Prerequisites for the formation of inclusive design in Russia

Uvarov Nikita Art Director, Rostov Museum of Local Lore 344006, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 79 uvnik@nxt.ru

Введение.

В силу ряда причин в России не сформировалось собственной инклюзивной концепции, которая стала бы руководящим принципом социальной политики для современных социально-интеграционных процессов, среди которых важную роль играет вовлечение людей с ограниченными возможностями в полноценную и равноправную жизнь общества. Среди негативных факторов можно выделить превалирование медицинской модели инвалидности над социальной моделью и ,как следствие, – сугубо реабилитационный подход к людям с ограниченными возможностями, а также социально-политические трансформации 1990-х гг., которые отсрочили актуальность этого вопроса.

Из-за отсутствия в России собственного инклюзивного подхода к проблемам социальной интеграции людей с ограниченными возможностями в полноценную жизнь общества возникла необходимость заимствования западных наработок, самыми распространенными из которых являются инклюзивный дизайн (Великобритания), универсальный дизайн (США) и дизайн для всех (Скандинавские страны). Однако остается открытым вопрос – на какую именно инклюзивную концепцию стоит ориентироваться? С одной стороны, в конвенции ООН о правах инвалидов, которую Россия приняла, рекомендуется обращаться к универсальному дизайну ^{[1, с. 6]}. С другой стороны, национальный стандарт ГОСТ Р 56645.2—2015, который Россия переняла у Великобритании для выполнения обязательств по конвенции ООН о правах инвалидов, является руководством по управлению инклюзивным дизайном в бизнес-процессах ^{[2, с. 2]}. В то же время, учитывая культурное и национальное многообразие России, логично обратиться к подходам концепции дизайна для всех, для которой характерен акцент на деликатной интеграции различных слоев населения. Озвученная ситуация говорит о неопределенной позиции России в отношении выбора инклюзивного подхода как руководящего принципа для проводимых социально-интеграционных процессов.

Цель статьи заключается в выявлении и анализе инклюзивного дискурса в СССР, как дополнительного фактора для формирования современной инклюзивной практики в России. Предметом исследования являются социальные и концептуальные предпосылки формирования инклюзивных подходов в дизайне на территории России во второй половине XX в.

Основная часть.

Прежде всего стоит определить, что из себя представляет инклюзивный подход в дизайне. Инклюзивный подход можно разложить на четыре принципиальных компонента: 1) социальная вовлеченность как общая цель; 2) использование социальной модели инвалидности как общей парадигмы в оценке ограниченных возможностей; 3) принципы универсального дизайна как общая методология проектирования; 4) инклюзивная концепция как социокультурная база, детерминирующая реализацию инклюзивной методологии. Выделенные компоненты в рамках данной статьи будут рассматриваться как критерии для анализа инклюзивного дискурса в СССР, под которым подразумевается набор человеко-ориентированных идей, концепций и подходов в социальной сфере и дизайне.

1. Социальная вовлеченность. Главная цель инклюзивных подходов – социальная вовлеченность, которая достигается за счет устранения проблемы доступности, под которой подразумевается обеспечение физического и сенсорного доступа к зданиям, товарам, услугам и информации ^{[3, с. 2]}.

2. Социальная модель инвалидности. Важную роль при решении проблемы доступности в инклюзивных подходах играет использование социальной модели инвалидности вместо медицинской. Модель инвалидности определяет угол рассмотрения проблемы ограниченных возможностей, а также является своеобразной «отправной точкой», определяя ход и средства проектирования окружающей среды и предметного наполнения в инклюзивных подходах. Медицинская модель инвалидности (1900–1970-е гг.) рассматривает инвалидность как функциональное нарушение организма ^{[4, с. 60]}. Человек с инвалидностью рассматривается как больной, не соответствующий окружающей среде, что предполагает его лечение и изоляцию ^{[5, с. 13]}. Медицинская модель инвалидности используется при проектировании доступного (специализированного) дизайна, ориентированного только на удовлетворение нужд людей с инвалидностью. Социальная модель инвалидности (1970-е гг. по наст. время) рассматривает ограниченные возможности как результат несоответствия окружающей среды многообразию человеческих возможностей. Человек с инвалидностью рассматривается как человек с особенными, но правомерными требованиями, к которым должна быть адаптирована сама среда, так же как она адаптирована к большинству людей. Согласно Дж. Кларксону, социальная модель исходит из того, что изменения в социальном контексте позволят устранить существующие ограничения, т.к. инвалидность рассматривается как результат несправедливого устройства общества ^{[4, 598]}.

