Architectonics of the lyrical book of O. A. Okhapkin “The Staff”

Korsunskaya Anastasiya Gennad'evna PhD in Philology Docent, the department of Russian Language, Military Institute of Physical Culture 190005, Russia, g. Saint Petersburg, pr. Troitskii, 18, kv. 1 akulik1@yandex.ru

Поэзия ленинградского андеграунда второй половины XX в. мало изучена современным литературоведением. Многие тексты, являясь важной составляющей литературного процесса, по-прежнему остаются не доступными широкому читателю. Так лирическая книга «Посох» О. А. Охапкина не была представлена в официальной печати. В личном архиве поэта хранится выполненная им машинопись в 1974 г.: «“Посох” — шестая книга моих стихотворений. В неё вошли произведения, написанные мной в 1971 и 1972 гг. В первой части помещены стихи 1971 года, во второй — стихи 1972 г., а в третьей — поэма “Fliegender Hollӓnder”, написанная мной в 1972 г. осенью. / Книга посвящена В. Б. К. — ленинградскому поэту и моему другу. Ему же посвящены два стихотворения, обрамляющие композицию двух частей книги. Все стихи расположены в привычном для меня хронологическом порядке. / 17.5.74. / Сосновая Поляна» ^[9].

В примечании, сделанном Охапкиным, указывается, что лирическая книга «Посох» посвящена «В. Б. К.» — Виктору Борисовичу Кривулину – также активному участнику ленинградского андеграунда, поэту и другу Охапкина. Следует отметить, что лирическая книга «Посох» (1971–72 гг.) была создана в преддверии деятельности Кривулина и Охапкина в рамках религиозно-философского семинара, который проводился в квартире Т. М. Горичевой и Кривулина в Ленинграде на Курляндской улице в квартире № 37, начиная с 1973 г.

Из девяти лирических книг Охапкина «Посох» имеет свою особенность — это книга переломная. Ею своеобразно разделен творческий путь Охапкина на «до» и «после». Исследование архитектоники произведения с привлечением фактического биографического материала позволяет выявить внутренние и внешние факторы, способствовавшие окончательному утверждению Охапкина среди авторов «литературного подполья».

Под архитектоникой в данной работе понимается, в соответствии с определением М. М. Бахтина, «структура эстетического объекта» ^[1]. Изучение архитектоники лирической книги Охапкина «Посох» представляется актуальным, так как в настоящий момент в литературоведении отсутствуют работы, посвященные изучению этого произведения.

Время как художественная категория получило разнообразные воплощения в творчестве Охапкина: «Здесь наличествуют образы времени биографического (детство, юность, зрелость, старость), исторического (характеристики смены эпох и поколений, крупных событий в жизни общества), космического (представление о вечности и вселенской истории), календарного (смена времен года, будней и праздников), суточного (день и ночь, утро и вечер), а также представления о движении и неподвижности, о соотнесенности прошлого, настоящего, будущего» ^[22].

Однако особое восприятие времени — в значении не астрономической категории, а в значении физического явления — сформировалось у Охапкина под влиянием дружеских и творческих взаимоотношений с известным отечественным астрофизиком Н. А. Козыревым ^[7], знакомство с которым предположительно состоялось в 1966 г.

Козырев выдвинул гипотезу о том, что ядерной энергии недостаточно для жизни звезд, поэтому «звезда черпает энергию из хода времени» ^[20]. Таким образом время приобретает физические свойства: «Все процессы в природе идут либо с выделением, либо с поглощением времени» ^[6].

В контексте научной концепции Козырева в художественной системе Охапкина улавливается стремление рассмотреть или расслышать «ход времени». Ритм стихотворения «Стихи с часами» напоминает движение стрелки по циферблату:

Тики — тики — так, тики — тики — так —

Времени поёт еле слышный ток,

Времени сочит еле слышный ключ.

То — часы идут где-то из-за плеч <…>

Гвоздь в одном глазу, а в другом — дыра,

Будто кто проткнул мой зрачок вчера,

А сейчас, сейчас тычется и впредь.

