The peculiarities of organization of cultural and educational activity in Tobolsk special detention center (1924-1929)

Zagorodnyuk Nadezhda Ivanovna ORCID: 0000-0002-9071-6998 PhD in History Senior Scientific Associate, Tobolsk Complex Scientific Station of Ural Branch of the Russian Academy of Sciences 626152, Russia, Tyumenskaya oblast', g. Tobol'sk, ul. Ak. Yu. Osipova, 15 niz1957@yandex.ru Other publications by this author

В современном уголовно-исполнительном законодательстве важная роль отводится образованию, профессиональной подготовке, воспитательной работе как средствам в достижении цели перевоспитания заключенных. Совершенствование уголовно-исполнительной системы – закономерный процесс, который требует тщательного анализа исторического опыта.

В отечественной и зарубежной историографии рассматриваются общие тенденции развития советской пенитенциарной системы. Значительное внимание уделяется анализу советского законодательства по уголовно-исправительному праву, реализации его в деятельности тюремных учреждений. Проблема перевоспитания преступников активно обсуждалась на страницах юридических журналов 1920-х гг. в связи с разработкой и проведением тюремной реформы в Советском государстве. В первую очередь, следует отметить работы по тюремной психологии российского и советского учёного-правоведа М.Н. Гернета ^[18]; ^[19]; ^[20], в которых рассматривались не только общие установки реформирования законодательства, но и процессы умственного и нравственного воспитания заключенных, их интересов. Позднее, в 1950-е гг. М. Н. Гернетом был подготовлен пятитомный труд «История царской тюрьмы», который до сих пор является своеобразной «энциклопедией» тюремной жизни ^[17]. На основе анализа 25 тюремных изданий была подготовлена статья В. Львова-Рогачевского о литературном творчестве заключенных ^[29].

Новый этап изучения этой темы состоялся в конце ХХ в. Вопросы правового регулирования учебно- и политико-воспитательной работы среди заключенных нашли отражение в статьях Ю. А. Реента и А. В. Жигалева ^[33], О. С. Токмаковой ^[35], Ф. Р. Усмановой ^[37]; ^[38]. Специфике организации школьного дела в советской тюрьме посвящены работы А. В. Быкова ^[2], А. А. Раскевича ^[32]. Об организации и функционировании тюремных библиотек посвящены исследования В. Бариловской ^[1], И.А. Смородинсковой ^[34], А.Е. Шапошникова ^[39]. Известно, что середине 1920-х гг. в тюрьмах и лагерях издавались периодические издания. О месте издания и содержании газет и журналов тюремной прессы опубликованы работы Д. Н. Дряхлицына ^[22], К. А. Зингис ^[26], М. Э. Коргановой ^[27] и др. Тема советского тюремного театра разрабатывается на протяжении нескольких десятилетий. Основные работы посвящены гулаговскому периоду (1930–1950-е гг.). Исключением являются публикации о театре заключенных 1920-х гг. – Соловецкого лагеря специального назначения «Два крыла» Н. Б. Кузякиной ^[28], Томского тюремного театра – В. Н. Уйманова ^[36], театрального кружка Тобольского изолятора специального назначения – Н. И. Загороднюк ^[23]; ^[24].

Таким образом, существуют только отрывочные сведения о процессах формирования новых подходов к проблеме перевоспитания преступников и их реализации в отдельных пенитенциарных учреждениях в 1920-е гг. Специальные работы об организации и специфике учебно-воспитательной работы в отдельных пенитенциарных учреждениях, в том числе Тобольском политизоляторе отсутствуют, тем не менее, отдельно взятый опыт реорганизации пенитенциарного учреждения в совокупности с другими важен для понимания социально-политических процессов в стране в период разработки советского законодательства. Тюремная культура является частью городской культуры, одним из примеров экстремальной повседневности, что делает данную работу актуальной.

Исследование построено на широком круге источников: документах советского законодательства 1920-х гг., подзаконных актов, делопроизводственной документации областных и окружных советских и партийных органов, опубликованных и впервые вводимых в научный оборот, государственных архивов – ГБУТО «Государственный архив социально-политической истории Тюменской области» (ГБУТО ГАСПИТО), ГБУТО «Государственный архив в Тобольске» (ГБУТО ГА в г. Тобольске).