3. Универсальный дизайн. На уровне проектной деятельности инклюзивный подход представляет собой разнообразную методологию с установкой на проектирование окружающей среды и предметного наполнения, доступных для максимально широкого диапазона потребителей – не только для людей с инвалидностью, но и с временным нарушением здоровья и ограничением мобильности, пожилых людей, беременных женщин, детей, людей с детскими колясками, тележками, тяжелыми сумками и др. ^{[2, 4]}. Иными словами – для всех людей, но с признанием того, что эта цель слишком амбициозна.

4. Инклюзивная концепция. Универсальный дизайн, как общая методология, опирается на инклюзивную концепцию как концептуальное ядро, которая аккумулирует в себе социальный контекст своего происхождения. Инклюзивная концепция определяет угол рассмотрения проблемы доступности и регулирует применение инклюзивной методологии. Как уже говорилось, в мире существует три основных инклюзивных концепций – универсальный дизайн, инклюзивный дизайн и дизайн для всех.

Универсальный дизайн возник в конце 1980-х гг. в США как результат развития доступного (специализированного) дизайна, реабилитационной инженерии и движения за гражданские права инвалидов (1950-80-е гг.) ^{[6, с. 7-12]}. Родившись фактически ответом на требование обеспечить доступность, юридически закрепленную в государственных стандартах (The Americans with Disabilities Act, 1990), универсальный дизайн принял потребительский характер с акцентом на индивидуализм и технические аспекты решения проблемы доступности. Иными словами, универсальный дизайн фокусируется на защите индивидуальных гражданских прав, к которым относится и доступность.

Инклюзивный дизайн возникает в 1990-е гг. в Великобритании как синтез наработок доступного (специализированного) дизайна 1960-х гг. для устранения разрыва между массовым и специализированным дизайном для пожилых людей в контексте демографических тенденций. Инклюзивный дизайн изначально был представлен как бизнес-инструмент для расширения потребительской аудитории, отсюда и общая цель инклюзивного дизайна – удовлетворение целей бизнеса и законных интересов потребителей, т.к. доступ к информации, продукции и средствам рассматривается как основное право человека ^{[2, с.4]}.

Возникновение концепции дизайна для всех связана с функционализмом 1950-х гг., эргодизайном 1960-х гг. в скандинавских странах и концепцией «общества для всех», предполагающей высокий уровень социальной защищенности, что впоследствии получило поддержку ООН и было отражено в стандартных правилах Объединенных наций по обеспечению равных возможностей для людей с инвалидностью ^{[7, с. 1-2]}. Интернациональный характер возникновения концепции дизайна для всех нашел выражение в том, что на первый план выдвинулись вопросы равенства, одобрения и поддержания человеческого многообразия, а также деликатной интеграции различных категорий населения в единое общество. Также следует упомянуть примечательный акцент данной концепции на доступность информационно-телекоммуникационных средств, как неотъемлемом праве в современном мире ^{[8, с. 1]}.

Если исходить из того, что социальный контекст является базой, на которой формируется тот или иной инклюзивный подход, то, во-первых, механический перенос инклюзивного подхода из одной социальной реальности в другую вероятно носит редукционистский характер. Во-вторых, при формировании инклюзивного подхода для России необходимо исходить в первую очередь из локальных предпосылок и социокультурного контекста, который станет отправной точкой для построения системы инклюзивных отношений.

