействия с другими людьми ^[24] – и именно поэтому современные индивидуумы все чаще «становятся похожими на машины» ^[16].

По большому счету, влияние тенденций, сопровождающих процессы глобализации и цифровизации, приводит к слому традиционной социальной системы, для которой «характерно было деление на рабочий класс, буржуазию и средние классы», приводящее к появлению «новых форм социального размежевания; фрагментация и размывание средних классов» ^[11]. Общеизвестно, что первоначально «жертвами» глобализации стали работники, занятые в промышленном производстве, а уже сегодня их ряды пополнили представители средних классов, интеллигенции, а также индивидуальные предприниматели – в ряде развитых стран представителям этих слоев попросту не нашлось места в «новой экономике».

В свою очередь, «победителями» стали те индивиды, которым удалось вписаться в глобальный рынок: звёзды шоу-бизнеса, журналисты, спортсмены, телеведущие, производители программного обеспечения – все они практически в одночасье стали богатыми, известными и знаменитыми, превратившись в новых лидеров общественного мнения. Иначе говоря, глобализационные процессы привели к тому, что социальное деление осуществляется теперь не между отдельными стратами, но уже по более сложному принципу, т.е. внутри них самих, реализуясь по линии адаптированности/ недаптированности к глобальным переменам ^[11].

Также следует обратить внимание читателя, что в каждой отдельной стране Западной Европы и США социальный разлом имеет свою собственную, уникальную, конфигурацию. В частности, в современной нам Германии, даже спустя почти 30 лет после падения Берлинской стены «невидимые стены продолжают разделять западных и восточных немцев» ^[11]. Как показывает практика, разрывы отражаются повсюду: и на уровне доходов, и в общественных умонастроениях. Именно в связи с этим восточные немцы довольно-таки часто вынуждены чувствовать себя «второсортными» гражданами в своей же стране.

Тем временем во Франции можно наблюдать, как социальные разломы происходят непосредственно внутри отдельных слоев среднего класса, например, между так называемой «новой буржуазией» и жителями «периферийной Франции» ^[11]. Представители «новой буржуазии» – это французы, как правило, проживающие в крупных городах, которым без проблем удалось войти в новые экономические реалии. Они буквально позиционируют себя как средний класс, активно демонстрируют приверженность демократическим ценностям, вследствие чего они чаще всего голосуют за центристские и левоцентристские партии. Жители «периферийной Франции», оказавшиеся на другом социальном полюсе – это рабочие, ремесленники и служащие, территорию обитания которых, как правило, составляют бывшие индустриальные центры, расположенные в малых и средних городах. Стремительно угасающий производственный потенциал не только приводит к сокращению их занятости, но и к такому корреляту как деградирующая социальная инфраструктура. Однако официальная статистика все еще продолжает относить жителей французских периферийных местностей к среднему классу, но в реальности они уже давно находятся ниже заявленного уровня, поскольку их доходы сократились, значит, произошло ухудшение материальное положения со свойственной ей утратой социальных перспектив ^[11]. Таким образом, теперь «синие воротнички» оказались в ситуации жесточайшей конкуренции за ограниченные ресурсы (прежде всего, это рабочие места и жилье) с большими группами иммигрантов ^[25].

Достаточно удачно характерные черты общепланетарного развития схватываются у А.В. Савка, по мнению которой современное общество «отрицает наличие каких-либо закономерностей, предопределяющих прогрессивность развития, а также возможность каких-либо успешных коллективных усилий, обеспечивающих улучшение судеб человечества» ^[15]. Огромные возможности, предоставленные глобализацией, хоть и «повысили ставки» на социальный успех, но одновременно с этим сопровождаются далеко не меньшими (а часто и большими) рисками и вызовами, трансформировав человека, тем самым изменив поведенческие особенности и культуру взаимоотношений, как следствие, задав новые координаты для современных политико-правовых институтов.

