Appointment of the institution of pontificate in Ancient Rome in interpretation of Titus Livius: political-legal aspect

Borovkov Pavel Sergeevich PhD in History Docent, the department of History of State and Law, Liberal Arts University 620026, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Karla-Marksa, 30, kv. 4 pborovkov@yandex.ru

Историческое наследие древнего Рима дает нам уникальный материал для изучения и осмысления процессов, связанных с параллельным зарождением и развитием религиозных, правовых и государственных институтов, их взаимодействием и взаимовлиянием*.

Одно из актуальных направлений современной романистики ориентировано на исследование древнеримских представлений о сущности публичного права, выявления взаимосвязей политико-правовой мысли древнего Рима с религиозными аспектами развития римской гражданской общины (civitas) []. По справедливому замечанию Дж. Шайд аутентичная интерпретация происхождения религиозной системы и религиозных учреждений civitas является не только ключом к пониманию специфики римского государства (respublica), но также публичного пространства и «публичных интересов», концептуальное осмысление которых нашло свое место в классической юриспруденции древнего Рима в рамках понятия jus publicum [Scheid J. The Gods, the State, and the Individual: Reflections on Civic Religion in Rome. University of Pennsylvania Press, 2016. P. 24–25].

Цель настоящего исследования – выявить особенности происхождения и политико-правовые характеристики понтификата в интерпретации Тита Ливия, являющегося одним из самых ярких представителей историографии и политической мысли древнего Рима.

Выбор предмета и объекта исследования не случаен. Коллегия понтификов являлась древнейшим государственным институтом Рима. Античная историография единогласно связывает возникновение понтификата с законодательством Нумы Помпилия ^{[2, с. 72–73; 3, с. 264; 4, с. 139–143]}. В отличие от иных жреческих коллегий (например, авгуров) традиция тверда в том, что понтифики были интегрированы в политико-правовую систему римской civitas вторым рексом ^{[4, с. 140]}. Поэтому изучение вопросов, связанных с характеристикой данного жречества представляется перспективным исследовательским направлением, выводящим нас непосредственно на проблематику интерпретации генезиса римской civitas и становления концепта jus publicum в политико-правовой мысли древнего Рима. В свою очередь предание о создании понтификального жречества в изложении Тита Ливия является наиболее полным и последовательным, что является немаловажным фактором для исследования обозначенной проблематики, возможностей проведения историко-правового и юридико-лингвистического анализа источника. При этом необходимо отметить, что характеристика понтификата зафиксирована у древнего автора в рамках более крупного пассажа, повествующего об учредительной деятельности второго рекса в сакральной сфере (Liv. I.19; 6-7.-20.7).

Обратимся к изучению этого любопытного и во многом уникального фрагмента.

Данный пассаж Ливия, безусловно, привлекал внимание антиковедов в контексте общих вопросов, связанных как с историко-филологическими исследованиеми I книги древнеримского историка ^{[8, p. 42 – 49; 14, p. 156; 16, p. 100–103]}, так и с реконструкцией архаических институтов религии римской civitas ^{[10, p. 40–51]}.

Однако специальных исследований, посвященных детальному анализу интересующего нас фрагмента в контексте реконструкции политико-правовых идей, а также интерпретации публично-правовых аспектов учреждения понтификального жречества, насколько нам известно, в современной романистике практически нет. В данном случае следует назвать работу К.Ринольфи, посвященную проблематике генезиса коллегии понтификов и формирования сакрального права в Древнем Риме ^{[19, p. 23–37]}. В статье обращено внимание на то обстоятельство, что Ливий излагает свое видение архаических сакральных норм о священнодействиях и жрецах, в рамках которых понтификат занимает центральное место в сакральной системе civitas. При этом справедливо отмечается, что функционал понтифика, назначенного Нумой, во многих аспектах коррелирует с деятельностью жреческой коллегии в эпоху классической республики ^{[19, p. 31]}. Также к историко-филологической критике данного фрагмента обращаются такие известные романисты, как Э. Перуцци ^{[14, p. 156]}, Р.М. Огилви ^{[15, p. 101]} и К. Латте ^{[10, s. 195]}, показывая его уникальность и ценность для изучения специфики изложения религиозных и политических фактов в аналистической традиции. Вместе с тем в приведенных работах интересующий нас пассаж не рассматривается в качестве историко-правового материала для интерпретации категорий и концепта jus publicum, зарождение которых возможно проследить в предании об учреждении понтификата.

