Running in everyday life and festive culture of the Renaissance and the Modern Age

Kannykin Stanislav Vladimirovich PhD in Philosophy Associate professor of the Department of Humanities at Stary Oskol Technological Institute named after A. Ugarov, branch of National University of Science and Technology "MISIS" 309516, Russia, Belgorod Region, Stary Oskol, micro district Makarenko, 42 stvk2007@yandex.ru Other publications by this author

Бег специфическим образом бытийствовал в культуре различных эпох. В Античности бег был сакрально нагруженным, выступая как элемент культа, связанного с почитанием различных богов и богинь: Зевса, Афины, Аполлона, Посейдона, Геры. В этой связи показательна общая этимология слов «бог» и «бег», на что еще в 1748 г. указал М. В. Ломоносов «Ежели Греческое имя Ѳеос (Бог) происходит от глагола Ѳеіѵ (бежать), Российское, Бог от имени бег, Немецкое Gott (Бог), от глагола geht (идет); то можно с вероятностию заключить, что древние Греки, Славяне и Немцы почитали богами те вещи, которыя постоянное течение имеют, то есть солнце, луну, звезды, или великия реки...» [Цит. по: 10, с. 127]. В профанном измерении мифологической древности бег был средством инициации молодежи, оздоровления и воинской подготовки, являлся социальным лифтом, использовался как вид испытания при выборе брачного партнера и, конечно же, на века прославлял победителя олимпийских беговых агонов.

В европейском Средневековье бег теряет свою сакральную значимость, он не угоден Богу и не приближает к спасению души, являясь, по словам Тертуллиана из его трактата «О зрелищах», «безумством» («Благоговея к религии, ты не станешь одобрять безумного бега, бешеных движений, сопровождающих метание диска…»). Таким образом, Средневековье гуманизирует бег, оставляя его исключительно в сфере светских телесных практик, связанных в основном с атлетической подготовкой рыцарей (бег как средство формирования скоростных качеств и выносливости), карнавальными забавами и народными играми.

Двигаясь по шкале времени далее, к эпохе Ренессанса и Новому времени (до возрождения Олимпийских игр Пьером де Кубертеном), мы отмечаем расширение сфер использования бега в секулярном регистре европейской культуры. Как нам представляется, плодотворным является философски ориентированное рассмотрение культурной нагруженности бега как социальной практики в рассматриваемый период на основе использования востребованного в рамках постнеклассической научной рациональности понятия «повседневность». О важности и плодотворности философского анализа повседневности убедительно пишет И.Т. Касавин: «Отказ от нормативных представлений о предмете философии позволяет сегодня понять, что едва ли не большая и универсальная часть ее содержания – это анализ повседневного опыта. С его помощью философия возникала, дистанцируясь от античного мифа; изыскивала себе новый, секуляризированный предмет в Средние века и эпоху Возрождения; как обобщение обыденного опыта рассматривала она зарождающееся эмпирическое естествознание; наконец, именно в повседневности искала философия спасение от чрезмерных претензий научного рационализма. Как предмет анализа и источник общезначимых иллюстраций; как основа и критерий достоверности; как цель критики, прояснения и очищения – вот лишь немногие ипостаси, в которых существовала повседневность для философского сознания». ^{[13, с. 5]}. К тому же заметим, что повседневность как процесс жизнедеятельности, дистанцированный от трансцендентного начала или в значительной степени профанирующий его, как нельзя лучше соответствует духу рассматриваемого времени – секуляризованного, антропоцентричного, ориентированного на личный успех, стабильность и комфорт.

Актуальность исследования социально значимых особенностей существования бега в повседневности и ее диалектическом антиподе – праздничной культуре Ренессанса и Нового времени обусловлена тем, что именно в рассматриваемый период начинают формироваться ментальные запросы и восстанавливаться телесные практики, которые в 1896 г. станут душой и плотью первых Олимпийских игр современности, началом и кульминацией которых явились беговые состязания. Античный идеал калокагатии обогащается в это время идеями самодостаточности и самопроективности человека, чьи творческие, созидающие устремления в равной степени распространяются как на дух, так и на тело. Бег формирует физические и психические качества, расширяющие границы человеческого существования, являясь тем самым инструментом экзистенциального роста через преодоление границ телесной и духовной «нормальности», обусловленных стереотипами и устоями повседневности.

