The Phenomenon of Heterogeneity of the Armenian Diaspora in Moscow (Late 20th - Early 21st Centuries): Towards the Topic Establishment

Введение. В последнее время в отечественной литературе существование и диаспоральный опыт армян, их проблемы и перспективы, их стремления и тревоги, их достижения и неудачи, их интересы и ориентации стали обсуждаться с точки зрения понятия «армянская диаспора». Это словосочетание стало модным, широко используется в средствах массовой информации, распространено в обычной речи, и, очевидно, в научной литературе. Популярность выражения «армянская диаспора», однако, не означает, что существует ясность в его использовании и достигнут консенсус в отношении его семантики, а более широкое использование термина, по-видимому, привело лишь к терминологической путанице, заставив ряд ученых и вовсе усомниться в его аналитической полезности. Тем не менее, вряд ли можно отрицать, что феномен армянской диаспоры имеет теоретическое значение как в традиционных дисциплинах истории, политологии и социологии, так и в новых областях исследований, таких как, например, гендерные исследования или теория международных отношений. Фрагментарность и разнородность исследовательского поля о феномене диаспоры, особенно в России, свидетельствуют о том, что здесь образовались незаполненные пока понятийные пробелы.

Диаспора – это прежде всего концепция, которая позволяет нам теоретизировать рассеивания людей, которые мигрировали через национальные границы и теперь живут по всему миру. Вдали от исторической родины индивиды объединяются в группы, связанные семейными и дружескими узами, моральными ценностями, этикой, ментальностью, традициями, общей родиной или ее идеей. Многослойность понятия «диаспора» и динамичность общественных процессов предполагают постоянное обновление и тонкую надстройку инструментария, который используется для анализа и объяснения происходящих изменений.

XXI век неслучайно называют веком «столкновения идентичностей» – разногласий, которые во многом определяют стремительный характер происходящих на наших глазах изменений. Мы постоянно слышим о «столкновении культур», о разного рода противоречиях. Неужели все однозначно внутри отдельной взятой общности, скажем, диаспоры? Настолько ли они гомогенны и цельны сами по себе, чтобы быть в состоянии «сталкиваться» с другими?

Из порядка двухсот существующих в настоящее время стран лишь немногие могут претендовать на статус этнически и культурно гомогенных. Япония, Бангладеш, Дания, Армения, Туркменистан, Саудовская Аравия, Исландия, Ирландия, Норвегия, Швеция, Дания, Мадагаскар – пожалуй, этими и немногими другими странами «гомеровский» список можно и закончить. И лишь у одной есть старейшая мировая диаспора. Любопытно заметить, что гомогенность населения материнского государства не обуславливает гомогенность самой диаспоры. События бархатной революции 2018 года в Республике Армения и абсолютно полярные мнения по отношению к этому событию среди армян спюрка (арм. սփիւռք — «диаспора») послужили своего рода лакмусовой бумажкой, проявившей всю глубину нашего недопонимания внутренней динамики армянской диаспоры.

«Поскольку различие подчинено требованиям представления, оно не мыслится и не может мыслиться само по себе. Необходимо вплотную рассмотреть вопрос: было ли оно «всегда» и по каким причинам?» ^{[9, с. 317]}. Чем можно объяснить феномен гетерогенности армянской диаспоры? И можно ли это сделать на примере одного города – Москвы?

О гетерогенности. Любое национальное сообщество важно рассматривать как уникальный синтез прошлого опыта и современных отношений. Однако прежде необходимо прояснить важный момент. В России нет фундаментального опыта диаспорального проживания и, следовательно, давней традиции диаспоральных исследований. В советское время Армения и Россия входили в состав одного крупнейшего государственного образования, в связи с чем армяне, проживавшие в Москве, не считались диаспорой. К ней относили только тех, кто проживал за рубежом. Поэтому адаптация термина «диаспора» для обозначения российских (или в данном случае московских) армян и получившееся в результате понятие «армянская диаспора» имеет недавнее происхождение (что любопытно, ведь сам термин совсем не нов и имеет древние греческие корни).

