Science as an instrument of the Soviet state building during the 1920’s – 1930’s

Yashina Alina Valerievna PhD in Politics junior research assistant, Saint-Petersburg State University, Faculty of Liberal Arts and Sciences 197341, Russia, Saint-Petersburg, ul. Kolomyazhsky Pr., 26 alinav.yashina@gmail.com Other publications by this author

Интерес к проблематике трансформации науки и анализу роли ученых в становлении социально-экономических отношений в СССР вызван необходимостью изучения опыта прошлого в контексте работы с новыми вызовами времени, научно-технологическим развитием современной России.

В рамках данной статьи рассматривается раннесоветский проект «общества будущего» (1917-1930), который воспринимается большинством историков как уникальный исторический эксперимент, «мегапроект» ^[16] - пример масштабного целенаправленного конструирования нового общества и нового человека. Подобные идеи по созданию «нового социального устройства» ^{[24, с.47]} были популярны в конце XIX и в начале XX века во многих странах, однако в СССР их начали претворять в жизнь. Идеи из трудов К. Маркса, Ф. Энгельса, были адаптированы В. И. Лениным к практике революционных преобразований и социалистического строительства в стране, «находящейся на этапе первичной индустриализации» ^[2], они были тактически конкретизированы в программных документах, а также трудах политиков советской эпохи ^{[5, с. 50]}, и особое место в них занимала наука. Так, в определении коммунизма, приведенном в Третьей программе КПСС, указано, что «Коммунизм – это бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силына основе постоянно развивающейся науки и техники» ^{[25, с. 62]}. Наука, как социальный институт, воспринималась инструментом для достижения государственных целей, происходила «научная мобилизация». Новое правительство использовало науку для нужд государства, в частности для развития военно-промышленного комплекса, сельского хозяйства, идеологического просвещения, подготовки новых кадров для индустриализации и т. д. Можно говорить о том, что власть взяла курс на прагматический (инструментальный) подход к науке, где лозунгом стало выражение: «Наука – на службу пролетариату». Но для того, чтобы «наука» отвечала новым потребностям государства, ее необходимо было подвергнуть серьезной трансформации.

Отношения между представителями профессуры, академией наук бывшей царской России и высшими органами политической власти после революции 1917 г. были напряженными. Руководители Наркомпроса (Народный комиссариат просвещения РСФСР), отвечавшие за взаимодействие с учеными, считали, что им свойственны «замкнутость и кастовый дух», и что академическая сфера нуждается в тотальной трансформации и замене на «молодой и деятельный, построенный на более демократических началах центр» ^{[18, с. 35]}. При этом В. И. Ленин помешал разгрому РАН как «старорежимного», «буржуазного» учреждения и уделял большое внимание работе с учеными того времени. Позже М.И. Калинин писал, что «несмотря на идеологические противоречия, совместная работа власти и дореволюционных специалистов была неизбежна» ^{[11, с. 202]}. И как власть нашла в ученых фундамент для строительства нового государства, так и некоторые ученые увидели в сотрудничестве возможности для реализации своих целей. «Именно проводимая правительством политика строительства нового государства позволила научным кадрам раскрыть свой научный потенциал» ^{[11, с. 203]}. М.И. Калинин отмечал: «По существу, как только мы приступили к строительству, в свои права вступила полностью и научная мысль. Не случайно, что не только со стороны Советской власти идет инициатива общения с профессурой, с представителями инженерно-технических сил, вообще с высококвалифицированной силой, но и со стороны самой профессуры, со стороны технических сил заметна тенденция к тесному сближению с правительством... Если строительство, развертываясь с каждым днем, предъявляет все большие требования к науке, то, с другой стороны, и научные квалифицированные работники также увлечены этим строительством и также начинают все больше и больше втягиваться в него. Это свидетельствует о переломе в настроении старой интеллигенции» ^{[11, с. 202-203]}.

Однако на этапе становления советской власти были нужны «не только высококвалифицированные специалисты, но и марксистки подготовленные профессора и преподаватели, проводящие политику руководящей партии» ^[12], поэтому внедрение марксистского мировоззрения как новой методологической основы всех отраслей знания в науку и научный процесс являлось одной из основных задач. Как писал Н.И. Бухарин в работе «Проблемы теории и практики социализма» старые специалисты являются своеобразным «материалом», представляющим «сгусток научно-технического опыта», однако, существует серьезная проблема использования этого «материала», ведь «социальные связи прежнего типа живут в виде идеологического и психологического сгустка в головах людей этой категории» - то есть «общественные и экономические отношения, использующиеся в капиталистическом обществе, в частности, в среде научно-технической интеллигенции. Поэтому важным шагом является работа по исчезновению «связей прежнего типа в головах этой технической интеллигенции» ^[6].

