Social dysfunctions of philosophy in modern society

Popkova Natal'ya Vladimirovna professor of the Department of Philosophy, History and Social Studies at Bryansk State Technical University 241035, Russia, Bryansk Region, Bryansk, str. Bulvar 50-Letiya Oktyabrya, 7 npopkova12@rambler.ru Other publications by this author

Место философии в техногенном обществе: претензии и реальность

Пользе философии — ее необходимости для образованного человека и социальным функциям, выполняемым ею для общества, — посвящено много монографий и научных статей ^[25], но само их количество говорит о том, что вопрос о полезности философии возникает снова и снова — и голоса говорящих о ее бесполезности все громче. Не затрагивая социальных функций философии в прежние исторические эпохи, рассмотрим причину ее кризисного положения в современную эпоху, предположив, что сужение ее социальной ниши и снижение популярности философских исследований вызывается тем, что философия, кроме пользы, приносит вред — иными словами, кроме полезных социальных функций имеет и дисфункции. Разумеется, возможны и другие причины кризиса философии (например, современный антропологический кризис или деградация человечества ^{[9, 10]}), но и вину самой философии заранее исключать не следует. Если бы ее изучение приносило только пользу или философский анализ давал ясные и реализуемые рекомендации по решению современных цивилизационных проблем, то интерес философия вызывала бы гораздо больше, а дискуссии философов привлекали бы внимание масс и широко освещались бы в СМИ.

Современное общество названо техногенным, так как техника опосредует все стороны жизни человека, а технологии регулируют все виды его деятельности — от производства до общения. «Модус существования современного общества со значительной степенью определенности может быть охарактеризован как технологический, — констатирует Б. Г. Юдин. — Мы все больше привыкаем воспринимать окружающий мир… а зачастую и самих себя как поле для осуществления самых разнообразных технологических воздействий». Современный человек, по его словам, «привержен деятельностной, или технологической, установке, связанной со стремлением так или иначе упорядочить, организовать и даже поставить на службу своим интересам хаос «естественного»» ^{[40, с.56]}. Поэтому техническая рациональность является определяющей в мировоззрении современного человека, а требование пользы, эффективности — главное для технического разума — стало мерилом нужности и ценности остальных явлений культуры ^{[23, 24]}. В техногенном обществе господствует «научно-инженерное» (по словам В. М. Розина) мировоззрение, понимающее все существующее как «объект технического действия и манипулирования», а любые процессы — как то, что можно рассчитать и спрогнозировать, чем можно управлять ^{[31, с. 20]}. Даже смысл культурного бытия, отмечает В. М. Розин, «задается сегодня в рамках технической реальности» ^{[30, с. 191]}. В этом обществе, в этой техногенной культуре ищет свое место философия — та философия, которую Аристотель считал самой бесполезной и самой благородной из наук.

Техногенное общество, как указывает В. А. Лекторский, «становится всё более прагматически ориентированным», что означает: «Интерес к культуре в её высших проявлениях, включающих не только философию, но также фундаментальную науку, высокую музыку, искусство, литературу, падает. Естественно полагать, что в подобной ситуации философия как специфический тип абстрактного мышления не может играть важной культурной роли» ^{[13, с.140]}. В дополнение к обычным философским вопросам снова и снова ставится, по словам А. А. Гусейнова, еще один «вечный» вопрос: «Зачем и кому нужна философия, помимо самих философов»? Причина этого — то, что «сегодня общество, не экономика только, а именно все общество стало рыночным». Поэтому «философия, чтобы быть признанной в современном обществе, должна сказать, что и на каком основании она продает, сколько стоит то, что она продает, а главное, кто и зачем будет покупать ее «продукцию»... Философия «должна предложить себя как услугу»: она сегодня «не может воспроизводить себя иначе, как в форме полезного (читай: оплачиваемого) дела» ^{[4, с.118-119]}. Поэтому философы все чаще обсуждают, как вывести философию «из кризиса и интеллектуального захолустья» ^{[8, с.9]}. Для этого определяются и перечисляются социальные функции философии — полезные для общества следствия применения философских методов, результаты философского анализа.