Рост использования термина в научных дискуссиях и литературе в течение последних лет в нашей стране очень и очень стремителен. В век глобализации, миграций и перекрещивающихся идентичностей очевидно, что было бы упрощением отмахнуться от употребления словосочетания «армянская диаспора», объяснив его исключительно как интеллектуальное помешательство или, тем более, как еще один пример некритического терминологического заимствования у Запада. Несмотря на возникшую терминологическую головоломку, с появлением словосочетания «армянская диаспора Москвы», ставшего популярным как в академических кругах, так и в средствах массовой информации, чрезвычайно трудно, если невозможно, избежать его употребления.

В данной статье подчеркивается гетерогенный характер армян Москвы, поэтому необходимо сделать и важное уточнение в понятийном аппарате. Автор сознательно применила именно термин «гетерогенность», чтобы уйти от негативной коннотации с приставками -не и -ин (неоднородность, непохожесть, инаковость), подразумевающую в русском языке априорную семантику со знаком минус. Потому что различие – это необязательно что-то плохое. Термин «гетерогенность» наиболее удачно применим для описания многослойности армянской диаспоры, сформировавшийся в результате многовековых миграций в Россию. Такая характеристика значительно отличает армян от других, так называемых «новых» диаспор, образовавшихся в результате распада Советского Союза ^{[17, с. 86]}.

Анализ немногочисленных научных публикаций по вопросу гетерогенности показал, что на сегодняшний день говорить однозначно о феномене мы не можем. Научное обоснование гетерогенности разработано в основном в педагогической и экономической науках для изучения способов взаимодействия с гетерогенной средой при организации процессов корпоративного обучения и воспитания в организациях различного типа. Разработанная методология может с успехом быть применена и в историческом исследовании.

В целом большинство имеющихся работ нашей специализации, как правило, полагаются на классификации этнических групп по критериям, которые социально значимы, т.е. на те, которые могут подтвердить гипотезу о тлетворном влиянии этнической и культурной гетерогенности ^{[1, 3]}. Однако это большинство составляет американская историографическая традиция. По мысли автора, гетерогенность рассматривается как негативный фактор, исходя из исторических особенностей развития Соединенных Штатов, где население традиционно настороженно реагирует на многообразие. Возможно, не последнюю роль играют исторические особенности американского общества, долгая история рабовладельческих отношений и сегрегации, которым пришел конец только после массовых движений за гражданские права темнокожих в 60 – 70-х годах прошлого столетия, а также продолжительное отсутствие государственной политики мультикультурализма, поскольку нерешенность таких вопросов на государственном уровне атомизируют любые различия в поликультурном обществе.

Гетерогенность сама по себе едва ли способна ослаблять сплоченность. Термин «гетерогенность» в отечественной историографии главным образом определяется как «различия между людьми относительно пола, возраста, этнической принадлежности, религии, здоровья или инвалидности, специфических признаков личности» ^{[18, c. 10]}. Так, к примеру, профессор М. Н. Певзнер пишет о позитивном понимании сути и содержания понятия «гетерогенность» (или многообразие), которое трактуется как «богатство оттенков, при котором различия рассматриваются не как нечто разъединяющее, а, наоборот, как объединяющее, что позволяет использовать потенциал многообразия для достижения синергетического эффекта» ^{[13, с. 28]}.

Гомогенность и гетерогенность – диалектические понятия. Гетерогенность людей – это не хорошо и не плохо. Это данность, существующая в армянском обществе.

О главных причинах гетерогенности. Автор исходит из мнения, что гетерогенность диаспоры обусловлена главным образом особенностями историко-географического развития. Самая крупная армянская диаспора в мире в настоящее время проживает в России, а места наибольшей концентрации армян – Краснодарский и Ставропольский края, Ростовская область и, безусловно, Москва.

