Beyond the Digital Turn: the Story Continues

Введение (о терминологии)

Любые терминологические споры и дискуссии несут в себе определенную опасность, поскольку в условиях отсутствия договоренности о содержании того или иного термина они могут привести к разобщенности исследователей, недостаточно хорошо понимающих друг друга. Но еще большую опасность представляет собой ситуация, когда дискуссии и споры отсутствуют, а термины начинают жить своей собственной жизнью вне зависимости от их толкования специалистами. Поэтому о терминах не спорят, а договариваются, но на самом деле очень долго спорят перед тем, как договориться. Ведь помимо взаимного согласования исследователями содержания того или иного термина есть еще и объективные процессы в языке, которые далеко не всегда приводят в итоге к очевидному результату. Все это в данном случае очень важно, потому что настоящая дискуссия в определенной и довольно значительной степени направлена на обсуждение и согласование именно терминологического аппарата исторических исследований периода цифрового поворота.

В последние годы заметно существенное изменение терминологии, связанной с применением информационных технологий в науке, образовании, быту и т.д. Термины, ранее производившиеся от базового слова «информация», стали вытесняться терминами, происходящими от слова «цифра» (цифровая революция, цифровое общество, цифровые технологии и т.д.). Термины «цифра», «цифровой» означают «имеющий дискретные значения». Этим терминам противопоставляются понятия «аналог», «аналоговый», то есть непрерывный, имеющий оттенки значения. Термин «цифровой» может использоваться для любого объекта, работающего с дискретными значениями. Компьютер работает только с цифровыми (дискретными) сигналами.

Цифровые технологии – это, по существу, технологии обработки цифровой информации, цифрового сигнала, цифровых данных. В этом смысле они означают ту часть информационных технологий, которая связана с компьютерной обработкой информации. Таким образом, в первом приближении можно говорить о синонимичности понятий «цифровые технологии» и «новые информационные технологии».

Определение цифрового общества пока не устоялось, представляется, что в первом приближении это синоним понятия «информационное общество». Наиболее распространена точка зрения, что цифровое общество – это высшая на сегодняшний день стадия развития информационного общества, это сетевое общество с широким распространением цифровых технологий и цифровых практик, пронизывающих все сферы человеческой деятельности.

Под цифровым поворотом чаще всего понимается коренная перестройка экономики, науки, образования и прочих сфер жизни, включая повседневные, бытовые жизненные практики, происходящая под влиянием повсеместного распространения цифровых технологий. Что касается понятия «цифровая революция», то заметим, что в череде информационных революций (письменность, книгопечатание, электричество и связь, компьютер) нет отдельного места цифровой революции. Поэтому более предпочтительным кажется все-таки термин «цифровой поворот», который, как представляется, акцентирует внимание именно на эволюционном, хотя и коренном, преобразовании общества.

Интересно в плане терминологии обратиться к имеющим некоторое отношение к рассматриваемой проблематике документам – речь идет о 2-х действующих государственных стандарта: «ГОСТ Р 7.0.8-2013 СИБИД. Делопроизводство и архивное дело. Термины и определения» ^[1] и «ГОСТ 28441-99. Картография цифровая: термины и определения» ^[2]. Характерно, что в первом из них термин «цифровой» встречается всего 2 раза при определении фото- и кинодокументов, в скобках после термина «электронный». Второй стандарт, введенный в конце прошлого века (на 14 лет раньше!), рассматривает цифровое картографирование как комплекс мероприятий, направленных на создание цифровой картографической продукции, и демонстрирует весьма развитую «цифровую» терминологию. Приведенный пример показывает, что мы действительно живем в какое-то переходное время с неустоявшимися во многих случаях категориями и понятиями, что еще раз указывает на необходимость обращать на термины особое внимание.

