Rus’, Byzantium, and West in the XII century: political-religious dialogue

Nikolaeva Natalya Dmitrievna Postgraduate student, Assistant, the department of Russian Medieval and Modern History, Southern Federal University 344082, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 33/43, aud. 210 natp@sfedu.ru

Проблема «цивилизационного раскола», под которым подразумевается окончательное разделение христианского мира на две части — восточную и западную, традиционно рассматривается сквозь призму взаимоотношений Византии и Запада, под которым, в первую очередь, понимается Священная Римская империя. История Руси в данном контексте имеет особое место не только ввиду того, что христианство продолжает играть значительную роль в современном обществе, но и ввиду чрезмерной политизации истории «цивилизационного раскола». Этот процесс связан с тиражированием идеи о генетической связи между Россией и Византией, чем обусловлен перекос в сторону развития теории об особом историческом пути и всяческого отгораживания от Запада и его истории ^[25]. «Цивилизационный раскол» используется как идентификационный маркер при обращении к дихотомии Россия – Запад, православный мир – католический мир. При этом зачастую подобная дихотомия намеренно удревняется, что явно не способствует налаживанию взаимоотношений современной России и Европы.

Историография проблемы отношений Руси, Византии и Запада

Проблема «цивилизационного раскола» имеет продолжительную историю изучения. Основы были заложены французскими просветителями, которые развивали идею о неуклонной деградации политических институтов Византии. Вся история Византийской империи представлялась ими как постепенное разложение останков некогда великой империи Римской ^{[18, с.141]}. В несколько измененном виде данная идея укрепилась в зарождающейся исторической науке. Так для историографии XIX в. был характерен тезис о деградации Византийской империи, однако он уже не охватывал весь период ее существования. В частности, XII в. рассматривался как важнейший этап этого процесса, обусловленный неумелой политикой династии Комнинов в отношении находящихся на территории империи торговых колоний западноевропейских купцов (Генуи, Пизы, Венеции). С раздачей привилегий этим колониям был связан экономический кризис, разразившийся в XII в. и имевший последствия в виде захвата рыцарями-крестоносцами Константинополя в 1204 г. ^{[2, с. 267]}.

Рубеж XIX – XX вв. был ознаменован двумя тенденциями. Первая тенденция связана с европейской наукой, где получил развитие предшествующий тезис. В частности, немецкие и французские историки развивали идею об экономической, политической и ментальной отсталости Византийской империи от Запада, которая наиболее ярко проявила себя на рубеже XI-XII вв. ^{[3; 10]}. Сам XII в. рассматривался учеными как период существования «двух разных миров» ^{[10, с. 225]}, а исход Четвертого крестового похода – как закономерное подавление более слабого соперника более сильным. Вторая тенденция обусловлена появлением трудов отечественных историков, где тиражировался диаметрально противоположный тезис. Период XII в. рассматривался как нарастание противоречий, связанных отнюдь не со слабостью Византии, а с агрессивной политикой папства, направленной на подчинение греческой церкви ^[30]. Обе идеи получили свое развитие в XX в. и имеют свое продолжение в начале XXI в. Тезис о существовании в XII в. «двух разных миров» был подкреплен более обстоятельной аргументацией. Она заключалась не только в наличии последствий «Великой Схизмы» 1054 г., но и в нежелании Византии принимать участие в «священной войне» Запада, т.е. в Крестовых походах ^[24]. Мысль об агрессивности Запада XII в. относительно Византии нашла свое развитие в концепциях «теократической программы папства по ликвидации независимости греко-православной церкви» ^{[11, с. 25]} и западной «политики натиска на Восток» ^{[28, с. 359]}. Начало этим программам было положено в ситуации «Великой Схизмы» 1054 г., развитие они получили во время Крестовых походов, а логичное завершение – в захвате рыцарями-крестоносцами Константинополя в 1204 г. Таким образом, краткий историографический обзор проблемы демонстрирует тенденциозность рассмотрения XII в., как периода неуклонного нарастания противоречий между христианским Востоком и Западом, в контексте проблемы «цивилизационного раскола».