Несмотря на то, что первые упоминания об армянах восходят аж к временам Киевской Руси, массовые расселения армян в Москве начинаются в XVIII веке, когда восточная политика России становится главным вектором внешнеполитического курса страны, для реализации которой армяне и армянские общины становились серьезным фактором стабильности. Армян расселяли в основном на новых российских землях – в Крыму, в Ростовской области, на Северном Кавказе, на Черноморском побережье Кавказа, в Молдавии для освоения и подъема экономики этих регионов России. Армяне воспринимались как древний христианский народ и не были противопоставлены автохтонному населению, кроме того, они издревле были посредниками в торговле с Востоком. После присоединения Восточной Армении к России в жизни армянских общин доминирующей становится культурно-просветительская деятельность, и начинается их активная интеграция в социально-политическую жизнь России ^{[10, с. 89]}. Особое место занимала довольно большая и влиятельная армянская колония в Москве. Здесь стали появляться армянские церкви, был построен Лазаревский институт восточных языков, издавались газеты и журналы (самый известный «Юсисайпл» Степаноса Назарянца), в начале XX века появились Московский армянский комитет, армянские студенческие землячества, Московский армянский музыкальный коллектив, Московское хоровое общество ^[11].

Масштабные волны миграции армян произошли в XX веке. Число армян в России резко возросло в результате трагических событий геноцида армян в Османской империи 1915 – 1922 годов ^{[15, с. 1497]}, когда многие из оставшихся в живых армян нашли спасение в России. К концу столетия причинами массового исхода из Армении стали разрушительное Спитакское землетрясение в 1988 г., транспортная блокада Армении со стороны Азербайджана и Турции, неблагоприятные социальные условия, тотальная безработица. Огромное число армян эмигрировали из Абхазии и Азербайджана, спасаясь от войны и этнических чисток. Распад СССР вызвал новую волну эмиграции армян в Россию из всех республик некогда единой страны. Основная часть армянских эмигрантов нашла пристанище в Краснодаре, Ставрополе, Ростове, Москве, в промышленных центрах Урала и Сибири ^{[12, с. 5]}.

Разрушение советской экономики и мощный иммиграционный поток 1990-х годов сделал связи между армянами критически важным элементом приспособления к новой реальности. По данным переписи 1897 года, в Москве проживало 1604 представителя армянской национальности ^[14]. В 1959 численность увеличилось до 18 тысяч человек ^[7], а в 1989 году – до 43 тысяч (5-я по численности нация в Москве) ^[8]. События конца прошлого столетия привели к тому, что к 2002 году количество армян в Москве достигло 124 тыс. человек ^[6]. Армяне стали третьей по численности нацией после русских.

Изучение структуры армянского социального компонента в московском обществе вряд ли осуществимо без анализа конкретных обстоятельств, приведших к его формированию. Понимание этого сложного конструкта является ключевым для реконструкции всего процесса функционирования армянской диаспоры.

О современных армянах Москвы. Основное качество московской армянской диаспоры – внутренняя разделенность на относительно стабильные дисперсные подгруппы, объединенные общностью исторического опыта миграции в Россию и адаптации к принимающему российскому обществу. Гетерогенность армян сегодня – результат миграционных пертурбаций и всех вытекающих последствий.

Измерить или ощутить гетерогенность армянской диаспоры нельзя по какому-либо одному критерию. Так, если в Африке хорошим индикатором сообщества служит языковое разнообразие, то, например, в США или Южной Америке куда более важным фактором может оказаться конфессиональная или расовая принадлежность.

К армянской же диаспоре такая методология вряд ли применима. Чтобы понять все многообразие армянской диаспоры в Москве был проведен опрос в рамках реализации проекта «Особенности формирования и развития армянской диаспоры Москвы в конце XX – начале XXI века», поддержанного грантом РФФИ №18 59-05007/18. Было опрошено около 250 респондентов-армян разных возрастных и социальных категорий, которым было предложено анонимно ответить на 46 вопросов открытого типа. Описывая выборку, хотелось бы отметить, что в основном отвечали женщины (64%) в возрасте от 18 до 24 лет (37%).

В ходе общения с армянами из разных регионов России, Армении и других стран, в которых есть армянская диаспора, автору приходилось повсюду фиксировать внутреннее культурное разделение армян, локальные общности которых больше походили на национально-культурные подгруппы, чем на консолидированные сообщества единой армянской диаспоры.

Такое деление в диаспоре может быть объяснено культурным многообразием армян на территориях их исторического расселения. Армянские миграции в Россию происходят из разных географических зон, и конкретные формы постсоветского экспорта этого культурного многообразия в русские регионы страны, в частности в Москву, отличаются от группы к группе.