Цель работы – выявить особенности организации культурно-воспитательной работы в Тобольском изоляторе специального назначения в 1924–1929 г.

Тобольский изолятор специального назначения (политизолятор) был открыт на базе ликвидированного лагеря принудительных работ не позднее 22 ноября 1923 г. ^{[11, л. 81]} Можно предположить, что это произошло одновременно с организацией Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения по постановлению СНК СССР от 13 октября 1923 г. ^[21]. На протяжении своего существования учреждение претерпело ряд реорганизаций. 18 сентября 1929 г. приказом ОГПУ при СНК СССР изолятор приостановил свою работу, а в 1935 г. прекратил свое существование.

Правовой статус изолятора закреплялся Уголовно-исполнительным Кодексом РСФСР 1924 г., где констатировалось, что такой тип тюремного заключения предназначался для социально-опасных заключенных, не принадлежавших к классу трудящихся и совершивших преступление «в силу классовых привычек, взглядов или интересов», а также выходцев из рабоче-крестьянских слоев, но признаваемых особо опасными преступниками ^[21].

С начала 1920-е гг. в стране наблюдался рост числа осужденных: с 1923 по 1929 гг. увеличился почти в 12 раз, из них в местах заключения – в 11 раз ^[25]. Переполненность российских тюрем спецконтингентом была одной из причин неудовлетворительных социально-бытовых условий, слабых темпов модернизации пенитенциарной системы в целом.

На протяжении исследуемого периода реальная численность заключенных Тобольского политизолятора значительно, в несколько раз, превышала нормативную (400 чел.), и достигала от 0, 6 ^{[15, л. 37]}до 1тыс. чел. ^{[11, л. 81]}.

Государство лишь частично компенсировало затраты на содержание заключенных. Дополнительное финансирование отсутствовало, занятия сельским хозяйством, рыбной ловлей, изготовлением предметов кустарного производства частично компенсировали дефицит продуктов питания и предметов первой необходимости, но не давали прибыли. Это привело к неудовлетворительным условиям содержания заключенных на протяжении всего периода существования тюрьмы.

Организация культурно-просветительной работы в Тобольском изоляторе проводилась в условиях жёсткого дефицита средств.

Задачи культурно-просветительной работы в пенитенциарных учреждениях страны в 1920-е гг. были определены и закреплены постановлением Наркомюста РСФСР от 15.11.1920 «Положением об общих местах заключения РСФСР», где основные установки легли в основу Исполнительно-Трудового Кодекса РСФСР (ИТК), утвержденного комиссией ВЦИК 10 октября 1924 г. В последнем были определены цели, содержание, особенности организации культурно-просветительной работы среди заключенных, которая включала школьную и внешкольную деятельность. Для организации занятий тюремная администрация обязывалась представить «надлежащим образом оборудованное помещение» (ст. 82). К участию в мероприятиях допускались как подследственные, так и заключенные-«срочники», т.е. осужденные на определенные сроки при условии разрешения им контактов следственными или судебными органами. В Кодексе были определены задачи – «поднятие интеллектуального уровня и гражданского развития заключенных путем сообщения им как общеобразовательных, так и профессиональных знаний, а также ознакомления с основами советского строя и правами и обязанностями гражданина Союза ССР» (с. 83).

Власти признавали, что воспитательное воздействие на заключенных должно оказываться постоянно, большая роль отдавалась трудовой деятельности. Важным условием достижения цели назывался индивидуальный подход.

Руководство этой работой было возложено на Народный комиссариат просвещения, непосредственно в местах заключения – на учебно-воспитательную часть учреждения (УВЧ). На заведующего УВЧ возлагались не только ответственность за организацию и результаты работы, но и обязанности учителя-воспитателя. К кадрам: заведующему, учителям-воспитателям – предъявлялись особые требования. Они должны были иметь подготовку по «исправительно-трудовому делу», иметь специальные знания, чтобы исполнять обязанности преподавателей, библиотекарей, руководителей кружков, секций. Их прямые обязанности дополнялись курированием отдельной группы заключенных, которое заключалось в изучении психологических особенностей личности каждого, ведением документации в виде «листков-характеристик установленного образца и особых журналов» (ст. 87).