Специальных исследований, посвященных социокультурной обусловленности и экзистенциальной значимости беговых практик в эпоху Возрождения и Нового времени автором статьи не обнаружено. Обращает на себя внимание книга норвежского историка и фольклориста Тура Гутоса (род. в 1965 г.) «История бега» ^[8], где приведено множество фактов, фиксирующих особенности беговой деятельности людей от древнейших времен до современности. Несмотря на то, что это издание имеет популярный характер, адресовано широкому кругу любителей бега, оно имеет безусловную научную значимость, так как содержит фольклорные, мифологические, исторические сведения, особенно касающиеся Северной Европы, малодоступные исследователям из других стран. Особенности повседневности выявлены в ряде научных работ, в том числе и философской направленности, например ^{[12, 13, 14, 23, 29]}, также опорой автору служили исследования культуры Ренессанса и Нового времени ^{[4, 11, 15, 33]}, труды по истории физической культуры и спорта ^{[3, 7, 9, 17, 19, 32]}, истории телесности ^{[30, 31]}, истории педагогики ^{[22, 25]}, философии спорта ^{[3, 21, 26]}, художественные произведения рассматриваемых эпох ^{[27, 28]} и пр.

Прежде всего отметим тот факт, что в рассматриваемый период внесоревновательный бег возвращает себе очень древнюю экономическую функцию, становясь пусть не очень распространенным, но престижным способом обеспечения своей жизни. Как считают американские биологи Daniel Lieberman (Либерман) (Гарвард) и Dennis Bramble (Брамбл) (университет Юты), способность человека к длительному бегу была значимым фактором антропогенеза, позволявшим нашим далеким предкам в многокилометровом беге-преследовании доводить до изнеможения животных, падавших от усталости и становившихся жертвами древних «стайеров» [см. 1, 2, 20]. В эпоху Возрождения способом систематического, многолетнего заработка становится беговая деятельность вестников-скороходов. Как пишет Т. Гутос, «в Центральной Европе скороходы появились в XV веке, среди них были нанятые на постоянную рабо­ту, но были и скороходы-поденщики, выполнявшие поручения купцов и помещиков» ^{[8, c.13]}. Важно помнить, что профессиональные бегуны, выполнявшие функции передачи сообщений и вещей, были в это же время известны и в Южной Америке, где их называли «часки», что свидетельствует о некоей «архетипичности» данного вида телесной практики. «Этот Виракоча Инга, о котором продолжается |рассказ| о его деяниях и завоеваниях, был бóльшим правителем, чем все его предшественники.<…> И он приказал, чтобы на королевских дорогах были заставы-топо на определенном расстоянии, измерявшемся саженями, которые они называли чотас. Также, он приказал, чтобы все королевские дороги были заселены часками [chasques], на каждой топо — по четыре часки, чтобы приказы и распоряжения Инги за короткий срок могли обойти землю» ^{[18, с.64]}. «Дорога от Кито в Куско длиной 2000-2400 км проходила в горах с чрезвычайно сложным рельефом. Часки бежали в любую погоду, днем и ночью, через высочайшие горные перевалы, доставляя депеши из Кито в Куско (или наоборот) примерно за пять дней. Вынести такие нагрузки могли лишь специально отобранные и особо тренированные юноши, чаще всего 18-20 лет. Чтобы постоянно быть в форме, они воздерживались от излишеств в еде, напитков и женщин, т. е. вели спартанский образ жизни, и нередко использовали допинг – жевали во время бега листья наркотика коки. Век часки был короток. «Императорский» («атун» – С.К.) часки с совершенно секретной депешей «императору» бежал на пределе человеческих возможностей, нередко падая замертво после передачи эстафеты другому атун-часки. Очевидно, это была самая тяжелая служба в Тауантинсуйю» ^{[24, с. 283]}. Инки полагали выносливость и физическую форму атун-часки эталонными. Точно также романтизировались и скороходы Старого Света: «Рассказывают, что бегуны привлекали женщин, и на рисунках их изображали ладно сложенными и волевыми. Они были бодры и подвижны в отличие от дряблых дворян, их легко узнавали по худощавым лицам и стройным телам» ^{[8, с. 17]}.