Ниже описаны наиболее многочисленные из групп, выделяемых внутри современной армянской диаспоры Москвы.

Начнем с местных армян, которые или родились в Москве, или проживают здесь больше 20 лет. Это глубоко интегрированные в русскую культуру люди, возможно инертные к вопросам собственной идентичности, и/или до недавнего времени она не играла значимой роли. Типичным представителем такой группы является относительно устоявшийся и интегрированный гражданин принимающей страны, наблюдаемый в феномене дефисных идентичностей (русско-армянская). Эта группа, большая по размеру, вероятно, более финансово защищена, поскольку в ней скорее всего больше представителей, занимающихся более квалифицированной профессиональной деятельностью, по сравнению с большинством новых членов диаспоры.

Нередко те, кто здесь родился или переехал в раннем возрасте, ассоциируют себя прежде всего с городом, нежели с любой из групп армян, которые будут описаны ниже. Так, среди всех опрошенных-уроженцев Москвы лишь один человек при ответе на вопрос о месте рождения указал «Россия, Москва», все остальные написали однозначно – Москва (или «в Москве»). Однако возросшая в последнее время мода на национальные корни, модернизированные культурные традиции, изучение восточных языков пробудила у представителей этой группы «спящую идентичность» – интерес к истории своих корней.

Случай, когда армяне переехали в более взрослом возрасте для поступления в вуз или при распределении на работу, представляется более сложным, поскольку люди данной группы, скорее всего, обладают еще более многослойным на­бором идентичностей. В этот набор вхо­дит и отождествление себя и с СССР, и с Россией, и с Арменией или другим местом рождения, и с нынешним регионом проживания. Кроме того, согласно данным опроса «многоэтажная идентичность» характерна и для тех, чьи отец или мать не являются этническими армянами.

Значимость армянства среди местных армян статистически значительно ниже, чем во всех группах. Данный тезис можно подтвердить, например, обратившись к самому очевидному маркеру идентичности – языку. При ответе на вопрос «Какой язык Вы считаете родным» 42% респондентов ответили «армянский», 40% ответили, что оба языка (и русский, и армянский), 18% указали только «русский». В то же время армяне, рожденные в Москве, ответили кардинально иным образом: 52% отметили, что оба языка являются родными, 28% назвали русский, и 20%, что только армянский.

Неоднозначное отношение к владению материнским языком имеет определенный конфликтогенный характер между армянами разных волн эмиграции. Так, хаястанские армяне (или «армянские армяне», от арм. Հայաստան, «Хаястан» – арм. «Армения») нередко упрекают московских армян в незнании языка, считая, что настоящий армянин обязан уметь читать и писать. Однако армяне Москвы считают такие упреки необоснованными, выдвигая на первый план фактор самоотождествления себя с тем или иным народом.

Мигрировав из Армении, хаястанские армяне обычно сохраняют яркую эмоциональную связь со страной исхода, и, как уже было сказано, придают большое значение языку и традициям. Незнание армянского языка рассматривается в этой группе в лучшем случае как существен­ный недостаток, который необходимо срочно восполнить. В худшем – такие люди не воспринимаются как армяне. Хаястанские армяне заметно отличают себя от армян-выходцев из любых других стран или городов. Так, при оценке суждения о том, что «московские армяне заметно отличаются от армян, проживающих в Армении» главным образом армяне из Армении ставили отметку 10 («да, это верно на 100%») из 10 возможных.

Интересно отметить, что и группа армян Армении не вполне однородна. Так, в диаспоре продолжают прослеживаться разделения между ереванцами и неереванцами. При анализе данных проведенного опроса армяне, родившиеся в Ереване, нередко указывали только город рождения (по аналогу с москвичами); армяне же, родившиеся в других городах, в 90% случаях писали сначала страну (Армения или Республика Армения), и только потом населенный пункт. В ходе интервью один из респондентов, армянка, родившаяся и выросшая в Ереване, отметила: «Ереванские [армяне] нос задирают, если ты из другого района [Еревана], а ты про другие города спрашиваешь!» [Неформализованное интервью, женщина, 45 лет, 15.09.2018, г. Москва].