По мнению Н.В. Кешиковой, на текущем этапе сущность эволюции политико-правовых институтов «заключается в выработке международных правил данного порядка и средств защиты человека и гражданина от произвола со стороны государства и должностных лиц в ходе формирования государственных органов» ^[7]. Отныне данные институты начинают восприниматься как феномены, благодаря которым осуществляется «естественноисторическое, закономерное, непрерывно длящееся качественное и количественное изменение, при котором происходит развертывание, изменение всей его системы от низшего к высшему, от простого к сложному, к более передовому и совершенному состоянию, способствующему более эффективному регулированию» ^[9] общественных отношений.

Теперь мы можем смело зафиксировать постепенный переход от формирования политико-правовых институтов, которые реализуют преимущественно «запретительные» функции, к «дозволительным» практикам, фундированных идеалами гуманизма и демократии, имеющих направленность на защиту прав личности и гражданина. Налицо появление новой тенденции – само общество стремится к снижению давления со стороны государства как суперинститута и государственных органов. Современный мир старается преодолеть излишнюю регламентацию своей жизнедеятельности, но при этом он остается в рамках государства. Основу политико-правовых институтов современности, как пишет А.Г. Аннин, составляют «общественные интересы, ради реализации которых создаются независимые от государства общественные организации, не имеющие, как правило, иерархических отношений» ^[1]. Важнейшими политико-правовыми институтами современности, которые являются средством защиты общественных интересов, остаются политические партии, общественные и религиозные организации, а также негосударственные средства массовой информации. Разумеется, что под влиянием изменений самой социосферы со всеми указанными институтами происходят существенные трансформации.

Изменения в функционировании политических партий под влиянием новых общественных запросов. Прежде всего, нам хотелось бы остановиться на изменениях, затронувших политические партий государств Западной Европы и США. Следует дополнить, что, начиная со второй половины прошлого столетия, происходят постепенные метаморфозы, сказавшиеся в первую очередь электорального поведения. Его существенные трансформации вынуждают партии осуществить переход от классического принятия решений к организации новых форм взаимодействия с потенциальными избирателями. Все эти многочисленные трансформационные процессы достигают своей кульминации аккурат к 1989 году, воплотившись в символическом падении Берлинской стены, тем самым ознаменовав начала деидеологизации политики. Властные акторы стали представлять собой качественно другу политическую силу, отныне воспринимаясь не как часть чего-то целого либо единого (идеологии), определенной концепции, но, скорее, в качестве «агентов, максимизирующих голос без каких-либо идеологий» ^[20]. Говоря другими словами, в результате существенных изменений, произошедших с личностями политиков и избирателей, детерминантами которых стали материальная сторона общественной жизни и эволюция политической культуры, отдельные субъекты меняют прежнюю систему взглядов, обращаясь не к идеологемам, но к громким лозунгам и/или популистским заявлениям.

Уточним, что согласно позиции Х. Функе и Л. Ренсманна популизм представляет собой «понятие, свидетельствующее как об изменениях, местами даже лавинообразных, в устоявшихся партийных ландшафтах европейских демократий, так и о необходимости новых измерений политико-идеологического пространства» ^[18]. В свою очередь, Т.Г. Пархалина и другие считают, что рассматриваемый феномен может быть охарактеризован как «восстание против элит, масштабный протест против складывающегося миропорядка той части общества, которая чувствует себя обделенной или испытывает чувство неуверенности перед будущим» ^[11]. Идеологически популизм занимает промежуточную позицию между экстремизмом и национальным консерватизмом, выступая в таком ракурсе как «способ реализации политического содержания, выступает как стратегия политической дискуссии»^[19].

Как правило, обратившиеся к популизму партии и акторы используют скрытое или явное недовольство населения по вполне конкретным вопросам. Это неудивительно, ведь им необходимо выиграть политический капитал. На деле популистские стратегии получили широкое распространение в современной Европе. Для лучшего понимания роста популярности популистских сил целесообразно обратиться к их сущностной характеристике ^[18]:

1. Частое использование идеологических и этноцентристких элементов в контексте других тем. Например, это могут быть темы внутренней безопасности, преступности и даже национальной идентичности. Так, в Германии идеология AfD строится на объединении антииммигрантской (чаще всего – антимусульманской) политики и консервативного мышления ^[23]. AfD вообще позиционирует себя как единственную реальную силу, которая способна противостоять коррумпированным политическим элитам, потерявшим связь с простыми немцами ^[22].