Теперь обратимся к рассмотрению генезиса доступного и инклюзивного дизайна в России. На территории СССР, как и в странах Западной Европы и США, потребности людей с инвалидностью начали приобретать особое значение после Второй мировой войны. В отличие от западных стран, где под давлением движения за права инвалидов происходила прогрессивная динамика развития от специализированного дизайна для инвалидов 1950-х гг. к инклюзивной среде 1990-х гг., в СССР решение проблем инвалидности ограничивалось преимущественно мерами медицинской реабилитации. Ситуацию усугубляло то, что советская реабилитация исходила преимущественно из медицинской модели инвалидности, вследствие чего человек рассматривался как пассивный субъект, что формировало и поддерживало общественный стереотип о неспособности людей с инвалидностью вести полноценный образ жизни. Подобное отношение диктовало такие меры обращения с инвалидами, как аккумулирование в интернатах, коррекционных школах, изоляция в жилье, изначально не приспособленном для жизнедеятельности людей с инвалидностью ^[9]. Иными словами, социальная политика заключалась в организации изолированной системы жизнедеятельности для людей с инвалидностью, включающей место проживания, обучения и трудоустройства.

Согласно А. В. Прохорову, первые рекомендации по проектированию доступной среды в СССР появились только в 1980-х гг. и были отражены в документе от 1988 г. «Типовая инструкция по обеспечению передвижения инвалидов, пользующихся креслами-колясками, в проектах общественных зданий, планировки и застройки населенных мест» ^{[10, с. 9]}. Тем не менее, социальная политика по отношению к людям с инвалидностью продолжала носить компенсаторный характер вплоть до 1995 г., когда был принят Федеральный закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», в котором вектор социальной поддержки изменился в сторону обеспечения возможности реализовать свои гражданские права, предусмотренные Конституцией РФ ^{[5, с. 15]}. Следующим важным шагом было принятие (2008 г.) и ратификация (2012 г.) конвенции ООН о правах инвалидов на территории России, которая переориентировала социальную защиту инвалидов на прогрессивную политику устранения барьеров, что нашло выражение в запуске государственной программы Доступная среда (2011г.). Однако, следует отметить, что программа Доступная среда направлена на распространение в России преимущественно доступного (специализированного) дизайна, который уже в 1990-х гг. в странах Западной Европы и США начал уступать место инклюзивными подходами. Закономерное смещение фокуса государственной социальной политики с доступного (специализированного) дизайна на инклюзивный уже начался и в России, но находится на стадии неопределенности, о чем было сказано в начале статьи.

В этой связи имеет смысл проанализировать локальные предпосылки для формирования инклюзивного дискурса на территории России, которые можно обнаружить уже в концептуальных наработках представителей производственного искусства 1920-х гг. и технической эстетики второй половины XX в. Выявленные данные могут выступать дополнительным фактором, который позволит гармонизировать интеграцию интернациональных инклюзивных практик в современный социокультурный контекст России.

Как уже говорилось, инклюзивная концепция аккумулирует в себе социокультурный контекст своего происхождения, поэтому в первую очередь следует ознакомиться с взаимовлиянием социальной сферы и дизайна в интересующий нас послевоенный период второй половины XX в., когда проблема интеграции людей с инвалидностью в жизнь общества приобрела большую актуальность в мире. Для некоторых видных советских теоретиков дизайна (Н. В. Воронов, Я. Е. Шестопал, В. Л. Глазычев, К. М. Кантор) характерно противопоставление роли дизайна в рамках социалистической и капиталистической системы общества. Н. В. Воронов и Я. Е. Шестопал рассматривают дизайн в капиталистическом обществе как коммерческий инструмент производителей для получения прибыли и эксплуатации человека, а дизайн в социалистическом обществе рассматривается как средство и стимул для творческой самореализации человека. В. Л. Глазычев также характеризует роль дизайна в капиталистическом обществе как коммерческую, но конкретизирует его функцию, которая сводится к формированию потребительской ценности для увеличения масштабов и интенсивности потребления, осуществляет обратную связь между производством и потреблением на стадии проектирования, а также скрыто популяризирует потребительскую идеологию. Причем, потребительская идеология включает в себя не только утилитарные аспекты использования, но и социально-престижные устремления потребителя ^{[11, с. 22-25]}. К. М. Кантор тоже наделяет «капиталистический» дизайн коммерческим характером, направленным на удовлетворение спроса, а не человеческих потребностей, т.е. направленным на гармонизацию отношений между производством и торговлей. В свою очередь, дизайн в рамках социалистической общественной системы рассматривается как более ориентированный на человека и его потребности ^{[12, с. 182-183]}.