Армяне разных групп нередко дают друг другу прозвища – иногда насмешливо-шутливые, иногда язвительно-обидные. Так, хаястанцы прозвали карабахских и азербайджанцских армян «шуртвацы», что означает «переделанные под армян», то есть не настоящие армяне, а подделка, перевертыш. Азербайджанские армяне в ответ нередко называют хаястанцев «кро» (что интересно, потому что так же в годы геноцида называли беженцев из западной Армении).

Другая группа армян – азербайджанские армяне – образовалась в результате армяно-азербайджанского конфликта конца 1980-х – начала 1990-х годов, приведшего к массовому бегству армян из азербайджанских районов республики (прежде всего из Баку) как напрямую в Россию, так и в Армению. Многие, правда, в Армении задержались тогда ненадолго – армянские армяне в целом весьма негостеприимно приняли новых переселенцев, считая новоприбывших «азербайджанцами» главным образом из-за разницы в языке (у азербайджанских армян в зависимости от региона есть свое наречие, что, однако, мало присуще бакинцам).

При этом единство истории формирования этой группы не предполагает такого же внутреннего социального единства её членов. Армяне в Азербайджане были довольно пёстрой в классовом отношении группой. Постоянно проживавшие в Баку часто относились (или относили себя) к социально довольно однородной группе интеллигенции: большинство имели высшее образование, многие получили степень и работали в научно-исследовательских или инженерных центрах. Вместе с бакинскими русскими, татами (горскими евреями) и «европеизированными» азербайджанцами городские армяне составляли органичную часть более или менее гомогенной в культурном отношении общности «бакинцев»: чаще всего они плохо знают армянский язык и культуру, лучше говорят на русском, но при этом считают себя армянами. От них сильно отличались армяне малых городов и сельских районов Азербайджана (и чем дальше от центра – тем заметнее это отличие), значительно больше приверженные армянской традиции и, одновременно, культурно довольно близкие, как это ни парадоксально, к «настоящим», сельским азербайджанцам.

Определенные схожие черты можно заметить при общении с грузинскими армянами (иногда их называют ахалкалакскими армянами по названию региона Ахалцихе в Грузии). Они немногочислены по сравнению азербайджанскими или хаястанскими армянами. Знание армянского языка заметно слабее, чем у армянских армян. При этом имеют сильный отпечаток страны исхода и местного консервативного менталитета – многие грузинские армяне считают себя более традиционными, часто ходят в церковь, понимают грузинский язык, имеют знания в области культуры, нередко предпочитают армянским блюдам грузинские. Однако в общении между собой большую роль играет русский язык.

Самая немногочисленная группа – среднеазиатские армяне. В основном, это армяне, приехавшие из Туркменистана, Узбекистана, Казахстана и других среднеазиатских республик бывшего Союза. Здесь ощущение себя армянином выражено слабее всего. Среди старшего поколения го­раздо большее значение придается отождествлению себя с боль­шой страной – бывшим СССР. Принято считать, что в данной группе понятие «быть армянином» имеет гораздо более размытое значение, чем в двух предыдущих. Однако в ходе опроса попадались и такие варианты ответа: «Я армянка из Туркмении, живущая в России. Поэтому у меня 3 родины» [Неформализованное интервью, женщина, 30 лет, 09.10.2018, г. Москва].

В Москве выделяется прослойка армян из Карабаха. Карабахские армяне очень предприимчивы, известны своей деловой хваткой. Армяне в Армении иногда говорят в шутку, что карабахские армяне «захватили более 20% территории Азербайджана и 100% территории Республики Армения» (имеется в виду наличие широкой прослойки карабахских армян во властных структурах страны). Как и азербайджанские и среднеазиатские армяне, они не очень религиозны. В Нагорном Карабахе (ныне – Республика Арцах – непризнанное государство в Закавказье на границе Армении и Азербайджана) армяне говорят на уникальном наречии восточноармянского языка, на которое оказал влияние, например, персидский, поэтому другим армянам иногда может быть трудно понять разговор карабахских. Первый из двух больших миграционных потоков карабахцев составили беженцы из зоны боевых действий во время Карабахской войны. Второй нахлынул уже после завершения этого конфликта. Причинами волны переселений были блокада и экономический кризис 1990-х годов.