С этой целью СССР развернули деятельность в нескольких направлениях:

· создавались специализированные образовательные и научные учреждения для обучения специалистов новой формации и организации исследований для советской власти (Коммунистическая академия и Институт красной профессуры);

· проводились институциональные трансформации, разрабатывались меры поддержки науки, и использовался репрессивный механизм.

Для подготовки новых научных кадров, которые стали бы опорой для советской власти в 1918 г. была создана Социалистическая академия общественных наук (САОН, позднее переименована в Коммунистическую академию). Она была задумана как альтернатива царской Академии наук (РАН), члены которой после 1917 г. не были лояльными к советской власти. Мысль о СОАН зародилась в среде ученых-коммунистов, группировавшихся вокруг комиссии по разработке Советской конституции (М. Н. Покровский и др.). Как отмечается в Советской исторической энциклопедии, «вначале деятельность Академии была почти исключительно политико-просветительской и учебной. Уставы Академии, принятые в 1919 г. и 1926 г., поставили в центр ее деятельности исследовательскую работу сначала по общественным, а затем и по естественным наукам. С самого начала Академия общественных наук представляла собой исследовательское учреждение нового типа. В 1925 г. она представляла собой целый комплекс учреждений, в который входило три института, в том числе Институт Изучения высшей нервной деятельности, семь секций, два научных общества, издательство, редакции журналов. А после реорганизации 1928-1932 гг. Академия включала следующие институты: мирового хозяйства и мировой политики, аграрный, советского строительства и права, истории, философии, экономики, литературы и языка, научную библиотеку, ряд секций и комиссий» ^[23]. Ей удавалось совмещать исследования различного рода теоретических проблем с разработкой конкретных практических решений по возникающим проблемам государственного строительства. «САОН по заданию партии и правительства разрабатывала основы Советской конституции, принимала участие в подготовке университетской реформы, создании факультетов общественных наук и новых университетов, изучала вопросы социалистической перестройки деревни, организации труда, культурного строительства» ^[18]. В 1936 г. Коммунистическую академию упразднили: параллельное существование Академии наук, которая уже стала подконтрольной государству, и Коммунистической Академии было признано нецелесообразным, все учреждения Коммунистической Академии были переведены в Академию наук СССР.

Кардинальный изменениям подверглась институциональная сфера науки: неформальные научные сообщества, клубы и кружки, которые занимали значительное место в научной сфере Российской империи, стали отмирать, а их место занимали новые научные учреждения, университеты, кафедры, журналы. Открывались новые институты и лаборатории, организовывались профессиональные научные общества. «За период с 1900 по 1917 гг. только в Петрограде и Москве было создано свыше 80 научных обществ. К 1917 г. их общее число превысило 300» ^{[1, с. 156]}. Например, в первые послереволюционные годы было создано 33 исследовательских института. С. Ф. Ольденбург, сформулировал историю развития науки следующим образом: «XVIII век был для науки веком академий, XIX век стал веком университетов, а XX век будет веком исследовательских институтов» [Цит. по 13, с. 98].

«Первые предпосылки к институционализации науки и отделения образовательной деятельности от научной возникли раньше, еще в 1911—1912 гг.: ученые, такие как В. И. Вернадский, Н. Д. Зелинский, Н. К. Кольцов, А. Н. Крылов, Н. С. Курнаков, И. П. Павлов, К. А. Тимирязев, Л. А. Чугаев, А. Е. Ферсман и др.» [Цит. по 18], предложили проекты создания различных научных институтов. А «в декабре 1916 г. ученые впервые поставили вопрос о необходимости организации в России государственной сети исследовательских институтов» ^{[8, с. 147-195]}. Однако появление обилия научных институтов не решало проблемы связанности исследований c решением общегосударственных задач: поэтому уже в ноябре 1917 г. ВЦИКом было инициировано создание Государственной комиссии по народному просвещению, в состав которой входил специальный Научный отдел, его основной задачей было руководство наукой.

