Trend for conspiratorial explanations as an aspect of modern life

Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Other publications by this author

Пандемия коронавируса сопровождается волной конспирологических объяснений: здесь и версия об искусственном китайском происхождения коронавируса с целью ослабления США, и теория регулирования мировой элитой численности населения Земли, и глобальная дезинформация населения с какими-то другими целями (интересно, что почти 20% не верят в существование коронавируса), скажем, чтобы заработать на экономическом кризисе или изменить в свою пользу соотношение сил на планете. Современная пандемия не исключение. «Возникновение лихорадки Эбола в Африке, – читаем в Интернете, – привело к пандемии, в результате которой сотни людей умерли во всех уголках мира. Распространение этой смертельной болезни породило множество конспирологических теорий; одна из них связана с контролем численности населения планеты. Возможно, фармкомпании попросту не разрабатывают лекарства против смертельных вирусов и бактерий, поскольку иначе планета будет перенаселена. Впрочем, есть и другая теория заговора фармкомпаний, связанная со сверхприбылью от прививок против вируса Эбола» ^[10].

Неправильно думать, что мода на конспирологические объяснения вызвана только пандемиями. Нет, подобные объяснения или лучше сказать «конспирологические дискурсы» все больше овладевают сознанием наших современников. Не исключение и Россия. Здесь можно вспомнить очень популярную в кругах интеллигенции версию о том, что распад СССР и реформы являются рукотворными, задуманными и осуществленными западными элитами, прежде всего США. Или одно из распространенных в нашей стране объяснений появления криптовалюты. «Это, мол заговор американских спецслужб, заинтересованных в том, чтобы “подсушить” (уменьшить) колоссальный объем абсолютно ничем не обеспеченных долларов (известно, что еще в 1971 году доллар был отвязан от золота). Замысел такой: по мере создания большого количества электронных монет (биткоинов) их обменяют на доллары, потом криптовалюту законодательно запретят, а поглощенные технологией блокчейна доллары будут объявлены обесцененными до нуля, т.е. должны будут исчезнуть из употребления. В результате, задача решена. Но, конечно, не полностью, ведь денег напечатано немерено. Но параллельно будет разработана еще одна технология, и еще одна, чтобы подсушить оставшиеся доллары, и т. д.» ^{[2, с. 25-26]}.

Развитие конспирологии привело к тому, что его стали изучать философы, ученые и политологи. Например, широко известна книга А.Г.Дугина «Конспирология», во введении к которой он пишет: «Если в 60-х–80-х годах прошлого века конспирология была уделом маргинальных чудаков и желтейших «таблоидов», в 90-е она стала явлением массовой культуры. Прорыв начался с сериала «X-files», где агенты спецслужб Малдер и Скалли расследовали все виды возможных “заговоров” и “вторжений”, иллюстрируя бесконечный набор конспирологических фантазий. “The truth is out there”, – гласит девиз “X-files”: “правда не здесь”, “правда сокрыта”. Это есть первый жест конспирологического отношения к миру. Это значит “нас обманывают”, и, следовательно, “надо докопаться до истины, какой бы она ни была”» ^{[3, c. 2-3]}.

Здесь Дугин верно отмечает, впрочем, лежащие на поверхности, две особенности конспирологического дискурса, во-первых, ‒ это всегда истолкование проблемы как заговора определенного злокозненного субъекта, во-вторых, к счастью, есть «разоблачитель» этого заговора, который знает, как дела обстоят на самом деле, которому можно полностью доверять, и он выведет на чистую воду тщательно скрываемое. Я бы со своей стороны, добавил к этим двух важным характеристикам еще одну, а именно, есть не только разоблачитель, но и аудитория, которая внимает разоблачителю. Как правило, разоблачитель обращается ко всем читателям, подразумевает самую широкую аудиторию, но реально его аудитория всегда ограничена читателями, взгляды которых близки к взглядам разоблачителя.