Н. Воронов и Я. Шестопал позиционируют «социалистический дизайн» как средство для совершенствования человеческой сущности каждого индивида, подразумевая под этим «формирование личности нового человека коммунистического общества». Н. В. Воронов выдвигает обобщенный критерий «социальной целесообразности в дизайне», вкладывая в это понятие способность дизайна высвобождать время и силы человека, способствовать воспитанию и становлению новых общественных отношений. На что будут потрачены высвобожденные силы – зависит от общественной системы ^{[13, с. 112-115]}. Таким образом, Н. В. Воронов видит важную задачу в согласовании развития предметного мира и социальных отношений. Схожая направленность прослеживается в трудах В. Р. Аронова, который обращает внимание на то, что перед дизайном и технической эстетикой ставятся практические вопросы по соотнесению жизненных идеалов формирующегося общества и материальной среды, а также формирование разумных потребностей и высокого художественного вкуса. Основой для решения этих вопросов В. Р. Аронов выдвигает развитие художественного творческого потенциала дизайна ^[14]. В схожем ключе размышляет К. М. Кантор, но уделяет больше внимания социальной среде, утверждая, что именно общественные отношения, а не внешние формальные качества объекта дизайна, детерминируют процессы гуманизации цивилизации ^{[12, с. 171, 181]}.

Рассмотренные воззрения теоретиков советского дизайна выявляют характерный социальный человеко-ориентированный дискурс, в рамках которого мыслился и развивался дизайн в СССР второй половины XX в. Противопоставляя себя «капиталистическому дизайну», обслуживающему преимущественно интересы бизнеса, советский «социалистический дизайн» фокусируется на интересах людей, поиске средств для высвобождения времени и сил для творческого саморазвития человека. Однако человеко-ориентированный характер не переходит в индивидуализм, присущий американскому универсальному дизайну, а носит скорее коллективистский уклон.

Рассмотрев социальный контекст советского дизайна, возможно обратиться к анализу конкретных теоретических наработок, которые можно отнести к инклюзивному дискурсу в СССР. Можно выделить такие теоретические наработки как 1) концепция материальной установки Б. А. Кушнера – сторонника движения производственного искусства 1920-х гг.; 2) развитие концепции материальной установки в трудах К. М. Кантора 1960-х гг.; 3) концепция открытой формы Е. А. Розенблюма конца 1960-х гг. Данные теоретические наработки отражали тенденцию формирования универсальной доступной среды, рассматривающей удовлетворение человеческих потребностей в качестве универсального аморфного динамического процесса.

Концепция «материальной установки» Б. А. Кушнера появилась в 1920-х гг. и основывалась на анализе истории вещи. Б. А. Кушнер отмечает две взаимосвязанные тенденции: с одной стороны, это процесс постепенного сокращении срока пользования вещью, в котором Б. А. Кушнер видел симптом ее скорого исчезновения. В итоге, функция вещи уступит место процессу постоянного динамического удовлетворения потребностей. С другой стороны, Б. А. Кушнер выявляет нарастающую тенденцию производства не конкретной единичной вещи, а комплекса вещей, например, набор мебели, который формирует открытый, но цельный комплекс вещей. Комплексы вещей, идущие на смену единичной вещи, Б. А. Кушнер называет «материальной установкой на удовлетворение потребностей», которая не имеет конкретных функций, а имеет свойство удовлетворять потребности в широком динамическом диапазоне. Материальная установка полностью насыщает пространство, образуемое вещью, не имеет конкретной формы и превращается в конструкцию, под которой Б. А. Кушнер понимает связь, сочетание и согласованность. Иными словами, вещи нет, а функция вещи выполняется. Концепция «материальной установки» интересна тем, что переносит фокус внимания с формальных качеств единичного предмета на динамичный процесс взаимодействия человека и среды.