2. Антиэлитарная стилизация против «господствующего политического класса», «аффективность против системы и истеблишмента» ^[18]. В продолжение рассмотрения идеологии AfD, следует сказать, что в целом она строится на противопоставлении политике, проводимой А. Меркель, поэтому она зачастую оценивается как «некомпетентная» либо «провальная», так как, по мнению приверженцев данной идеологии, именно она привела страну к миграционному кризису, трагедиям, терактам и расколу немецкого общества ^[22]. В Америке на весь мир транслировалось обещание Трампа «осушить Вашингтонское болото», отражающее критическое восприятие американцами своих политических элит. В той или иной форме к критике власти обращаются практически все акторы, вставшие на путь популизма.

3. Жесткий отказ от либерально-демократических форм общения с последующей отсылкой к сильной харизматической личности, так называемый «вождизм» как «фиксация на личности предводителя» ^[18].

В принципе, рост поддержки популистов обусловлен глобальными изменениями и уже рассмотренным усилением разлома внутри самих социальных групп и слоев. Новые культурные процессы также усиливают размытости главным образом внутри среднего класса, который традиционно являлся основой в государствах, относящихся к мировому «ядру». Следовательно, успех AfD является вовсе не случайным, а напрямую связан с их позиционированием в качестве партии, отражающей интересы простых людей, что и привлекает значительную часть немецкого населения, принадлежащего сегодня к среднему классу страны ^[22].

Далее следует рассмотреть электорат популистов, который, по мнению группы исследователей, может быть структурирован следующим образом ^[11]:

1. Практически весь бывший электорат левых партий (фермеры, промышленные и сельскохозяйственные рабочие, безработные, утрачивающие свой прежний социальный статус под влиянием процессов глобализации);

2. Некоторая часть среднего класса (люди, опасающиеся за своё будущее и отчетливо осознающие ухудшение собственного положения вследствие не-стабильности и рисковости как ведущих маркеров развития общепланетарного социума);

3. Представители истеблишмента;

4. Ультраправые и неонацисты ^[11].

Логично, что усиление позиций популистов во многом обусловлено фактами неудачной адаптации различных индивидов под актуальные реалии и соответствующие вызовы, порожденные глобализацией экономики. Во многом, утрата, хотя точнее было бы сказать, смена социального статуса бывших сторонников левых и левоцентристских партий приводит к соответствующей смене электоральных предпочтений ввиду адекватности аксиологичеких оснований постулируемых популистами лозунгов. Напомним, что Д. Трамп выиграл выборы под лозунгом «Сделаем Америку снова великой», Э. Макрон – под лозунгом «Вперёд, Республика!». В Италии правит основанная С. Берлускони партия «Вперёд, Италия». Де-факто подобные лозунги, призывы во многом основываются на страхе европейцев перед мигрантами, перед «чужими».

По мнению авторов, возрастание поддержки популистов отражает одно из главных изменений электорального поведения – это нацеленность общества на быстрое (раз)решение тех или иных проблем, будь то социальные, культурные, политические. Здесь можно уловить всю прагматику глобализации – сиюминутность, а также традиционную нацеленность на практические результаты. Несоответствие намерений и действий властных акторов последнему пункту будет лишний раз подтверждать политический миф «О не-деянии чиновников» либо отражать содержание сатирических зарисовок «О долгих думах государства о своем народе».