Какие же социальные функции приписывает себе философия — иными словами, что полезного для общества она обещает делать? В учебниках приводятся различные списки ее социальных функций, приведем один из самых подробных ^{[1, с.6-24]}. Здесь функции философии делятся на мировоззренческие (полезные обществу в целом) и методологические (полезные для науки). Среди мировоззренческих функций перечисляются: гуманистическая (философия помогает осмыслить жизнь, найти ее высшие мировоззренческие ориентиры и этим укрепляет человеческий дух), конструктивно-ценностная (философия разрабатывает представления об основных ценностях культуры и общественном идеале), интерпретаторская (философия оценивает социальную действительность под углом зрения этих ценностей и идеалов), критическая (философия критикует те социальные явления, которые этим идеалам не соответствуют), культурно-воспитательная (философия формирует из человека культурную личность, выводя его из узких рамок обыденного мышления и ориентируя на скрытую за противоречиями истину) и объяснительно-информационная (философия собирает, систематизирует и анализирует научные данные, формируя наиболее общие категории и принципы). Методологическими функциями названы: эвристическая (философские методы создают предпосылки для научных открытий, помогая ученым решать фундаментальные проблемы), координирующая (философия координирует различные методы научного исследования в противовес углубляющейся специализации ученых), интегрирующая (философия выявляет связи между научными дисциплинами и синтезирует их достижения в единую систему знаний) и логико-гносеологическая (философия дает логико-гносеологическое обоснование понятийных и теоретических структур научного знания). Как видим, перечисленные функции кажутся очень важными, а роль философии в современной культуре — определяющей.

Но если мы посмотрим на положение философии в современном мире, попытаемся найти философов среди лидеров общественного мнения и прислушаемся к словам самих философов, характеризующим их положение в обществе и влияние на общественные процессы, то мы увидим совершенно иную картину — кризиса философии и грозящей утраты ее идентичности. Например, В.М. Межуев утверждает: «Нельзя не видеть… отчаянную попытку философии спастись в мире, который в ней более не нуждается» ^{[17, с.13]}. По словам В. Н. Поруса, философы часто оказываются в положении не то юродивых, не то лукавых краснобаев, небескорыстно «вешающих лапшу на уши» занятым людям ^{[26, с.64]}. Казалось бы, философам остается, вслед за А. А.Гусейновым, ссылаться на само существование философии как на критерий ее полезности: «Общественная значимость философии определяется наличием людей, которых волнуют философские проблемы и подходы к жизни. Философия существует около 3000 лет и никто никогда не знал, зачем и для кого она нужна. Тем не менее она существовала. Всегда находились люди, которые занимались ею. Всегда находились люди, которые были готовы внимать философам и задавать вопросы» ^{[4, с.122]}. Но современное общество требует пользы, и «стремление конвертировать философию в практику жизни» приводит к тому, что, по словам А. А. Гусейнова, «от философов часто ждут чего-то большего, чем сама философия» ^{[7, с.16]}. Но этого большего философия предложить не может — или то, что она предлагает, не оценивается общественным мнением как нечто важное. Следовательно, можно согласиться с И. Т. Касавиным: назрела «тема новых функций философии в технонаучном мире, в котором… философии приходится адаптироваться к миру, не демонстрирующему явной потребности в ней самой» ^{[11, с.9]}.

Из того, что философия, несмотря на перечисленные важные социальные функции, не пользуется популярностью среди широких масс и уважением элит, можно сделать противоположные выводы. Прежде всего, можно провозгласить, что современный человек вырождается и уже не способен ни оценить столь важную сферу культуры, ни вникнуть в тонкости философского дискурса. Но прошедшие эпохи с почти всеобщей безграмотностью умели отдать должное философии: самих философов обожествляли или казнили (своеобразная оценка их влияния на массы), а философские идеи становились знаменем социальных процессов (например, идеология эпохи Просвещения или марксизм, без влияния которых невозможно представить историю последних столетий). Современная эпоха всеобщей грамотности и массового образования, казалось бы, должна увеличить количество людей, которые разбираются в философии и занимаются ею. Но этого не произошло — какова же причина? Можно также предположить, что и сама философия отчасти виновна в своем незавидном положении: она, кроме перечисленных функций, обладает и дисфункциями, то есть философствование может иметь нежелательные последствия для общества и отдельного человека. Возможно, если бы философия действительно приносила только пользу, она имела бы гораздо больший авторитет; но любое изобретение человека может приносить негативные результаты (используясь для причинения вреда человеку или природе), и философия не является исключением. Чем же философия может навредить обществу? Каких благ и возможностей лишается современный человек, решивший заняться философствованием?

Методологическая функция философии и современная наука

Прежде всего, рассмотрим вопрос о важности методологических функций философии для современной науки: действительно ли она так необходима для научного исследования, как утверждают философы? Здесь имеет смысл выслушать ученых, которых можно считать достаточно объективными экспертами в данном вопросе. Пусть люди, открывающие новые истины, ответят, что они взяли у философии и помогла ли она в научной деятельности.

