Political resource of ethnic identity in the conditions of transformation of the modern world structure

Igosheva Maryna Anatol'evna PhD in Philosophy Docent, the department of National Philosophy and History, Rostov State Transport University 344038, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov - na - donu, pl. Rostovskogo Strelkovogo Polka Narodnogo Opolcheniya, 2 igosheva_marina@mail.ru Other publications by this author

В современном мире идут сложные геополитические процессы, связанные с усилением конкуренции между странами за зоны влияния. В такой ситуации используются различные способы борьбы за власть, в том числе и апелляция к этнической идентичности, обладающей мощным мобилизационным ресурсом. В силу этого в современном мире наблюдается рост политизации этничности, использование этнического фактора как в мировых политических процессах, так и внутригосударственных. Эта тенденция обусловлена актуализацией этнической идентичности, получившей название «этнический ренессанс», который затронул население большинства стран на всех континентах и явился закономерным ответом на вызовы глобализации. Интерес людей к своей этнической принадлежности активно используется в современных политических процессах.

Политизация этнической идентичности как предмет теоретической рефлексии

Очевидно, что этническая идентичность выступает центральной категорией в осмыслении сущности понятия «политизация этничности». Именно поэтому, прежде чем перейти к анализу проблемы политизации этносов, нам представляется целесообразным обратиться к дефиниции «этническая идентичность».

В научном дискурсе в понимании этнической идентичности преобладает конструктивистская парадигма, основателем которой считается норвежский антрополог Ф. Барт. Согласно его позиции, «этничность – это форма социальной организации культурных различий» ^{[3, с. 14]}. В данном аспекте этническая группа представляет собой вид социальной организации, которая приписывает идентичность себе и другим социальным образованиям. Процесс идентификации, являясь сугубо сферой сознания, обусловлен актами самоотождествления и дифференциации. Такое видение заставляет ученого обратить внимание на роли этнических границ в процессе идентификации социальных групп. Под этнической границей, прежде всего, понимается набор культурных маркеров, позволяющий осуществлять локализацию группы и ее дифференциацию от других социальных групп. В результате процесс идентификации сводится к социальному конструированию культурных и психологических межгрупповых различий.

Этническая идентичность, с позиций конструктивистов, представляя собой социальный конструкт, создается не на пустом месте, в ход идут и культурные различия, и общая история, которые подтверждают общность и делают факт солидарности группы реальностью. Кроме того, этничность является одним из центральных понятий современного этнодискурса, апеллирующего этническими категориями для описания социальной реальности, тем самым конструируя последнюю. Представляется, что именно конструктивистская методология дает основания для исследования ресурсного потенциала этнической идентичности в современном мире, в том числе и политического ^{[12, с. 134]}.

Подробный анализ проблемы политизации этнической идентичности предложен в работах Н. Глейзера и Н. Мойнихена ^[36], Дж. Ротшильда ^[41], Д. Горовитца ^[39], К. Дойча ^[40], М. Эсмана ^[35], Т. Гурра ^[37] и др.

По мнению Н. Глейзера и Н. Мойнихена, этничность «как политическая идея и как мобилизационный принцип … в наши дни распространилась по всему миру» ^{[36, P. 18–19]}. Такая ситуация сложилась благодаря интенсивности процессов экономической модернизации и распространению идеологии либерализма, давших импульс развитию рыночной экономики и демократических режимов во многих странах. С точки зрения Дж. Ротшильда, переход этнической идентичности из культурного, социально-психологического явления в сферу политики обусловлен ужесточением конкуренции социальных групп за властные ресурсы, обладание которыми позволяет обеспечить группе и ее представителям более благоприятное существование в социуме.

В свою очередь К. Дойч обращает внимание на то, что не всякая этническая общность может мобилизоваться для достижения политических целей. Политизация этничности возможна только при условии осознания своих коллективных интересов и интенсификации этнического самосознания. Тем самым, переход от «дремлющей» к политически мобилизованной этничности возможен только на основе наличия в обществе следующих факторов: 1) этнонациональное самоопределение; 2) социально-экономическая модернизация; 3) политическая демократия. То есть политизация этнической идентичности возможна при определенных институциональных условиях, сложившихся в социуме.