Европейские вестники мало чем уступали часки: многие польские, немецкие, английские скороходы были способны пробежать более 100 км за сутки. Бег давал скороходам определенные привилегии: помимо заработка, они могли быть освобождены от службы в армии, в необходимых случаях получали охрану, имели дипломатическую неприкосновенность, пользовались уважением в обществе, так как много знали и видели, их яркие рассказы оживляли рутину повседневности. Бегун с новостями – это своего рода «живая газета», для получения сведений из которой вовсе не надо было уметь читать. «Было нечто экзотическое в прибытии вестника, в том, как его пропускали в городские ворота, и в его заключительном рывке к заданной цели – целый ритуал, включавший в себя выкрикивание новостей или передачу документов» ^{[8, с. 14]}. Бегун-вестник, оживляющий своим стремительным движением городской пейзаж, был интересен как простолюдинам, так и знати. В последнем случае это помогало завязывать нужные знакомства, открывало перспективы лучшей жизни.

Главная причина использования вестников – отсутствие развитой системы дорог. «Дороги находились в удручающем состоянии. По сути дела, большинство из них являлось не дорогами, а тропами, пользоваться которыми можно было лишь в сухую летнюю пору. Они были чрезвычайно узки: только на лучших из них, «королевских» или «дорогах Брунгильды», могли разъехаться две встречные повозки. Большинство прекрасных римских дорог в романизированных областях было разрушено, так же как и римские мосты» ^{[16, с.127]}. В отличие от всадника, вестник менее заметен, да и человек с развитыми способностями к длительному бегу на больших расстояниях оказывался выносливее лошади [см. 20]. Также не следует забывать и о порой очень узких улочках европейских городов, быстрое перемещение по которым обеспечивали именно бегуны. С улучшением дорожной сети и развитием государственной почты бегуны «переквалифицировались» в глашатаев. Двигаясь рядом с обозами в качестве эскорта, при подъезде к населенному пункту они опережали повозки, оповещая жителей о прибытии сановной особы.

Что же касается соревновательного бега, то к его формам в эпоху Возрождения и Новое время следует отнести некоммерческие и коммерческие забеги.

Некоммерческий вид представлен бегом пастухов по пересеченной местности, что называлось «коррикаларис» (La Korrikolaris (ou korrikalaris). Этот бег практиковали баски, первые упоминания о нем связываются со Средневековьем. Специфика этого бега в том, что в состязание вступают только два бегуна, представляющих разные деревни. Дистанция забега была значительной, варьируясь от 10 до 130 км ^{[19, с. 289]}. Заранее устанавливались только место старта и место финиша, а траекторию движения между ними выбирали сами бегуны. При этом жители каждой деревни неистово поддерживали своего атлета. Коррикаларис тем самым поддерживали дух патриотизма и были средством сплочения земляков.

Говоря о коммерческих забегах, мы прежде всего сталкиваемся с трансформацией распространенных в Античности (особенно в Римской империи) колесничных бегов. Очевидно, что позволить содержать исключительно для развлечений несколько (что увеличивало шансы на победу) колесниц, запрягавшихся парой или четверней, да еще и обученных рабов-возниц в достаточном количестве (так как они нередко погибали во время скачек) могли только очень состоятельные люди. Важно отметить, что если в Римской империи победителем гонки объявлялся колесничий, то в Греции победителем объявлялся владелец колесницы и управлявшего ею раба.