Разумеется, прошлые заслуги философии перед рождающейся наукой не ставятся под сомнение: ученые согласны со словами А. А. Гусейнова о том, что наука «возникает через посредство философии и в некоторых своих существенных частях из самой философии». Философия «стояла у истоков современной науки, явилась ее теоретической санкцией и духовным базисом» и даже «наука стала этико-аксиологическим продолжением философии». Именно философия два с половиной тысячелетия назад «обосновала идею, согласно которой природа… содержит свою причину в себе и подчиняется неизменным (никем не отменяемым) законам», она «сформулировала идею научного метода как всеобщего пути к знанию — пути, доступного всем людям, поскольку они обладают разумом», и «подняла науку на уровень деятельности, способной реализовать смысложизненные цели человека» ^{[8, с.7-8]}. Философские идеи, как показывает В. С. Степин, часто выполняли эвристическую роль в научном поиске, то есть выступали условием появления новых идей в естествознании. Именно философия разрабатывала категориальный аппарат и показывала выход за рамки традиционных способов понимания объектов ^{[34, с. 255-259]}. Итак, в предшествующие исторические периоды методологические функции философии действительно имели место.

Но о современной философии ученые, как правило, отзываются пренебрежительно, отмечая ее «непостижимую неэффективность» ^{[3, с. 133]} или объявляя об ее смерти ^{[39, с. 9]}. Например, С.Хокинг утверждает, что философия «не поспевает за современным развитием науки» и поэтому «факел, освещающий наш путь к познанию», перешел из рук философов к ученым ^{[39, с. 53]}. Претензии ученых к философии, по словам Н. С. Мудрагей, таковы: философские воззрения ученого становятся преградой на пути его научной деятельности (если ученый принимает определенную философскую концепцию истиной в последней инстанции), а в целом философия для науки «неэффективна» ^{[20, с.107]}. Так, С. Вайнберг противопоставляет «расплывчатые и непродуктивные» взгляды философов и «поражающие успехи математики и физики», утверждая: «Не известен ни один ученый, сделавший заметный вклад в развитие физики в послевоенный период, работе которого существенно помогли бы труды философов» ^{[3, с.132]}. Не щадит претензии философии на роль локомотива науки и Р. Фейнман, утверждавший: «Эти философы всегда топчутся около нас, они мельтешат на обочинах науки, то и дело порываясь сообщить нам что-то. Но никогда на самом деле они не понимали всей тонкости и глубины наших проблем» ^{[37, с.24]}. По его словам, «опыт научил нас, что в предсказании поступков Природы философские предчувствия не оправдываются» ^{[36, с.41]}. Когда ученые ХХ века совершали свои поразительные открытия, философы «все время стояли в стороне, делая глупые замечания» в ожидании момента, когда, «как только все законы станут известны, они смогут придумать для них объяснения». Но эти философские объяснения, считает Р. Фейнман, есть лишь вырождение научных идей — «вырождение того же сорта, которое знакомо географу-первооткрывателю, узнавшему, что по его следам двинулись полчища туристов» ^{[36, с.145]}. Разумеется, можно подобрать цитаты противоположного значения, высоко оценивающие роль философии в научном познании, но они или относятся к началу ХХ века, или находятся в меньшинстве по сравнению с критическими отзывами. Порою и философы присоединяются к этой критике: например, по словам М. Фуко, «есть нечто смехотворное в философском дискурсе, который хочет извне диктовать закон другим, указывать им, где лежит их истина и как ее найти» ^{[38, с.278]}.

Неудивительно, что скептически оценивает надежду философии на ведущую роль в познании В. Н. Порус: «Современные ученые в своем большинстве не принимают всерьез претенциозных философов. Если философам что-то непонятно, им снисходительно объяснят, а если не получится (не важно, по чьей вине), то попросят впредь не беспокоить. Когда же философы нахально «поправляют» ученых, выдавая им некие методологические или мировоззренческие прескрипции, то их либо вовсе не слушают, либо выпроваживают из дискуссии без всякого почета» ^{[26, с.64]}. Итак, констатирует В. Н. Порус, «что-то не слышно радостных кликов в среде ученых по поводу того, что их идеи так хорошо и плодотворно обобщаются философами. Зато вовсю слышны голоса тех, кто называет эти потуги бесплодными умствованиями, а попросту — паразитированием на науке, которая не нуждается в подобных услугах» ^{[27, с.133]}. Возможно, методологическая функция философии осталась в прошлом: «Построение единой общенаучной картины мира — задача былых времен, по-видимому, уже невозвратных, но оставивших след в «генетической памяти» философии. Сегодня она вряд ли является реализуемым проектом, учитывая глубочайшую дифференциацию научных дисциплин и методов… Былые претензии на «всеобщую методологию науки» или «общенаучную картину мира» сегодня воспринимаются скорее скептически» ^{[28, с.138]}. Хотя наука не отказалась бы от метанаучных обобщений (новых методов теоретического исследования или анализа природы обшенаучных категорий), но попытки философов действовать в этом направлении, как правило, игнорируются или отвергаются. В данном случае философы не могут оправдать свою невостребованность деградацией когнитивных способностей современного человечества под воздействием СМИ: научные заслуги ученых, критикующих философию, говорят сами за себя.