Обязательным условием являлось привлечение заключенных «из трудящихся» к непосредственному участию в работе культурно-просветительной комиссии (до 5 человек).

В ст. 91 УИК 1924 г. прописаны задачи культпросветкомиссии: «содействие укреплению самодеятельности заключенных», «вовлечение в работу трудящуюся массу», формирование «политического и классового самосознания», последнее относилось к «случайно совершившим преступление рабочим и крестьянам». Прописывались формы работы: клубные секции, кружковые занятия, доклады, лекции и чтения, издание журналов, газет, сборников и т.п. Председателем комиссии назначался заведующий учебно-воспитательной частью или назначаемый им учитель-воспитатель ^[21].

Формирование комиссии рекомендовалось проводить на конкурсной основе. В Тобольском изоляторе выборы не производились, первый состав был назначен начальником тюрьмы. Комиссия состояла из пяти членов и трех кандидатов, председателем которой являлся воспитатель, а секретарем заключенный ^{[7, л. 32, 33]}. В таком составе она проработала до 7 марта 1926 г.

Текущие вопросы работы комиссии обсуждались на совещаниях, которые собирались 2 раза в месяц, и общих собраниях ^{[4, л. 7 об.]}.

Наиболее сложной задачей оказалось изучение психологических особенностей личности заключенных. Инструкции по заполнению анкет отсутствовали. Специалистов, владеющих специальными знаниями в области психологии, судмедэкспертизы не имелось. В итоге заполнение документов проводилось при приеме заключенного тюрьму дежурным помощником начальника тюрьмы. Обследованию подлежали заключенные, осужденные на срок не менее 3-х лет. Эта работе не давала тех результатов, которые ожидались. Например, на март 1926 г. таких заключенных было 327 чел., за месяц было заполнено 15 листков, т.е. только для первичного опроса этих заключенных потребовалось бы почти два года. Понятно, что повторные собеседования, предусмотренные каждые 3 месяца, не проводились. Сложными были вопросы медицинского характера, немногочисленный медперсонал не имел свободного времени для периодического обследования заключенных и заполнения документов ^{[7, л. 33]}.

На протяжении пятилетия существования изолятора происходили качественные изменения в составе УВЧ. Увеличилось число заключенных в составе комиссии – в 1927 г. в комиссии было 8 чел., из них 5 заключённых. По штатному расписанию 1927/1928 г. в УВЧ имелись ставки младшего помощника начальника изолятора по УВЧ, одна ставка учителя и две – воспитателя, остальные обязанности, в том числе руководителей кружков, библиотекарей, секретарей, технических работников, исполняли заключенные ^{[8, л. 15]}.

Эффективность работы культпросветкомиссии зависела от слаженных действий врачебно-санитарной комиссии и рабочей части, а также Тобольского окружного управления органов политического просвещения, на которое было возложено «идейное руководство» культурной и учебно-просветительской работой. Члены врачебно-санитарной комиссии, загруженные работой по основному виду деятельности, не имели возможности регулярно заниматься санитарно-гигиеническим просвещением заключенных. Лекции читались в лучшем случае один раз в квартал. С рабочей частью поддерживались более тесные контакты: прием заключенных на внешние и внутренние работы осуществлялся по рекомендации УВЧ, в свою очередь, рабчасть определяла по работе заключенного его навыки и специальные знания, давала рекомендации к возможности дальнейшей профессиональной подготовки заключенного в специальных кружках и секциях^{[7, л. 32]}.

Окрполитпросветом практически не оказывалась помощь, так как незначительные средства, отпускаемые для работы в округе, не считали необходимым тратить на специфическое учреждение, учитывая, что специальных циркуляров по этому вопросу не было; возможно, еще и потому, что понимали необходимость специфических методов работы в условиях тюремного заключения, но такого опыта не имели. Связь с коллегией защитников практически отсутствовала, рекомендованных совместных совещаний не проводилось. Комитет помощи содержащимся в местах заключения числился только на бумаге ^{[7, л. 32]}.