Вполне логично, что взаимоотношения Руси, генетически связанной с Византией, и Запада XII в. рассматривались в контексте вышеописанных идей, однако имела место определенная специфика. В целом, начиная лишь с В.Т. Пашуто ^[22], мы можем говорить о начале изучения связей Руси и Запада как отдельном направлении исследований. В дореволюционной историографии, как и в советской историографии первой половины XX в., подобным взаимоотношениям не было уделено особого внимания. В.Т. Пашуто заложил целое направление в исторической науке, занимающееся историей Галицко-Волынской Руси и, в частности, ее связей с Западом ^{[14; 16]}. Из политических акторов XII в. особое внимание традиционно уделяется галицко-волынскому князю Роману Мстиславичу, ввиду того, что он был крупной политической фигурой как на поприще византийско-русских, так и западно-русских отношений. Если говорить о взаимоотношениях этого князя с Западом, то речь здесь, в первую очередь, идет о проекте «доброго порядка», имевшем целью изменить существующую на тот момент систему взаимоотношений между князьями, очевидно сконструированную по западноевропейским лекалам – практике избрания короля и императора Священной Римской империи; а также – о тесных связях князя с венгерскими и польскими правящими домами.

Попытки комплексного подхода к изучению взаимоотношений домонгольской Руси и Запада следует связать с именами А. В. Назаренко ^[19] и К. А. Костромина ^[13]. Обе работы имеют достаточно широкие хронологические рамки - IX-XII вв. При этом К.А. Костромин ограничивается временем существования единого централизованного государства (до окончания правления Мстислава Владимировича). А. В. Назаренко останавливает свое исследование на времени Третьего крестового похода (1189-1192 гг.), акцентируя свое внимание на теме русских паломничеств в Святую Землю в эпоху крестовых походов. Заметим, что XII в. не находится в центре внимания исследователей – он ограничен либо тематически (тема паломничества в Святую землю, правление Владимира Мономаха и Мстислава Великого), либо географически (территорией Галицко-Волынской Руси).

Безусловно, два события служат четкими ориентирами в изучении проблемы «раскола», по сути, являясь его нижней и верхней хронологической границей: «Великая Схизма» 1054 г. и исход Четвертого крестового похода, под которым подразумевается захват рыцарями-крестоносцами Константинополя в 1204 г. XII в. не находится в центре внимания исследователей, рассматривается тенденциозно ввиду своего промежуточного положения между указанными выше хронологическими границами. Крестовые походы, под эгидой которых и прошло данное столетие, выступают в историографии как наглядная иллюстрация нарастания фатальных противоречий между христианским Востоком и Западом ^{[10, с. 225]}. Однако именно XII в. является переломной эпохой для истории взаимоотношений христианского Востока, в т.ч. Руси, и Запада. Ее переломность и заключается в промежуточном положении между двумя крупными датами – 1054 и 1204 гг. Это время между двумя точками бифуркации. При этом ситуация «Схизмы» была обратима ^[21], а ситуация 1204 г. – нет. Это время возможности политико-религиозного диалога между Византией, Русью и Западом, который полностью прекратится после Четвертого крестового похода. В историографии не отрицается наличие контактов Византии, Руси и Священной Римской империи в XII в., однако не поясняется, насколько глубок был уровень этого взаимодействия – был ли этот диалог системным или ситуативным, являющимся исключительно следствием конкретного случая.

Таким образом, цель исследования состоит в выявлении специфики взаимоотношений православного Востока и Запада в XII в. Соответственно, объектом исследования выступают связи Византии, Руси и Священной Римской империей в XII в., а предметом – особенности вышеперечисленных связей.

Географические рамки работы охватывают Запад, под которым подразумевается территория Священной Римской империи, Византийскую империю и Русь. Подобный выбор обусловлен как актуальностью темы работы, так и историческими реалиями, где основными акторами политического процесса XII в. выступала Священная Римская империя, организовывавшая Крестовые походы, Византийская империя, политическая история которой тесным образом вплетена в контекст «Священной войны», а также Русь, которая выступала своеобразным буфером во внутренних политических катаклизмах как Византии, так и Запада, принимая опальных императоров и вельмож, выступая на стороне одного из акторов политических междоусобиц и являясь торговым партнером европейских городов.

Достижение поставленной цели предполагает использование историко-генетического, историко-сравнительного и историко-типологического методов исследования. Историко-генетический метод позволит восстановить динамику изучаемого объекта; историко-сравнительный – провести аналогии в развитии взаимоотношений акторов политического процесса XII в.; историко-типологический – найти характеристики единичного и общего в развитии отношений Русь – Византия – Запад в XII в.

Источниковую базу исследования составили западноевропейские хроники, агиографические произведения и нормативно-правовые акты, русские и византийские религиозно-полемические произведения. Репрезентативность подборки обусловлена не только наличием в ней искомых сведений о взаимоотношениях Руси, Запада, Византии, но и тем, что все источники созданы непосредственно в XII в., что предполагает их наибольшую достоверность.