Согласно теории Т. Гурра, политизация этнического фактора обусловлена, в первую очередь, длительным недовольством людей своим коллективным статусом. Именно осознание своего непривилегированного положения в обществе в силу этнической принадлежности является, по мнению ученого, основой для появления у людей мотивации к групповому политическому действию. Причем Т. Гурр выделяет три измерения групповой непривилегированности: отсутствие равенства в политических правах и экономических возможностях, этническую дискриминацию, демографический и социальный стресс. Как видно, именно степень коллективного недовольства становиться важной составляющей в политической мобилизации группы по этническим основаниям.

Данные подходы являются концептуальными для анализа политического ресурса этнической идентичности и позволяют исследовать факторы, активизирующие его. В них верно отмечается, что политизация этничности осуществляется только в определенных социальных условиях, которые обостряют конкуренцию за ресурсы и социальное положение группы и, тем самым, актуализируют интересы индивидов и групп, идентифицирующих себя на основе этнических признаков. Кроме того, как подчеркивает Д. Горовитц, политические цели этнических групп в большинстве случаев доминируют даже над экономическими интересами, поскольку часто люди готовы мобилизоваться на основе этничности исключительно ради обретения политической независимости. В качестве примера он приводит сецессионные движения, где « … сепаратисты в самых разных регионах готовы мириться с экономическими потерями ради достижения независимости» ^{[39, Р. 109]}.

В российском научном дискурсе проблема политизации этнической идентичности рассматривается в работах В. А. Ачкасовой ^[2], Г. С. Денисова ^[9], А. Г. Здравомыслова ^[11], О. Н. Максимовой ^[18], Е. В. Савва ^[23], В. А. Тишкова ^[28] и др.

Процесс политизации этничности ученые связывают с формированием у этнического сообщества политического сознания, определяющего такие действия, как отстаивание своих политических интересов, в том числе, « … борьбу за право участия в принятии политических решений и контроле над их выполнением» ^{[18, с. 81]}. Эти действия, по мнению специалистов, превращают этнические общности в политических субъектов.

По мнению Г. С. Денисовой, политическая субъектность этничности формируется при наличии объективных и субъективных факторов. К первым относятся: социально-этническая стратификация общества; численная представленность этноса в государстве; место этноса в социально-профессиональной структуре социума. Вторые (субъективные) факторы представлены исторической памятью этноса, наличием коллективной травмы в историческом опыте народа, в частности, потерей своей независимости или государственности и т. д. Согласно позиции автора, политическая субъектность свойственна далеко не всем этносам, « … она производна от специфики исторического развития народов, неравномерности его темпов для разных этносов, объективных условий их существования … и сложившихся традиций межэтнического взаимодействия» ^{[9, с. 27]}.

Вышеназванные подходы позволяют теоретически обосновать наличие у этнической идентичности мощного политического потенциала, посредством которого создаются очаги напряженности и конфликтов в различных регионах мира.

Процесс политической мобилизации этничности

Структурно механизм политизации этнического фактора включает следующие компоненты – мифологизацию и героизацию прошлого этноса; актуализацию исторической памяти этнической группы; создание «образа» врага.

Очевидно, что конструирование мифов и традиций является атрибутом культурной идентичности этнической общности, которыйобеспечивает коллективные представления об общем происхождении группы и формирует чувства солидарности. Еще Г. Лебон писал о том, что «из всех факторов развития цивилизаций иллюзии составляют едва ли не самый могущественный» ^{[16, с. 34]}. В этом смысле мифологизация является действенным инструментом консолидации этнической общности, поскольку, как верно замечают исследователи, «квазирациональный» миф привлекает новых сторонников, мобилизует их на совместные действия, устраняет «неудобную» историческую реальность и т. д. ^{[27, с. 109]}.