Для помощи заключенным в защите своих прав Главное управление мест заключения (ГУМЗ) НКВД рекомендовало создавать в составе УВЧ юридические бюро. В 1925 г. в юрбюро было создано, в течение года услугами воспользовалось 260 чел., в 1926 г. – 900 чел., в 1927 г. 1540 осужденных ^{[37, с. 170]}.

В 1926 г. была разработана «Инструкция камерных и коридорных культурников в местах заключения РСФСР», но эта форма общественной работы не была реализована в стенах политизолятора.

Члены УВЧ были также задействованы в работе среди надзора – проведении политчасов, где докладчиками выступали члены ВКП(б), и совместной постановке спектаклей ^{[7, л. 31]}.

Задачи организации тюремных школ достаточно подробно изложены «Положении об общих местах заключения РСФСР» от 15 ноября 1920 г.

Перед тюремной школой 1920-х гг. стояла задача-минимум – ликвидация общей и политической неграмотности. Для всех неграмотных и малограмотных заключенных, не достигших 50-летнего возраста, посещение школы было обязательным. Таким образом, сложился прецедент – введение всеобщего начального образования в стране началось c пенитенциарных учреждений.

Расписание занятий составлялось с учетом режима содержания, распорядка дня заключенного, графиком производственной деятельности. Занятия в школе рекомендовалось проводить ежедневно (с неграмотными, с остальными – 4 раза в неделю) посменно, при наполняемости класса не более 40 чел., причем каждая смена должна была заниматься не менее 2-х часов в день и не реже 2-х раз в неделю.

Заключенные, допущенные к занятиям, делились на три группы: неграмотных, малограмотных (умеющих только читать) и грамотных; последние, в свою очередь, могли делиться на две подгруппы, где первая занималась по курсу школы 1-й ступени, другая же – 2-й ступени.

Если по «Положению об общих местах заключения РСФСР» разработкой программы занятий по отдельным предметам, учебными планами, расписанием занятий, распределением заключенных на группы должна была заниматься педагогическая коллегия учреждения, руководствуясь распоряжениями центральных и региональных органов юстиции, с последующим утверждением администрацией тюрьмы. Программа обучения в школах Тобольского изолятора была разработана на основе рекомендованной Уральской областной инспекцией мест заключения и рекомендациям, разработанным совещанием работников Тобольского окроно. В 1925/1926 учебном году занятия проходили без учебных пособий, как, впрочем, и во многих школах Тобольского округа ^{[7, л. 34]}.

Ликвидация безграмотности проводилась по двум предметам – чтению и письму, остальные обучались по шести предметам: русскому языку, арифметике, истории, географии, естествознанию. Школы 2-й ступени в Тобольском изоляторе не было.

На январь 1926 г. в изоляторе имелись школы двух типов – ликпункт с продолжительностью обучения 4 мес. и школой для малограмотных (6 мес.). Занятия ликпункта посещали 40 чел., из них 8 женщин, школу – 60 чел. К концу года занятия ликбеза для неграмотных и малограмотных посещало 145 чел. ^{[6, л. 360]}.

В 1927 г. учебно-воспитательной частью была проведена работа среди заключенных по выявлению уровню грамотности. В итоге было выявлено 12 чел. неграмотных, 325 чел. малограмотных, 234 чел. грамотных, среди последних высшее образование имели 2 чел., среднее 5 чел., низшее – 227 чел. Из них в ликпункте проходили обучение 42 чел., школе для малограмотных – 57 чел.; слушателями вновь открытых татаро-башкирских курсов были 11 чел. В течение года, 720 часов занятий, было обучено грамоте 103 чел. ^{[4, л. 7 об.]}. Школьные занятия прерывались в связи с частой сменой преподавательского состава, но не прекращались.

Для получения трудовых навыков организовывались школы ремесленного и профессионально-производственного типа. Они готовили кадры для производств, существующих в данном месте заключения. Классовый подход соблюдался при зачислении слушателей – в первую очередь принимались заключенные пролетарского происхождения.