Византия и западнохристианский мир

Взаимоотношения Византии и Запада в XII в. напрямую связаны с деятельностью византийской правящей династии Комнинов. Западное направление их политики занимало далеко не последнее место ввиду целого комплекса причин. Так, западная политика императора Иоанна Комнина (1118-1143) была напрямую связана с внешней угрозой и поиском союзников для ее преодоления. Византия оказалась неспособной противостоять сицилийскому королю, норманну Рожеру II, посягавшему на ее государственный суверенитет. Поиск союзников в борьбе с Рожером Сицилийским Иоанн Комнин осуществлял именно в европейском направлении. С 1124 г. он вел переговоры с папой Калликстом II относительно соединения Церквей ^[30], продолжая политику своего предшественника Алексея Комнина (1081-1118). Этот император аналогично, согласно Хронике Эккехарда из Ауры, «немало писем направил папе Урбану» ^{[31, с. 158]}, говоря о необходимости помощи в деле защиты восточной церкви» и подразумевая под этим помощь паства против норманнской угрозы. Кроме того, у Саксонского анналиста под 1135 г. значится, что к германскому императору Лотарю III приходили послы от греческого императора Иоанна и «просили помощи против Рожера Сицилийского» ^{[27, с. 235]}. Подобные посольства в течение 1130–1140-х гг. повторялись не единожды и сопровождались ответными визитами латинских епископов в Византию.

Следующий император Мануил Комнин (1143-1180) был одержим идеей воссоздания Римской империи. Мануил был дважды женат и оба раза на «латинянках» — на Берте Зульцбахской, родственнице жены германского императора Конрада III, и на Марии Антиохийской, дочери латинского князя Антиохии Раймунда де Пуатье. «Латинян» он привлекал к решению внутриполитических вопросов. В 1156 г. при возникшем в Византии богословском споре император приглашает принять в нем участие папских послов и осуждает за инакомыслие антиохийского патриарха Сотириха Пантевгена. Именно у «латинян», в Риме происходит коронация Мануила. Кроме того, в западных источниках сохранились сведения о приходе к Папе Римскому Александру III посла Иордана от византийского императора: «Он [Иордан] утверждал, что тот император [Мануил] хотел соединить свою церковь... тем не менее, он требовал, чтобы, ввиду представившегося справедливого случая […] корона римской империи от апостольского престола отдана была (ему, Мануилу) […]. Хотя эти слова и показались папе слишком тяжелыми […], однако показалось полезным, чтобы, по скором обсуждении вопроса со своими братьями, послать со своей стороны к императору епископа и кардинала для переговоров об этом деле» ^{[15, с. 339]}. Наконец, в 1169 г. Мануил изъявляет желание предложить Папе Римскому Александру III стать патриархом Рима и Константинополя, что предположительно подразумевало признание Папой Мануила как единственного законного императора. При споре относительно данного вопроса с новым константинопольским патриархом Михаилом III Ритором, Мануил апеллирует к братским узам двух христианских Церквей: «Я ищу мира и радею о соединении христиан» ^{[15, с. 343]}, «прерывая связи с братьями, не боишься ли ты [обращается к патриарху] божественного возмездия?» ^{[15, с. 340]}. Контраргументы патриарха Михаила Ритора выглядят следующим образом: «Никто другой, ни во что вменивший божественное, более папы не отлучается церковными канонами» ^{[15, с. 339]}; «Итальянский народ вместо Христовых догматов вводит свои, противные благочестию» ^{[15, с. 343]}. А на пафосное воззвание Мануила относительно угрозы со стороны магометан и имеющейся у Запада возможности для помощи патриарх Михаил ответил следующее: «Если владеют нами безбожные, мы вреда не имеем; а если согласимся (с латинянами), мы страшно пострадаем в догмате» ^{[15, с. 344]}.

Приход к власти императора Андроника Комнина (1183-1185) принято связывать с антилатинскими погромами. Однако заметим, что он был противником засилья иностранных купцов на территории Византии, которые по своей вере были «латинянами», а не противником «латинской» веры в целом. Доказательством этого служит тот факт, что еще будучи регентом при малолетнем сыне Мануила, Алексее II (1180-1183), он ведет дипломатические переговоры с Западом. Их результатом стало появление в 1182 г. в Константинополе легата папы Луция II, а в 1185 г. Андроник против воли патриарха построил в Константинополе церковь, где латинские католические священники совершали культ по своему обряду ^{[1, с. 251]}. Вполне логично предположить, что Андроник продолжал политику предшественников, руководствуясь все той же сицилийской угрозой.