Более того, тот факт, что популисты обращаются к националистическим элементам, наглядно показывает усиление стремлений различных обществ сохранить свою самобытность и культуру несмотря на ярко проступающие контуры процессов унификации. Здесь мы можем увидеть противопоставление государств созданию единой культуры, которая бы превратила мир в «гомогенное единое» (Ф. Фукуяма). В целом, эти тенденции также способны отразить стратегии противодействия национальных обществ интеграционным процессам. Примечательно следующее: если изначально глобализация встречала сопротивление в странах периферии и полупериферии, то уже сегодня глобализационные процессы негативно воспринимаются и в странах ядра. Опросы общественного мнения свидетельствуют, что буквальное восприятие глобализации в качестве опасности разделяются значительной частью европейцев (70% – греки, 63% – французы и бельгийцы; 62% – итальянцев; 47% – немцев; 46% – англичане) ^[11]. По мнению исследователей, миграционный кризис обнажил «расистское и ксенофобское днище Европы», тот факт, что «расистские, ксенофобские и антииммигрантские дискурсы, выражаемые их политиками, некогда считавшиеся неприемлемыми и низводившими эти партии на уровень маргиналов политического спектра в их странах, находят отклик у растущего числа людей по всей Европе» ^[21].

Появление новых политических партий также отражает и те факты, что в национальных обществах Западной Европы и США растёт негативизм восприятия традиционных политиков и их действий. Согласимся, что разрыв между обществом и политическим истеблишментом только возрастает: «Традиционные партии утрачивают влияние, их место в политическом пространстве занимают несистемные партии и движения; растет отторжение гражданами старой гвардии политиков, остро ощущается потребность в смене правящих элит» ^[11], в результате чего в ряде государств к власти приходят популисты. Именно в этом направлении изменяется сложившаяся (во многом ставшая традиционной) политическая культура многих обществ, как, впрочем, и характер взаимодействий между акторами и политико-правовые институциональные практики. Однако парадокс политики XX-XXI столетий в том, что сегодня становятся востребованными харизматичные лидеры, которые ограничиваются яркими и запоминающимися лозунгами / слоганами, не предлагающие системного решения проблем. В целом, рассмотренные изменения привели к отсутствию программных, масштабных структурных экономических и производственных реформ, «в которых ведущие западные державы давно нуждались» ^[6], что, в конечном итоге, и привело к усугублению социаьных проблем, которые стали, по сути, отложенными последствиями отказа от необходимых преобразований.

Изменения СМИ сегодня. Цифровизация, как и глобализация, приводит к трансформациям и в области СМИ, которые сегодня условно могут быть отнесены к политико-правовым институтам по причине расширения их влияния. Современные СМИ являются не простым способом информирования о тех или иных событиях и/или процессах, но уже «стали тем тотемом, к которому современный человек испытывает почти религиозное чувство, заставляющее его с особой сосредоточенностью и настойчивостью отслеживать в окружающей его действительности объекты, которые обладают пригодным к использованию медийным потенциалом, с особым вниманием и эмоциональностью “вслушиваться” и “всматриваться” в медийную “бездну”, улавливая ее информационные импульсы» ^[12]. Таким образом, СМИ превратились в инструмент моделирования реальности, формирования фреймов и интерпретационных схем, при помощи которых индивиды воспринимают и оценивают происходящие события.

Однако сегодня властные акторы научились заигрывать (и достаточно часто заигрывают) со СМИ, манипулируя ими, а через них – и населением. По словам исследователей Х. Функе и Л. Ренсманна, «умело инсценированные провокации, призывы “разбивать табу”, изображение себя в виде преследуемой СМИ жертвы - все это используется в предвыборной агитации, обеспечивает возможность переходить от одной стратегии к другой и сочетать их: политическое приспособление, роль “народного” рупора, извинения, оппозиционные жесты и изъявления готовности к политическому сотрудничеству» ^[18]. Медиальная инсценировка, игра с аудиторией, демократией – все это характеризует как современные политические силы, так и СМИ.