Государство активно финансировало научные разработки и озаботилось созданием бытовых условий для научных работников: в октябре 1921 г. около восьми тысяч ученых и научных работников начали получать «академические» пайки, а в декабре того же года была основана Центральная комиссия по улучшению быта ученых. «Настали времена, когда никто из академиков, кажется, не умирает ни от голода, ни от непосильного быта, ни от полного упадка духа» ^[20], как было еще в течение несколько лет до этого. В целом, с началом НЭПа качество жизни ученых постепенно начало улучшаться, однако, они оказались под давлением и контролем укреплявшейся власти. В 1920-е гг. подтвердилась специфическая особенность советского реформаторского процесса, выражающаяся в стратегической установке власти на то, что любое преобразование должно, в конечном счете, привести к укреплению правящего режима ^{[26, с.48-49]}. И к концу 1920-х гг. академическая сфера оказалась под полным контролем власти: проходили регулярные «чистки», через партийные организации, ячейки ВАРНИТСО (Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР) и месткомы рождалась новая научная номенклатура, которая в дальнейшем стала определять научную повестку жизни страны.

Внимание большевистской власти к вовлечению большего количества людей в понимание важности технологического рывка, а также формирование общественного согласия отразилось в развитии новых образовательных форм и «демократизации» сферы науки и высшего образования. В 1920 г. В. И. Ленин в письме Г. М. Кржижановскому писал «о необходимости увлечь ясной и яркой (вполне научной в основе) перспективой: за работу-де, и в 10-20 лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем электрической» [Цит. по 19, с. 8]. Как отмечает И. В. Сидорчук, «силы и энтузиазм, которые раньше расходовались на борьбу с врагами, в период мирного строительства должны тратиться на овладение наукой и техникой» ^[22]. Поэтому особое место стала занимать «пролетарская наука» и, в целом, «демократизация науки» - доступ в вузы, научные общества, научные институты стал открыт: на первом этапе произошла отмена степеней, утвердилось уравнение возможностей, в том числе женщины смогли поступать в вузы, участвовать в работе научных институтов, появлялись рабочие факультеты (рабфаки). А. В. Луначарский, нарком просвещения до 1929 г., указывал на важную роль рабфаков в системе высшего образования, в одной из своих работ он писал: «рабочий в общем жизненно зрелее, социально развитее, активнее и самостоятельнее бывшего гимназиста и реалиста. …Именно студенты рабфаков заставят преподавание в университетах “измениться в духе большей жизненности, большей практичности”, они постепенно воспитают соответственный этим новым требованиям профессорский персонал» ^[14]. А. А. Богданов, один из теоретиков «пролетарской науки», считал, что эпоха, в которую он живет, характеризуется зарождением прогрессивной коллективистской политической и интеллектуальной культуры. И основным носителем этой новой культуры был пролетариат и коллективистское познание: «Естествоиспытатель-кустарь, ведущий свою работу индивидуальными силами и на маленькие частные средства, правда, ещё существует, но это - вымирающий тип. Современные лаборатории, обсерватории, разнообразные научно-технические институты, это, в самом деле, не что иное, как фабрики естествознания» ^{[3, с. 39]}. Ученые становились работниками таких «фабрик знания», с 1920-х гг. вводилось понятие «научного работника».

Раннесовесткий период, как писал, В. И. Вернадский ^[8], характеризовался «взрывом научного творчества». Б. Г. Юдин отмечает, что «выдвигалось много новых, поистине революционных идей и концепций; легко пересекались дисциплинарные границы; в науке появлялись в изобилии новые имена, направления и школы. Продолжался и начавшийся ранее процесс бурного развития инфраструктуры науки, по крайней мере некоторых из ее важнейших составляющих. Сравнительно интенсивными, особенно на фоне последующего, были международные научные контакты, что позволяло ученым быть в курсе новейших достижений и тенденций мировой науки, а в ряде областей даже занимать лидирующие позиции» ^{[27, с. 91-94]}.

Многие гуманитарные ученые, желающие внести свой вклад в развитие нового государства и общества, устройства науки, запускали революционные для того времени исследования. Многие проекты носили прикладной харктер, предлагая новые методологические решения в сфере социального проектирования и управления госдуарством, промышленностью, наукой.

Например, в 1920-е гг. широкую известность получили достижения в области организационной культуры, полученные в Центральном институте труда (ЦИТ) в Москве, который был основан А. К. Гастевым ^[9]. «В период его руководства были разработаны теоретические и экспериментальные идеи “социального инженеризма”« ^[4]. Кроме того, в исследованиях ЦИТа активно использовался кроссдициплинарный подход и применялись методы естественных наук, психологии, социологии, физиологии, педагогики. Результаты исследований легли в основу деятельности производства СССР, «было подготовлено большое количество квалифицированных рабочих и консультантов по управлению и научной организации труда» ^[4]. Значительный вклад А. К. Гастев внес в разработку общей теории систем и кибернетики. «Методики и разработки А. К. Гастева получили широкое международное признание в США, Англии, Франции и Японии» ^[4].