Сохраняют ли свою значимость методологические функции философии или она уже ничего не может дать естественным наукам — как пенсионер становится бесполезен для выросших детей? Прежде всего следует разделить ответственность философии и конкретных философов: критически оценить слабую осведомленность «гуманитариев» (к которым философы себя причисляют) в проблематике современной фундаментальной науки и в ее математическом аппарате. Те античные философы, которые стояли у истоков науки, — от Пифагора до Аристотеля — в совершенстве владели современной им математикой и физикой, обучая этим наукам своих учеников прежде, чем переходить к философским рассуждениям. Но, поскольку, по словам В. С. Степина, «новое поколение философов формировалось в условиях доминанты рыночных ценностей и реформ образования, ставящих целью подготовку «квалифицированного потребителя»», то «упрощение школьного образования привело к недостаточной научной подготовке выпускников и… отсутствию системного мышления у большинства из них» ^{[2, с.21]}. Иными словами, прежде чем рассуждать о проблемах современной науки, следует стать ученым.

Но недостатки отдельных философов не скрывают того, что претензии философии в целом на то, чтобы задавать направление научных исследований в современную эпоху, беспочвенны. Ранее философия эту роль выполняла; возможно, она станет в будущем выполнять ее снова, но сегодня большинство ученых утверждает, что значение философских поисков для развития науки исчезающе мало. Дисфункций в этой области не обнаруживается: философия если не помогает науке, то и не приносит ей вред.

Деструктивно-аксиологическая дисфункция философии

Перейдем к мировоззренческим функциям философии, которые, как правило, считаются сегодня определяющими. Многие современные философы специфику философии определяют, вслед за В. С. Степиным, в качестве технологии работы с «мировоззренческими универсалиями» или «фундаментальными жизненными смыслами и ценностями культуры». Кроме того, философия, «рационализируя универсалии культуры», способна «генерировать новые мировоззренческие смыслы и тем самым вносить мутации в культуру, подготавливая кардинальные изменения социальной жизни». Когда «социальные запросы изменяющейся жизни общества» требуют перемен, то философия, согласно В. С. Степину, «вырабатывая новые категориальные смыслы… предъявляет их культуре»: таким образом она «предлагает возможные изменения генома культуры» и этим «намечает новые пути социального развития» ^{[33, с.10]}. В переходные эпохи «ранее сложившиеся смыслы универсалий культуры» не способны обеспечить функционирование и развитие социума — начинается духовный кризис, именно философия, как показывает исторический опыт, способна «критически отнестись к традиционным, ранее казавшимся очевидными, смыслам мировоззренческих универсалий» и «вместо старых жизненных смыслов изобрести новые» ^{[32, с. 6-7]}. Таким образом, смысл философского исследования, по В. С. Степину, «всегда состоял в том, чтобы не только прояснить те мировоззренческие структуры, которые определяют образ мира… но и предложить возможные варианты новых жизненных смыслов и новых ценностей». Поэтому философия «выступает, с одной стороны, как критическое осмысление глубинных оснований культуры… а с другой, как проект ее возможных изменений» ^{[35, с. 145]}. Здесь и кроется опасность: этим философия может принести вред обществу и культуре.

Дело в том, что философский анализ, как показывает В. С. Степин, «то, что здравому смыслу эпохи представляется само собой разумеющимся… проблематизирует и анализирует» ^{[32, с.6]}. Сначала искомые мировоззренческие универсалии культуры философская рефлексия «осмысливает, выносит на суд разума… и начинает критически их обсуждать» ^{[33, с.9]}, и только на второй ступени начинается формулировка строгих понятий. Перед нами — прежде всего не охранительская роль философии по отношению к культуре, а инновационная: В. С. Степин подчеркивает, что философский анализ «необходим не для того, чтобы сохранить прежние основания социальной жизни, а для того, чтобы изменить их и тем самым способствовать социальным переменам». Философии предлагается «критически отнестись к традиционным, ранее казавшимся очевидными, смыслам мировоззренческих универсалий», чтобы «вместо старых жизненных смыслов изобрести новые» ^{[32, с.7]}. Но безобидное ли это занятие? Если мы вслед за А. А. Гусейновым определим культуру «как социально унаследованную систему регулирующих механизмов, которая обусловлена всей совокупностью конкретно-исторических условий», то ее содержанием нужно считать «формирование социального порядка, норм и ценностей, регулирующих повседневную жизнь, задающих направление человеческой деятельности и исключающих проявление дезорганизующей стихии» ^{[6, с.41-42]}. Следовательно, критика культурных норм и ценностей если и не содержит прямого нарушения социального порядка, то может побуждать к этому, давая бунтарям мировоззренческое оправдание.