Также Б. А. Кушнер четко разделяет стандартизацию, под которой понимает стандартизацию формы вещи, и унификацию, под которой понимает стандартизацию элементов вещи. В связи с тем, что материальная установка не имеет отдельных вещей, конкретной формы и функции, ее стандартизировать нельзя, следовательно, нельзя стандартизировать и потребности человека. Остается возможной только унификация элементов вещи (аналогично тому, как универсальный дизайн взаимодополняется ассистивными технологиями). Также, по Б. А. Кушнеру, концепция «материальной установки» устраняет разрыв между потребителем и производителем. Если проводить связь между современным пониманием инклюзивного дизайна и «материальной установкой» Б. А. Кушнера, то их объединяет понимание неоднородности и динамичности человеческих потребностей. «Материальная установка» исходит из того, что нет стандартных потребностей, под которые можно было бы стандартизировать дизайн, а имеется динамический аморфный диапазон потребностей, который заполняет предоставленную среду.

К. М. Кантор продолжил разрабатывать идею материальной установки, которую определил как «обобществленное средство удовлетворения индивидуальных потребностей» ^{[10, с. 266]}, иными словами, эффект от материальной установки стандартен, но направлен на удовлетворение индивидуальных потребностей. В развитии материальной установки К. М. Кантор видит подготовку к «подлинной коллективности», под которой понимается социальная объединенность, равноправие и свободная коммуникация между индивидами (подобно социальной вовлеченности в инклюзивных подходах).

К. М. Кантор выдвигает тезис, согласно которому процесс гуманизации технической цивилизации заключается в гуманизации общественных отношений, а не промышленных предметов, которые независимо от эстетико-утилитарных качеств жестко детерминированы конкретными внешними социальными обстоятельствами, способными порождать неравенство. Таким образом, К. М. Кантор выносит проблему гуманизации техники из области внутренних качеств предмета во внешнюю социальную среду ^{[12, с. 181-199]}, что предвосхищает установки социальной модели инвалидности в инклюзивных подходах.

В контексте данной статьи, ключевой и наиболее зрелой идеей, пригодной для формирования советского варианта инклюзивной концепции, является концепция «открытой формы» Е. А. Розенблюма. Суть концепции открытой формы заключается в проектировании не конкретной (замкнутой) формы, а динамической социальной ситуации, отрытого пространственного взаимодействия человека и вещи. Открытая форма организуется и функционирует в человеческом пространстве, т.к. взаимоотношение функции, конструкции и формы обретают целостность только в социально-культурной среде. Открытая форма позволяет человеку активно выражать свою индивидуальность ввиду отсутствия жестких границ взаимодействия, обусловленных формой.

Открытая форма строится не на внешних формальных признаках, а на внутренних структурных связях, что позволяет гибко адаптироваться к различным контекстам. Различные человеческие потребности удовлетворяются не через комплекс узкоспециализированных «закрытых форм», а через очеловеченное пространство, допускающее свободную адаптацию к различным потребностям. Данная идея предвосхищает будущие социокультурные плюралистические тенденции учета, одобрения и поддержания человеческого многообразия, а также принципы универсального дизайна.