Другой яркий проект, направленный также на разработку новых подходов к организации трудовой деятельности, разворачивался в рамках Института по изучению мозга и психической деятельности. «Огромное место в его работе занимали проблемы труда и воспитания, что было явно нацелено на соответствие задачам большевистского правительства» ^[21]. Главная задача изучения состояла «...в установлении целесообразных форм организации труда, обеспечивающих наивысшую и качественную его продуктивность и благоприятные условия для охраны здоровья и развития личности трудящихся» [Цит. по 17]. То есть разрабатывалась отечественная научная организация труда (НОТ). «НОТ — базирующаяся на научных основах организация труда, гарантирующая наивысшую производительность при минимальных затратах на единицу изделия определенного качества» ^{[15, с. 613]}.

В 1929 г. Бухарин стал организатором и директором Института истории науки и техники, созданного в 1932 г. в рамках Академии наукна основе Комиссии по истории знаний (КИЗ). Основными фокусами работы Института в соответствии с Уставом стало «изучение на базе марксистско-ленинской методологии истории науки и техники всех стран с древнейших времен до настоящего времени» ^[7], музей истории науки, а также пропаганда "советской научной продукции" за границу: исследования советских ученых по истории, социологии науки и организации в 1920–1930-х гг. оказали значительное влияние на развитие социологии науки в Германии, Англии и США. Институт просуществовал до расстрела Бухарина в 1938 году.

Такой всплеск происходил и в других отраслях научного знания, однако, уже в период проведения индустриализации и коллективизации, усиления контроля над обществом, происходила смена политики и в отношении ученых. «Репрессивные кампании 1920-х – начала 1930-х гг. призванные сломить возможное сопротивление курсу «великого перелома» и установить в обществе необходимое единомыслие» ^{[10, с. 46]}, уничтожили людей и зарождавшиеся большие научные проекты.

Таким образом, раннесоветский период во многом эксперимент, опиравшийся на утопические представления о будущем и допускавший возможность использования любых методов для достижения поставленной цели. Во всех сферах жизни советского общества наблюдалось сочетание двух противоречивых тенденций демократической и антидемократической. Часто грандиозные успехи в развитии науки и техники, сопровождались идеологическим прессингом и репрессиями, а строительство светлого будущего и нового общества в такой форме оказалось несовместимым с людьми интеллектуально одаренными и свободно мыслящими. Ученый начала 1920-х гг. (особенно гуманитарной сферы) ставился перед выбором – стать проводником новых идей (в том числе политических), тем самым обеспечивая себе научную карьеру и возможность вести исследования, или оказаться на «обочине жизни». Вместе с тем, увлеченные своими целями и идеями ученые находились могли реализоваться: появившиеся в период НЭПа возможности дали старт новым революционным научным проектам. Как пишет И. В. Сидорчук, «для процесса адаптации университетской науки и ученых “старой школы” в постреволюционных политических условиях было характерно стремление ученых распространить свои идеи в рамках новых научных проектов, ориентированных на интересы государства. Это требовало в первую очередь соответствия их идей социально-политическим задачам, решаемым советской властью. Гуманитарное знание в не меньшей степени, чем технические и естественные науки, включилось в этот процесс, что привело к росту влияния ученого сообщества на процесс становления и развития культурной политики исследуемого периода» ^[21]. В новом советском государстве наука рассматривалась как средство достижения конкретных целей и была инструментом влияния на общество, плацдармом для индустриализации, что с одной стороны, дало новые возможности для исследователей, с другой стороны, индоктринация науки, ее идеологический и классовый характер, методы управления наукой и репрессии подорвали научный фундамент России, изменили ход развития наук, экономики и общества.

Учитывая, что в силу системности общественного устройства изменения в каждой из областей жизни социума оказывают влияние на систему в целом, вызывая подвижки в смежных и отдаленных областях, то деятельность по трансформации научной сферы, в том числе по управлению наукой, являлась важной как для раннесоветского периода, так и для современности в контексте развития современного общества, трансформаций в области научно-технологического развития страны, технологизации и попыток преодолеть социогуманитарные барьеры, посредством гуманитарных и других исследователей. Опираясь на опыт прошлого необходимо соблюдать баланс между чрезмерной институциализацией и свободой научного творчества, формируя политику баланса и поддежки.