Olympic endurance running and the spirit of athleticism

Для второй половины XIX – начала ХХ века характерен ярко выраженный интерес к процессу, который сегодня именуется постгуманизмом ^{[21, 30]}. Кризис традиционного общества требовал обновления всех сфер жизни: экономики, политики, искусства, философии, науки, а главное – преобразования человека как основы перехода социума в новое качество. Грядущий постчеловек получил множество названий – в первую очередь это сверхчеловек Ф. Ницше ^[20], затем богочеловек В.С. Соловьева ^[25], еще вспоминается «футурист Мафарка» Ф.Т. Маринетти ^[16]. Чертами сверхчеловека обладают и такие социальные конструкты, как «уберменш» расовых теорий нацизма или «новый человек» СССР ^[24]. В этом же ряду находится и концепция атлета П. де Кубертена (1863-1937) – основателя современного олимпийского движения ^[13]. «Атлет» – это не синоним слова «спортсмен», это представитель элиты человечества, сформированный гуманистическим (т.е. воспитывающим, очищенным от скверны человеческой низости) спортом и стремящийся к гармоничному развитию тела и духа, что обозначается древним греческим словом «калокагатия». Отсюда и стремление Кубертена возродить Олимпийские игры как агон, формирующий калиберных (а может быть, и эталонных) людей. Высшая ценность для атлета – это честная спортивная победа, связанная как с проявлением выдающихся физических кондиций, так и высочайшего благородства, утверждение посредством олимпийских соревнований идеалов гуманизма ^[34]. Атлет – это патриот, но не шовинист, это поклонник «Religio Athletae» ^[14], но не фанатик, это рыцарь, но при этом – миротворец, аристократ духа – и демократ, стремящийся к популяризации своей идеологии в самых широких социальных кругах. И именно в свете олимпийского огня становится очевидной главная проблема современного спорта, который «…обычно не воспринимается нами адекватно как феномен, обладающий значительным метафизическим потенциалом, <…> и по этой причине спорт в настоящее время не проявляет себя в социальном и культурном отношении в достаточной степени полномасштабно. У спортсмена чаще всего отсутствует устойчивый интерес к мировоззренческим (метафизическим) основам как человеческого существования в целом, так и деятельности, в которой он реализует себя профессионально, а общий уровень гуманитарной подготовленности как таковой – важнейшая предпосылка мировоззренческой компетентности как таковой – по целому ряду причин также невысок, между тем как спортсмену (а, вообще говоря, любому человеку в условиях современной культуры) более всего необходимо как раз и то и другое. Спортсмену нужна качественная мировоззренческая подготовка (наряду с физической, тактико-технической, психологической и т.д.). Нужна она, конечно, и тренеру и в сегодняшних обстоятельствах – даже прежде всего» ^{[5, с. 66]}.

Понимая спорт как вид деятельности (соревновательная игровая деятельность по заранее определенным правилам), мы можем выделить три его диалектически взаимосвязанных компонента: биологический, духовный и социокультурный. В частности, в беговых практиках как базовых для спорта биологический компонент проявляется в особенностях локомоции, присущих как людям, так и животным, а именно в отсутствии фазы двойной опоры, которая заменяется так называемой фазой полета, достигаемой сложной координацией деятельности конечностей и мышц скелета. Духовный компонент связан с понятием «субъективная реальность», это своеобразие сознания человека, сфера его ценностно-смыслового самоопределения. Здесь можно различать «внешнюю» составляющую – назовем ее условно психологической (например, беговые способности) и «внутреннюю» – философскую (олимпийский бег как способ достижения калокагатии). Под социокультурным компонентом будем понимать формы общественной жизни, обусловленные человеческой социальностью и регулируемые механизмами культуры (нормы, обычаи, традиции и пр.). Отнесем сюда, к примеру, марафон на Олимпийских играх или забеги на народных праздниках в средневековой Европе.