Цифровой поворот как явление

В 2015 г. Л.И.Бородкин дал характеристику основных факторов цифрового поворота в исторической науке, отметив в этом плане экспоненциальный рост объема оцифрованного материала, востребованного историками; возросший спрос на продвинутые компьютерные программы и инструменты, ориентированные на работу в цифровой среде; создание масштабных баз данных и их статистическая обработка, использование математических методов и алгоритмов. В качестве сопутствующего фактора было указано на растущую конкуренцию исторической науки с другими науками в поиске источников финансовой поддержки исследований и образования ^{[3, с.62]}.

Однако, математизация науки и, несколько позже, ее информатизация и компьютеризация начались задолго до цифрового поворота. В 1980-е гг. в Западной Европе оформляется такое направление, как «History and Computing». К концу XX столетия успешное развитие исследований в этом русле привело к представлению о складывании полноценной научной дисциплины, получившей название «Historical Information Science» ^[4].

В СССР в 60-е гг. XX в. сложилось направление, получившее название «Количественные (математические) методы в исторических исследованиях», пик развития которого пришелся на 80-е гг. В наибольшей степени это направление связывается с именем академика И.Д.Ковальченко ^{[5, 6]}. В ходе развития указанной сферы исторических исследований появились представления об информационной природе исторического источника, о моделировании исторических процессов, о массовых исторических источниках и т.д. Примечательно, что использование компьютеров рассматривалось при этом как частный случай применения математических методов, а сам компьютер – как инструмент, преимущественно, для вычислений ^{[7, c.98]}.

В начале 1990-х гг. в России сформировалось научное направление, получившее название «Историческая информатика», которое уже около 30 лет успешно развивается, прежде всего, в рамках Ассоциации «История и компьютер» ^[8]. Статуировавшись за это время как самостоятельная историческая дисциплина, историческая информатика как до, так и в рамках цифрового поворота, остается в России основным направлением развития цифровых (информационных) технологий. Об этих фактах с сожалением приходится напоминать некоторым «горячим цифровым головам», в современных условиях заново открывающим для себя применение математических методов и компьютерных технологий в исторических исследованиях и образовании. Окончательно все точки над «i» в плане статуса, роли и значения исторической информатики, а также ее соотношения с появившимися в последние годы направлениями использования цифровых технологий в гуманитарных науках (цифровая гуманитаристика, цифровая история) были поставлены в недавно вышедшей фундаментальной монографии И.М.Гарсковой ^[9].

Современная историческая информатика и в условиях цифрового поворота, несмотря на свой междисциплинарный характер, остается исторической дисциплиной, частью исторической науки, у нее есть, разумеется, своя специфика, но нет объекта и предмета исследования, выходящего за рамки исторической науки. Специалист, работающий в рамках исторической информатики и проходящий путь исследования от источника, через его обработку и до верификации и интерпретации полученного знания, является историком, т.е. специалистом, имеющим конечной целью исследования получение нового исторического знания.

Трудно спрогнозировать точно, какие структурные элементы будут в ближайшем будущем «доминировать» в рамках исторической информатики, но можно предположить, что это будет сплав традиционных аналитических исследований, например, квантитативная история (социальная, экономическая, моделирование) с высокотехнологичными направлениями, ориентированными на получение принципиально иного знания, невозможного без новых инструментов исследования (например, пространственный анализ и геоинформационные технологии).