Тобольский изолятор специального назначения не имел крупного производства. Основная масса заключенных занималась сельским хозяйством и кустарным производством. С 1926 г. работал сельскохозяйственный кружок. Если на начало года здесь было 16 слушателей ^{[7, л. 37]}, то через год – 58 чел.^{[4, л. 7 об.]}.

С осени 1927 г. для заключенных исправительно-трудового лагеря, входящего в состав Тобольского изолятора, учебно-воспитательной частью была открыта школа профобучения на 75 чел. с отделами: столярным, сапожным, пимокатным. В связи с отсутствием финансирования и массового освобождения заключенных по амнистии школа была закрыта ^{[37, с. 151]}. В 1927 г. был открыт профессионально-технический кружок, который к концу года посещало 28 чел. ^{[4, л. 7 об.]}.

Столетний опыт существования тюремных библиотек показал насколько важно значение книги в жизни заключенных. Этот опыт был продолжен в советских пенитенциарных учреждениях. Согласно ст. 98 ИТК, библиотека должна быть обязательным подразделением учебно-воспитательной части. Определялся состав книжного фонда – это книги «политико-просветительного, популярно-научного и беллетристического содержания, имеющих образовательно-воспитательное значение» [цит. по: 21]. Ответственность за работу библиотек несли руководители внешкольной работы (заместители начальника учреждения по учебно-воспитательной части).

Определяемые Кодексом формы работы тюремных библиотек ничем не отличались от работы городских и сельских учреждений культуры: основу составляли чтение книг и газет, изучение читательских интересов, беседы по прочитанному, которые дополнялись групповыми и массовыми формами – чтением докладов и лекций, литературными вечерами и «судами» и др. ^[21].

Материальная база и книжный фонд в 6 тыс. экземпляров Тобольской каторжной тюрьмы, предшественницы политизолятора, послужили основой для создания тюремной библиотеки нового образца. Фонд понес большие потери из-за ветхости имеющихся книг, а также неоднократных чисток книжного фонда (1921, 1924, 1929 гг.) от «устаревшей» (по праву, русскому языку, литературе, истории, богословию, кооперации, логике, психологии, философии), религиозного и «контрреволюционного содержания» литературы.

В декабре 1924 г. в библиотеке изолятора имелось 400 экземпляров книг, брошюр и журналов – литературы, по мнению администрации, «наполовину отжившей» ^{[13, л. 76]}. К 1926 г. в изоляторе было сформировано две библиотеки с отдельными книжными фондами – для надзора (служащих) и заключенных.

Библиотека служащих размещалась в отдельной комнате общежития, ее книжный фонд составлял 250 названий ^{[15, л. 37]}. В 1927 г. она была переведена в Красный уголок, здесь же оборудована читальня. Читателями были сотрудники изолятора и члены их семей.

Библиотека для заключенных не имела помещения, шкаф с книгами находился в тюремной камере. На 1 апреля 1926 г. в ней числилось 542 книги, практически все были в ветхом состоянии. В течение 1925/1926 г. для обеих библиотек было выписано 636 экземпляров книг ^{[7, л. 34–35]}. Через год книжный фонд библиотеки для заключенных составлял 650 экземпляров. Самыми востребованными были произведения классиков русской литературы, беллетристика, естественнонаучная литература, а также литература на татарском языке. ^{[10, л. 61–61 об.]}.

Обе библиотеки получали библиотечки-передвижки, сформированные окружной (центральной) библиотекой. Летом 1927 г. окрполитпросветом библиотеке заключенных было передано 200 экземпляров книг ^{[10, л. 44]}, благодаря чему количество книг увеличилось до 980 экземпляров, из них больше трети (373 книги) – общественно-политической тематики ^{[4, л. 7 об.]}.

Оказалось, что многие формы культурно-просветительской работы в условиях заключения были неприемлемы. Здесь отсутствовали книжные выставки: не было помещения для их устройства, не было условий для их демонстрации, к тому же все книги находились у читателей. Книги и периодическая печать выдавались покамерно, здесь же проводились и беседы.