Рассматривая в рамках социально-гуманитарного познания спорт в целом или отдельные его виды, важно учитывать все три указанных деятельностных компонента в их взаимном влиянии. Бег как способ передвижения вызван биологической потребностью добывания пищи или спасения ^[15]; он может доставлять радость («беговая эйфория» ^[33]) и рассматриваться личностью как способ самосовершенствования, самопознания ^{[22, 31]}, расширения границ человеческих возможностей ^{[12, 23, 26]}; регулярные марафоны преображают города, а клубы любителей бега становятся центрами оздоровления и досуга единомышленников. При этом «двигательное действие производит своего субъекта, генерирует сознание, а не просто управляется готовым сознанием, существующим до процесса осуществления самого действия. <…> это действие имеет не только моторную, но и смысловую структуру, именно которой, прежде всего, соответствуют афферентные и эфферентные координации и синтезы, составляющие функциональную основу совершаемого движения. Существенно также, что спорт по своему социально-культурному содержанию – это самодостаточная соревновательная деятельность. Здесь сама по себе победа – высшая ценность. Это предопределяет характер реализующегося в двигательном действии волевого усилия, которое предполагает получение и удержание в фокусе внимания интегральных, медитационных по своему характеру переживаний, где «чувство среды» и «чувство тела» образуют психосоматическое единство…» ^{[8, с. 10]}.

Если проанализировать тематический репертуар наиболее известных русскоязычных научных спортивных журналов, то там обнаружатся четыре основные рубрики: биологические аспекты спорта, психология спорта, спортивная педагогика и история спорта. Как видно, выпадает философская составляющая спортивной деятельности. В этой связи недостаточная проработанность мировоззренческой проблематики спорта (и уж тем более – бега) обуславливает актуальность данного исследования, а попытка прояснения метафизических («внутренних») оснований соревновательного олимпийского бега составляет его предмет.

Теоретическими основаниями исследования являются следующие положения:

1. Бег понимается как наиболее универсальная форма двигательного действия спортсмена. Если он не используется в соревновательной деятельности, то практически всегда находит применение в тренировочном процессе.

2. Как целенаправленное движение, осуществляемое в пространстве культуры, бег бытийствует как социальное явление.

3. Всякое социальное явление имеет трансцендентальное измерение, так как оно производно от установок сознания реализующего его субъекта и, в свою очередь, оказывает влияние как на своего агента, так и на социальную группу, в которую входит данный субъект, а через нее – и на человечество в целом.

4. В современной культуре высшей формой (по идейному содержанию) беговых состязаний являются олимпийские агоны.

5. Именно бег на выносливость, как предполагающий довольно значительную распространенность и процессуальную длительность, позволяет определить некоторые ментально-волевые установки атлетической (т.е. гуманистически нагруженной, олимпийской) спортивной деятельности, причем как самому спортсмену, так и всем причастным к его деятельности.

Для того чтобы выявить эти установки, определим, опираясь на историю первых олимпийских забегов на выносливость (прежде всего марафона), факторы, обеспечивавшие предельную сложность этого вида состязаний:

– значительная протяженность дистанции (от 40 200 м на первой возрожденной Олимпиаде до 42 750 м на Олимпиаде 1920 г., затем с 1924 г. – 42 195 м), при этом Кубертен лично настоял на проведении в рамках Олимпиады 1896 г. марафонского забега, который символически связывал возрожденные Игры с историей Древней Греции, несмотря на многочисленные уверения, в том числе тренеров, в большой опасности для здоровья этого вида состязаний;

– в начальный период развития олимпийского бега отсутствовали научно обоснованные методики подготовки атлетов. Победитель первого олимпийского марафона грек Спирос (Спиридон) Луис занимался доставкой воды из предместья в Афины, пробегая ежедневно за лошадиной повозкой по 14 км, и, как писал Кубертен, был «далек от научных тренировок. Он готовился с помощью поста и молитвы, и, говорят, провел последнюю ночь перед иконами среди света свечей» [Цит. по: 29, с. 85]; Пааво Нурми – девятикратный олимпийский чемпион в беге на средние и длинные дистанции – часто бегал около двух километров позади поезда, небыстро двигавшегося на подъеме, держась рукой за задний вагон;

– жара и пыль на беговом маршруте, по которому, помимо марафонцев, двигались пешеходы, автомобили, всадники, перегонялись стада и т.п.; в 1912 году на Олимпиаде в Стокгольме португалец Франсишку Лазару, пробежав около 30 км, потерял сознание от электролитического дисбаланса (он натер тело воском, чтобы избежать в очень жаркий день солнечных ожогов) и умер спустя четырнадцать часов; из-за теплового удара, не добежав всего лишь два-три метра до финиша, не смог самостоятельно закончить дистанцию и стать олимпийским чемпионом в марафоне итальянец Доран до Пьетри на Играх 1908 года;