Видно, Время нам не дано узреть.

Видно, слышать лишь нам его дано.

Впрочем, то — стихи, впрочем, всё одно.

Лишь немая грусть к нам стучится в грудь,

Если не стихи... Впрочем, как-нибудь! ^[9]

Календарное время в лирике Охапкина имеет свою специфику, ведь «ход времени» может ускоряться или замедляться. На одной из своих открытых лекций в 1970-80-х гг. Козырев (по свидетельству О. Б. Сокуровой) в контексте теории об энергии времени объяснял значение листопада как природного явления так: в течение годового цикла деревья накапливают энергию и это накапливание достигает пика осенью, что влечет необходимость освобождения от такой уже непосильной ноши и подготовки к новому витку:

И если б не были жестоки,

Мы к ним нашли бы столько слов

И нежности, что души сада

Смогли бы горечь листопада

Нам рассказать, насколько нов

И дик им каждый год порядок

Ронять листву и так стоять

Среди опустошённых грядок,

Пока не выклюнет опять

Болтливая, как птицы, зелень. ^[9]

В связи с этим интересно рассмотреть количественное упоминание времен года в лирической книге «Посох»: лето — 3, осень — 16, зима — 5, весна — 6. Данные свидетельствуют об особом восприятии Охапкиным осени как времени тихого умирания:

...И вот уже и осень подошла.

Ужасная, стоит не шелохнется

В пустотах страха пустошь тишины.

В пустотах краха жуть не шевельнется,

Лишь грусть осатанелая метнется

В пустот-разруху, в пот-проруху, в сны,

Да снов мосты в пустотах сожжены.<…>

В среде пустой стою, как осенило,

Постигнутый осенней тишиной.

Пейзажа нет. Ничто не заменило

Того, что в сердце память затемнило

И, расточив себя, ушло иной

Дорогою — незримой, но земной. ^[9]

Зима в книге «Посох» предстает как время молчания, затишья, безмолвия перед новой зарождающейся жизнью, перед расцветом:

В Природе есть не то что тишь,

Но музыка, но звук безмолвья.

Когда февраль у изголовья

Стоит, ты сам не то что спишь,

Скорей, сновидишь, слышишь. Слышь,

В деревьях жизнь от малокровья

Чуть теплится… Но слышен ток

Молчания. То — Время. ^[9]

Внешнее безмолвие природы напоминает состояние ленинградской неподцензурной литературы в 1960–70-х гг. Для советского читателя не существовало неофициальной литературы, ни авторов «литературного подполья», но процесс творчества поэтов и писателей культурного андеграунда не прекращался, они продолжали жить своей внутренней, замкнутой в определенном кругу жизнью:

Тсс!... — шепчу. Подполье до беззвучья

Хоть кого, сжимая, доведет.

Нет, не тишина — безумья лед

Обжигает сжавшуюся душу

И кровавит легкие, наружу

Плотяной выкашливая мед. ^[9]

Стремление сохранить творческую самобытность, хоть и «в среде молчания и пустот», отразилось в названии анализируемой книги и ее идейной структуре. Лирическая книга Охапкина названа по одноименному стихотворению: именно текст стихотворения «Посох» позволяет прояснить систему интертекстуальных связей, заложенных Охапкиным в название. В последнем четверостишии данного стихотворения автор задает несколько вопросов:

Сыпучая чужбина, где твой Рим?

Передо мной встаёт барханов дым.

Что, нищета, твой посох? Не цветёт?

Зато пустыня отчины метёт. ^[9]

Первый вопрос: «Сыпучая чужбина, где твой Рим?», — отсылает к стихотворению «Посох» (1927 г.) О. Э. Мандельштама:

Посох мой, моя свобода —

Сердцевина бытия,

Скоро ль истиной народа

Станет истина моя?