Прежде всего, обращает на себя внимание тот факт, что данное место у Ливия несколько выбивается из общей сюжетной линии повествования. Более того, оно отличается сжатой и предельно насыщенной композицией. В предшествующем пассаже (19.1–5) Ливий достаточно пространно рассуждает о миротворческих заслугах Нумы и о его встречах с богиней Эгерией. Однако в следующем отрывке (19.6–20.7) Ливий резко меняет стиль повествования, который становится лаконичным: по пунктам перечисляются мероприятия Нумы в сакральной сфере. Далее, начиная с XXI-ого титула, Ливий как будто снова возвращается к прерванной теме – дидактическим беседам рекса с нимфой:

«Связав союзными договорами всех соседей, Нума запер храм, а чтобы с избавлением от внешней опасности не развратились праздностью те, кого прежде обуздывал страх перед неприятелем и воинская строгость, он решил вселить в них страх перед богами – действенное средство для непросвещенной и, сообразно тем временам, грубой толпы. А поскольку сделать так, чтобы страх этот вошел в их души, нельзя было иначе как придумав какое-нибудь чудо, Нума притворился, будто по ночам сходится в роще с богиней Эгерией; якобы по ее наставлениям он и учреждает священнодействия, которые богам всего угоднее, назначает для каждого бога особых жрецов^[1] (19. 6-7). Но прежде всего Нума разделил год в соответствии с лунным циклом. Вставляя добавочные месяцы, он рассчитал время так, чтобы на каждый двадцатый год любой день приходился на то же самое положение солнца, а совокупная продолжительность всех двадцати лет по числу дней была полной. Затем Нума учредил дни присутственные (fasti) и неприсутственные (nefasti), чтобы дела, ведающиеся перед народом, на какое-то время приостанавливались (20.1-7). Затем Нума назначает жрецов. Он учредил должность безотлучного жреца – фламина Юпитера, отличив его особым убором и царским курульным креслом. Далее он присоединил к нему еще двух фламинов: одного для богослужений Марсу, другого – Квирину. Выбрал также весталок. Далее он избрал двенадцать салиев для священнодействий Марсу. Затем он избрал понтифика – Нуму Марция, сына Марка, одного из старейшин. Нума поручил понтифику наблюдать за всеми жертвоприношениями, которые сам расписал и назначил. При этом он указал, какие именно жертвы, по каким дням и в каких храмах необходимо приносить и откуда следует выделять требуемые для этого деньги. Все прочие жертвоприношения, общественные и частные, он также подчинил решениям понтифика, чтобы народ обращался к нему за советом и в божественном праве ничего не поколебалось от пренебрежения отечественными обрядами и усвоения чужеземных. И тот же понтифик мог бы растолковывать не только священнодействия богам, но и правила погребальных обрядов, способы, как умилостивить подземных богов и какие неблагоприятные знамения в виде молний или в ином образе необходимо учитывать и отвращать (21). Была эта роща, круглый год орошаема ключом, который бил из темной пещеры, укрытой в гуще деревьев^[2]. Туда-то и приходил Нума без свидетелей, якобы для свидания с богиней. Эту рощу он посвятил Каменам, заверяя граждан (чтобы вселить благоговейный трепет в их сердца), что он совещается там с его супругой Эгерией-богиней…» (пер. В. М. Смирина с нашими поправками).

Таким образом, если мы совместим фрагмент I.19.1–5 c фрагментом I.21, то у нас получится связный рассказ, в котором отступление об учреждении жречеств и государственных священнодействий будет выглядеть выбивающимся из общей канвы сюжетом (Liv. I.19.6–20.7). Более того, его стилистические особенности и композиция (краткое, сжатое и в то же время очень насыщенное повествование)^[3] указывают на то, что текст этого фрагмента, вполне возможно, целиком позаимствован древним историком из другого источника и без особых изменений включен в общую сюжетную линию повествования.