Многие исследователи отмечают бесполезность критики взглядов и доводов конспирологов, так сказать «разоблачения разоблачителей», поскольку конспирологическая аудитория заинтересована только в конспирологической трактовке проблем и событий. «Конспирологии, – замечает Роман Хохалин, – обеспечено безбедное будущее. В своих массовых версиях конспирология порождает толпы людей, одержимых нарциссическим бредом собственной посвященности. Такая толпа идеально подходит для манипуляций харизматических вождей. Такие люди не способны к последовательному мышлению и самоорганизации для решения реальных проблем. Конспирология невозможна без ощущения своей исключительности, без претензии на место в невидимой иерархии, раз уж не очень сложилось в видимой. Вопрос, как «посвященность» может быть столь массовой, обычно не смущает борцов с (сионским, масонским, русофобским, исламским и любым другим) заговором. Горький юмор ситуации в том, что «посвященность» в «закрытую» тайну распространяется как психическая эпидемия, тогда как открытый вроде бы доступ к доказательным (т.е. «профанным» для конспиролога) знаниям, оставляет толпу равнодушной и она этими («слишком доступными») знаниями не обладает» ^[9]. В целом с этим можно согласиться, но с поправкой на характер общества. Например, экономист Сергей Алексашенко считает, что в США эсхатологический накал остужается экспертным аналитическим сообществом. «Главным конспирологом в Америке, – говорил он недавно на «Эхо Москвы», – является президент Дональд Трамп. Он – любитель конспирологических теорий, он активно их пропагандирует. Причем всевозможных теорий, начиная от того, как надо лечиться, и дальше по списку. Они достаточно влиятельные в каких-то эпизодах. Тем не менее, в Америке существует достаточно мощная аналитическая экспертиза, экспертное сообщество, которое дает свою информацию. И даже рядом с президентом Трампа, который дает пресс-конференцию, всегда стоит доктор Х., который не возражая прямо и не опровергая, говорит то, что является правдой. И все понимают, где конспирология, а где факты. Поэтому благодаря мощному экспертному сообществу, которое работает на всех уровнях, штатов, конгресса, исполнительной власти, отдельных департаментов и министерств. Это сообщество отвергает конспирологические теории. То есть, частью работы этого сообщества является проверка. Есть теории совершенно абсурдные. Теория о том, что этот вирус был создан в лаборатории в Ухани, она имела право на существование. И проверяли эту гипотезу. За счет того, что есть те, кто проверяет конспирологические теории, они не имеют такого широкого распространения. Их сразу опровергают фактами» ^[1].

Думаю, Алексашенко несколько преувеличивает: в Америке конспирологические дискурсы тоже достаточно популярны. Но уж точно, в нашей стране власть прямо заинтересована в таких объяснениях. Конспирологические дискурсы наряду с многочисленными противоположными интерпретациями событий призваны деконструировать всякую реальность, кроме официальной. Когда непонятно, что существует на самом деле, поскольку СМИ истолковывают события противоположным образом, исчезают, становятся незначимыми и объективные события. Спрашивается, как их опознать среди моря остальных? Яркий пример – подача информации и интерпретаций о сбитом над Донбасом Боинге-777.

Приступая к объективному анализу конспирологического дискурса, можно отметить его сомнительность и одновременно конструктивность в отношении указанных выше двух его особенностей. Обычно нет никакого заговора, но есть конструкция заговора, нет субъекта заговора, хотя есть конструкция такого субъекта. Обе конструкции чаще всего неосознанно, хотя бывают случае и сознательного конструирования, создает разоблачитель ^{[8, с. 173-201]}. Рассмотрим в связи с этим пример конспирологического дискурса известного российского экономиста и политолога М. Делягина.

«Новые коммуникации, ‒ пишет он, ‒ сплачивают представителей различных управляющих систем (как государственных, так и корпоративных) и обслуживающих их деятелей спецслужб, науки, медиа и культуры на основе общности личных интересов и образа жизни <…>

Новый глобальный класс собственников и управленцев противостоит разделенным государственными границами обществам не только в качестве одновременного владельца и управленца (нерасчлененного «хозяина» сталинской эпохи, что тоже является приметой глубокой социальной архаизации), но и в качестве глобальной, то есть всеобъемлющей структуры. <…>

В силу самого своего положения «над традиционным миром» он враждебно противостоит не только экономически и политически слабым обществам, разрушительно осваиваемым им, но и любой национально или культурно (и тем более территориально) самоидентифицирующейся общности как таковой, ‒ и в первую очередь традиционной государственности… Верхи госуправления начинают считать себя частью не своих народов, а глобального управляющего класса. <…>

В силу своего неформального, сетевого и слабо структурированного характера глобальный управляющий класс слабо наблюдаем; его деятельность можно отслеживать в основном по косвенным признакам. <…>

Исчерпание стратегии «управляемого хаоса» и ее трагический провал в Ираке оказался плодотворным: он показал возможность и эффективность качественно новой стратегии «неуправляемого хаоса», которую мы видим в Северной Африке и, в частности, в Ливии. Логика этой стратегии проста: «в мутной воде можно поймать более крупную рыбу», хаос дает больше возможностей скачком наращивать власть и богатство, а главное ‒ резко менять траекторию и саму логику развития целых обществ» ^[4].

Откуда, спрашивается, Делягин берет тезис, что сложился «новый глобальный класс собственников и управленцев, который действует как единый субъект, замышляя зло против традиционных национальных государств»? Как он его доказывает? Никак не доказывает, это положение Делягиным сконструировано, это его искренняя вера. А чтобы зря не допытывались, Делягин замечает: «управляющий класс слабо наблюдаем; его деятельность можно отслеживать в основном по косвенным признакам». Есть и другое соображение.

