The activity in sociocultural and natural environment.

Социальным можно считать действие, удовлетворяющее двум характеристикам ‒ такое действие должно иметь социальное значение и строиться сознательно с целью реального воплощения этого значения. Речь пойдет о социальном действии в сфере современной техники, действии, направленном на преодоление кризиса нашей цивилизации, недаром получившей название «техногенной». Техносфера все больше поглощает не толь­ко биосферу, но и антропосферу. Тезис Мартина Хайдеггера о превращении природы и человека в «постав», в функциональный элемент техники не только подтверждается, он стал обыденностью. Вопрос, однако, как к этому относиться. С точки зрения польского философа техники Х. Сколимовски, пишет Д. Ефременко, «вся познанная реальность является искусственной, или очеловеченной (man-made)… преобразующая сила техники столь громадна и ее возможности для изменения жизненного мира человека столь значительны, что эти атрибуты делают технику беспрецедентным явлением в истории… техника выступает фактором, обусловливающим социальную реальность» ^{[3, с. 80-86]}

Этот кризис, угрожающий существованию биосферы и, следовательно, жизни человечества (пандемия короновируса ‒ это всего лишь один из звоночков этого кризиса), ‒ у всех на слуху, кризис широко обсуждается, существуют различные предложения, направленные на его разрешение. Пока эти предложения реформ техники не оказали ожидаемого обществом серьезного влияния на политику государств и других социальных институтов. В частности, на наш взгляд, потому, что противоречат основным тенденциям и трендам техногенной цивилизации. Следовательно, такие предложения не учитывают сложившуюся реальность.

Что же недостаточно учитывают мыслители и ученые, предлагающие реформы в сфере современной техники? Во-первых, характер и природу самой техники, давно уже не сводящейся к инженерной деятельности и технологии в узком понимании. Современная техника, ведущим началом которой выступает «технология в широком понимании» (см. ^{[8, с. 39-41; 9, с. 121]}), пронизывает собой все стороны жизни человека, меняет социальность, все больше воспринимается как неоправданный риск. «Опасна, ‒ писал М.Хайдеггер, ‒ не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники; но есть тайна ее существа. Существо техники как миссия раскрытия потаенности ‒ это риск» ^[11].

Во-вторых, по-прежнему техника истолковывается в картине мира и в логике мышления, характерных для прошлых веков, картине и логике, опирающихся на работы Ф.Бэкона, Декарта и Канта, Гегеля и Шеллинга, Шопенгауэра, Э. Каппа и П. Энгельмейера. Для этой картины характерны следующие особенности. Техника концептуализируется в рамках «инструментальной концепции», т.е. рассматривается как средство, создаваемое (изобретаемое) индивидом для удовлетворения потребностей человека. Ее действие и эффективность объясняется сочетанием, схождением процессов природы и деятельности человека (инженера и технолога). «Природа, ‒ пишет первый российский философ техники Петр Энгельмейер, ‒ не преследует никаких целей, в человеческом смысле слова. Природа автоматична. Явления природы между собой сцеплены так, что следуют друг за другом лишь в одном направлении: вода может течь только сверху вниз, разности потенциалов могут только выравниваться. Пусть, например, ряд А-В-С-Д-Е представляет собой такую природную цепь. Является фактическое звено А, и за ним автоматически следуют остальные, ибо природа фактична. А человек, наоборот, гипотетичен, и в этом лежит его преимущество. Так, например, он желал, чтобы наступило явление Е, но не в состоянии вызвать его своею мускульную силой. Но он знает такую цепь А-В-С-Д-Е, в которой видит явление А, доступное для его мускульной силы. тогда он вызывает явление А, цепь вступает в действие, и явление Е наступает. Вот в чем сущность техники» ^{[8, с. 80]}.