Некоторые исследователи не исключают, что Ливий использовал здесь непосредственно великие анналы^[4]. Из сообщений Цицерона известно, что понтификальные анналы отличались сжатым, отрывистым стилем изложения материала (Cic. Deleg. I.6; Deor. II.52-53), который как нельзя лучше подходил для фиксации ежегодных событий в квиритской общине ^{[21, p. 240; 14, p. 158–169; 7, p. 289]}. Кроме того, понтифики благодаря отточенным филологическим приемам так организовывали нарративный материал, что краткость изложения совмещалась у них с информативностью^[5].

Стиль и композиция фрагмента I.19.6–20.7 как нельзя лучше соответствуют указанным выше особенностям. Ливию удается вместить в рамках одного абзаца I.20.5–7 точное и предметное перечисление области регулирования понтификального права.

Обращает на себя внимание и архаичность лексики в данном пассаже. Так, Ливий использует глагол exsignare(записывать, отмечать), который встречается в известных нам латинских текстах только у Плавта (Trin. 655), является по своим морфологическим признакам крайне архаичным словом ^{[18, p. 721]}. Поэтому мы склонны согласиться с предположением о том, что в распоряжении Ливия был достаточно древний источник, который, возможно, относился к III вв. до н. э. ^{[16, р. 101; 20, p. 48]}.

Почему же Ливий поместил данный фрагмент в структуру пересказа предания об Эгерии и Нуме? В этом случае необходимо учитывать, что Ливия было гораздо интереснее показать читателю историю развития римских достижений в области государства и права в стройном и связном порядке ^{[12, р. 161–163]}. Поэтому вполне логично предположить, что он постарался вписать мероприятия Нумы в области сакрального права в эпизод беседы царя с богиней – т. е. выстроить единую сюжетную линию о делах божественных. Кроме того, древний историк указывает, что якобы сама Эгерия посоветовала рексу заняться назначением жрецов и установлением правил священнодействий. Поэтому не удивительно, что Ливий при составлении характеристики преобразований Нумы обращается к своему любимому методу изложения исторических фактов и явлений: все реформы, позитивные мероприятия римлян должны быть инициированы или одобрены богами ^{[10, р. 45]}.

Сосредоточим теперь внимание на предметной области регулирования понтификального права, которую на основании пассажа Ливия (I.20.5-7) можно представить следующим образом:

регламентация sacra на публичном уровне с определением титула жертв, расчетом праздничных дней (когда следует приносить жертвы), а также указанием священных мест (храмов) для культа;

определение порядка финансирования публичного культа;

интерпретация норм fas, координация процессов реализации данных норм в гражданском коллективе (однако не в императивном порядке, а через консультирование). Необходимо обратить внимание, что акцент в источнике делается на обязанности понтифика учить, наставлять (edocere), а не приказывать;

толкование продигий: умение разъяснить и определить, какие из неблагоприятных значений следует учитывать в государственной практики и, следовательно, нейтрализовывать;

консультирование в сфере погребального права.

Ливий также фиксирует право понтификов выносить постановление (scitum) по вопросам публичных жертвоприношений (Liv. I. 20.6). Ливий указывает и цель этих постановлений: «чтобы в божественном праве ничего не поколебалось от небрежения отечественными обрядами и усвоения чужеземных» (2, I. 20.6).

Данный пассаж хорошо корреспондируется со сведениями из других древних авторов, что позволяет относиться к нему с определенной степенью доверия ^{[19, p. 25–26]}.

Так, Цицерон дает схожие данные о понтификах, замечая, что установления по этим жрецам входили в группу законов о священнодействиях: «Помпилий… священнодействия поручил пятерым понтификам, выставив эти законы в качестве примера, которые сохранились в наших письменных памятниках, дабы религиозными обрядами смягчить нравы людей» (Cic. Derepublica. II.26). Плутарх со своей стороны уточняет: «Верховный понтифик является толкователем воли небожителей, надзирает не только над публичными жертвоприношениями, но и над жертвоприношениями частных лиц, не позволяя преступать права религии, и наставляет каждого, как ему следует чтить богов» (Plut. Numa. 9).