Историческая память этнической общности выступает не только механизмом трансляции социокультурного опыта группы, но и фактором «мемориальной социализации членов общества, сохранения коллективной идентичности и поддержания существования социального организма как такового»^{[34, Р. 153]}. Оказывая огромное влияние на мировоззрение и ментальные структуры народа, историческая память глубоко укореняет традиции этнических групп. В силу этого они сложно поддаются каким-либо изменениям, даже несмотря на экономические, политические и социальные преобразования, идущие в окружающем социуме.

В процессе мифологизации прошлого и актуализации исторической памяти этнической группы важнейшую роль выполняют политические элиты. Они оказывают воздействие на историческое сознание членов этноса путем навязывания изобретенных мифов и традиций, активно влияют на политизацию культурного и исторического наследия этнической группы с целью конструирования национальной идентичности, а также строительства наций ^{[7, с. 468]}.

Вместе с тем историческая память является своеобразным «хранилищем» не только ярких героических событий, но и глубоких травм в жизни этноса. Пережитые страдания воплощаются в памяти поколений и определяют их восприятие не только настоящего, но и будущего. Травмы прошлого способны стать детонатором страха этнической группы в настоящем, особенно если для этого сложились подходящие социальные условия (ухудшение положения группы, социальная нестабильность и пр.).

Такое историческое прошлое в современном мире достаточно часто, как отмечают исследователи, становится предметом манипуляций политических элит в достижении своих интересов и мобилизации этничности. Подобные действия предполагают закрепление и транслирование в структуре исторической памяти образ врага, воплощающего представление сообщества о коллективном виновнике трагедии, который всегда можно актуализировать в политических целях ^{[29, с. 145]}.

Именно конструирование образа врага является ключевым моментом в политической мобилизации этнической идентичности. В научном дискурсе сложилось определенная методологическая демаркация относительно понятий «враг» и «образ врага». Понятие «враг» отражает « … актора (явление), представляющее собой реальную или мнимую угрозусамому существованию индивида, группы, социума … » ^{[15, с. 32]}. В такой коннотации «враг» ассоциируется с реальной опасностью, исходящей от конкретной личности, этнической группы, нации, государства и т. п. Причем враг и его «образ» могут значительно отличаться друг от друга, так как общественное сознание отражает не только объективную реальность, но и опирается преимущественно на негативные стереотипы, оценочные суждения, эмоции.Тем самым, образ врага является результатом конструирования гипертрофированного представления об источнике угрозы и опасности. Стоит отметить, что утрирование опасности нередко является результатом деятельности все той же этнической элиты, сознательно преувеличивающей внешнюю угрозу этнической группе и призывающей к насилию как средству обеспечения безопасности ^[13].

Начало концептуализации проблемы «врага» связывают с работами К. Шмитта, для которого наличие врага становится предпосылкой формирования политического сознания и коллективной консолидации ^{[33, с. 43]}.В этом смысле образ врага обобщает коллективное представление об опасности. Кроме того, образ врага конструируется уже не на уровне повседневных представлений, а на уровне идеологии, систематизирующей и рационализирующей взгляды, идеи, интересы определенных групп.

Именно этническая идеология облегчает и ускоряет процесс успешной этнополитической мобилизации группы. Однако эволюция от сакрализации этнических маркеров к формированию идеологии во многом является результатом деятельности этнических лидеров. По мнению М. Эсмана, в процессе политизации этничности этническая идеология выполняет ряд важных функций ^[35]:

– во-первых, представляет собой систему убеждений, которые определяют коллективную идентичность и критерии группового членства, подчеркивают общность интересов группы, а также конструируют врагов, препятствующих реализации законных прав этнической общности;

– во-вторых, объясняет потребность в создании этнополитического движения, осуществляющего борьбу за права этноса. Основными целями этнополитических движений могут быть сецессии, автономии или включения в состав политической и экономической систем на условиях равноправия. Этническая идеология всегда включает образ желаемого, то есть имеет видение конечного результата этнополитической борьбы;

– в-третьих, использует информационные ресурсы для создания, продвижения определенного образа этнополитического движения и его требований. Тем самым, лидеры стремятся легитимировать интересы группы в обществе и продемонстрировать участникам представленность движения в публичном пространстве.