Литература приобреталась на средства, выделяемые местным профсоюзным комитетом, а также от получаемой в результате произведенных работ прибыли, но в большей степени – от постановок платных спектаклей.

Вопрос о периодической печати в тюремных стенах дискуссировался в различных социальных кругах на протяжении нескольких десятилетий. В дореволюционной практике тюремных библиотек существовало правило выдавать периодическую печать заключенным только годичной давности. В 1920-е гг. эта практика была осуждена, заключенные имели возможность читать «свежую» прессу.

На протяжении пятилетнего существования политизолятора количество выписываемых для библиотек газет и журналов росло год от года. Если в 1924 г. на 1000 заключенных выписывалось 37 номеров газеты «Северянин» и 8 номеров газеты «Известия», то в последующие 3 года – три центральные газеты «Правда», Известия», «Безбожник», областная газета «Уральский рабочий», (все по 6 экземпляров) окружная «Северянин» (37 экз.), журналы «Огонек», «Красная нива», «Крокодил», «Хочу все знать», «Работница» ^{[7, л. 34]}; ^{[15, л. 58]}; ^{[7, л. 35]}. В 1927 г. политическим заключенным была предоставлена возможность самостоятельно выписывать газеты ^{[16, л. 104 об.]}.

По данным отчета за 1927 год, библиотекой обслуживалось 270 заключенных ^{[4, л. 7 об.]}, наиболее активными читателями, около 10 %, в основном, политзаключенные ^{[16, л. 104 об.]}.

Дискуссионной была проблема отражения тюремной жизни на страницах периодической печати и участие заключенных в издании газет и журналов. Первые тюремные периодические издания за рубежом появились в конце XIX в. В начале XX в. в российских тюрьмах Москвы, Петербурга, Севастополя издавались журналы. Этот опыт получил развитие в советских тюрьмах.

Газеты и журналы были близки по содержанию, они включали общие статьи о тюремной реформе, революционным праздникам, заметки о недостатках в организации производственной, учебно-воспитательной деятельности, неудовлетворительных бытовых условиях. Особое место отводилось творчеству заключенных.

С 1924 г. Уральская областная инспекция мест заключения начала выпускать журнал «Уральский заключенный». В Тобольском политизоляторе силами заключенных готовились сначала выпуски устных газет «Голос заключенного» и «Из мрака луч», которые демонстрировались перед спектаклями ^{[12, л. 9]}; ^{[13, л. 14]}. В марте 1925 г. был создан издательский кружок, выпускалась стенная газета под тем же названием – «Из мрака луч»). Участие в подготовке газет принимало только 10 заключенных из 507 читателей. Новоиспеченные «журналисты» столкнулись с типичными для того времени трудностями: не хватало бумаги, не было опыта написания статей, цензура в лице администрации не пропускала материалы в печать, называя причины – «пишут либо резкую юмористику, либо грубую критику по отношении к администрации» ^{[7, л. 37]}. Летом 1927 г. администрация изолятора выпускала стенгазету, а надзор – бюллетень «Красный надзиратель» ^{[16, л. 103]}. С 1929 г. заключенные политизолятора издавали ежемесячный журнал-газету «На новом пути» тиражом в 50 экземпляров и объемом 12 страниц ^[30].

В местах заключения рекомендовались разные формы массовой работы: лекционная, клубная, библиотечная, кружковая.

Лекция как форма воздействия на массового слушателя даже в тюремных условиях имела большое значение. Особое внимание уделялось общественно-политической теме, но наиболее востребованными были научно-популярные лекции. За II квартал 1925/1926 г. членами культурно-просветительной комиссии и приглашенным лектором было проведено 19 лекций на естественнонаучные темы, 14 лекций на политические проблемы, 13 лекций по сельскому хозяйству, две – по вопросам гигиены. Лекции проводили в здании театра, на каждой из них присутствовали «в среднем 350–400 человек», т.е. более половины всех заключенных. Кроме того, проводились беседы. Чаще всего, они проводились покамерно и были посвящены конкретным темам, в частности революционным праздникам ^{[7, л. 33, 36, 37]}. Несмотря на то, что скопление большого количества заключенных в замкнутом пространстве влекло чреватые последствия, администрация шла на это. В отчетных документах были важен не только показатель количества мероприятий, но и «человеко-лекций». Так, только в 1927 г. было проведено 46 лекций, на каждой из которых присутствовало, в среднем, 450 чел., что составило 20 700 человеко-лекций ^{[4, л. 7 об.]}.