Восприняв дух Античности, Возрождение и Новое время облекли его в новые формы и в состязательной сфере. Сохранив страсть греков к агонам, Ренессанс, передавая эстафету следующим эпохам, в значительной степени гуманизировал состязания. Теперь богатые люди содержали бегунов и наслаждались не острыми эмоциями от гибели участников соревнований, а радостью от их (и тем самым – своей) бескровной победы и своим выигрышем на тотализаторе. «Когда первый бегун достигал финиша, публика начинала скандировать «браво!», здесь же можно было услышать громко выкрикиваемое имя хозяина. Хозяин спешил поздравить своего бегуна и купался в лучах славы. Такие минуты оправдывали все усилия и затраты» ^{[8, с. 22]}. Примером подобных состязаний могут служить забеги в Пратере – большом общественном парке в Вене, проходившие с 1822 по 1847 гг.

В весьма своеобразном виде агональный характер Античной культуры «возрождается» в Англии, где, скорее всего впервые в Европе, в XVIII-XIX вв. вошли в моду пари на беговые соревнования, причем не только профессиональных бегунов, но и любителей, особенно женщин, детей, стариков и калек. Агон в Античности предполагал соревнование талантов (атлетических, мусических и прочих); «агон» в Англии – состязания кошельков, проницательности и готовности к риску. Как бы то ни было, аристократы своим алчным интересом к беговым состязаниям способствовали росту их популярности, а участники этих соревнований зарабатывали победами в беге.

Отметим и цирковые бега. Те бегуны, которым не доставались, в силу высокой конкуренции, места скороходов, глашатаев или «хозяйских» атлетов, могли реализовать свои способности в цирковых представлениях, соединяя бег с буффонадой: «…публике хотелось чего-то особенного, а не только забегов на скорость. Некоторые одевались в здоровенные шляпы и красочные костюмы и меняли одежду во время представления. Вильгельм Гебель из Пруссии, пробегавший четыре версты за двенадцать минут <…>, придавал большое значение комизму: бегал в доспехах, с тяжелой ношей или сажал на спину старушек» ^{[8, с. 24]}. В народной культуре бег становится элементом шутовства, окрашивается в цвета карнавала. Если в Античности олимпийский бегун был достойнейшим представителем своего полиса, приносящим славу и божественное покровительство землякам, то Новое время атлет зачастую становится зарабатывающим на хлеб актером в комическом представлении, усугубляя забавными декорациями вызывающую смех толпы нелепость своего положения.

Весьма примечателен и женский бег, который, как известно, практиковался в Античности. До нас дошли сведения о Герейских играх (во славу богини Геры – покровительницы брака), в которых участвовали незамужние девушки. При этом, в отличие от бегунов-мужчин, они бежали лишь частично обнаженными: короткие хитоны открывали лишь правую грудь и правое плечо. Победительница получала типичные для олимпионика символические награды: венок, часть туши ритуальной коровы, статус жрицы Геры в своем полисе и удостаивалась статуи в храме богини.

Пародийной противоположностью Герейских игр были женские забеги Возрождения. Во-первых, их участницами зачастую были проститутки. Распространенность проституции была обусловлена тем, что в эпоху Ренессанса «количество мужчин сокращается, и причина тому – гибель на поле боя, во время военных экспедиций, путешествий – например, освоение новых земель, торговые негоции. Количественное неравенство полов дополняется социальными факторами, осложняющими положение женщин. Это наемничество, означавшее отказ от стабильной оседлой жизни, в том числе от брака, семьи и детей. В ремесленных цехах продолжает действовать запрет на женитьбу для подмастерьев и учеников (или наоборот, женатому подмастерью закрывалась дорога в мастера). Часть мужского населения, становившегося священнослужителями, также исключалась из потенциальных женихов вследствие целибата. Все это ограничивало возможности заключения брака. А женщинам того времени брак давал возможность более или менее благополучно устроить свою жизнь, так как женских профессий было чрезвычайно мало. Оставшийся выбор исчерпывался двумя вариантами: уходом в монастырь или проституцией. Женские монастыри отдавали предпочтение знатным или, по крайней мере, состоятельным женщинам. Для женщин из низших слоев этот путь был практически закрыт» ^{[16, с. 151]}. Во-вторых, они бежали на потеху публики и были при этом полностью обнаженными. В-третьих, их профит заключался в угождении властям («Когда Каструччо Кастракани из города Лукка хотел унизить жителей осажденной им Флоренции, он устроил, помимо прочих спортивных состязаний, соревнование по бегу для проституток за стенами города. После его смерти флорентийцы отплатили той же монетой, пустив на этот раз своих проституток по маршруту от Флоренции к воротам Лукки ^{[8, с. 74]}), от которых зависело предоставление жрицам любви права на работу; в привлечении клиентов (не зря они бежали без одежды), в получении материальных выгод – денег или ярких тканей, из которых проституткам положено было в те времена шить верхнее платье; не стоит сбрасывать со счетов и азарт с жаждой пусть и скандальной, но славы.