Из этого можно заключить, что в интерпретации нарративной традиции постановления понтификов были направлены на сохранение и поддержание paxdeorum в квиритской общине, что было одной из краеугольных функций публичной власти. Постановления (scita) понтификов встраиваются в систему контроля над проникновением иноземных культов и обычаев в контур государственных священнодействий. Однако в механизм принятия решений закладывается не императивный подход, а принцип консультирования, предоставления совета: «чтобы народ обращался к понтифику за советом» (Liv.I. 20.6). В связи с этим заметим, что сам термин scitum тесно связано с такими понятиями, как «мудрость», «философское наставление» ^{[17, p. 964]}, и несет в себе скорее значение морального авторитета, нежели строгого юридического термина.

Поэтому по своей правовой природе scitapontificium, на наш взгляд, более напоминают ответы римских юристов (responsа), чем резолюции сената или эдикты магистратов. В связи с этим также необходимо вспомнить первоначальный смысл и юридическое значение термина plebiscitum, который представлял собой всего лишь решение сходки плебса, которое могло и не учитываться магистратами и сенатом, олицетворяющими патрицианское государство ^{[11, s. 45–47]}.

Прерогативы понтификов, указанные во фрагменте Ливия I.20, нередко рассматриваются исследователями в качестве ориентиров при анализе функций этих жрецов в любом из периодов истории древнего Рима (т. е. до самого конца функционирования института языческого понтификата) ^{[6, с. 139–143; 7, р. 96–102]}. Для нас этот пассаж в комплексе с другими фрагментами древних авторов важен тем, что в его рамках концентрированно приводятся основные функции понтификов, обозначена сфера обязанностей исследуемого жречества.

Между тем ряд исследователей настаивает на невозможности проведения такого анализа на основе указанного отрывка Ливия и данных других нарративных источников ^{[5, p. 96–97; 15, p. 101]}. Так, по мнению Р.М. Огилви, информация об установлении Нумой обязанностей понтификов отражает их положение в период с конца IV до начала II в. до н. э. ^{[15, p. 101]}. В качестве довода автор комментариев к книгам Ливия приводит соображения об отражении реалий реформы Аппия Клавдия Слепого в пассаже I.20.1–7. В частности, отмечается, что полномочия понтифика по публичному предоставлению советов гражданам в вопросах сакрального права полностью копирует ситуацию с опубликованием Гнеем Флавием (служащий канцелярии Аппия Клавдия) архива жрецов в 304 г. до н. э., после которого для понтификов исчез всякий смысл утаивать религиозно-правовые знания и их деятельность стала носить открытый характер и переориентировалась на консультирование частных лиц ^{[15, p. 101]}. В данном случае подход британского антиковеда отражает гиперкритическую направленность в изучении древних текстов.

Вместе с тем гиперкритический подход разделяется далеко не всеми романистами ^{[9, p. 104]}. Если говорить применительно к изучаемому пассажу, то, как справедливо заметил К. Латте, было бы неправильно полностью отказывать в историчности представленной информации ^{[10, s. 195]}.

Примечательно, что большинство полномочий понтификального жречества, приведенных Ливием, относятся к публично-правовым компетенциям. Фактически в рамках фрагмента I.20.1-7 древний автор перечисляет архаические институты публичного права civitas, связанные с системой sacra publica, которые контролируются понтификом. В таком контексте интересующий нас пассаж коррелирует с институциональным подходом к определению публичного права, сложившимся в юриспруденции древнего Рима.

Из наиболее ранних древнеримских авторов, запечатлевших характеристику публичного права через перечисление его компонентов, является Марк Туллий Цицерон (Cic. De domo. 42). Оратор относит к публичному праву институт ауспиций, жертвоприношения понтификов, решения авгуров, деятельность магистратов. И, хотя, такое перечисление нельзя признать исчерпывающим для характеристики публичного права, ход рассуждений ясен: мы можем идентифицировать публичное право, установив основные его институты.

Безусловно, Ливий и Цицерон применяют разные образы и характеристики для обозначения сферы jus publicum, но по существу их интерпретации публично-правового пространства не противоречат друг другу, а, напротив, дополняют одна другую. Институциональный ряд Цицерона, представленный сакральными характеристиками и структурами гражданской общины, корреспондирует с описанием предметной области архаического публичного права в изложении Тита Ливия.