Наиболее заметное влияние цифрового поворота на историческую (а также и гуманитарную) науку выразилось в появлении таких направлений, как цифровая гуманитаристика (Digital Humanities) и цифровая история (Digital History), что вызвало определенное «брожение в исторических умах» и привело в российской науке последнего десятилетия к напряженным дискуссиям о предметных областях, месте и роли цифровой гуманитаристики и цифровой истории и их соотношении с исторической информатикой. Если же говорить о влиянии цифрового поворота на традиционную историческую науку, то можно отметить, что больших потрясений здесь не наблюдается. Заметно определенное повышение интереса к электронным ресурсам и некоторым «облегченным» цифровым технологиям, связанным с визуализацией исторических данных, а также к созданию баз данных. Следует понимать, что «ресурсный» взрыв, выразившийся в повышенном интересе к оцифровке исторических источников, пока мало влияет на «историков-традиционалистов», которые численно находятся в явном большинстве. Поэтому трудно согласиться с высказанным А.Ю.Володиным положением, что «…любое гуманитарное исследование сегодня основано на спонтанной̆ или систематической̆, выборочной̆ или сплошной̆ оцифровке документов и объектов историко-культурного наследия», а «…оцифровка стала одной̆ из важных ежедневных практик ремесла гуманитария» ^{[10, с.5]}. Создание аутентичной цифровой копии источника – дело чрезвычайно сложное, требующее усилий профессионально подготовленных специалистов. Поэтому похоже, что даже в будущем историк, скорее, будет работать с уже готовыми цифровыми материалами, нежели заниматься самостоятельной оцифровкой. Что касается обращения к продвинутым технологиям анализа, то здесь влияние цифрового поворота на творческую лабораторию историка представляется очень опосредованным. Да и потенциал традиционных методологий, методов, методик и техник исторического исследования не исчерпан и вряд ли будет исчерпан в обозримом будущем. Тем не менее, в традиционный инструментарий эволюционно входят некоторые средства, связанные с цифровыми подходами, но революции они пока не делают.

Хотелось бы поделиться еще одной мыслью, связанной с современной ролью и значением исторической информатики. Возможно, это не связано напрямую с цифровым поворотом, либо связь эта не прямая, а опосредованная. Но, как мне кажется, в последние годы историческая информатика выходит на уровень не просто исторической дисциплины, но становится методологической основой исследований, которые ведутся с применением цифровых (информационных) технологий и математических методов. Особенно сильно влияет на характер исследовательской деятельности структурное начало, присущее исторической информатике имманентно. Кроме того, можно отметить мощный методологический импульс, который историческая информатика дает другим, уже сложившимся дисциплинам, таким, например, как историческая демография ^{[11, 12, 13 и др.]}.

Если сравнивать традиционного историка, не использующего компьютерные технологии в своей работе, и специалиста по исторической информатике, то преимущество второго перед первым заключается прежде всего в его универсальности. Имеется в виду, что практически любой «исторический информатик» может вести исследовательскую работу не только на базе информационно-коммуникационных технологий, но и оставаясь в рамках традиционных исторических подходов и методов. Более того, обращение к «цифровым практикам» углубляет исследование не только с точки зрения возможностей выявления скрытой информации источников, но заставляет исследователя обращаться к истокам классического источниковедения, поскольку без этого невозможна подготовка аутентичных и валидных данных для компьютерной обработки. Получается, таким образом, что историческая информатика не только расширяет методические горизонты научного исследования в области истории, но и обогащает его традиционную, «классическую» источниковедческую работу.

Думается, что высказанные положения можно подкрепить и другими, не менее весомыми аргументами. Но для этого необходимо серьезное и глубокое обращение к теоретическим вопросам исторической информатики, включая назревшие осмысление и перестройку ее категориально-понятийного аппарата. Актуальность такого исследования стала уже очень острой.

Ресурсная и аналитическая компоненты исторической информатики

Как известно, специалистами в области исторической информатики с самого начала ее развития обращалось особое внимание на аналитическую компоненту ^[14]. Тем не менее, ресурсная составляющая всегда занимала определенное место в нашей научной дисциплине, просто на разных этапах развития роль, значение и соотношение ее с аналитической компонентой менялись в зависимости от конкретных условий. Думается, что на первых этапах развития этой научной дисциплины ресурсная составляющая играла бОльшую роль, нежели в последующее время. Постепенно, однако, с развитием технологий создания ресурсов, эта компонента исторической информатики подверглась специализации и профессионализации, что выразилось в усложнении самих технологий, с одной стороны, и в укрупнении выполняемых проектов, с другой. Конечно, сегодня многие историки владеют простейшими способами оцифровки, но эту «микроцифровизацию», главным образом, начальной стадии исторических исследований вряд ли можно отнести к ресурсной компоненте исторической информатике.