Впрочем, участвовали в бегах и «обычные», в том числе семейные, женщины. Этот бег являлся частью народного праздника, в силу чего в нем использовались такие же шутовские элементы, как и у цирковых атлетов. Например, женщины бежали с полными ведрами воды или кувшинами, стараясь во время состязания эту воду не пролить. Естественно, получалось это не у всех, и публика всласть потешалась над бегущими и смущающимися своего положения мокрыми женщинами. Наградой им служили как деньги (порой весьма значительные), так и новая верхняя или нижняя одежда, а также продукты питания. Конечно, главным мотивом, побуждающим женщин к такому бегу, была бедность, а порой и крайняя нищета, унижающая человеческое достоинство.

Имели отношение к бегу и представители высших слоев общества, в первую очередь те, кого называли umanista – преподаватели гуманитарных дисциплин, возрождающие не только классическую латынь, но и сам дух Античности, а также их ученики и последователи, в том числе жившие в Новое время. Гуманисты Возрождения не участвовали в соревнованиях, их задачей являлось утверждение идеала гармонично развитого человека, одним из способов формирования которого в рамках возрожденческой педагогики был бег как самое доступное физическое упражнение. Так, герой Рабле Гаргантюа «боролся, бегал, прыгал, но не с разбегу, не на одной ноге и не по-немецки, ибо Гимнаст находил, что эти виды прыжков бесполезны и не нужны на войне, – он перепрыгивал через канавы, перемахивал через изгороди, взбегал на шесть шагов вверх по стене и таким образом достигал окна, находившегося на высоте копья» ^{[27, с. 45]}. Руссо в «Эмиле» замечает: «Поэтому, если хотите развить ум вашего воспитанника, развивайте силы, которыми ум должен управлять. Упражняйте непрерывно его тело; сделайте его крепким и здоровым, чтобы сделать мудрым и рассудительным; пусть он работает, действует, бегает, кричит, пусть он всегда будет в движении: пусть он будет взрослым по крепости, и он скоро будет взрослым по разуму» ^{[28, с. 114]}. В качестве эффективного средства физического развития бег рекомендовали педагоги-гуманисты Витторино да Фельтре (1378-1446), Роджер Ашем (1515-1568), Ричард Малкастер (1530-1611) и другие ^[7]. В конце XVIII века в расписаниях школ Европы начинают появляться занятия по физической культуре в рамках, говоря сегодняшним языком, военно-патриотического воспитания, а директор закрытой школы в Рэгби Томас Арнолд (1795-1842), много сделавший для внедрения в педагогику атлетических упражнений, в том числе кроссовой подготовки, придал слову «спорт» современное значение. Спустя немногим более 50 лет после смерти Арнолда, в 1896 году, спорт станет важным событием для европейской цивилизации, возродившей стараниям Пьера де Кубертена Олимпийские игры.