Разумеется, философия стремится заменить старые нормы новыми, прогрессивными, и это было бы правильным в ситуации социальных кризисов, когда старые мировоззренческие принципы показывают свою непригодность и требуют замены. Но недаром В. С. Степин подчеркивает, что критикой философия занимается не в кризисные периоды, а всегда: «Философия осуществляет эту работу не только в эпохи социальных кризисов, а систематически, заготовляя заранее идеи, которые могут понадобиться в будущем» ^{[32, с.7]}. Поэтому появившиеся еще при Сократе обвинения философии в том, то она «развращает молодежь» и «портит нравы», к сожалению, имеют основания. Основные принципы культуры испытываются на прочность философской иронией, и этот этап большинству нефилософски мыслящих людей понятен и даже приятен — нигилистическая критика общепринятых моральных норм и духовных ценностей часто практикуется для роста самооценки. Второй этап, или обоснование ценностей, кажется скучным и его пропускают, а критика воспринимается — и в результате философия расшатывает социальный консенсус, основанный на безусловном доверии определенным принципам. Да, философское исследование «дозволяет выйти за рамки универсалий своей культуры… генерировать новые мировоззренческие смыслы и тем самым вносить мутации в культуру, подготавливая кардинальные изменения социальной жизни» ^{[32, с.7]}. Но мутации не обязательно оказываются более жизнеспособными, чем исходный вариант: они могут быть и летальными, открывая перед людьми путь в тупик. История знает примеры таких идеологий, господство которых приводило к массовым жертвам и краху цивилизаций. Где же гарантия того, что очередной философский поиск не породит очередную химеру, требующую кровавых жертв?

Итак, философы даже в спокойные, благополучные эпохи занимаются деструкцией мировоззренческих универсалий, сеют сомнения и критикуют общепринятые идеи, на которых социальный порядок держится. Теперь становится понятным, почему власть имущие преследовали и казнили этих «безобидных» книгочеев, не имеющих ни военной силы, ни экономических рычагов: правители чувствовали, что философское слово является мощным оружием, грозящим разрушить основы их власти. Иногда философская критика совершала благое дело, указывая обществу выход из тупика — новые пути развития; но всегда она, по словам В. А. Лекторского, была не столько самосознанием культуры, сколько ее самокритикой. Философская рефлексия «всегда связана с критикой, т. е. с обоснованием необходимости некоего изменения» ^{[15, с.24]}. С самого начала философия «возникает как критика тех способов понимания мира и человека, которые задаются здравым смыслом и определенной культурой»; она «пытается в некотором смысле выйти за пределы культуры… делает ее предметом критической рефлексии и предлагает способы трансформации, изменения некоторых ее компонентов» ^{[15, с.18]}. Роль философии двойственна — «быть средством понимания и трансформирования, изменения культуры и человека» ^{[15, с.17]}, укреплять универсалии культуры и расшатывать их.

Следовательно, определена одна из социальных дисфункций философии, которую можно назвать деструктивно-аксиологической: она состоит в критике мировоззренческих универсалий культуры и в предложении их трансформации. Поскольку предлагаемые новые принципы еще не проверены социальной практикой, их принятие в качестве новой идеологии может привести как к расцвету цивилизации, так и к ее гибели. Но в любом случае действующая культура философией расшатывается.

В современную эпоху критики техногенного общества именно на эту дисфункцию философии возлагают надежду, предлагая ей, по словам В. С. Степина, «проследить, где и как в недрах современной техногенной культуры возникают точки роста новых ценностей, отличные от тех, на базе которых… развивается техногенная цивилизация» ^{[32, с.10]}. Но философия, выполняя эту работу, неизбежно встанет в оппозицию к господствующей технической рациональности и уже не сможет оправдать себя в ее рамках. Она станет еще более бесполезной (в технологическом смысле этого слова) и окажется перед угрозой дальнейшего сокращения своей социальной базы. Видимо, одна из причин постоянно (и безуспешно) задаваемого вопроса о пользе философии — разрыв между господствующей культурой, которую философия критикует (поэтому для нее философия не полезна, а вредна — но пользу предлагается искать на основе критикуемых ею принципов, что абсурдно) и культурой будущего, зачатки которой философией создаются (и для нее она безусловно полезна).