Следует отметить, что в периоды социального неблагополучия и обострения конкуренции за экономические ресурсы этническим лидерам весьма легко удается убедить представителей этнических групп воспринимать свою судьбу сугубо в этнических категориях, а не в индивидуальных или социально-экономических.

Резюмируя выше сказанное, можно отметить, что процесс политизации этничности включает три этапа: первый – формирование политического сознания у представителей этнической группы; второй – этнополитическую мобилизацию; третий – организацию и оформление этнонационального движения. На первых двух этапах важнейшую роль выполняют политические элиты, на третьем значимую роль играет этническая идеология.

Политизация этничности в обстановке структурной нестабильности современной мировой системы

Современная международная система характеризуется тенденцией глобализации мирового пространства, которая сегодня в полной мере обнажила свои негативные последствия, связанные с новым экономическим и политическим переделом мира, разрушившим прежний порядок и погрузившим мир в хаос.По мнению Э. Хобсбаума, ХХ век окончился «глобальным беспорядком, природа которого неясна, и отсутствием видимого механизма и для устранения этого беспорядка, и для того, чтобы держать его под контролем» ^{[38, Р. 19]}.

В настоящее время многие специалисты описывают нынешнюю международную систему в терминах «нестабильность», «неопределенность», «новая смута». Известный американский эксперт в области международных отношений Генри Киссинджер характеризует сегодняшний исторический период как время хаоса, который сложился в условиях беспрецедентной взаимозависимости государств и несет в себе новые риски ^{[14, с. 10–11]}.

Как отмечает У. Бек, сама хаотизация мира представляет собой пространство производства риска, поэтому хаос и риск сегодня являются имманентными составляющими социальной реальности. Схожее понимание предлагают и другие ученые, называя новый мировой порядок глобализацией страха и насилия ^{[6, с. 25–26]}. Очевидным является то, что, невзирая на интенсивность мировых связей в экономической и технологической сферах, конфликты в различных регионах мира только нарастают.

Действительно, начиная с конца ХХ века, мировая система претерпела существенные трансформации, связанные с переходом от биполярной модели к однополюсной гегемонии, а затем к многополярности. Причем многие исследователи предпочитают говорить не о многополярности, а о постбиполярности современной мировой ситуации, полагая, что формирование новых центров силы находится еще в процессе становления. В то же время ряд авторов характеризует сегодняшнее состояние мира как бесполюсное, отличающееся своей неопределенностью и рискогенностью. Такой мир, по мнению ученых, является исторически и геополитически чрезвычайно опасным ^{[8, с. 68]}.

Нам представляется, что риски устойчивости и безопасности современной мировой системы обусловлены нарастанием противоречия между необходимостью соблюдения норм и правил, установленных ранее в международных отношениях, и стремлением ряда стран нарушать их из-за быстро меняющихся геополитических реалий. Данное противоречие, сложившееся в современной международной системе, значительно повышает уровень конфликтности в мире. Причем глубинные причины этих конфликтов являются достаточно разнообразными. Более того, необходимо подчеркнуть, что сами конфликты приобрели принципиально новое качество. Они носят, прежде всего, межцивилизационный характер^{[17, с. 54–55]}.

Таким образом, современная система международных отношений характеризуется структурной нестабильностью, ставшейследствием нового витка геополитического соперничества между различными политическими акторами,диапазон которых значительно расширился.В такой ситуации мир обречен на хаос, поскольку возникновение множества акторов в мировой политике сопровождается различными ценностями и целями.

Далее обратим внимание на то, что упомянутые новые субъекты международных отношений оспаривают « … властные полномочия и влияние у традиционных – государств и межправительственных организаций. Это физические лица, этносы, неправительственные организации, ТНК, ТНБ и МФО» ^{[26, с. 168]}. Более того, эти субъекты, могут представлять собой как союзы государств или отдельные национальные государства, так и негосударственных участников (непризнанные государства, политическая оппозиция, этнические общности, экстремистские организации и т. п.), способных оказывать влияние на мировую систему отношений.