Я земле не поклонился

Прежде, чем себя нашел;

Посох взял, развеселился

И в далекий Рим пошел. <…>

Снег растает на утесах,

Солнцем истины палим,

Прав народ, вручивший посох

Мне, увидевшему Рим! ^[12]

Римская республика часто воспринимается как первоисточник свободы, однако достаточно условной и не для всех, поэтому «посох» может выступать как некий символ свободы творчества от внешнего давления:

Воистину свободен только тот,

Чьи крылья сами тяготеют к бездне <…>^[9]

Вопрос о цветении посоха является аллюзией на лирическую книгу С. М. Городецкого «Цветущий посох», изданную в 1914 г. Книга Городецкого состоит из трех частей («Себе», «Нимфе», «Друзьям») и достаточно объемна (98 стихотворений): «Стихи первого раздела объединены “индивидуалистической” тематикой: осмысление собственного пути, размышления над тем, что происходит сейчас и какое направление движения избрать, рассуждения о роли поэта <…>. Еще одна особенность – присутствие стихотворений с религиозной тематикой <…>. Здесь важна уже не переработка библейских мифов, а непосредственное обращение к Богу» ^{[23, с. 20]}.

«Цветущий посох» Городецкого состоит из восьмистиший и «дает возможность поэту запечатлеть самые мимолетные мысли и ощущения <…> дает впечатление очень непринужденного дневника, и за ним так легко увидеть лицо самого поэта, услышать интонацию его голоса» ^[1]:

Посох мой цветущий,

Друг печальных дней,

Вдаль на свет ведущий

Вечных звезд верней!

Ты омочен в росах,

Ты привык к труду.

Мой цветущий посох!

Я с тобой иду. ^[4]

Лирическая книга Охапкина «Посох» также состоит из трех объемных частей. Первая и вторая части включают стихотворные тексты, третья часть — лирическая поэма «Fliegender Hollӓnder».

Непосредственно слово «посох» упоминается в книге Охапкина несколько раз и именно во второй части, что обусловлено идейными особенностями. Так первая часть лирической книги завершается стихотворением «Призвание», где упоминается библейское сказание о призвании Христом в ученики апостола Петра:«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним» ^[21].

И Ты Петру ответствовал: «Не бойся!

Отныне человеков суждено

Ловитве быть. И это вам дано.

Ты, Симон, в рыбьем весь. Пойди, умойся!»

И вытащили лодки. И пошли

Мы за Тобой. И что нам предстояло,

Когда искали пищу, а нашли

Все, что ее само в себе являло! ^[9]

Данное стихотворение является ключевым в книге, так как раскрывает важный духовный сдвиг в состоянии лирического героя Охапкина. Осознание избранничества и понимание дальнейшего пути-предназначения выражается в принятии «духовного посоха»:

Всё, что велела странная Судьбина:

Странноприимный дом, пески, чужбина,

Сыпучая стезя, цветущий посох (выделено мной — А. К.) —

Всё, что сбылось до жутких римских розог.

И если что в пути меня смутит,

Господь, того страннее, мне простит,

Зане служу Ему — духовный посох (выделено мной – А. К.),

И взор мой выцвел, выстарел и высох. ^[9]

Структурно первые две части включают по 13 объединений стихотворений без заглавий. Внутри такой стихотворной группы находится до 12 текстов. Данные стихотворения объединены автором по идейно-тематическому принципу. Известно, что Охапкин иногда создавал на одном творческо-эмоциональном подъеме несколько текстов, что, вероятно, и способствовало подобному расположению стихотворений внутри книги.

Также объединение стихотворений во внутренние циклы может быть связано с влиянием творчества известного польского композитора Ф. Шопена, чье имя и музыкальные произведения упоминаются в «Посохе» многократно: вальс, фуга, прелюдия, полонез, мазурка и пр.

У музыкального наследия Шопена были свои художественные особенности: «Основу его наследия составляют преимущественно камерные произведения, миниатюры, которые объединяются лишь на самом начальном композиционном уровне (количественном): полонезы – попарно, ноктюрны и вальсы – по два или по три, мазурки – по три, по четыре или по пять, этюды – по двенадцать. Он отказался от явной программности музыки, оставив слушателю возможность самому доопределять заложенную в музыку драматургию и скрытые мотивы» ^[2].