Е. А. Розенблюм охарактеризовал композицию открытой формы как обладающую «широкими границами свободы», т.е. обладающую широким диапазоном каждого своего аспекта: функциональные границы допускают изменение и развитие исходных функций, а также возникновение новых; формальные границы позволяют интегрировать новые формы; психологические границы стимулируют творческий потенциал потребителя для его активного включения в процесс проектирования ^{[15, с. 82]}. Таким образом, принцип открытой формы Е. А. Розенблюма радикально пересматривает роль дизайнера в формировании предметной среды. Дизайнер перестает быть тотальным «диктатором форм и процессов», вместо этого, дизайнер предоставляет потребителям гибкое пространство, в рамках которого человек получает возможность удовлетворить свои индивидуальные потребности и самореализоваться. Более того, гуманистический пафос теоретических построений Е. А. Розенблюма выводит проблемы дизайна за пределы техники в область художественной культуры.

Для концептуальных положений материальной установки Б. А. Кушнера, К. М. Кантора и концепции открытой формы Е. А. Розенблюма можно найти комплементарные идеи в контексте доступной среды для инвалидов среди научных работ 1980-х гг. Так, Т. Суслова в докладе «Два подхода в формировании предметной среды для инвалидов и пожилых людей» приводит два взаимодополняющих подхода по адаптации ограниченных возможностей здоровья к окружающей среде: 1) коррективный подход (коррекционные технические средства); 2) проективный подход, который предусматривает организацию предметной среды, ориентированную на удовлетворение специфических потребностей людей с ограниченными возможностями здоровья ^{[13, c. 65-66]}. Таким образом, акцент переносится с ограниченных возможностей здоровья на несовершенство окружающей среды, что говорит об обращении к социальной модели инвалидности.

Более комплексный взгляд на роль окружения можно найти у С. Данилова. Критически оценивая механический перенос западных концепций доступности в советские условия, С. Данилов предлагает внедрение реабилитации синтетического характера, которая подразумевает, что художественное конструирование должно реализовывать социальную, идеологическую, образно-эмоциональную, психологическую и другие функции реабилитации. При этом форма специализированных изделий, при их повышенной функциональности, не должна отличаться по своим эстетическим качествам от качеств общеупотребимых предметов ^{[16, с. 66]}.

Таким образом, рассмотренный материал обозначил самобытный инклюзивный дискурс в СССР, на основе которого возможно в основных чертах охарактеризовать обобщенную инклюзивную концепцию в СССР. Для большей ясности такую концепцию можно условно обозначить как «открытая форма» по примеру Е.А. Розенблюма.

1. Главное отличие от рассмотренных западных концепций заключается в социокультурном контексте. Открытая форма делает больший акцент на социальном коллективном аспекте, оттеняя на второй план технические вопросы реализации и индивидуалистические мотивы, но апеллирует к высвобождению времени, творческой энергии, совершенствовании и самореализации личности.

2. Открытая форма находит реализацию не на уровне формы, а на уровне структурных связей. Преобладание функции над формой позволяет более гибко адаптироваться к потребностям человека, оперируя не только материальной средой, но и функциональными связями.

3. Оперирование на уровне функциональных связей позволяет говорить о возможности взаимодействия открытой формы с системным дизайном, с позиции которого открытая форма может рассматриваться как открытая, динамическая и масштабируемая система.

4. Исходя из динамического характера материальной установки, открытая форма имеет социальный процессоориентированный характер (дизайн социальных ситуаций).

5. От концепции универсального дизайна, опирающегося на гражданские права, открытая форма отличается отсутствием акцента на индивидуализме прав и потребностей, отсутствием коммерческой направленности. От концепции дизайна для всех, опирающегося на функционализм, открытая форма отличается, в первую очередь художественно-экспрессивной направленностью, отсутствием акцента на информационно-телекоммуникационных проблемах доступности. От концепции инклюзивного дизайна, имеющего тесную связь с бизнесом, открытая форма отличается отсутствием коммерческой направленности, адаптивности к бизнес-процессам и акцента на индивидуальных правах.