В связи с этим заметим, что институциональный подход идентификации jus publicum, зародившийся в республиканской политико-правовой мысли, оказался продуктивным и востребованным в классическую эпоху римского права (в частности у Ульпиана, работавшего более двух столетий позднее Цицерона и Ливия, мы находим известную сентенцию о том, что «публичное право состоит из права жертвоприношений, жрецов и магистратов» (Dig. I. 1. 1. § 2).

Итак, обозначим основные выводы.

Мы полагаем, что проанализированный фрагмент Ливия об учреждении жречества в комплексе с другими древними текстами с определенной осторожностью можно использовать в качестве отправной точки для ретроспективного исследования эволюции политико-правовых прерогатив коллегии понтификов, происходившей в архаическую эпоху.

Материал пассажа свидетельствует о том, что основной круг обязанностей понтификата изначально связывается древним автором с публичным правом. В интерпретации древнеримского историка законы Нумы выглядят последовательными реформами, направленными на становление институтов управления и формирования публично-правовых отношений в архаическом Риме (естественно, в специфической религиозной оболочке, что является особенностью регулирования социальных отношений в гражданских общинах античной цивилизации на ранних этапах формирования государства и права). В связи с этим понтификат рассматривается историком в качестве института jus publicum, а сама структура архаического публичного права характеризуется через прерогативы понтфиков (в данном отношении следует отметить транслирование Титом Ливием инстутуционального подхода при идентификации jus publicum). Такая коннотация выглядит вполне закономерной, учитывая, что коллегия понтификов являлась важным звеном в структуре публичной власти эпохи Поздней Республики, на закате которой Ливий создавал свой труд.

При этом мы, безусловно, понимаем, что, некорректно рассматривать пассаж Ливия в качестве надежного источника для реконструкции реального правового статуса понтификата в царском или даже раннереспубликанском Риме. Однако так же недопустимо игнорировать тот факт, что сообщения Ливия об учреждении понтификата коррелируют с материалами других древних авторов, включая юридическую литературу. В этом отношении нельзя не отметить, что в политико-правовой мысли Древнего Рима преобладает определенная согласованность позиций в отношении генезиса и содержания правовых прерогатив понтификата в эпоху архаики, представление о связи данного жречества с правотворчеством и государственным строительством.

* Настоящая публикация подготовлена на основе материалов доклада автора, сформированного в рамках участия в Международной научно-практической конференции «Современные проблемы науки, технологий, инновационной деятельности» 31 августа 2017 года (г. Белгород). Подробный обзор современной историографии по вопросу становления и развития понтификата см.: ^{[2, c. 70–78; 20, p. 45–47]}.

^[1] Данное предложение явно введено Ливием в качестве связующего шва, чтобы логически привязать к повествованию вставленный им отрывок о сакральных мероприятиях Нумы. На этом пассаже повествование обрывается, и падуанский историк переходит к изложению законодательных мероприятий Нумы в области права жрецов и жертвоприношений (I.19.6-7; 20.1-7). (Курсив, выделяющий данный фрагмент, наш.)

^[2] Возобновление прерванного повествования о Нуме и Эгерии (I.21.)

^[3] Стилистические изменения явно бросаются в глаза. Ливий дает четкую и поэтапную сводку мероприятий Нумы сжато, но весьма информативно (Liv. I. 19.7–20.7).

^[4] Так, Э. Перуцци прямо указывает, что «уже сама ономастическая формула имени понтифика Numa Marcius Marcius Marci filius, процитированная в пассаже, производит впечатление, что это сообщение относится к annales maximi, поскольку только в этом тексте можно было почерпнуть такие сведения. Данная формула, вероятно, восходит именно к эпохе Нумы Помпилия и практически идентична ономастической формуле самого знаменитого рекса» ^{[14, p. 156]}.

^[5] Анализ сохранившихся цитат и пересказов из жреческих документов показывает, что для достижения стилистической простоты и сжатости изложения насыщенного информацией материала жрецы использовали формулы, сокращения и термины, позволяющие им уходить от пространности повествования ^{[9, p. 22; 21, p. 21–22]}.