– часто не было указателей направления движения бегунов (не говоря уже про волонтеров, указывающих дорогу), поэтому многие участники соревнований отклонялись от маршрута, теряя затем время и силы на возвращение;

- отсутствие команды поддержки у многих атлетов, из-за чего им приходилось брать напитки, еду и получать информацию о ходе соревнований у посторонних лиц;

– у атлетов не было знаний о способах поддержки организма во время забега. Так, победитель в марафонском беге на Олимпиаде 1904 г. Томас Хикс восстанавливал силы на трассе стрихнином, спиртом и яичным белком, едва оставшись живым после своей победы;

– эксперименты над марафонцами: участники Олимпийского марафона 1904 г. имели только одну точку на трассе, где могли утолить жажду (температура во время забега поднималась до 34 градусов по Цельсию), поскольку глава оргкомитета Игр Джеймс Салливан таким образом собирал данные о реакции организма атлетов на долгое обезвоживание;

– не было специализированной экипировки: «…выделялся кубинский почтальон Феликс Карвахаль, добиравшийся до Сент-Луиса автостопом и пешком из Нью-Орлеана, куда он прибыл изначально и где то ли проиграл все деньги в кости, то ли был обворован. Он вышел на старт в рубашке с длинными рукавами, тяжёлых башмаках и в длинных брюках. Организаторы прямо перед стартом обрезали ножницами штанины, чтобы брюки превратились в элегантные шорты. Карвахаль двое суток ничего не ел, и когда представилась возможность, перехватил фруктов в близлежащих от трассы садах» ^[32];

– опасность представляли стаи бродячих собак, а также излишне экзальтированные зрители, находящиеся вдоль трассы.

Что же двигало атлетами первых Игр современности, заставляя преодолевать с риском для жизни как неимоверную усталость, так и многочисленные факторы, отягчающие забег? Что движет бегунами-олимпийцами сейчас, кроме материального интереса? Конечно, для каждого бегуна набор и сила проявления мотивов участия в соревнованиях будут различаться, поэтому мы сконструируем идеальный тип олимпийского атлета-стайера и будем рассуждать о детерминации его деятельности инвариантно, имея в виду не только марафонцев. При этом важно отметить, что когда речь идет об участниках первых Олимпиад, то их установки сознания не формировались под влиянием олимпийской идеологии, т.к. они участвовали в Играх уже взрослыми, состоявшимися людьми. Но примерами своей деятельности в рамках олимпийских агонов первые бегуны-атлеты во многом сформировали образцы поведения, ставшие позже основой олимпийского воспитания.

Прежде всего укажем на патриотизм. Олимпийские агоны античности предполагали выбор не просто самого быстрого, координированного или выносливого – они предполагали выбор «лучшего грека», который, став избранником богов, принесет своему полису славу и благодать, ниспосланную Зевсом или Аполлоном. Перед олимпиониками иногда разбирали городскую стену, показывая тем самым, что город теперь будет находиться не под защитой каменных укреплений, а под божественным покровительством, дарованным победителю Игр. Патриотическая мотивация явно прослеживается в намерениях Спиридона Луиса доказать всему миру силу духа независимой Греции, сумевшей освободиться от владычества Османской империи и возрождающей Олимпиады как одно из величайших созданий эллинской культуры, получающее мировое значение. Благодаря победам олимпийских чемпионов-стайеров П. Нурми, Х. Колехмайнена, В. Ритолы, Л. Вирена «Финляндия стала первой страной, сделавшей бег символом своего национального самосознания, бег помог ей ощутить себя самостоятельным народом в эпоху спортивного соперничества различных наций, начавшуюся с возрождением Олимпийских игр. Позднее ее примеру последовали другие страны ^{[10, с. 250]}». Абебе Бикила – победитель марафона в олимпийском Риме 1960 г., а затем и в Токио 1964 г., первый чернокожий олимпийский чемпион из африканской страны, к тому же выигравший римский забег босиком, по его завершении сказал: «Я хотел, чтобы во всём мире узнали, что моя страна, Эфиопия, всегда побеждала благодаря решительности и героизму» ^{[9, с. 308]}. Слава Бикилы воодушевила не только Эфиопию, но и всю Африку, бегуны из которой сегодня составляют большую часть стайерской элиты. Кениец Кипчоге Кейно, двукратный олимпийский чемпион 1968 и 1972 г., обеспечил интерес мирового сообщества к Кении, атлетов из этой страны стали приглашать в американские и европейские университеты, они способствовали укреплению имиджа своей страны как родины лучших бегунов мира. «Спорт — в случае с Кенией это бег — выступал в роли цемента, связующего народ воедино. Один из кенийских министров встречал группу спортсменов, возвращавшихся после успешных Олимпийских игр 1964 года со словами: «Вы показали миру, что существует страна, имя которой Кения, и живут там люди талантливые и энергичные, и с их потенциалом нельзя не считаться...» ^{[10, с. 197]}.