Кроме этого, результаты BREXIT`a и президентские выборы в США отражают возрастание недоверия населения к СМИ, поэтому они марируют их как «Fake News», в результате чего роль и значение медиа на общество не снижается, но приобретает обратную направленность: при одновременном росте популярности тематических блогов, сайтов, социальных сетей и сообществ снижается доверие населения к традиционным источникам информирования. Говоря в целом, изменения современных СМИ происходят под влиянием формирования общественного запроса на самоорганизацию, предполагающую активное участие граждан в политике, в выработке решений, стратегий преодоления внешних и внутренних вызовов. Граждане национальных сообществ уже не ограничиваются только лишь участием в выборах, но стремятся оказывать активное воздействие на принятие государственных решений посредством создания сетевых сообществ и новых форм распространения информации (например, благодаря развернутым и аргументированным комментариям, оставленных к новостям и публикациям, размещенных на официальных сайтах ведущих изданий).

Современные общественные организации. В последние десятилетия набирает значимость и такой политико-правовой институт, складывающийся сугубо контекстуально, как общественные организации, которые, по словам А.А. Вершинина, начиная с 80-х годов прошлого столетия, стали возникать «как грибы после дождя». Более того, уже к концу 90-х годов в европейских странах и США сформировалось «глобальное поле для деятельности многочисленных некоммерческих организаций, от ассоциаций по защите прав женщин до Красного креста в глобальном масштабе»^[3].

Появление новых общественных организаций практически всегда оценивается в позитивном ключе, поскольку оно неразрывно от процессов становления гражданского общества. Сегодня в национальных обществах представлены многочисленные общественные организации и движения, что делает практически невозможным их детальное изучение и категоризацию. Однако в наиболее общем виде все общественные организации могут быть представлены следующими объединениями ^[17]:

1. Организации, фокусной группой которой являются члены различных объединений (организации взаимопомощи);

2. Организации социальной направленности, деятельность которых направлена на решение широкого круга острых социальных проблем (в частности, экологические движения);

3. Правозащитные организации ^[17].

Принимая во внимание указанную классификацию общественных организаций, можно сделать промежуточный вывод, что сегодня национальные общества развитых государств испытывают потребности в адресной помощи и правовой защите, основные положения которых были бы максимально детализированы. Здесь крайне важно добавить, что проведение четких границ между общественными организациями, общественными движениями и политическими силами выглядит весьма затруднительным. К примеру, многочисленные движения «зеленых», изначально возникшие как общественные инициативы, на сегодняшний день стали представляют собой влиятельные политические силы, оказывающей значительное влияние на принятие политических решений в ряде государств (Германия, Нидерланды, Швеция). В самом деле, в мировых парламентах имеются представители тех или иных партий «зеленых», которые предлагают собственные программы по ротации постов во всех ветвях власти и призывают к отказу от «насилия природы», куда можно отнести чрезмерное потребление различных ресурсов, использование ядерного оружия и т.д. Фактически данные движения, несмотря на их многообразие, преследуют единственную цель – проведение экологической реформы, реализация которой изменила бы современную нам реальность.

Рассмотрим совокупность факторов, которой был обусловлен генезис движения «зеленых»: (1) идеологических – постепенное уменьшение влияния движения «хиппи» при продолжающемся непринятии молодёжью общегосударственной политики, влияния идей пацифизма, ненасильственного бунтарства; (2) экологических – интенсификация загрязнения окружающей среды; (3) политических – потенциальная исполнимость обещаний «зелёных» ^[8]. Первоначально экологические движения и целый идеологический проект экологизма были связаны с идеями Римского клуба и выступали ответом на запросы общества по проблемам и сохранению мира для будущих поколений. Однако сегодня идеологические факторы, которые обусловили формирование гражданской инициативы, практического влияния не имеют, на первый план вышли именно те, что дают многочисленным направлениям этого движения власть. Трансформировавшись в реальную политическую силу, «зеленые» взялись за решение вопросов по поводу присвоения, потребления и перераспределения экологических благ и даже по соблюдению прав человека ^[4;10].

К этой же группе общественных организаций следует отнести и движения, появление которых определилось миграционным кризисом в Европе. По своей сути, интеллектуальное ядро указанных течений сближается с идеями правых популистов. Подобные общественные движения имеют институциональный базис в виде партий крайнего правого толка: в Венгрии к таким течениям может быть отнесена «Армия бетяров»; в Швеции и Финляндии – это «Северное движение сопротивления», «Солдаты Одина»; в Австрии – «Движение идентичности Австрии», в Германии – «ПЕГИДА» ^[5].