Что касается систематизации и источниковедческой оценки цифровых ресурсов, то это, как мне кажется, по своей сути составляет своеобразную аналитическую компоненту внутри ресурсной. Думается, что источниковедческая и археографическая составляющие при массовом производстве исторических ресурсов являются не просто важными, но обязательными моментами, значение которых будет в ближайшее время только возрастать.

В целом аналитическая компонента в отечественной исторической информатике всегда доминировала, и это не удивительно, поскольку такое доминирование во многом обусловлено самой сущностью исторической информатики как исторической дисциплины, нацеленной на создание нового исторического знания. Но можно отметить и другие причины, одной из которых является «хорошая наследственность». Стоит напомнить, что в качестве основных предпосылок появления исторической информатики в литературе чаще всего упоминаются следующие: складывание научного направления «Применение количественных (математических) методов в исторических исследованиях»; микрокомпьютерная революция конца 1980-х – начала 1990-х гг.; интенсификация контактов отечественных исследователей с европейскими. При этом квантитативная история, будучи аналитичной по своей сути, органично вошла в историческую информатику (хотя частично продолжала развиваться и вне ее) и во многом определила лицо нового направления. Что касается микрокомпьютерной революции, то она задержалась в нашей стране на 5-10 лет по сравнению с развитыми странами Запада, поэтому мы в течение этого времени отставали в использовании конкретных технологий от наших зарубежных коллег, а хорошие контакты лишь в небольшой степени помогали сокращать это отставание. Изложенные причины также способствовали утверждению аналитической компоненты в исторической информатике. У нас никогда не было повального увлечения технологическими сторонами исследовательского процесса, возможно, именно поэтому устояла и сама историческая информатика с ее предпочтениями аналитических исследований исторических источников, в то время как в Западной Европе и Америке в этом плане наступил определенный кризис, и на первый план выступило направление Digital Humanities.

Digital Humanities: историческая информатика vs Digital History

Одним из важнейших факторов цифрового поворота стало складывание такого направления, как Digital Humanities – цифровые гуманитарные науки или цифровая гуманитаристика. Начало это направление берет где-то на рубеже XX-XXI вв., хотя сам термин появился раньше. Дать точное определение, что такое Digital Humanities, весьма тяжело. На сайте «What Is Digital Humanities?», который был создан как раз с этой целью, на январь 2015 г. было зафиксировано 817(!!!) определений этого понятия ^[15]. Обсуждению методологии, определения и терминологии цифровой гуманитаристики посвящена значительная часть единственного пока переведенного на русский язык издания, посвященного этому направлению и довольно большого по объему ^[16]. Крайнюю точку зрения на этот счет выразил литературовед Ф.Моретти (известный в отечественной цифровой гуманитаристике как автор концепции «дальнего чтения (distant reading)»): «…за выражением “цифровая гуманитаристика” уже ничего не стоит (digital humanities’ means nothing)» ^[17].

В российской литературе известно определение Г.В.Можаевой, согласно которому Digital Humanities – это «…междисциплинарная область исследований, объединяющая методики и практики гуманитарных, социальных и вычислительных наук с целью изучения возможностей применения и интерпретации новых цифровых и информационно-коммуникационных технологий в гуманитарных науках и образовании» ^{[18, c.14]}. А.Ю.Володин отмечает 3 аспекта содержания понятия Digital Humanities: исследовательский – проектный̆ подход, предполагающий̆ в качестве итога исследовательского труда конкретный̆ информационный̆ цифровой̆ продукт; преподавательский – комплекс дисциплин, позволяющих представить специфику изучения гуманитарных проблем в современных условиях; наконец, Digital Humanities – полезный̆ для профессионального сообщества бренд, позволяющий̆ обращаться за финансированием и административной̆ поддержкой̆ ^{[10, с.6]}.