Как полагал Кубертен, подчеркивая значимость патриотического настроя атлетов, высшей почестью для победителя Олимпийских игр будет подъем флага его страны на олимпийском флагштоке. При этом важно отметить, что идеология олимпийского патриотизма, предполагавшего уважение к другим нациям и равенство атлетов вне зависимости от их гражданства, в начале ХХ века резко контрастировала с активно насаждаемым в преддверии нового передела мира ура-патриотизмом, круто замешанном на шовинизме и нацизме. Олимпийский патриотизм, безусловно, носил гуманистический и пацифистский характер, предполагая честное и благородное состязание наций исключительно в мирной форме.

Жертвенность. По известной легенде, первый марафонец Фидиппид, закончив бег и сообщив о победе греков над персами, сразу умер от изнеможения. И сегодня массовые марафонские забеги, несмотря на обязательность предварительного медицинского осмотра участников, не обходятся без трагедий, касается это и олимпийского марафона (случай Франсишку Лазару). В ситуации агона олимпийская победа становится высшей ценностью. В «Злой мудрости» Ницше писал о том, что «В пылу борьбы можно пожертвовать жизнью: но побеждающий снедаем искусом отшвырнуть от себя свою жизнь. Каждой победе присуще презрение к жизни» ^{[19, с. 726]}. Олимпийский чемпион 1960 года в беге на 1500 метров австралиец Херберт Джеймс Эллиот долгое время находился под впечатлением от слов своего тренера Перси Черутти, система подготовки которого называлась «стотан» (от слов «стоик» и «спартанец»), о «сознании Иисуса» – «представлении о боли на тренировках и соревнованиях как очистительном средстве: так можно было лучше понять страдания Иисуса на кресте. Если человек выносит боль, на спортивных дорожках происходят чудеса, и спорт через самопожертвование отдельных людей вознесет все человечество. Тот, кто хочет стать лучшим и получить некоторое откровение, должен искать боли, радоваться ей, он должен любить ее, ведь она столько давала взамен» ^{[10, с. 207-208]}. Способность к жертвенности и аскетизму, не предполагающая поиска материальной компенсации, поскольку мы ведем речь о ранних Олимпиадах, где участвовали только спортсмены-любители, сближает атлетов со святыми. Кому же олимпийцы приносят себя в жертву? Как уже указывалась – прежде всего своему Отечеству, но и человечеству в целом, т.к. жертвуя телесным комфортом и благополучием, преодолевая усталость и боль, в рамках тренировочного и соревновательного процесса бегуны определяют и расширяют пределы человеческого существования.