Стоит подчеркнуть, что сегодня наряду с классическими субъектами международных отношений возникаютновые нелегитимные участники, появление которых обусловлено сложностями процессов глобализации. Показательным примером нарождения нелегитимных акторов является образованиена Ближнем Востоке Исламского государства, выступающего полноценным участником международных отношений. Очевидно, что данный субъект идентифицируется исключительно по религиозной идентичности, но в мире есть достаточно примеров формированияполитических субъектов на основе этнической принадлежности.

Так, одним их активных участников Сирийского конфликта являются курды – самый многочисленный этнос, не имеющий собственной государственности и длительный период проживающий на территории четырех государств Ближнего Востока: Турции, Сирии, Ирака и Ирана. Курды были дискриминируемой этнической группой в этих странах. Причем речь идет не только о нарушении прав, но и об этническом геноциде народа, что заставляет их мобилизоваться на основе этничности, вести борьбу за независимость и обретение своей государственности.

Позиция специалистов по курдскому вопросу сводится к тому, что именно стремительное изменение политической обстановки на Ближнем Востоке в свете событий вокруг сирийского конфликта предоставило курдским политическим силам новые возможности для создания автономных образований и постепенного формирования курдской государственности ^{[10, с. 13]}. Данные оценки позволяют отметить, что в условиях нынешнего геополитического противоборства на Ближнем и Среднем Востоке есть все основания говорить о подъеме этнонационального самосознания курдов.

Политическая активность курдов становится важным фактором дальнейшего развития событий на территории как отдельных государств – Сирии, Ирака, Турции, Ирана, так и регионе в целом. Анализируя ситуацию на Ближнем Востоке, исследователи утверждают, что несмотря на сильное сопротивление ряда государств и прежде всего Турции и Ирана « …сирийская автономия курдов имеет серьезные шансы быть рассматриваемой со стороны Турции в качестве угрозы своей территориальной целостности и безопасности … » ^[5]. Очевидно, что национальное самоопределение курдов приобрело собственную динамику, и этот процесс, вероятно, трудно будет остановить.

Известно, что «взрыв» этничности конца ХХ века актуализировал многие современные геополитические проблемы, связанные, прежде всего, с территориальными претензиями этнических групп, выливающимися сегодня в затяжные конфликты сецессионного характера. Сецессионные процессы обусловлены в основном недовольством этнического меньшинства своим положением в политико-территориальном пространстве, что заставляет их политизировать свою этничность и позиционировать выход из состава государства.

По мнению ученых, обоснование права на сецессию может быть определено следующими позициями:

– правом на свободу личности, свободу объединений и частную собственность;

– принятием решений государствами о вступлении в союз с другими государствами;

– правом народов на самоопределение;

– стремлением избежать «дискриминационного перераспределения», неравномерного распределения экономических ресурсов и благ;

– политическими соображениями, руководствующимися сохранением «небольшой величины политических целостностей, позволяющей обеспечить их приближенность к человеку»;

– восстановлением исторической справедливости;

– опасностью потери своей этнической и культурной идентичности ^{[25, с. 68–69]}.

В условиях хаотизации мирового порядка этнические группы стремятся реализовать свое право на сецессию, апеллируя к одному из основных принципов международного права, зафиксированному в Уставе ООН – права народов на самоопределение. Причем этническими лидерами данное положение трактуется достаточно однозначно, а именно как право на суверенитет, на собственную государственность.

Однако следует учитывать, что появление этих норм в международном праве определяли процессы деколонизации, активизировавшиеся со второй половины ХХ века. В данных условиях самоопределение действительно подразумевало непосредственную независимость колонизированных народов от своей метрополии, но дальнейшее развитие мировой системы минимизировало основания для реализации этой нормы, поскольку, как отмечают специалисты, «за пределами классического контекста европейской деколонизации применение права народов на самоопределение было ограничено конкуренцией великих держав, вопросами о потенциальной экономической и политической жизнеспособности новых государств, а также стремлением международного сообщества поддерживать порядок и стабильность путем сохранения существующего территориального устройства» ^{[20, с. 53]}.