Интересно заметить, что, к примеру, у армян из Азербайджана и у армян из Армении абсолютно полярные мнения по отношению к карабахским. Так, неудивительно положительное отношение азербайджанских армян: «Мы их уважаем, они герои. А, и Баграмян из Карабаха!» [Неформализованное интервью, мужчина, 58 лет, 19.11.2018, г. Москва]. В то же время нередко в публикациях встречаются высказывания армянских армян о виновности карабахских армян в стагнации развития Республики Армения: «Карабах породит огромную армию беженцев, а жители Армении теперь еще долгое время не получат обещанных квартир, очередь на жилье отодвинется на неопределенный срок, будет всюду дефицит. И во всем этом виновен Карабах и карабахцы. Ибо если бы не было этой проблемы с Азербайджаном, то все развивалось бы, как прежде, в динамичном ключе. И <…> самой Советской Арменией всегда управляли выходцы из Карабаха – они занимали и продолжают занимать все ключевые посты и должности в ЦК, КГБ, МВД, науке, образовании, экономике и т.д.» ^[16].

Акцент на культурной и социальной гетерогенности в исследовании армян не случаен. Разумно предположить, что эти внутренние разделения хорошо коррелируются со степенью и формами адаптации к московской среде. Например, правдоподобным выглядит утверждение, что бакинцы в силу условий социализации и высокого образовательного статуса изначально были более привычны к мультиэтничной среде, более склонны к контактам в российском обществе.

Важно подчеркнуть, что во многих случаях разделение армян по принципу изначального места миграции достаточно условно. Идентичность у многих армян весьма размытая, и когда тот или иной исследователь относит их к той или иной группе, а иногда и к армянской диаспоре в целом, это может оказаться результатом его собственного понимания идентичности.

Кроме того, представленная классификация не отражает российских армян – среди респондентов было немало армян из Сочи, Анапы, Татарстана, Ставрапольского, Краснодарского и Приморского краев, Воронежской области, Ульяновска, Чувашии и других субъектов федерации, которых трудно сгруппировать или дать им обобщенную характеристику. Однако понятно, что в основном это молодые люди, поступившие в московские университеты или переехавшие вместе с семьей в Москву из-за работы. К тому же, в классификации никак не фигурируют амшенские армяне (хамшенци или хемшилы), которых почему-то не оказалось среди респондентов анкеты, однако чей след, безусловно, присутствует в Москве.

Нередко те, кто успели обосноваться в столице в советское время, обычно по степени своей адаптации и интеграции существенно отличаются от иммигрировавших в 1990-е – и здесь уже большую роль играет не место исхода, а длительность пребывания в мегаполисе. Но картина и здесь не так проста из-за непрерывности миграционных процессов. Нельзя исключать и ощутимое, по сравнению с советским временем, повышение значимости экономической составляющей в постсоветской стратификации вполне может нивелировать резидентные статусные различия между укорененными в принимающем обществе и новоприбывшими в столицу. В последнем случае на картину внутридиаспорных разделений, и без того калейдоскопическую, накладывается дополнительно классовое разнообразие.

В таком случае можно вспомнить классическую классификацию на «старую» и «новую» диаспоры, где последние – менее квалифицированные армянские трудовые мигранты, которые, как правило, финансово неустойчивы и все же культурно и экономически адаптивны к условиям принимающей страны. Учитывая их недавнюю память и прямую связь с исконной землей, новая диаспора может показаться более созвучной насущным потребностям их соотечественников в Армении или проблемам сохранения национально-культурной идентичности в условиях проживания в принимающем обществе. Тем не менее, как это ни парадоксально, новой диаспоре может не хватить решимости активно участвовать в жизни армян в Москве, поскольку непосредственная обеспокоенность по поводу адаптации в принимающей стране и обеспечения семьи затмевает любые инициативы, в которых более ранние члены диаспоры принимают более активное участие. Поэтому здесь главная движущая сила – армянская молодежь, дети «новой диаспоры».

Армяне различаются по многим регистрам: с точки зрения социального поведения, языка и культуры; в демографии и экономическом развитии; с точки зрения внутренней институционализации и идеологии; уровнем доступного лидерства. Но так или иначе, члены всех групп не являются изолированными друг от друга, хотя ощущение границы присутствует.