Самопознание. Методом самопознания в беге на выносливость выступает предельное, зачастую на грани жизни и смерти, и при этом длительное напряжение, обусловленное стремлением увидеть себя настоящего с позиции края жизни. Временная длительность и пространственная экстремальность (речь идет о «внутреннем», экзистенциальном пространстве), сопровождаемые беговым действием, предполагающим многократное переключение сознания с внешнего на внутреннее, а также медитативное удержание обоих этих планов одновременно за счет органичного, максимально приближенного к оптимальному автоматизма движений, позволяют испытать истину (кто ты есть) и испытать себя в ситуации истины. Здесь истина порождается спортивным движением атлета, он является ее соучастником. При этом познающий субъект выступает как бы в двух планах: с одной стороны, он постигает свои личные пределы, а с другой стороны, являясь представителем человечества и, к примеру, имея статус лучшего марафонца мира на данный момент, атлет фиксирует исторически определенные границы человеческого вообще. Длительность пребывания в пограничном состоянии в ситуации бега на выносливость позволяет как продумать, так и прочувствовать весь арсенал экзистенциальных опор, на которые можно рассчитывать для максимального продления своего существования в ситуации жизненного края. Их набор субъективно обусловлен и может варьироваться в самых широких пределах. При этом олимпийская доктрина ставит перед собой прежде всего воспитательную цель, заключающуюся в том, чтобы даже в ситуации крайнего напряжения приучить спортсмена не терять человеческий облик, не скатываться к проявлениям ненависти, агрессии etc, а также не выходить за рамки правил атлетических агонов, то есть оставаться честным. Таким образом, олимпийский бег на выносливость создает уникальную ситуацию самопознания, составляющими которой являются длительное физическое напряжение на грани сил человека, осуществляемое в пространстве культуры за счет высокопрофессионального спортивного действия и связанное с безусловным сохранением гуманистических ценностей.

Верность своему призванию. До той поры, пока олимпийские состязания не стали, благодаря в первую очередь развитию радио и телевидения, пользоваться всеобщим вниманием и почитанием, многим атлетам-бегунам приходилось преодолевать консерватизм и инерцию традиционного общества, выходцами из которого они являлись. Занятия бегом, помимо доставляемого эмоционального удовольствия, ощущались начинающими спортсменами как сфера самореализации, где они могут добиться значительных успехов. Они верили, что бег – это их судьба. И это метафизическое чувство судьбы позволяло им преодолевать многочисленные преграды, связанные с общественным укладом, семейными традициями, гендерными предрассудками и т.п., во многом формируя волевые способности, необыкновенно важные в беге на выносливость.

Трое братьев Колехмайнен, один из которых – Ханнес – станет обладателем пяти олимпийских медалей в стайерском беге (1912, 1920 гг.), тренировались в пальто и в длинных чулках, чтобы не смущать своим излишне «спортивным» видом прохожих, выходя на пробежки в самое безлюдное время – рано утром и поздно вечером, и даже это не гарантировало их от обвинений случайных зрителей в праздности.

Эмиль Затопек, четырежды выигрывавший олимпийские забеги, не имел возможности полноценно тренироваться в оккупированной немцами Чехословакии. В процессе быстрой ходьбы на фабрику он тренировал дыхание, задерживая его все дольше и дольше, что однажды закончилось обмороком.

Хассиба Булмерка, выигравшая забег на 1500 м на Олимпиаде в Барселоне, вынуждена была бороться с тысячелетними воззрениями алжирцев на место женщин в обществе. Женщине в Алжире 80-х гг. прошлого века бегать было просто неприлично, тем более в легкой одежде, да еще на глазах у мужчин. Ортодоксы упрекали Булмерку в том, что она перешла на сторону главного врага мусульман – США, поскольку занимается западным спортом. Ее жизнь на родине была в опасности.

Отец двукратного олимпийского чемпиона в беге на 10 000 м эфиопа Хайле Гебреселассие был в ярости от того, что его сын серьезно занялся бегом, полагая, что стране нужны врачи, учителя, фермеры, а не бегуны. «Как твой бег может принести хоть кому-то пользу?» – возмущенно спрашивал он. Для продолжения занятий Гебреселассие был вынужден сам искать деньги на жизнь, ему пришлось покинуть родителей и ферму, где он вырос.

Эта воля к выбору жизненного пути носит, конечно же, самодетерминируемый, экзистенциальный характер, показывая духовную мощь личности. Да, эта воля не сформирована олимпийским воспитанием, но она им будет впоследствии развита до такого уровня, что атлет сможет достигать победы уже за гранью своих физических возможностей, действуя, что называется, «на морально-волевых» и оказывая тем самым педагогическое воздействие на начинающих спортсменов, для которых герои Олимпиад были кумирами.