Здесь человек понимается как стоящий над природой, познающий ее законы, овладевающий на основе этих законов процессами природы, управляющий ими. При этом все его действия однозначны, определяются только разумом и способностями человека, в идеале не зависят от среды. Такова конструкция деятельности и процессов природы: они задаются как однозначно детерминированные, в первом случае целями и задачами, во втором ‒ законами природы. Подобное устройство позволяет не только рассчитывать и прогнозировать, но и думать, что ученый или технолог могут не учитывать последствия своего творчества, считая, что они в своей деятельности и мышлении зависят только от самих себя.

«Исследование располагает сущим, ‒ утверждает Хайдеггер в докладе “Время картины мира”, ‒ когда оно может либо заранее высчитать сущее в его будущем течении, либо пересчитать задним числом в качестве прошлого. В исчислении наперед ‒ природа, а в историческом пересчитывании ‒ история рассматриваются одинаково… Не пресловутая атомная бомба есть, как особая машинерия умервщления, смертоносное. То, что уже давно угрожает смертью человеку и притом смертью его сущности, ‒ это абсолютный характер чистого воления в смысле преднамеренного стремления утвердить себя во всем. То, что угрожает человеку в его сущности, есть волевое убеждение, будто посредством мирного высвобождения, преобразования, накопления сил природы, а также управления ими человек может сделать человеческое бытие для всех более сносным и в целом счастливым» ^{[12, с. 148]}

Нельзя сказать, что с тех пор как сложились указанная здесь картина и логика, не было создано альтернативных представлений о социальном действии и технике. Очень мало, но все же такие представления существуют. Для примера, остановлюсь на концепции «технетики» Б.И.Кудрина. В противоположность большинству философов техники Борис Иванович утверждает, что не человек создает технику, а скорее техника создала человека. Кроме того, пишет он, стимулом для развития техники выступают не потребности, а предыдущая техника. Наконец, изделия, понимаемые обычно как продукты техники, существенно отличаются «технических ценозов» (документально зафиксированных больших совокупностей однородных технических изделий, которые ведут себя подобно биологическим популяциям ‒ ценозам).

«Техническая реальность, ‒ пишет Кудрин, ‒ породила человека, ставшего мутационно способным: а) осознавать возможность орудий, изготовлявшихся им как животным; б) абстрагируясь, вычленить “идею” изделия и передать “образ” соплеменнику (начало информационной реальности); в) заставить работать на себя (биологическое человека, осознанное техническое и сохраняемое информационное привели к социальному). Эта способность отражает возможность мозга лишь у человека представлять “образ” в терминах Н-распределения ^{[5, с.16, 37]}. «Первое принципиальное отличие изделия от техноценоза заключается уже в определении технического ценоза: это сообщество, образованное практически бесконечным (практически счетным) множеством слабо связанных и слабо взаимодействующих изделий, для целей познания выделяемых как единое целое» ^{[5, с. 26, 27]}. «Если положить, что особь-изделие играет в технетике ту же роль, что и особь-животное (растение) в биологии, то законы естественного и информационного отборов совпадают... техноэволюция ‒ творческий процесс, основанный на варификации; наличие новшеств, путь проб и ошибок, специализация обязательны для техноэволюции; онтогенез совершается по документу, а техноэволюция в целом есть непрограммированное развитие, где приемственность проявляющаяся в документе, есть фундаментальное свойство» ^{[4, с. 21, 25]}. Техноценоз, поясняет Кудрин, представляет собой бытие, существующее само по себе, независимо от субъекта, он опосредован, выделяем при помощи отношений с другими объектами, и не является созерцательным.

Почему, спрашивается, Кудрин разводит изделие и ценоз, утверждая, что техника создает человека, а документ и информационный отбор представляют собой фундаментальные свойства техники? А потому, что изделие, будучи «единично и дискретно выделяемым в процессе документально определяемой технологии изготовления», предполагает традиционную картину природы и логику деятельности, которые Кудрин отвергает. В новой картине и логике человек не демиург, не изобретатель техники, а один из факторов и условий ее жизни. Более важными выступают различные документы (проекты техники, нормы ее эксплуатации, требования к технике и пр.), а также отбор, осуществляемый, вероятно, социальными институтами и культурой.