Гиперкритическая дисфункция философии

Еще одна дисфункция философии является продолжением ее критической социальной функции. Смелость мысли и отказ от общепринятых мнений современному человеку кажутся безусловными достоинствами, и любую смену привычных взглядов он готов объявить благотворной для формирования нового, свежего взгляда на мир и собственного мнения, отличающегося от общепринятого. Философия со времени своего возникновения осуществляла критику общепринятых мнений, поэтому свобода мысли кажется неразрывно с ней связанной. Но и в данном случае недостатки являются продолжением достоинств: помощь в формировании собственного мировоззрения реализуется в плюрализме философских учений и ведет к невозможности получить единственный ответ на «вечные» вопросы. Перфекционизм философа, стремящегося к недостижимой истине, ведет к тому, что, по словам А. В. Разина, «обычному человеческому опыту жизни в философском мышлении с самого начала противопоставляется принцип сомнения» ^{[29, с.10]}. Все мнения могут быть подвергнуты критике и опровергнуты, следовательно, истина оказывается недостижимой. А как же человеку выстраивать свое мировоззрение, не зная истины? Возможно, в этом кроется неприязнь по отношению к философии со стороны большинства людей, держащихся «здравого смысла» и предпочитающих твердые принципы, а не вечный сократический поиск.

Философы не скрывают этой особенности философского исследования и считают его достоинством, признаком интеллектуальной честности. Как отмечает А. А. Гусейнов, «задача философии состоит в том, чтобы заточить ум на критическое восприятие мира, поддерживать потребность задавать вопросы, нести культуру сомнения, которая не дает успокоиться ни на чем достигнутом». Философское мышление является «принципиально критическим к наличным формам жизни». Неудивительно, что такая философия «всегда оказывается неуместной» там, где провозглашаются общепризнанные истины ^{[7, с.19-20]}. Философия, по словам Т. И. Ойзермана, «это проблематизация известного, когда известное делается проблемой» ^{[22, с.6]}. Она не стремится, отмечает В. В. Миронов, «к некоей завершенной теории»: цель философии «вовсе не состоит в том, чтобы обязательно предоставить однозначный ответ» ^{[19, с.15]}. Впрочем, дать окончательный ответ на вопросы философии невозможно: она, показывает А. А. Гусейнов, «стремится к познанию и осмыслению мира в его целостности и склонна создавать его эпистемологически законченные образы, что невозможно сделать в принципе из-за бесконечности как мышления, так и мира» ^{[5, с.41]}. Философия, считает В. А.Лекторский, «всегда была средством «обживания» тех необычных, противоречащих здравому смыслу миров, которые создавала творческая мысль» ^{[14, с.47]}. По словам И. Т. Касавина, «наука решает проблемы, которые могут быть решены; философия ставит проблемы, которые не могут быть решены». Философские проблемы не имеют «однозначного и окончательного решения», философский дискурс порою осуществляет «нелогические, пробные, поисковые шаги, неочевидность и даже абсурдность которых иной раз бросается в глаза» ^{[12, с. 21-23]}. Поэтому, делает вывод В. В. Миронов, «с позиции здравого смысла, как отмечал еще Гегель, философия часто трактуется как глупость» ^{[19, с.18]}.

Философия как «выражение мышления на высочайшем уровне абстракции», по словам В. А. Лекторского, всегда «была весьма далека от интересов огромного большинства людей, чья картина мира и самих себя вырабатывалась на основе здравого смысла» ^{[15, с.41]}. Философское мышление, как отмечает В. М. Межуев, «носит не столько систематический, сколько критический характер, исповедуя в качестве абсолютной ценности только ценность свободы». Философия «есть язык и мысль свободного человека», и «если человек не нуждается в свободе, то и философия ему ни к чему» ^{[18, с.20-21]}. Что же характерно для мышления человека, который не нуждается в философии? Для него, по словам Б. И. Липского, «наиболее характерной особенностью является самоуверенность»: «Он всегда готов дать исчерпывающие ответы на любые вопросы современной жизни. Он абсолютно уверен в правильности своей точки зрения». Неудивительно, что «философия, в смысле стремления к поиску собственного ответа на вопросы о цели и ценности человеческой жизни, для такого человека либо не существует вовсе, либо представляется каким-то словоблудием, праздным мудрствованием на пустом месте, ибо для философии нет почвы там, где все ответы на смысложизненные вопросы даны и приняты заранее, еще до возникновения самих вопросов» ^{[16, с.30]}. Философия возникает, когда «отдельный человек начинает сомневаться в безоговорочной истинности верований сообщества»: он «выделяет свое индивидуальное мышление из общего массива» и этим «как бы заявляет о своей свободе по отношению к усредненным верованиям коллектива» ^{[16, с.30]}. Обращаясь к философии, человек совершает «акт самоопределения, решившись на свой собственный, уникально-неповторимый способ бытия в мире» ^{[16, с.33]}. Но эта свобода мышления имеет обратную сторону — отказ от окончательного ответа на «вечные вопросы». Философ смело провозглашает, вслед за В. А. Лекторским, что «не существует окончательного решения философской проблемы (если она действительно философская)»: он «не дает таких решений, которые не были бы впоследствии перерешаемы», утешаясь тем, что это «выражает динамизм и проективно-конструктивный характер человека и культуры» ^{[15, с.20-21]}. Поэтому многих людей, ознакомившихся с философией, как отмечает Т. И. Ойзерман, «болезненно раздражает то, что многие представления, убеждения, понятия, истины, никогда не вызывавшие у них каких-либо сомнений, оказываются довольно неясными, сомнительными, шаткими, как только они становятся предметом квалифицированного философского обсуждения» ^{[21, с.184]}.