Подводя промежуточный итог, отметим ряд важных моментов. У императоров династии Комнинов очень четко прослеживается западное направление политики. Оно было обусловлено внешней норманнской угрозой (от государства норманнов в Южной Италии), его сутью было апеллирование к братским узам на основе религии. В наиболее концентрированном виде эта политика имела место в правление императора Маниула Комнина ввиду того, что была подкреплена не только реальной необходимостью ведения диалога, но и более глубоким идеологическим смыслом, представленного общим прошлым.

Русь и западнохристианский мир

В истории взаимоотношений Руси и Запада XII в. также есть ряд принципиально важных аспектов. Обратимся к западноевропейским источникам, которые помогут их воссоздать. Условно информацию из данных источников можно разделить на несколько категорий: сведения о современных авторам и более ранних династических браках, повествования о европейских посольствах русских князей, об активной торговле Руси и Европы, наконец, о чудесах католических святых, совершаемых с русскими или при их участии.

Наиболее часто встречающиеся сведения о династических браках касаются Евпраксии, сестры Владимира Мономаха, и императора Священной Римской империи Генриха IV. Баварская «Хроника» Фрутольфа из Михельсберга и Эккехарда из Ауры (1106–1125) и Аугсбургские анналы (нач. XII в.) — те исторические источники XII столетия, в которых впервые встречаются сведения об этом династическом союзе. Сведения более чем нейтральные: «В Кельне император отпраздновал свадьбу, взяв в жены вдову маркграфа Удона, дочь Короля Руси» ^{[31, с. 159]}; «Император взял себе в жены Праскеду, дочь короля Руси» [Там же]. В дальнейшем к вопросу о браке Евпраксии и Генриха западноевропейские источники возвращаются примерно в 1147 г. В Анналах монастыря св. Дисибода под 1093 г. содержится рассказ о разрыве этого брачного союза: «Король Генрих возненавидел королеву Адельхайду […], подверг ее заключению […], с его позволения многие совершали над ней насилия» ^{[5, с. 208]}. На первый взгляд, может показаться, что этот факт является иллюстрацией нарастающей вражды между двумя христианскими мирами. Однако и сам автор Анналов, и, по его словам, сын императора, и, более того, Римская Церковь становятся на сторону Евпраксии. Автор Анналов явно сочувствует королеве, констатируя, что «с Божьей помощью» ей удается бежать от Генриха, «впавшего в безумие» [Там же]. Конфликт между сыном императора и самим императором был обусловлен именно непотребным отношением последнего к Евпраксии. А папа Урбан II при посредстве «могущественнейшей в то время госпожи Матильды» ^{[5, с. 209]}, к которой обратилась опальная королева, и вовсе отлучает Генриха IV от Церкви. Далее у Саксонского анналиста (около 1150) вновь имеет место нейтральное упоминание о браке Генриха IV и Евпраксии ^{[16, с. 233]}. Также у этого автора под 1103 г. помещено известие о смерти графа Куно, которому сопутствует его краткое жизнеописание, представляющее собой перечисление родственных связей. Среди прочих, фигурирует жена короля Руси [Ярополка Изяславича], впоследствии вышедшая за Куно замуж ^{[27, с. 233-234]}. Безусловно, приведенные выше сведения, за исключением последних, относятся не к XII в., а к 1090-м гг., однако они чрезвычайно важны в плане репрезентации, ввиду того, что описанные выше события имели место уже после Великой Схизмы (1054). Созданные же в XII столетии источники, описывая ситуацию конца XI в., демонстрируют весьма лояльное отношение к матримониальным связям с Русью.

Аналогичная ситуация наблюдается и относительно темы европейских посольств русских князей. Более того, можно говорить о визитах европейской аристократии на Русь, основанных на личных связях. Так, северогерманский хронист Альберт Ахенский (перв. пол. XII в.) повествует о штурме приграничной венгерской крепости крестоносным войском (1096) и о жгучем желании венгерского короля Кальмана вместе со всеми приближенными бежать именно на Русь в случае победы крестоносцев ^{[4, с. 210-211]}. Вполне возможно, что это желание было обусловлено родственными связями, к примеру, перемышльского князя Володаря Ростиславича с теткой Кальмана, дочерью короля Белы I. Саксонский анналист (прим. 1150) упоминает о посольствах и дарах «королей руси» ^{[27, с. 235]}, которые были в изобилии в правление императора Лотаря III (1133–1137), что при всей уникальности данных известий нельзя исключать ввиду большого количества прецедентов тесных взаимоотношений Руси и Запада 1090-х гг. – XII в.