Получается, что техника ‒ не целое, а всего лишь подсистема целого. Впрочем, этот вывод делает не Кудрин, а ваш покорный слуга. К тому же системный подход Борис Иванович тоже отрицает, поскольку считает, что в системах действуют «сильные связи», а в ценозах изделия взаимодействуют на основе «слабых связей». Мои исследования показывают, что в отношении системного подхода Кудрин прав только частично. Он прав, если системный подход понимается онтологически, то есть системы истолковываются как объекты инженерной деятельности (например, речь идет о сложных технических объектах ‒ ракетах, электростанциях, городских инженерных коммуникациях и пр.). И не прав, если системный подход понимается как особая методология исследования и социального действия. Например, уже систему Интернета трудно подвести под традиционную картину и логику: непонятно, что здесь целое, Интернет включает разработчиков, пользователей, хакеров, напоминает собой кентавра ‒ техническая система и живой социальный организм одновременно ^[2].

Что меня не устраивает в концепции Кудрина, которую я всегда поддерживал? ^[8] Во-первых, соглашаясь, что техника не представляет собой целого, я считаю, что деятельность человека делает вклад в создание и функционирование техники, другое дело, что и деятельность и технику необходимо задать иначе, чем в рамках традиционной картины и логики. Во-вторых, уверен, что тезис о целом нужно сформулировать явно, и к тому же указать, что это за целое. Именно этим дальше я займусь, но речь пойдет только о первых идеях и схеме. В-третьих, понятие «ценоз техники» относится к уже сложившемуся состоянию технических объектов, а меня интересует и создание техники ‒ процесс, где можно вносить нужные человеку изменения. В-четвертых, факторы, определяющие, по Кудрину, ценозы техники задаются как всеобщие, в то время как, по моим наблюдениям, они зависят от типа социальности (при этом я не отрицаю, что какие-то факторы, например, стремление к экономии, удобству и частично конкуренции являются универсальными).

Начну с характеристики ситуаций, в рамках которых наряду с запланированными положительными результатами (изделиями, системами, продуктами) воспроизводятся негативные последствия научно-технического развития. Первую ситуацию можно назвать «экологически значимой», она всем известна. Речь идет о том, что современная техника быстро меняет параметры биосферы (количество кислорода и углекислого газа в воздухе, потепление, загрязнение океанов и морей, разрушение и загрязнение почв, сокращение лесов и т.д. и т.п.), делая жизнь человека опасной или просто невозможной. Кажется, почему все это не учесть, проектируя новую технику? В том-то и дело, что техника ‒ это не просто инженерное или технологическое сооружение, а техносфера, органическая составляющая социального организма, который живет собственной естественной жизнью, не подчиняясь деятельности человека. При том, что последний пытается техносферой управлять, но из этого пока мало что получается. ^{[7, с. 57-69]} В выборе между здоровьем человека и экономией, комфортом, желаниями человека, как правило, побеждают вторые. Но даже, если разрабатывая технику, инженер или технолог старается учесть негативные последствия, он, не понимая целого, все равно обречен на негативные последствия ‒ не там, где он продумал изделие, так в другом месте, но эти последствия обнаружатся.

Вторую ситуацию можно назвать «антропологически значимой», она тоже достаточно известна. Современная техника меняет образ жизни человека, причем не со всеми изменениями последний согласен. Самый расхожий пример ‒ поезда, автомобили и самолеты. Человек стал перемещаться в пространстве со скоростью этих видов транспорта и использовать их для перемещения грузов (что, конечно, хорошо), но одновременно он подвергается опасности, не гарантирован от аварий и катастроф, борется с шумом и загрязнением воздуха, вынужден отчуждать под транспортные пути часть территории и пространства (что уже трудно отнести к благу).