У каждого субъекта свои интересы и задачи, которые они стремятся реализовать и решить. Конспирологи, почему-то истолковывают их как сговор и заговор. Сговаривались ли, например, западные спецслужбы, главы правительств, президенты фирм и корпораций, когда начал распадаться СССР? Вряд ли. Но эти социальные субъекты действовали в одном направлении и довольно похоже, дружно, как будто сговорились. На самом деле это сходство определялось общими метанарративами и мировоззрением. Как представители капиталистического лагеря они знали, что социалистическое государство формулировала цели победы над капитализмом и ликвидации буржуазии, как опытные участники международной конкуренции эти субъекты ставили своей задачей вывести из рыночной игры советскую промышленность, поставить Россию на поставку дешевого сырья, создать на опустевшем месте сферу потребления западных товаров. Эта задача была решена, причем каждым на своем месте, не потребовалось никакого сговора.

Но почему в настоящее время конспирологические дискурсы так востребованы? Здесь не одна причина, а несколько. Одна из главных состоит в том, что конспирологический дискурс представляет собой простое причинно-следственное объяснение сложных событий. Хотя человечество уже почти столетие живет в сложном, а сегодня и неопределенном мире, большинство людей привыкли к естественнонаучным способам мышления. Это неудивительно, ведь наше образование ориентировано сциентистски, а работа с современной техникой тоже предполагает рациональное, естественнонаучное мышление. Разоблачитель предлагает своей аудитории именно причинно-следственное объяснение событий, он расколдовывает непонятный для его читателей мир, предлагая простые схемы заговора и следствий из них. «Любая конспирология, ‒ пишет Хахалин, ‒ по сути, это ‒ поиск простого и ясного объяснения сложному и многогранному миру с миллионами связей, взаимодействий, с долгими (и часто мучительными) процессами поиска согласия, налаживания сосуществования, соблюдения множества интересов» ^[9].

Если получено простое и ясное объяснение сложных событий, то понятно, что делать, как жить. И разоблачители, как правило, тут же указывают своей аудитории, куда идти и что делать (или предоставляют своим читателям самим это домыслить и сформулировать). К счастью, их рекомендации по большей части неприемлемы. Вот, например, какой вывод делает М. Делягин из приведенного выше разоблачения: «Практической реализацией древнеримского правила “Горе побежденным” и созданием ситуации, когда единственным способом защитить себя и свой народ от бомбардировок, от американских и НАТОвских “Томагавков” является не просто наличие ядерного оружия и средств доставки, но и готовности их применить» ^[4]. Стоит отметить, что в настоящее время простые решения сложных проблем, более широко, простые социальные действия, весьма востребованы массами и электоратом. Их легче доносить до адресата, они быстрее усваиваются и начинают свое воздействие. В тоже время эффективны и реалистичны, правда, на более отдаленной перспективе, как раз сложные решения, соответствующие сложной, не выдуманной социальной реальности. Но, увы, средний современный индивид, в России особенно, не любит сложности, предпочитает выбрать что-то простое и понятное.

«Что касается, каким будет мир. ‒ Размышляет Владимир Пастухов. ‒ У меня есть твердое ощущение, что пандемия ‒ это только триггер, что никакого нового качества, конечно, эта эпидемия не создает. Как любой триггер она какие-то процессы ускорит, какие-то замедлит. То есть для каких-то процессов, уже существующих в обществе, это будет катализатором, для каких-то ‒ ингибитором.

Приходят люди. И, в общем, у них, у оппозиции есть два пути: быть таким очень сложным, как я, и очень долго, навязчиво объяснять людям все эти логические цепочки, которые люди, находясь особенно в истеричном состоянии, да, в общем, те люди, которые до это с радостью пожирали этот «Крымнаш», не задумываясь о последствиях, они слушать этого не хотят. Это очень долгая, очень сложная воспитательная просветительская работа.

Или можно сказать просто: “Это власть плохая, потому что у нее есть какие-то денежки. Давайте мы их сейчас раздадим”. Я считаю эту позицию недальновидной, потому что она хороша только в том случае, если тот, кто это говорит, реально не рассчитывает на приход к власти в ближайшее время. Потому что тогда можно сказать всё, что угодно. То есть понятно, что если взять эти фонды и эти фонды просто раздать населению, то население в лучшем случае их проест, в худшем ‒ пропьет. А там какие-то смешные деньги получаются на душу населения. Через 6 месяцев мы будем сидеть с абсолютно оголенной нижней частью туловища и смотреть в пустоту» ^[7].