Тесные контакты Руси и Запада вышеозначенного периода подтверждают и экономические связи. Еще примерно в 1111–1140-е гг. монах кельнского монастыря Теофил Пресвитер в своем трактате «О различных искусствах» демонстрирует хорошее знание того, какими красками работают русские мастера художественного ремесла ^{[29, с. 194]}. В Грамоте же кельнского архиепископа Райнальда городу Медебаху (1165) прямо указывается на торговые отношения с Русью ^{[8, с. 258]}, так же, как и в Грамоте Германского императора Фридриха I Барбароссы городу Любеку (прим.1188): «Русь, готы, норманны и прочие восточные народы пусть приходят в этот город беспошлинно и без ганзы и свободно уходят» ^{[7, с. 283]}. В подобной Грамоте штирийского герцога Оттокара IV о таможенных порядках в городе Энсе (1191/92) и в Грамоте австрийского и штирийского герцога Леопольда V регенсбургскому купечеству (1192) представлена аналогичная картина: «Возы, движущиеся из Руси и на Русь, пусть платят по 16 денариев и не будут задерживаемы» ^{[9, с. 290]}.

Помимо матримониальных и экономических взаимоотношений Руси и Запада, источники демонстрируют их связь со сферой сакрального. Так, монах Руперт из Дойца (прим. 1120-е гг.) подробно описывает чудесное исцеление при помощи католического святого Пантелеймона киевского князя Мстислава Владимировича (1125–1132), подвергшегося жестокому нападению медведя ^{[26, с. 181]}. В этом тексте упоминается о том, что мать Мстислава, Гида, была «сестрой» церкви св. Пантелеймона в Кельне ^{[26, с. 182]}, достоверность упоминания подтверждают записи об этом в синодике св. Пантелеймона ^{[19, с. 633]}. Нельзя обойти вниманием отклик на эти события на Руси. Сын Мстислава Великого, в крещении носящий имя Пантелеймон, учреждает Пантелеймонов монастырь в Новгороде. В «Перенесении св. Годехарда Хильдесхаймского» повествуется о том, как некая группа паломников XII в., идущая в монастырь этого католического святого, подвергается нападению язычников. Чудесным образом они, безоружные, предварительно вознеся молитву к католическому святому Годехарду, побеждают напавшую на них банду и продолжают свой путь ^{[23, с. 191­-192]}.

Таким образом, взаимоотношения Руси и Запада XII в. представляют собой системное взаимодействие, о чем свидетельствует стабильность их экономических контактов, наличие родственных связей правящих элит и отсутствие негативных коннотаций в описании недавнего для авторов XII в. прошлого и настоящего, связанного с историей Руси. Кроме того, мы наблюдаем взаимосвязь в сфере религиозной, выраженную не только полулегендарными сюжетами, но и реальными фактами.

Отечественные источники аналогично не имеют негативных коннотаций относительно Запада. Исключением является лишь «Вопрошание князя Изяслава, сына Ярославля, внука Володимера о латыньстей вере», которое по сей день выступает предметом историографической полемики относительно хронологических рамок и авторства данного сочинения ^[12]. Именно уникальность негативных коннотаций относительно «латинян» (будь этот источник датирован втор. пол. XI или перв. пол. XII вв., будь он приписан Феодосию Печерскому или Феодосию Греку) позволяет отнести эти сведения исключительно к сфере официальной позиции Русской православной церкви, которая, очевидно, была созвучна с традиционной позицией церкви Константинопольской. Последняя была четко выражена в полемике между Мануилом Комнином и патриархом Михаилом Ритором, приведенной выше. Традиционной данная позиция названа потому, что еще начиная со времен Вселенских Соборов (325-787 гг.) между Римской и Константинопольской кафедрами существовали религиозные дискуссии, однако это не мешало взаимодействию Византии и Запада как политических акторов.

***

Подводя итоги, следует охарактеризовать специфику взаимоотношений Византии, Руси и Запада в XII в. Она состоит в наличии признаков системности данных отношений. Системность проявляется как в целенаправленной западной политике византийских императоров династии Комнинов, так и в наличии целого спектра связей Руси и составляющих частей Священной Римской империи на протяжении всего XII в. Еще одной специфичной чертой выступает присутствие религиозного аспекта, обладающего позитивными коннотациями, во взаимоотношениях Византии и Руси с Западом и наличие религиозной полемики между восточным и западным христианством, проявляющей себя в сугубо церковных институтах. Подобные взаимоотношения, представляющие собой системный диалог, не соответствуют понятию «глубоких различий между двумя разными мирами» и фатальности нарастания противоречий между православным Востоком и Западом в течение XII в.