Этническая идентичность в полной мере продемонстрировала свой политический ресурс в сецессионных процессах, массово проходивших на постсоветском пространстве. Причем эти процессы осуществлялись как насильственными, так и ненасильственными способами. Распад СССР, появление Чехии и Словакии, выход Черногории из Сербии происходили в основном мирным путем. В то же время, « … на Южном и Северном Кавказе, в Приднестровье и – в еще больших масштабах – на Балканах эти же процессы вылились в вооруженные конфликты. Пик их пришелся на 1990-е годы, после чего большая часть конфликтов, так и оставшись политически неразрешенной, перешла в стадию «замороженных» ^{[21, с. 35]}.

В научной литературе наряду с рассмотрением сецессии как процесса разделения государства по этническим основаниям, ученые выделяют также региональный и конфессиональный ее типы, опирающиеся на территориальную или религиозную идентичность. Однако в разных формах сецессионных движений всегда активно задействован этнический фактор. Это обусловлено сложностью дифференциации этих процессов, в реальности которых переплетены религия, территория и этничность. Кроме того, исследователи утверждают, что и «региональные различия не раз в истории служили полем конструирования этнической идентичности и национальной идеи. Сепаратистские проекты могут предшествовать оформлению языка и отдельной идентичности. Именно так было с украинцами, хорватами и совсем недавно – с черногорцами» ^{[21, с. 46]}.

Следует отметить, что этнический сепаратизм свойственен не только государствам и регионам с высоким уровнем конфликтности, но и вполне благополучным странам Запада. Сецессионистские движения наблюдаются в Канаде, Великобритании, Испании и других государствах.

Ярким примером сецессионизма в Европе являются неоднократные попытки Каталонии, как одного из семнадцати автономных сообществ Испании, выйти из-под ее юрисдикции. В научной литературе данный конфликт рассматривается исключительно как этнополитический, поскольку в нем присутствуют « … ярко выраженные культурные и этнические компоненты … » ^{[22, с. 38]}. То есть требование сецессии апеллирует преимущественно к этнокультурным характеристикам каталонцев.

При всем том, что сторонами конфликта выступают центральное правительство и региональные власти современной Каталонии, дискурс этничности присутствует в обосновании права автономии на независимость. Это позволяет утверждать, что «политическое использование этнической идентичности является ключевой сущностной характеристикой такого конфликта, а возобновляемый характер этого ресурса и высокая степень эмоциональной наполненности затрудняет его систематическое и эффективное регулирование и локализацию противостояния в рамках конституционно-правового поля» ^{[24, с. 71]}.

Ряд исследователей обращает внимание на то, что этнический сепаратизм, помимо осознания своих коллективных интересов, всегда содержит « … важный территориальный компонент, поскольку сецессия, по определению, относится одновременно и к группе людей, и к территории» ^{[21, с. 47]}. В этой связи специалисты сталкиваются с трудностями идентификации того или иного сецессионного движения, поскольку современный каталонский, шотландский, квебекский этнонационализм, целью которого является обретение собственной государственности, носит преимущественно национально-территориальный характер. При этом мобилизация групп осуществляется исключительно на основе этнического фактора. Это дает основание говорить, опираясь на мнения авторитетных экспертов, что этнический (культурно-исторический) фундамент заложен в саму логику самоопределения этих регионов в качестве наций ^{[21, с. 47]}. Таким образом, несмотря на тенденции глобализации и регионализации, особенно характерные для европейских стран, рост этнонационалистических тенденций во всем мире является фактом современности.

Этнонационализм как следствие политизации этничности

В условиях геополитических процессов, связанных с разрушением прежней модели международных отношений, снижением статуса ООН, хаотизацией мировой системы, выходом на политическую арену новых акторов, во многих странах и регионах наблюдается рост этнонационализма, являющегося следствием политизации этнического фактора.

Как точно замечено, история и современные реалии свидетельствуют о том, что движения за обретение государственной независимости начинаются с культивирования этнического национализма, опирающегося на признание в качестве основы нации этнической группы и признающего условием успешного существования нации наличие собственной государственности ^{[18, с. 79]}. Иными словами, именно политический ресурс этнической идентичности лежит в основе этнического национализма и сепаратистских движений.