Третья ситуация известна в основном только специалистам (историкам, культурологам, философам техники), ее можно назвать «культурно значимой». Но в выражении «техногенная цивилизация» эту ситуацию можно опознать. Как можно объяснить повышенный интерес новоевропейской культуры (еще ее называют культурой модерна) к развитию естествознания, инженерии и основанной на них промышленности и техники? Дело не только в кризисе католического христианства, реформации и религиозной веротерпимости, провозглашенной «Вестфальским миром». Это была одна сторона. Не менее важной была и другая ‒ требовался новый культурный проект вместо христианского, предполагавшего ради спасения превращение «ветхого» человека в «нового», христианина.

К XIV-XV векам христианский проект в целом был завершен. Складывались предпосылки для нового проекта. Формируется свободная инициативная личность, продолжающая верить в Бога, и одновременно достаточно рациональная. Европейцы все больше переключаются на обычную земную жизнь, хозяйство и экономику. Распадающееся сословное общество начинает вытесняться большими сообществами граждан, требующих равные права. Новый культурный проект опирался не только на принцип веротерпимости, но не в меньшей степени на новую картину мира и сценарий жизни. Мир теперь стоит на трех новых «китах» ‒ природе с ее законами, Боге, создавшем природу и как бы ушедшем от дел, предоставившим историческую сцену человеку, и свободной личности, способной познать законы природы и овладеть ею. Как писал Френсис Бэкон, «пусть человеческий род только овладеет своим правом на природу, которая назначила ему божественная милость, и пусть ему будет дано могущество <…> правильно найденные аксиомы ведут за собой целые отряды практических приложений» и подлинная цель науки «не может быть другой, чем наделение человеческой жизни новыми открытиями и благами» ^{[1, с. 95, 147, 200]}.

В книге «Природа: Понятие и этапы развития в европейской культуре» сценарий культуры модерна я охарактеризовал новый культурный сценарий следующим образом»: «Цель жизни человека ‒ могущество и удовлетворение потребностей. Источник и условие реализации этой цели ‒ природа. Познавая в новой науке законы (формы) природы, основывая новую практику на этих законах, человек сможет стать могущественным и удовлетворить свои потребности. Для реализации этого замысла необходимо создать новые науки и практики. Предварительное условие ‒ изменение самого человека, критика (деконструкция) традиционных представлений и разработка нового способа мышления. Более того, Бэкон в «Новой Атлантиде» набрасывает проект социальной организации нового общества, которым управляют уже не философы (как у Платона в «Государстве»), а ученые и инженеры» ^{[10, с. 156]}.

Так вот, дальше на основе этой картины и сценария, а также свободной инициативной европейской личности и потребностей граждан, входящих в большие сообщества, создавались естественные науки, инженерия и основанные не ней промышленность и техника. «Прогресс наук (пишет Кондорсэ в книге «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». – В.Р.) обеспечивает прогресс промышленности, который сам затем ускоряет научные успехи, и это взаимное влияние, действие которого беспрестанно возобновляется, должно быть причисленно к более деятельным, наиболее могущественным причинам совершенствования человеческого рода». С прогрессом наук Кондорсэ, ‒ отмечает А.П. Огурцов, ‒ связывает увеличение массы продуктов, уменьшение сырьевых и материальных затрат при выпуске продуктов промышленности, уменьшение доли тяжелого труда, повышение целесообразности и рациональности потребления, рост народонаселения и в конечном итоге устранение вредных воздействий работ, привычек и климата, удлинение продолжительности человеческой жизни…В последней главе, посвященной десятой эпохе, Кондорсэ намечает основные линии будущего прогресса человеческого разума и основанного на нем прогресса в социальной жизни человека: уничтожение неравенства между нациями, прогресс равенства между различными классами того же народа, социального равенства между людьми, наконец, действительное совершенствование человека» ^{[6, с. 149, 151-152]}.