Характерно, что Digital Humanities нигде не фигурирует как научная дисциплина. Одна из возможных причин этого – несостыковка задач, решаемых различными гуманитарными науками, несовместимость не только методик, но и методологий. В ряде работ появилось утверждение о «зонтичном» характере Digital Humanities, то есть под этим следует понимать некий цифровой зонтик, раскинутый над всеми гуманитарными науками. Этот термин вошел в широкий обиход у «цифровых гуманитариев» ^[19]. Но более точным и научно обоснованным представляется определение Е.В.Самостиенко, который рассматривает цифровую гуманитаристику как зону обмена, где «…возникают многоплановые отношения между слоями знания, практиками и технологиями, предполагающие также возникновение рассеянных институциональных структур» ^{[20, с.43]}. В целом же кажется, что отечественная цифровая гуманитаристика находится пока под очень большим влиянием западного направления Digital Humanities и только начинает вырабатывать собственные ориентиры и точки зрения на дальнейшие пути развития.

Другое наследие цифрового поворота – Digital History, цифровая история, которая по логике своего названия должна рассматриваться как составная часть цифровых гуманитарных наук. В современной научной литературе постепенно складываются две основные тенденции в использовании термина Digital History, первая из которых связана с оцифровкой исторических источников, применением цифровых медиа и инструментов в практике исторических исследований, в задачах презентации и визуализации и т.д. Следует обратить внимание, что «аналитическая компонента» здесь полностью остается «за кадром» ^{[21, с.17]}. Вторая тенденция выражается в понятии цифровой публичной истории – междисциплинарном научном направлении, в фокусе изучения которого находятся процессы бытования исторического знания в обществе, при этом деконструируется представление об объективном и истинном историческом знании, а также представления об иерархическом строении исторической̆ науки ^{[22, с.7]}.

При этом, говоря о развитии цифровой истории, многие ее сторонники отмечают, что понятия отраслевых информатик (гуманитарная, историческая и пр.) можно считать устаревшими. В ряде случаев это приводит к совершенно маргинальным и необоснованным выводам. Так, статья «Цифровая история» в Википедии содержит следующие положения:

«Перевод «цифровая история» является буквальным, но не совсем точным, так как вызывает ассоциации с тем разделом истории, который занимается статистическими источниками, так называемой «историей в цифрах». Более корректным является перевод «историческая информатика», который и используется некоторыми российскими учеными. В данной статье использован перевод «цифровая история», так как он является гораздо более распространенным и также применяется в научных исследованиях» ^[23].

Есть еще одна крайне неблагоприятная тенденция. В большинстве российских работ по «цифровой истории» полностью игнорируется отечественный опыт в рамках квантитативной истории и исторической информатики. Этой части нашей историографии как бы не существует. В то же время исследовательские направления исторической информатики часто объявляются принадлежащими к цифровой истории.

Следует отметить еще один момент. Если в 80-90-е гг. прошлого века российская историческая информатика и западное направление «History and Computing» шли схожими путями, то в XXI в. ситуация коренным образом изменилась. Движение исторического компьютинга практически исчезло в странах Западной Европы и Америки: перестали проводиться конференции, почти не издаются книги и периодика, хотя сами исследователи продолжают работать, влившись, в частности, в направления экономической истории и Social Science History, которые в силу своей специфики в значительно меньшей степени, нежели гуманитарные науки, испытали влияние цифрового поворота ^[24].

Если в движении Digital Humanities наибольшую роль на Западе играют прежде всего филологи, хотя историческая составляющая здесь очень медленно, но все-таки увеличивается, то в России основу этого движения составляют историки, культурологи, философы… При этом в России нет таких финансовых возможностей для создания крупных проектов по созданию цифровых, в том числе и исторических ресурсов.