Проведенное исследование позволяет прийти к следующим выводам:

1. В рассматриваемый период бег имеет исключительно профанный характер, но бытийствует как в сфере повседневности, так и вне ее: в праздничной, карнавальной культуре (как ее игровой компонент).

2. Длительные бег часки на пределе человеческих возможностей, иногда заканчивающийся смертью бегуна – это один из способов создания экзистенциального измерения повседневности, превращающий «пограничные ситуации из источника страха и отчаяния в основу мужества и терпения» ^{[14, с. 9]}.

3. Беговые соревновательные практики были достоянием как сельской (коррикаларис), так и городской культуры Возрождения (карнавал).

4. Бег в профессиональном измерении (часки, европейские скороходы) выступал как способ организации коммуникации между разными видами поселений и социальных слоев.

5. Бег становится видом деятельности, характерным для социальных низов, где свойственное Средним векам третирование телесного имело чаще всего симулятивную форму. Это обусловлено физическим характером деятельности представителей низовой страты, полагавшимся исключительно на телесные трудовые навыки.

6. Как и любой вид физической профессиональной деятельности, бег является способом формирования «культурного тела», воспринимающегося в своей социальной среде как эталон. «Культурное тело» «…характеризует тип телесности, свойственный представителям тех профессий, для которых развитые специализированные телесные навыки или эстетические качества тела имеют определяющее значение. Это в первую очередь спортсмены…» ^{[12, с. 63]}. Тем самым бег приобретает аксиологическую значимость.

7. Бег амбивалентен: он и почитаем, и презираем, т.к. включает в себя как «высокие», так и «низкие» формы, градацию которых можно представить так: «императорские» скороходы («атун-часки») – профессиональные бегуны на содержании у знати – цирковые артисты – участники забегов проституток, нищих, стариков, калек и т.п.

8. Для маргинальных слоев общества участие в городском празднике в формате «карнавального» бега было способом интеграции в социум, проявлением коллективной солидарности. Иногда эта солидарность имела и финансовое выражение: «В некоторых городах им (цирковым бегунам – С.К.), как и другим скоморохам, приходилось отдавать десять процентов дохода в службу помощи бедным и до трети доходов в пользу нуждающихся горожан» ^{[8, с. 24]}.

9. Соревновательный бег непрофессионалов в городе – часть праздничной смеховой культуры, далекой от христианства и духа «высокой» Античности, преодолением которых были связанные с телесным низом карнавальные эксцессы и кутежи [См.: 4]. В этом топосе бег становится формой служения не Зевсу или Гере, а толпе, ее непритязательным вкусам. Но при этом бегущие в шутовском образе выходили сами и выводили зрителей из рутины повседневности, становясь ее контрапунктом.

10. Высшие слои общества внесли вклад в развитие беговых практик тремя способами:

– экономически: они содержали бегунов-профессионалов, организовывали их состязания, привлекали к ним внимание обеспеченных и наделенных властью горожан посредством тотализатора, а также выделяли средства для поощрения победителей-непрофессионалов на городских праздниках;

- практически: в Новое время в Англии спортсмен становится аналогом рыцаря Средневековья, а занятия физической культурой в среде «своих» – обязательным элементом повседневной жизни джентльмена. «Спорт, естественно, никогда не трактовался как профессиональный, а только как любительский. Некоторые его виды были более популярны, чем другие: плавание, бег, гребля, гольф, теннис, верховая езда» ^{[16, с. 216-217]};

- идейно: именно высокообразованные гуманитарии Возрождения и Нового времени восстановили заложенный Античностью гуманистический дух состязательного бега. «Речь идет о реабилитации телесного и холизме как ренессансном аналоге античной калокагатии, а также о провозглашении высшей ценностью активности индивида как суверенного творца себя самого и той реальности, которая во многом дополняет божественное творение ^{[6, с. 179]}. Гуманисты Ренессанса сделали бег компонентом формирования атлетической составляющей гармонично развитого человека, а саму физическую активность – внерелигиозным способом преодоления времени через максимально долгое сохранение телесного благополучия для реализации своего творческого потенциала и социального служения.