Конспирологические дискурсы являются популярными еще и потому, что они поддерживают в мире атмосферу недоверия и конфликта. Если против вас замышляется заговор, то не подтверждается ли он, что нельзя никому доверять, что миром правит борьба всех против всех. К сожалению, в настоящее время наша власть встала именно на такую точку зрения по отношению к западным странам. «В принципе, ‒ замечает Владимир Пастухов, ‒ базовый элемент этой идеологии, с моей точки зрения ‒ убежденность в том, что Мировая война неизбежна. Это остается за скобками. Я долго думал, чем это можно объяснить. В конечном счете, я думаю, что руководство России живет с ощущением, что войны не избежать. Соответственно, оно готовит народ к этой войне… Я думаю, что к этой мысли руководство пришло само, пришло оно не сейчас… И придя к этому выводу, было принято решение о том, что демократия ‒ это недопустимая роскошь» ^[6]. Понятно, что подобная картина и решение предполагают версию о заговоре против России.

Наконец, конспирологические дискурсы ‒ прекрасный инструмент социальной технологии.

И все же почему критика конспирологических теорий (разоблачение разоблачителей) дает так мало, как правило, не заставляет аудиторию усомниться в объяснениях, предложенных конспирологом? Дело в том, что конспирологическое знание ‒ это знание гуманитарное и социальное. А у такого типа знаний другие критерии объективности и истинности. Если естественнонаучное знание может быть проверено в эксперименте или инженерной деятельности, то гуманитарное и социальное ‒ только в употреблении в той или иной аудитории. Например, марксистская теория приглянулась российским социал-демократам, которые взяли ее на вооружение и реализовали в социальной практике (правда, получилось не совсем то, или совсем не то, что замышлял Маркс), но решительно была отвергнута большинством социалистических партий Европы. Объективность и истинность (точнее эффективность) этой теории удостоверялись не экспериментом, а опытом реализации, который был разный в разных социальных сообществах (аудиториях), вплоть до полностью отрицательного (культ личности Сталина, коммунистическая Камбоджа).

Проблема подтверждения объективности событий усугубляется еще и тем, что, как я говорил выше, в настоящее время социальная реальность размывается и деконструируется множеством противоречащих и несовпадающих друг с другом интерпретаций и удостоверений этой реальности. Они принадлежат разным социальным субъектам, преследующим разные цели. А в России, как уже отмечалось, власть специально работает над разрушением видения объективной реальности.

Было время когда философия и наука выполняли функцию авторитетной инстанции, и соответствующие метанарративы и оценки принимались человеком. Скажем, в те времена И. Кант смог бы утверждать, что конспирологическое знание не объективно и не истинно, подобно тому как он утверждал, что эзотерическое знание Эммануэля Свебенборга неистинно, а сам Сведенборг нездоров. «Поэтому, ‒ пишет Кант, ‒ я нисколько не осужу читателя, если он, вместо того, чтобы считать духовидцев наполовину принадлежащими иному миру, тотчас же запишет их в кандидаты на лечение в больнице и таким образом избавит себя от всякого дальнейшего исследования… в творчестве Сведенборга я нахожу ту самую причудливую игру воображения, какую многие другие любители находили в игре природы, когда в очертаниях пятнистого мрамора им рисовалась святая семья или в сталактитовых образованиях – монахи, купели и церковные органы…Я устал приводить дикие бредни самого дурного из всех фантастов или продолжать их вплоть до описания им состояния после смерти…было бы напрасно пытаться скрыть бесплодность всего этого труда – она бросается в глаза каждому» ^{[5, с. 327, 340, 347]}.

Кант здесь аппелирует к тому, что реальности, о которой говорит Сведенборг, не существует (в учении Сведенборга Бог не троица, а единый субъект, нет смерти и воскрешения, спастись может и неверующий, ангелы на небесах любят подобно людям и прочее). Почему бы и сегодня не утверждать, что не существует реальности и событий, о которых пишут конспирологи? А потому, что ни философия, ни наука в настоящее время не являются для нас авторитетом. Написал «нас», хотя я сам философ и ученый, однако, современный философ и ученый, действительно, признает другие, не совпадающие с его представлениями, взгляды и объяснения. Он готов осмыслять и анализировать конспирологическую реальность, соглашаясь, что его точка зрения и знание не всеобщие. Не всеобщие, но не значит, что необъективные и выдуманные. Все зависит от методологии и культуры мышления.

С моей точки зрения, конспирологические теории и объяснения весьма органичны для нашего времени перехода и кризиса. Да, они затрудняют правильное понимание происходящего, ускоряют распад и хаос, способствуют недоверию. Но таково время, в котором мы живем. Если эта действительность нас не устраивает, вероятно, нужно пытаться ее осмыслить и жить, как мы считаем правильным. В этом случае нам придется осмыслять конспирологию и вырабатывать к ней отношение, что я и пытался сделать.