Благородство. Как отмечают исследователи истории современных Олимпийских игр и доктрины Олимпизма, главная цель Кубертена – не возрождение Олимпиад, а воспитание при помощи олимпийского спорта нового человека ^{[1, 6, 11, 27]} – аристократа духа, благородного атлета. Благородство предполагает высокую нравственность, бескорыстие, честность и самоотверженность, это своего рода духовное рыцарство. История Олимпизма знает потрясающие примеры благородства, связанные с бегунами-стайерами. Например, австралийский бегун Рон Кларк в 60-х годах прошлого века установил 19 мировых рекордов в беговых дисциплинах в диапазоне от двух миль до 20 км. При этом на Олимпийских играх он никогда не побеждал, его лучшее достижение – бронза на 10 000 м в Токио (1964). В 1966 году Кларк встретился в Праге со своим кумиром Эмилем Затопеком – легендарным четырёхкратным олимпийским чемпионом-стайером. Провожая Кларка в аэропорту, Затопек вручил ему запечатанный пакет, наказав открыть его только в самолете. В этом пакете Кларк обнаружил золотую медаль Затопека, выигранную им на Олимпиаде в Хельсинки (1952 г.) на дистанции 10 000 м, и записку со словами: «Она твоя. Ты ее заслужил».

Двукратный олимпийский чемпион Кипчоге Кейно в 1972 г. усыновил пятерых сирот, которые скитались по Кении и порой ели червей и насекомых вместе с землей. В 2000 году в открытом Кипчоге Кейно детском доме насчитывалось уже 82 воспитанника. Надо отметить, что практически все выдающиеся бегуны Африки так или иначе помогали своим соотечественникам. Вот что пишут о четырехкратном олимпийском чемпионе в беге на 5000 м и 10 000 м (2012, 2016 гг.) Мо Фара: «Занятия спортом помогли Мо интегрироваться в британское общество. «Я гордый лондонец», – заявил о себе Мо. Однако Мо не забыл свои корни и семью, оставшуюся в Сомали. Мо регулярно приезжает на свою родину, посещает родственников, а также детские дома и лагеря беженцев. После поездки в Сомали в 2011 г. он создал благотворительный фонд, помогающий детям-спортсменам, паралимпийцам» ^{[18, с. 96]}.

А вот еще один пример спортивного благородства: «Восхищение вызывали не только победы японских спортсменов, но и их поражения. В финальном забеге на пять тысяч метров (речь идет об Олимпиаде в Токио 1964 г. – С.К.) выступал Такэнака Сёитиро. К концу дистанции он отстал на целый круг, и когда основная группа нагнала его, вежливо уступил дорожку. Зрители и пресса хвалили его как за джентльменско-самурайский поступок, так и за то, что, несмотря на крайнюю усталость, он все-таки сумел закончить дистанцию. <…> выступления японских атлетов, в отличие от представителей некоторых других стран, отличал истинный олимпийский дух» ^{[17, с. 110]}.

Честность. В сравнении с игровыми видами спорта, бег на выносливость практически не предоставляет шансов для жульничества и обмана (конечно, речь не идет об «универсальном» биче современного спорта – допинге). Хотя случаи нечестной борьбы бегунов на выносливость отмечались в истории Олимпийских игр. Например, на Играх III Олимпиады американец Фред Лорц на 15-м километре марафона продолжил путь в автомобиле, высадившись из него примерно за 7 км до финиша. Затем он продолжил забег, первым пересек линию финиша и снискал лавры победителя. Однако уже через 20 минут был изобличен и пожизненно дисквалифицирован. После принесения публичных извинений Лорц был прощен и даже выиграл в 1905 году марафон в Бостоне.