Итак, философ — тот, кто «идет не в ногу» с большинством: он противопоставляет личное мнение «усредненным верованиям коллектива» и гордится своей отделенностью от «общего массива». Это подозрительно напоминает описание «смертного греха» гордыни: противопоставление себя, стремящегося к мудрости, довольствующейся «здравым смыслом» толпе не может привести к тому, что упомянутая толпа (масса, коллектив и т. п.) испытает симпатию к подобному мудрецу и провозглашаемым им взглядам. Выше было отмечено, что новый «уникально-неповторимый способ бытия» не обязательно оказывается лучше старого, лежащего в основе общепринятых социальных практик: философский поиск осуществляется на свой страх и риск, поэтому человек может ошибиться и отказаться дальше от истины, чем «толпа». Заранее считая себя умнее, чем «общий массив», человек может свободно двигаться к пропасти, — и хорошо, если ошибки останутся достоянием его личных взглядов, а не лягут в основу очередной секты или экстремистской идеологии. Эти негативные последствия беспочвенного философского поиска относятся к уже рассмотренной деструктивно-аксиологической дисфункции. Но возможно попадание в иной мировоззренческий тупик: множественность философских учений перейдет в отдельно взятую голову, и человек потеряет возможность выбора основных мировоззренческих принципов, узнав, что все они так или иначе доступны опровержению и подвергаются сомнению. Критика, необходимая для расчистки от старых мнений ради свободного построения новых, уйдет в дурную бесконечность гиперкритики и человек, разрушив общепринятые убеждения, останется без собственных. Поскольку мировоззренческие принципы являются основанием программ жизнедеятельности, выходящей за пределы простого удовлетворения низших потребностей, отказ от кристаллизации собственных взглядов приведет к тому, что человек потеряет даже ту возможность влиять на глобальные события, которые имел, находясь в составе воодушевленных какой-либо идеей масс. Ему остается ироническая усмешка «посвященного» и критика любых позитивных программ — возможно, и обоснованная, но ведущая к бездействию. Разумеется, не каждого философствующего человека постигает такая судьба, но философией (знакомство с которой доступно каждому вне зависимости от интеллектуального уровня) можно злоупотребить: разрушить собственное мировоззрение, ничего не получив взамен.

Следовательно, вторую социальную дисфункцию философии можно назвать гиперкритической: она заключается в том, что человек, научившись критиковать и опровергать любые мнения, не сможет сформулировать собственные взгляды на «вечные вопросы» и останется на позиции скептика, бессильного зрителя глобальных процессов. Не давая окончательных ответов, философия может увести человека в бесконечность сомнений и оставить в полной мировоззренческой дезориентации.

Возможна ли нейтрализация дисфункций философии?

Перечисленные функции и дисфункции философии приводят закономерно к итоговому вопросу: что перевешивает — польза философии или вред? Наверное, как и в случае с другими науками, все решает правильность ее применения. С одной стороны, утверждает В. А. Лекторский, «освоение философского способа понимания мира и приобретение хотя бы элементарных навыков философского мышления позволяют мыслящему человеку ориентироваться в современной быстро меняющейся действительности» ^{[13, с.143]}. Ведь в философии, по словам Т. И. Ойзермана, речь идет «о том, в какой мере человечество способно понять само себя, управлять своим собственным развитием, стать хозяином своей судьбы, овладеть объективными, в немалой мере стихийными последствиями своей познавательной и созидательной деятельности» ^{[21, с.200]}. С другой стороны, философия обретает свою мощь в условиях излома цивилизаций, когда старые способы мышления и действия перестают работать и их защита становится невыгодной даже с практической точки зрения. Тогда человек вспоминает, что существует философия, которая, согласно формулировке А. В. Разина, «учит нас жить в мире, который мы до конца не понимаем и не способны понять в окончательном смысле» ^{[29, с.27]}. Не перед отдельным мыслителями, а перед миллионами людей встают те самые «вечные» вопросы, «однозначное и окончательное решение которых является и необходимым, и невозможным одновременно» ^{[16, с.33]}, по словам Б. И. Липского.