В настоящее время факторы, провоцирующие рост этнонационализма во многих регионах мира, могут быть как внутренними, так и внешними. Очевидно, что внутренние факторы связаны преимущественно с наличием различных форм дискриминации этнической группы, находящейся в качестве меньшинства в составе государства.

Кроме того, отдельное внимание исследователей, анализирующих причины возникновения этнонационализма, уделяется сильному эмоциональному отношению общности к своей этнокультурной самобытности. Это нередко используется лидерами для политизации сознания носителей этнической культуры. Так, в частности О. В. Чистякова отмечает, что « … этнический национализм возникает тогда, когда проблематика культурно-этнической идентичности … подменяется политической проблематикой суверенитета народа с требованием собственного государства для отдельно взятой этничности» ^{[30, с. 9]}.

Разумеется, внутренние факторы этнонационализма формируются в границах государства и обусловлены не только культурными, но и, в первую очередь, экономическими, правовыми, политическими условиями своего существования в структуре крупного территориально-политического образования. Особенно это касается транзитивных обществ с нарушенной институциональной системой и стремлением различных группировок обрести властные полномочия и соответствующие им экономические выгоды.

Специалисты полагают, что подъем « … этнического национализма и этнорадикализма определяется как симптом либо плохой приспособляемости одной малой идентичности к более крупной (общенациональной) идентичности, либо как отражение дисфункции государственной структуры и политической власти в гармонизации потребностей существующих идентичностей» ^{[4, с. 162]}.

Нам представляется, что к внутренним факторам, способным создать условия для актуализации политического потенциала этнической идентичности, можно отнести:

а) гипертрофированное этническое самосознание;

б) критический уровень проблем, сложившихся в обществе;

в) наличие политических сил, способных в своей борьбе за власть использовать два предыдущих фактора.

Причем триггером политической мобилизации этноса, вслед за О. Е. Герасимовой, следует нами признать, становятся периоды политического транзита, способствующие осознанию членами этнических групп как новых угроз, так и новых возможностей ^{[7, с. 468–469]}.

Исходя из этого, можно заключить, что только совокупность факторов может стать основой для возникновения этнонациональных движений, эксплуатирующих этничность для достижения политических целей.

Вместе с тем в условиях глобализации огромную роль в распространении этнонационализма играют внешние факторы, связанные с попытками определенных геополитических акторов оказывать влияние на дестабилизацию межэтнических отношений в регионах. Это имело место в конфликтах на постсоветском пространстве, а среди актуальных примеров – гражданская война в Сирии. Основными геополитическими акторами, обладающими финансовыми, военными ресурсами и способными создать в интересующих их регионах ситуации «управляемого хаоса», являются США и НАТО. Отметим, что в условиях современного технологического развития для этих целей активно используются информационные технологии, ставшие сегодня неотъемлемой составляющей геополитического соперничества в борьбе за мировое господство.

Важно подчеркнуть, что в условиях информатизации социума политизация этничности становится вполне управляемым процессом. В силу этого определенные агенты, посредством информационных технологий, апеллируют к этническим чувствам группы с целью мобилизации ее на политические действия. Развитие Интернет-ресурсов значительно повышает риски манипуляции этносоциальным контентом и способно привести к радикализации этничности и ее использованию для дальнейших экстремистских действий.

Ученые обращают внимание на то, что в настоящее время «эффективной технологией информационного противоборства в мире выступает ксенофобия как способ конструирования образа «чужого» ^{[32, с. 99]}. Причем этот образ наделяется различными маркерами, в том числе, и этническими. Тем самым, политизация этнической идентичности осуществляется на основе целенаправленного конструирования образа «чужого» или «образа врага».