Когда марафонец движется по городу, пробегая мимо публики на расстоянии вытянутой руки, он «…без остатка просчитан, целиком высвечен в своей сути, в нем не осталось чего-либо сокрытого, потаенного, он полностью очевиден и открыт окружающим, по сути – обнажен. Традиция, по которой атлеты на Олимпийских играх соревнуются нагими, имеет во многом именно такие корни. А то обстоятельство, что это является нормой только в спортивных состязаниях, а не в каких-либо других, которыми так богата жизнь грека, очередной раз свидетельствует об особом статусе в античном обществе спортивного состязания и спортивной победы: «Не ищи состязаний достойней песни, чем олимпийский бег!» ^{[7, с. 8]}. Честность бега – в его простоте. Для понимания сути беговых состязаний не нужно разбираться в сложных правилах, порождающих конфликты интерпретаций; результаты забегов на выносливость чаще всего не требуют для своего определения фотофиниша, они однозначны; судьи не имеют возможности решать судьбу агона, как нередко бывает, например, в футболе или спортивной ходьбе. «Победитель здесь – в тенденции, которую не всегда человек (спортсмен или болельщик) вполне осознает, – воспринимается не просто как сильнейший атлет, но неизменно как человек, соревновавшийся и победивший честно, чье превосходство заверено максимально объективным образом, по крайней мере, более объективно, чем в случае большинства других соревновательных поединков (в политике, в экономике или даже в искусстве и науке)» ^{[4, с. 30 – перевод автора статьи]}. Даже кроссовки для бега должны быть «честными»: Международная ассоциация легкоатлетических федераций запретила принимать участие в своих соревнованиях в кроссовках, значительно улучшающих скорость бега, и отсутствующих в свободной продаже. Такие кроссовки стоят очень дорого и делаются под заказ, с учетом стиля бега и анатомии стопы конкретного спортсмена. На Олимпиадах явно не практикуется участие пейсмейкеров (бегунов, задающих определенный темп, а затем сходящих с дистанции), т.к. это сомнительно с позиции fair play – главного принципа олимпийского бега. Именно честность, доступность и простота делают бег популярным во всем мире, недаром на ряде Олимпиад беговые виды были «гвоздем» программы, привлекая самое большое количество зрителей. Например, во время олимпийского финала на 5000 м в 2012 г. впервые в истории Игр снимки фотофиниша оказались размыты, поскольку камера вибрировала от шума трибун, достигавшего уровня взлёта реактивного самолёта на расстоянии 25 м – 140 децибел. Воистину, олимпийский бег приобщает человека к братству тех, для кого принцип честного соперничества – главная ценность, а сам «спорт – мощное средство морального воспитания человека. Он не только является честным атлетическим соревнованием, но также и атлетическим, то есть требующим максимального напряжения физических и духовных сил, соревнованием в честности» ^{[7, с. 8]}.

Подводя итоги исследования, отметим, что изо всех видов олимпийского спорта бег на выносливость более всего укоренен в человеке экзистенциально, поскольку человек превосходит всех млекопитающих именно в длительном беге ^[2,3]: «Сила человека – в его выносливости, которая оставляет позади выносливость лошади» ^{[10, с. 244]}. Бег имманентен олимпийскому движению: достаточно сказать, что первые полвека на Олимпиадах Древней Греции практиковались только беговые агоны (с первой по тринадцатую Олимпиады). Дух Олимпизма, возрожденного Кубертеном, коррелирует с бегом как на внешнем, так и на внутреннем уровнях. «Внешняя» причастность бега идеалам П. де Кубертена проявляется в таких особенностях беговых практик, как олимпийская солидарность (бег объединяет атлетов разных видов спорта), демократизм (доступность и массовость бега), пацифизм (нет цели физического подавления соперника, это почти всегда бесконтактный вид спорта), эмансипация (широкое распространение женского бега) и пр. «Внутреннее», духовное измерение олимпийского бега транслирует обществу такие ценностно окрашенные установки сознания, как патриотизм, жертвенность, самопознание, верность своему призванию, благородство и честность. Атлет, формирующийся посредством олимпийских беговых практик, направлен к достижению калокагатии, поскольку бег на выносливость требует длительного и многократного воспроизведения доведенного до автоматизма оптимального двигательного действия, обеспечивающего устойчивое состояние «психосоматической собранности», т. е. гармонии, сопряжения его душевного начала с началом телесным.

Автор далек от мысли рассматривать олимпийский спорт исключительно в положительном ключе. Сам Кубертен прекрасно осознавал, что спорт возбуждает не только благородные, но и низменные страсти ^[13]. К сожалению, современное олимпийское движение дает тому множество примеров ^[28]. Преградой всему корыстному, лживому и несправедливому в олимпийской деятельности и должны стать ценностные ориентации атлета как сформированного гуманистическим спортом близкого к совершенству человека, чей пример будет вдохновлять многих и способствовать духовному оздоровлению общества, предполагающего состязательный характер бытия в нем как отдельных личностей, так и социальных групп. Вот почему важно исследовать не только пороки, проблемы и противоречия возрожденного Кубертеном Олимпизма, но и воспитательное значение спорта в целом и бегового атлетизма в частности.