6. Наиболее близкой по характеру для открытой формы является европейская концепция дизайна для всех, в виду того, что данная концепция имеет интернациональный характер, социально-интегративную направленность, схожую с советским социальным дискурсом, и уделяет большое внимание деликатной социальной вовлеченности различных слоев населения, что особенно актуально в многонациональном контексте России.

Соотнеся выявленные данные по инклюзивному дискурсу в СССР с установленными критериями инклюзивного подхода, получается следующее:

1. Социальная вовлеченность. В социальной сфере и дизайне СССР наблюдается широкое распространение человеко-ориентированных установок, направленных на высвобождение времени, сил и творческую реализацию человека, но с коллективистским уклоном, что позволяет говорить о схожести общей цели с инклюзивными подходами – социальной вовлеченностью без деления на категории.

2. Модель инвалидности. В СССР тотально доминировала медицинская модель инвалидности, переход к социальной модели так и не произошел, хотя были заметны ее проявления. Это можно рассматривать как главное отличие и недостаток советского инклюзивного дискурса. Отношение к людям с инвалидностью, как к ограниченным в своих возможностях, мешало увидеть в них потенциального потребителя, нуждающегося в такой же удобной городской среде, жилье и предметах пользования, как у нормотипичных индивидов.

3. Универсальный дизайн. В СССР не сформировалось полноценной и систематизированной методологии по созданию универсально доступной среды, оставшись на уровне отдельных концепций и художественных практик (материальная установка, художественное проектирование, открытая форма). Однако, выявленный методологический принцип преобладания функции над формой претендует на основополагающую роль. Это можно рассматривать как преимущество перед альтернативными подходами, которые мыслят более узкой категорией – доступность.

4. Инклюзивная концепция. Советские теоретики дизайна не сформировали единой инклюзивной концепции, но своими идеями обозначили самобытный инклюзивный дискурс в дизайне, в основу которого во многом легли идея «материальной установки на удовлетворение потребностей» 1920-х гг. Б. А. Кушнера, взгляды К. М. Кантора 1960-х гг. и в большей степени концепция «открытой формы» 1970-х гг. Е. А. Розенблюма. Выявленный инклюзивный дискурс отражает тенденции по формированию универсально доступной и многофункциональной среды, что созвучно с концепциями универсального и инклюзивного дизайна. Главная особенность заключается в том, что обозначенные идеи переносят фокус внимания с формы на функцию, т.е. непосредственно на удовлетворение нужд людей.

Проведенный анализ представляет собой общий взгляд на концептуальные и социальные предпосылки формирования инклюзивного дискурса в России и нуждается в дальнейшей проработке постсоветского этапа. Продолжение исследований в этом направлении позволит, во-первых, детальнее описать современный социокультурный контекст в России и выработать наиболее органичные инклюзивные практики, поиск которых сейчас производится путем бессистемного импорта. Во-вторых, найти пути реализации перспективных идеи Б. А. Кушнера, К. М. Кантора и Е. А. Розенблюма, наиболее перспективной из которых является концепция открытой формы и её особенность – оперирование не на уровне формы, а на уровне функциональных связей.

Заключение.

Подводя итоги исследования, можно сделать следующие выводы:

1). Советская теория дизайна выработала достаточное основание для формирования самобытной инклюзивной концепции, которая имеет свои особенности, среди которых социальный процессоориентированный характер и оперирование на уровне функциональных связей.

2). Концепция дизайна для всех представляется наиболее органичной социокультурному контексту России, благодаря сонаправленности с выявленным советским инклюзивным дискурсом, интернациональному характеру и фокусу на деликатной интеграции различных слоев населения в единое общество.

3). На сегодняшний день при организации социально интегративных процессов в России представляется разумным обращаться к наработкам всех трех инклюзивных концепций – инклюзивного дизайна, универсального дизайна и дизайна для всех, но соотнося их конкретные практики прежде всего с российскими реалиями, а не через формальное соблюдение международных конвенциональных требований. Ведущим фактором адаптации служит соответствие локальному социокультурному контексту.