Исключительно опасными исследователи оценивают современные технологии информационных войн в силу того, что их главная задача « … разделить и поляризовать общество, разорвать его на множество клочков и фрагментов, заставить эти фрагменты искренне ненавидеть друг друга с тем, чтобы затем столкнуть их между собой ... » ^{[19, с. 307]}. Даже такой более чем неполный перечень приемов войны нового поколения показывает достаточно ясно, что главная цель информационного оружия – манипулятивное управление политическим сознанием и поведением граждан.

Ярким примером эффективного использования технологий информационной войны в современных конфликтах является военно- информационная операция против Сербии. Основными субъектами данной операции выступали Государственный департамент и Информационное агентство США со своими подразделениями (международные спутниковые телесети, радиостанции «Голос Америки», «Свобода», «Свободная Европа»), ЦРУ, специалисты-психологи из Пентагона, а также спецподразделения НАТО. Именно они инициировали и осуществили демонизацию сербов и их лидеров в международном информационном пространстве с целью легитимации дальнейшего вторжения войск НАТО на территорию Югославии.

Известно, что поводом для бомбежек территории Сербии стала инсценировка насилия сербов по отношению к албанцам, активно освещаемая во всех прозападных средствах массовой информации исключительно в терминологии межэтнического конфликта. Как отмечают специалисты, итогом данной информационной компании США и НАТО в Югославии « … стал запуск необратимых процессов распада страны, которые в своем апогее вылились в «бульдозерную революцию» 2000 года, завершившуюся приходом к власти СРЮ прозападных элит, а затем и окончательным разделением страны» ^{[1, с. 21]}.

Таким образом, посредством информационных технологий конструируется необходимая социальная реальность и общественное сознание. Причем важно, что к таким методам противоборства прибегают различные геополитические субъекты. Если ранее, в прошлом столетии, в ходе военных конфликтов пропаганда была исключительно сферой государства и его институтов, то в современном мире информационные средства борьбы используют различные группировки (преимущественно экстремистской и террористической направленности), обладающие своими медийными средствами, как например, катарский канал «Аль-Джазира», или имеющие свои сайты. Сегодня в Интернет-пространстве представлено большое количество контентов, разжигающих межэтническую вражду.

Следует отметить, что геополитические акторы, ведущие борьбу за ресурсы и власть в мировой системе, используют информационные сети не только для пропаганды и дестабилизации межэтнических отношений в различных странах и регионах, но и как инструмент фальсификации истории, а следовательно, разрушения или переформатирования исторической памяти народов. Фальсификационный ребрендинг исторической скрепы «внушает сомнения в действительности исторических событий», тем самым «порождает информационный шок в связи с резкой переменой общепринятых … взглядов» и как следствие «угрожает национальной безопасности государства» ^{[31, с. 62]}.

С конца XX в. мощный импульс попыток фальсификации истории наблюдался на постсоветском пространстве, когда новые государства, образовавшиеся в результате распада СССР, стали конструировать свою этнонациональную идентичность. В этом процессе преуспели страны Прибалтики, Украины, Грузии, Молдавии. Причем политические элиты этих государств ради членства в западных экономических и военно-политических структурах готовы были пойти на многое, в том числе и на трансформацию исторической памяти. Резюмируя выше сказанное, стоит однозначно констатировать, что одной из целей современной информационной войны является подрыв исторических основ общества и дестабилизация внутренней обстановки в стране.

Выводы

Таким образом, анализ мировой ситуации позволяет сделать вывод о том, что в условиях трансформации международной системы и новом витке геополитического противоборства политический ресурс этнической идентичности эксплуатируется в полной мере. Процесс политической мобилизации включает в себя следующие этапы: первый – формирование политического сознания у представителей этнической группы; второй – этнополитическую мобилизацию; третий этап – организацию этнонационального движения. Причем в ситуации информатизации социумаполитический потенциал этничности успешно используется на различных уровнях социальности: макро (международная система), мезо (регион) и на микро уровне (государство).

В условиях нынешней нелинейной динамики мировой системы, появления большого числа геополитических акторов, преследующих самые разнообразные цели, а также использования информационных технологий этническая идентичность, выступая действенным инструментом как для консолидации, так и деконсолидации групп по этническим основаниям, обретает свою политическую субъектность.