Можно ли говорить о том, что наша эпоха является кризисной, то есть полезные последствия философствования перевешивают вредные? Большинство философов, политиков, публицистов согласно с тем, что техногенное общество находится в кризисе. По словам В. А. Лекторского, положение таково: «Старые формы культуры нуждаются в изменении. Существует необходимость в новых способах понимания мира и человека, в новой системе ценностей… В наше время можно говорить о кризисе цивилизации и человека… В современном потоке многообразных изменений возникла угроза самому существованию человека — недаром сегодня много говорят о возможности «постчеловеческого будущего» ^{[13, с.142-143]}. Следовательно, социальные функции философии в современном мире сохраняют свою актуальность. Тем не менее, востребованность ее сегодня невелика: не у философов представители СМИ спрашивают ответы на важнейшие вопросы, а у политиков, спортсменов, артистов.

Кризис — это смерть не только привычного способа жизни, но и привычных форм мышления, в том числе — привычной философии. Как должна она измениться, чтобы минимизировать свои дисфункции, а полезные социальные функции реализовать в полной мере? Для ответа на этот вопрос следует обратиться к истории философии и проследить ее переломные периоды. Например, можно сделать некоторые выводы из того, почему «естественной смертью», по словам А. А. Гусейнова, умерла античная философия: «Философия подписала себе приговор тем, что отказалась от своего предназначения быть школой мудрости, освещать знанием путь к нравственно достойной жизни. Она осталась без собственного предмета и без внимания со стороны общества, даже без того внимания, которое приобретает форму насмешки. Пост-античная философия, следовательно, была возможна только в той мере, в какой она была способна предложить новую общезначимую утопию, другое понимание мудрости и пути к ней. Философия не смогла решить эту проблему собственными средствами. Недостающее ей смысложизненное начало философия нашла в христианской религии… вышла из самоизоляции, вернулась в общество в качестве жизненно значимой интеллектуальной силы» ^{[8, с.6-7]}. Не напоминает ли этот диагноз состояние современной философии? Не вынуждена ли она снова повторять неусвоенный «печальный исторический урок»? Быть может, неудача современной философии вызвана тем, что она отказалась от дерзких поисков и послушно следует общей технической рациональности, пытаясь убедить общество с своей полезности на нефилософском языке? В этом случае необходимо выдвигать новые, не-техногенные ценности и методы мышления — и отказаться от надежды сегодня получить признание большинства, которое все еще мыслит по-старому. В современную эпоху, когда ставка «на достижение совершенного состояния человека и общества через научно-технические успехи, рационально обоснованное преобразование внешних условий жизни, эта ставка оказалась битой» ^{[8, с.8]}, философ мог бы снова указать на иные ценности — но утверждать их придется не написанием книг, а собственной жизнью. Как считает А. А. Гусейнов, философия «должна явиться обществу… в полном сознании своей исключительной ответственности», вспомнив, что она «ответственна не просто за истину, а за такую истину, которая одновременно является долгом, обозначает достойный путь жизни». Итак, новая философия, «оставаясь родом познания, выступит одновременно образом жизни» ^{[8, с.9]}. Такая философия как «школа мудрости» могла бы взяться за решение актуальных задач: например, по словам В. А. Лекторского, «не только по выявлению оснований разных форм деятельности и формулированию способов их возможных изменений, но и по сохранению и спасению тех ценностей, без которых ни человек, ни культура невозможны (ценности свободы, личности, рациональности)» ^{[13, с.143]}. Новая, настоящая философия, как считает В. Н. Порус, должна отвечать «на кантовские (по духу, а не по букве) вопросы: что я могу знать, что я должен делать, на что я могу и смею надеяться»; тогда, в частности, она вернет свои методологические функции и «сможет вести с науками полноценный диалог, возвращая им целостное понимание человека, так сказать, восстанавливая его из частно-научных «проекций»» ^{[26, с.65]}. Итак, возвращение к философии как «образу жизни» могло бы вернуть ей интерес широких масс и позволило бы перейти от «плетения словес» к участию в широких программах гуманизации глобального социума. В этом случает социальные дисфункции философии были бы минимизированы, поскольку философы отвечали бы на запросы общества, предлагая новые формы жизни вместо разрушенных.

Философия, как область культуры и как путь познания, может многое дать человечеству. Ее критика неразрывно сопутствует ей и порою с ней сливается — «всякое квалифицированное отрицание философии есть тоже философия» ^{[22, с.8]}. Недостатки философии — продолжение ее достоинств, но для того, чтобы приносимая философскими исследованиями мудрость без препятствий могла доходить до людей, следует выявлять возможные дисфункции философии и стараться нейтрализовать их, совершенствуя форму ее вечного содержания.