Прогнозы Кондорсэ хотя и опираются на новый культурный проект, имеют гуманистическую, либерально-демократическую социальную специфику. Она к примеру существенно отличается от более позднего советского социального сценария: установки на мировую социалистическую революцию, экспроприацию буржуазии, переделку крестьянства, революционный аскетизм жизни и пр. Иначе говоря, следующую ситуацию можно назвать «социально значимой». Здесь рассматриваются разные типы социальности: особенности социальных институтов (прежде всего государства), социальные группы и сообщества, власть и управление, идеология, практики вменения и подтверждения реальности.

С некоторыми колебаниями укажу на еще одну ситуацию, «популятивно значимую». Вероятно, необходимо учитывать, что социальные субъекты (личности, сообщества, государства) существуют не сами по себе, как Робинзоны на необитаемом острове, а находятся в отношениях конкуренции, борьбы за территорию и значения, в отношениях сотрудничества (союзы, объединения, договоры). Без полагания этой ситуации невозможно объяснить становление рынка и экономики, обычные и мировые войны, а также особенности социального функционирования и развития.

Думаю, понятно, что я дальше должен утверждать. Социальное действие в культуре модерна разворачивалось не в пустом пространстве, однозначно детерминированное целями и желаниями европейской личности. Напротив, оно было обусловлено указанными ситуациями (сферами) ‒ экологически, антропологически, культурно, социально и популятивно значимыми. Посмотрим, какие следствия вытекают из этого предположения относительно социального действия?

В теории деятельности в схеме «акта деятельности» различаются: субъект деятельности, задачи и цели, исходный материал и объект, средства деятельности, процедура деятельности, продукты деятельности ^[13]. Если мы будем учитывать рассмотренные здесь ситуации, то в акте деятельности, входящем в состав социального действия, необходимо будет внести следующие изменения. Субъекта деятельности, вероятно, нужно истолковать как «кентавра», т.е. это и субъект деятельности, и биологический индивид, жизнь которого зависит от окружающей его среды, и представитель культуры модерна, обусловленный его картинами, схемами и сценариями, и социальный индивид, входящий в разные социальные институты и институции, а также в разные сообщества. Поэтому постановка и характер целей и задач будет определяться не только особенностями самой деятельности (например, разделением труда, кооперацией, знаниями, обеспечивающими воспроизводство деятельности), но также вызовами и проблемами, кристаллизующимися и осознанными в указанных средах и сферах (ситуациях).

Параллельно с разворачиванием процедуры деятельности и актуализацией исходного материала, объекта, средств и продукта в перечисленных ситуациях запускаются и протекают соответствующие процессы (экологические, антропологические, культурные, социальные, популятивные). Например, деятельность по созданию и использованию изделий из полимеров запускает процессы образования отходов, попадающих на свалки и в океаны; в свою очередь, эти отходы рано или поздно оказываются в организме морских животных и дальше человека; возникает сложная проблема, поскольку полимерные изделия сами собой не распадаются, а уничтожить их очень трудно. Деятельность по созданию ракет и самолетов ведет к экологическим и инфраструктурным трансформациям, которые не только меняют жизнь людей в плане расширения их возможностей, но и делают ее нездоровой и опасной.

Третье изменение предполагает введение обратных связей: от экологических, антропологических, культурных, социальных и популятивных процессов, вызванных осуществлением деятельности, к проблемам и вызовам, которые кристаллизуются и осознаются в указанных ситуациях. Здесь необходим анализ двух разных процессов: тех, которые человеку нужны, и тех, с которыми он не может согласиться. Если в настоящее время стало понятно, что многие виды деятельности в модерне связаны с рисками и тяжелыми негативными последствиями, то очевидно необходимо исследовать их влияние на постановку проблем, целей и задач, понять, от каких из них можно и необходимо отказаться, а какие можно переосмыслить и видоизменить. Достаточно очевидно, что эта работа приведет и к пересмотру самих ситуаций ‒ задача на несколько порядков сложнее, поскольку ее решение упирается в становление новой культуры, социальности и человека.

Такова идея и первая схема. Ее реализация предполагает дополнительные исследования и построение ряда более конкретных схем.