Заключение. Составленный историко-географический экскурс позволяет сделать только один вывод – гомогенной диаспоры у армян получиться не могло бы априори, и, перефразируя слова экс-главы израильского МИДа: «Армянская диаспора сложнее сборки мебели из IKEA». Диаспору нельзя изучать в отрыве от социально-исторического и политико-экономического контекста, в котором она находится.

Теоретически армянская диаспора – это релятивистская конструкция; эмпирически она не может быть однородна по своему проявлению.

Проиллюстрирую этот тезис двумя ответами на представленный респондентам опрос. В конце анкеты респондентам было предложено оценить свое отношение к некоему суждению по шкале от 1 до 10 (1 – «нет, это совсем неверно», 10 – «да, это верно на 100%»).

Утверждение о том, живут ли армяне дружно (График 1), большинство респондентов не смогли однозначно подтвердить или опровергнуть – 22 % опрошенных указали ответ 5 (согласившись, таким образом, с выдвинутым тезисом ровно наполовину).

Интересно заметить, что такое колебание у респондентов не идет в противоречие с единодушным ответом на следующий вопрос (График 2). Меньше одного процента не согласилось с тезисом о том, что армяне должны быть едиными; за то, что армяне должны держаться друг друга и помогать друг другу проголосовало более 52% респондентов (максимально балл 10 из 10 возможных).

Из сказанного выше следуют два промежуточных вывода.

Первое – в классическом подходе диаспора мыслится в терминах идеалистических концепций, которые составляли единое целое, где все экземпляры концепта одинаковы, и, соответственно, одинаковость была парадигмой мышления. Проведенный опрос показал, что применение для армян Москвы устоявшейся классификация на «местных» и «новых» армян было бы упрощением. В повседневной практике армянская диаспора состоит из фрагментированных и разнообразных сообществ, и гетерогенные группы внутри диаспоры имеют свой уникальный культурный код. И все же применительно к армянской диаспоре действует философский принцип соединяемости У. Куайна – соединение субстанций того же наименования дает в сумме единое целое («любая сумма частей, являющихся водой, есть в свою очередь опять же вода»). ^{[5, c. 91]}. B целом, все армяне Москвы, вне зависимости от пола, возраста, место рождения, образования, социального статуса имеют интеграционные настроения, положительно оценивают свое культурное наследие, гордятся древними историческими корнями, богатым наследием, не упуская возможности подчеркнуть армянские корни какой-либо известной личности или приписать кому-нибудь армянские корни, даже если их и нет («Байрон был армянином»). Существующий идеологический феномен армянской диаспоры Москвы можно назвать, употребив термин А. Бакалян, американского социолога армянского происхождения, которая проводила подробное исследование армян Нью-Йорка. «Символическое армянство» имеет добровольный и ситуативный характер, основанный на чувстве причастности к другим представителя диаспоры, в отличие от традиционного бессознательного армянства, которое формируется как этническая данность» ^{[2, с. 130]}. Таким образом, можно сказать, что армянская диаспора Москвы – это национально-культурное объединение различных идентичностей.

Второй – многообразие социального капитала диаспоры является исторической неизбежностью и не только нормой поведения, но, более того, может стать главной движущей силой развития идентичности армян в целом. Так, профессор Фондового университета города Хильдесхайм (Германия) О. Грауманн считает, что необходимо признать различия духовной ценностью и начать формировать умения взаимодействовать с гетерогенностью и использовать ее как ресурс, внедряя в общество ^[4]. Например, многочисленные современные армянские организации Москвы созданы не москвичами, а армянами, чьи родители переехали в столицу сравнительно недавно (главным образом из Армении), чьи культурные связи еще сильны и активно поддерживаются, что, с одной стороны, побуждает и местное армянское население активнее участвовать в формировании и сохранении национального самосознания, идентичности среди остальных групп армян, с другой – помогает новоприбывшим быстрее адаптироваться в московской среде.

Ограниченность нашего знания и понимания процессов, протекающих в гетерогенных группах армянской диаспоры Москвы, может быть исправлена посредством комплексного изучения маркеров идентичности и особенностей развития и функционирования армянской диаспоры на рубеже конца прошлого столетия и до наших дней.