Как уже многократно отмечалось, коренное отличие между цифровой гуманитаристикой и цифровой историей, с одной стороны, и исторической информатикой, с другой, заключается в соотношении ресурсно-технологической и аналитической компонент. В исторической информатике на первом месте всегда был анализ, на основе которого и происходит приращение исторического знания, хотя отрицать важность создания информационных ресурсов высокого уровня не стоит.

Следует отметить, что в последнее время, после периода довольно жестких дискуссий, отношения между исторической информатикой и Digital Humanities входят в нормальное русло. В рамках цифровой гуманитаристики все чаще проявляется интерес к аналитическим исследованиям, а в рамках исторической информатики всегда проявлялся интерес к созданию электронных (цифровых) ресурсов. Ассоциация «История и компьютер» и Российская ассоциация цифровых гуманитарных наук находятся в партнерских отношениях, члены ассоциаций участвуют в одних и тех же конференциях. Что касается цифровой истории, то ее статус и место остаются пока в значительной степени неопределенными и неочевидными.

К сказанному стоит добавить, что целый ряд интересных моментов в происхождении и развитии Digital Humanities изложен в некоторых материалах, опубликованных в интернет-журнале «Гефтер», к которым почему-то крайне редко обращаются российские адепты цифровой гуманитаристики ^{[25, 26]}. Знакомство с указанными статьями наводит на мысль, что далеко не все гуманитарные исследования и тенденции их развития рассматриваются на Западе через призму Digital Humanities, как это может показаться при чтении и изучении большинства работ российских авторов.

Цифровой поворот и историческое образование

Пожалуй, проблемы образования в контексте цифрового поворота следует обсуждать отдельно: слишком много здесь специфических проблем и еще больше вариантов их решений. И все-таки главное заключается, на мой взгляд, в том, что первое высшее историческое (и не только) образование, включающее бакалавриат и магистратуру, должно оставаться очным и более или менее традиционным. Все новые и обусловленные цифровизацией моменты (дистанционное обучение, включая онлайн-курсы; разного рода сетевые программы и т.д.) – это очень мощные инструменты, но они должны использоваться по назначению. Думается, что основное поле их приложения – это переподготовка, дополнительное образование, повышение квалификации и т.п. В области же первого высшего образования они могут и должны использоваться как инструменты информационной поддержки.

Формирование историка – это не только информационный процесс. В рамках контакта с преподавательским коллективом студент формирует для себя личную модель развития, формализация которой возможна, но лишь до определенной степени. Осмысляя свой профессиональный и жизненный путь, мы прежде всего вспоминаем своих учителей. Превратить сегодняшних преподавателей только в толкователей навязываемых сверху онлайн-курсов – это тупиковый путь, это яркий пример того, как положительный импульс может стать тормозящим фактором развития образования в целом. Любой более или менее искушенный преподаватель знает, что традиционная контактная лекция и лекция в формате онлайн – это две абсолютно разные вещи, и любая из них не заменяет другую, просто для той и другой есть свое собственное применение. Пусть будет много инструментов образования и обучения (хороших и разных), но в помощь преподавателю, а не вместо него.

«Цифровая эйфория», наблюдающаяся сегодня в среде наиболее увлеченных цифровизацией образования акторов этого процесса, легко объяснима, но от этого ее возможные негативные последствия не станут меньше. Иногда создается впечатление, что некоторые энтузиасты цифровизации научно-образовательной деятельности готовы пойти не на борьбу с теми негативными процессами, которые наблюдаются в нашей сфере, а на их обслуживание, стараясь подменить трудоемкость и глубину постижения знаний некими облегченными вариантами. Но вряд ли подобные попытки обречены на хорошие результаты в перспективе.