1) Несравненной рукой Шопена

Сыгран вечер, но в лучшей руке

Я оставил свою, не из плена

Уходя, но челном по реке

Уплывая навстречу полона. <…>

2) Остаётся разве что она —

В дельте пальцев слабая струна

Времени где сам Эол-Шопен

За рукой твоей, да нежный плен

Музыки, что так же за тобой,

Как бы тон Шопена голубой.

3) Я взял Шопена ни с того —

Пятнадцатый прелюд,

И ни с сего услышал в нём:

Часы за стенкой бьют. ^[9]

Каждый внутренний цикл в книге Охапкина «Посох», с одной стороны, является тематическим, ритмическим и лексическим достаточно самостоятельным смысловым единством, с другой стороны, посредством различных циклообразующих связей включается в состав большего циклового единства – лирической книги.

Интерес Охапкина к музыке Шопена может быть объяснен спецификой творчества композитора: «Сходным пунктом пианистической эстетики Шопена является признание музыки своеобразным эквивалентом речи. Речи, выражающей мысли, чувства и впечатления, но без определённости и решительности. По мнению Шопена, звуки создают музыку так же, как слова — речь» ^[2]. Шопена интересовали миниатюры, объединенные в большие музыкальные единства.

Охапкин в книге «Посох» создал органическую циклическую систему, сложившуюся естественным образом, где передается более ход времени, чем указан событийный ряд, раскрывается реальная жизнь в ее последовательности и логичности: «Никто не будет спорить, прослушав цикл, что 24 прелюдии воспринимаются как страницы одного повествования. Подобно реальной жизни, светлые миниатюры чередуются с печальными, эмоциональные радостные взлеты перемежаются трагическими и подавленными настроениями» ^{[10, с. 330]}.

Практически все тексты, созданные Охапкиным, существует в двух измерениях: светской культуры и библейской истории. Эта особенность художественного стиля поэта отразилась и в названии данной лирической книги. Слово «посох» («жезл» и «посох» выступают в Библии синонимами – А. Г.) неоднократно встречается на страницах Библии: «Еще более впечатляющим выглядит цветение жезла. После бунта Корея, Дафана и Авирона против власти Моисея и Аарона Моисей собрал жезлы у начальников всех двенадцати колен, а также жезл Аарона для колена Левия. Согласно библейскому рассказу, “на другой день вошел Моисей в скинию откровения, и вот, жезл Ааронов от дома Левиина, расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали”» ^[5].

Цветение и плодоношение мертвого дерева является важным христианским символом: «На всем протяжении рассказа о нем [жезле – А. Г.] он ассоциируется с чудодейственной силой, в особенности с силой преобразовывать физическую реальность <…> Возникновение жизни из неодушевленного предмета – архетип образа возрождения, подразумевающего переход от смерти к жизни» ^[5].

Лирическая книга «Посох» закономерно завершается поэмой о корабле–призраке «Летучий голландец». Свобода плавания достаточно относительна, ведь бесконечное скитание — это тоже отсутствие свободы, как приговор. Сюжет известной немецкой легенды Охапкин в книге сравнивает с библейским сюжетом: «Голландец иль ковчег — / Не все ли нам равно!» ^[1]. Но у лирического героя книги Охапкина остается «духовный посох».

Книгой «Посох» завершается первый том предполагаемого Собрания сочинений Охапкина. Период творческих поисков, самопознания и становления отражен в первых двух частях. Во второй части книги лирический герой обретает «посох» как символ осознания предназначения собственной лиры, а в заключительных строках поэмы «Fliegender Hollӓnder» (третья часть) открывается вход в другую дверь: «То возвратила душу мне. Теперь / Я вижу заколоченную дверь / В минувшее, но мне доступен вход / В другую дверь» ^[9].