Все подобные движения выражают реакцию обществ на комплекс происходящих изменений последних лет. Так, «ПЕГИДА» была образована в 2014 году, когда в Дрездене и других немецких городах прошли массовые демонстрации с целью привлечения внимания к обстановке в курдском городе Кобане, а также протесты против прямого и непрямого участия Германии в войнах в Ираке и Сирии ^[2]. Важно добавить, что свою историю движение начинает с момента создания группы в Facebook, что также наглядно отображает роль современных СМИ при оформлении политической реальности. Несмотря на то, что большинство указанных общественных движений, гражданских инициатив возникло лишь в последние годы и под влиянием миграционного кризиса, на сегодняшний день они превратились в достаточно влиятельные политико-правовые институты, но, срастаясь с партиями, они тем самым оказывают существенное влияние на принятие решений и «классический» облик властных субъектов.

Выводы. На основании проведённого анализа можно сделать вывод, что на современном этапе своего исторического развития национальные общества западных стран находятся на этапе перехода от нововременных обществ к сензитивным. Как показывает практика, указанный переход сопровождается многочисленными кризисными явлениями, обусловленными изменениями всех компонентов социосферы: самого человека, уровня материального развития, ресурсной базы и культуры взаимодействия. Под влиянием многочисленных кризисных явлений современные общества оказываются расколотыми, причём разлом проходит не только между социальными классами, но и внутри них, в результате чего значительная часть населения и целые социальные группы оказываются вытесненными «на периферию» общественной жизни. Изменения, происходящие внутри государств, приводят к трансформациям политико-правовых институтов, адекватное понимание текущего состояния которых возможно только при погружении в соответствующий контекст.

Интересно, что наиболее значительные трансформации происходят в многочисленных системах стран Западной Европы и США, где все чаще большая роль отводится играть популисты. Подобные силы, поняв векторы трансформации современных политико-правовых практик, апеллируют к иррациональному страху европейцев перед «чужими», которыми являются многочисленные мигранты, приехавшие в ЕС в последние годы. В своей риторике популистам удалось связать рост безработицы со снижением материального благополучия европейцев именно из-за наплыва мигрантов. В самом деле, сегодня правые популистские партии довольно-таки часто забирают голоса жителей европейских стран, которые ранее были основным электоратом левых и левоцентристских партий. В данном аспекте из-за усиления критического восприятия глобализационных интеграционных процессов в национальных европейских обществах осуществляется формирование не просто новых политических партий и изменяется повестка дня, но в целом трансформируется вся политика, изменяющая функционирование существующих политико-правовых институтов.

Аналогично этому отмечаем критичность в восприятии традиционных СМИ, принимающих активное участие в моделировании социальной реальности. Цифровизация дала миру широкий спектр новых технологий, внедряя которые, СМИ становятся более интерактивными, поэтому теперь граждане не только воспринимают информацию, представленную традиционными медиа, но и активно обсуждают и распространяют её, тем самым осуществляя прямое взаимодействие между продуцентом информационного сообщения и его реципиентом. Сделаем акцент на перспективности социальных сетей, благодаря которым происходит самоорганизация граждан в различные общественные движения, порой становящиеся настоящими политическими силами. Возникнув как гражданские инициативы, общественные движения всё чаще «срастаются» с партиями, активно используют СМИ в процессе продвижения своих взглядов и идей.

В целом, можно сделать вывод, что обновление либо возникновение основных политико-правовых институтов современности неразрывно связано с тенденциями глобализациями и ее кризисных (про)явлений в национальных обществах. Как мы увидели, социальные расколы присутствуют не только в государствах полупериферии и периферии, но диагностированы в странах Западной Европы и США, отражая поиски стратегий выхода из контекстуально оформившихся ситуаций. Таким образом, необходимость детального рассмотрения множества параметров де-факто не оставляет шансов для разработок каких-либо универсальных моделей по осуществлению необходимых социальных преобразований.