Цифровые ресурсы и «цифровое источниковедение»

В традиционном определении исторических источников под ними понимается «…все, непосредственно отражающее исторический процесс и дающее возможность изучать прошлое человеческого общества…» ^{[27, с.591]}. Совокупный объем источников о прошлом человечества увеличивается вместе с развитием новых технологий, в том числе информационных, позволяющих не только привлечь к историческому изучению новые документы (в широком понимании этого термина), но и увеличить информационную отдачу уже известных. Специфика создаваемых в исторической информатике информационных ресурсов определяется их цифровой сущностью. Как представляется, сегодня главное, что определяет валидность и репрезентативность цифрового источника для исторических исследований – это его соответствие «аналоговому» оригиналу. Пожалуй, эта проблема пока является чрезвычайно актуальной, а все остальные проблемы в этой области – производными от нее. Одним из таких моментов может быть пригодность и соответствие той цифровой технологии, которая используется для обработки цифрового источника, его сути и внутренней сущности.

Следует думать, что в ближайшее время появится осознание и целого ряда других подобных проблем, поэтому разработка источниковедения цифровых документов («цифрового источниковедения») является насущной и настоятельной потребностью уже сегодня. Ведь завтрашний день, связанный с массовостью и даже преобладанием цифровых исторических источников для исследования самых разнообразных исторических явлений и процессов, явно не за горами. В то же время источники в своей традиционной форме (письменные, вещественные, картографические и пр.), не подвергшиеся оцифровке, будут еще какое-то время, возможно, достаточно длительное, сохранять свое значение; не исключено, что специалисты будут к ним возвращаться для уточнения тех или иных моментов уже в процессе работы с их оцифрованными копиями. Термин «аналоговый» мне не представляется удачным для обозначения вообще чего-нибудь, имеющего отношение к источниковедению, но необходимо иметь в виду, что язык развивается независимо от нашего желания, а слово «аналоговый» применительно к источникам употребляется все чаще.

Что касается использования в качестве источников в исторических исследованиях информационных ресурсов, созданных в иных областях гуманитарного знания, то для этого нет никаких препятствий. Способствовать этому будет и единая цифровая природа таких материалов, и проектная деятельность, объединяющая в научных коллективах представителей разных наук и научных дисциплин. Есть, конечно, и довольно разнообразные «цифророжденные» источники, но их осмысление и использование – дело будущего, возможно, не очень далекого.

Заключение (что за поворотом?)

В развитии науки скорость распространения информации и усложнение электронно-цифровых устройств лишь отчасти компенсируют для исследователей ее количественный рост. При этом в гуманитарных и отчасти в социальных науках возникает несущий негативные последствия соблазн упрощения подходов и методов научных исследований, подмены их глубины широтой информационного поля за счет минимизации источниковедческих процедур и вовлечения большого круга непрофессионалов в научно-исследовательский процесс.

Лавина информации и информационный взрыв пока не вызвали эволюции интеллектуальных способностей человека: мы в состоянии обработать примерно столько же информации, как и раньше, до начала цифрового поворота. Вследствие этого наши индивидуальные модели знания становятся все более различными, в силу, например, диверсификации информационных источников из-за невозможности освоения всего их массива, что повышает роль обмена информацией, цивилизованных научных дискуссий и значение толерантности в столкновении различных точек зрения.

Глобальное облегчение поиска и доступа к информации абсолютно не приводит автоматически к соответствующему углублению научного поиска, а в образовании – даже просто к возрастанию интереса к получению новых знаний. Похоже, что мотивация к обучению лежит не только в плоскости доступа к информации, а, может быть, и вообще вне этого и других широко обсуждаемых сегодня процессов.

Нам надо быть готовыми к тому, что в любой момент может произойти, условно говоря, «новый цифровой поворот», который может привести к очередной переоценке ценностей, что приведет, в свою очередь, к определенной девальвации высказываемых и обсуждаемых нами сегодня положений. Однако, историческая наука была и остается одной из самых востребуемых систем знаний и до цифрового поворота, и сегодня. Уверен, что и завтра ничего не изменится в этом плане. Будут меняться пути и методы получения знаний, но само знание о прошлом останется столь же фундаментальным и востребованным, как и в наше время.