Кружковая работа в тюрьме имела специфические особенности. В Исправительно-трудовом кодексе 1924 г. определялись следующие виды кружков – «общеобразовательные, литературные, музыкальные, спортивные, шахматные и т.п.» (ст. 94 ИТК 1924 г.) (выделено авт.). Сама формулировка статьи Кодекса, предполагающая другие виды кружков, создала иллюзию возможности открытия в тюремных стенах, например, популярных в тот период военизированных объединений, которые привлекали новизной тематики, форм, массовостью. С 1922 г. в стране функционировала Международная организация помощи борцам революции (МОПР), задачи которой сводились к помощи осуждённым революционерам в других странах. В 1925 г. к заключенным Тобольского политизолятора обратились заключенные Александровского централа (Иркутская обл.) с призывом поддержать идею о создании во всех домах заключений МОПРовских ячеек. Несмотря на то, что эта идея была поддержана в тюремных стенах и общественностью, в организации ячеек МОПРа было отказано ^{[14, л. 13]}.

Кружковые и секционные занятия проводились в здании театра – «хорошо оборудованного, просторного и уютного». В начале 1926 г. работало 7 кружков (политический, естественнонаучный, сельскохозяйственный, издательский, спортивный, а также театрально-драматический и музыкально-хоровой), в которых занимались 147 заключенных. По мнению администрации тюрьмы, «кружки работали случайно, не преследуя цели развития в будущем… клубные работники были слабы». В отличие руководителей, слушатели относились к занятиям «внимательно и прилежно» ^{[7, л. 37]}.

В 1927 г. функционировало 8 кружков, которые посещали 252 чел.: продолжили работу политический (69 чел.), сельскохозяйственный (58 чел.), естественнонаучный (53 чел.), музыкально-хоровой (51 чел.), издательский (6 чел.) кружки, были открыты юридический, санитарно-гигиенический, профобучения ^{[4, л. 7 об.]}.

Задачам коммунистического перевоспитания соответствовали культурные «развлечения и занятия» – устраиваемые силами заключенных концерты, спектакли, литературные вечера, спортивные упражнения, суды, живая газета и др. Причем деятельность театра в стенах тюрьмы считалось необходимым элементом тюремной культуры. В Кодексе 1924 г. указывалось, что посещение театра в месте заключения должно было быть бесплатным «для всех заключенных из среды трудящихся».

Для «устранения вредного влияния недостаточно подвижного образа жизни заключенных» был создан физкультурный кружок ^{[30, с. 9]}. Сведений о проведении массовых гимнастических занятий, рекомендованных УТК, не выявлено ^[21].

Сведения о первых самодеятельных тюремных театрах как средстве популяризации произведений российских классиков относится к началу XX в. ^{[31, с. 172]}.

Театральный кружок в Тобольском политизоляторе, созданный в 1923 г., был одним из первых в советской России. Первый спектакль состоялся 7 ноября, в день 6-летия Октябрьской революции. Силами сотрудников и заключенных был поставлен спектакль, который предварили выступления ораторов о значении Октябрьской революции. Под помещение театра была переоборудована острожная церковь Святого Александра Невского. ^{[3, л. 238]}.

Заключенным, входившим в состав театрального кружка, был предоставлен свободный режим передвижения, особый статус, материальные вознаграждения и проч. Применение наказаний к «творческой элите» вызывало протест. Так, осенью 1923 г. заключенный Л-ков объявил однодневную голодовку в связи с тем, «что был снят с учета театральных работников исправдома и заключен в камеру» ^{[11, л. 62]}.

Становление самодеятельного театра происходило в условиях бесконтрольности со стороны тюремной администрации, равнодушия окружного управления по делам литературы и издательств (окрлита), отдела народного образования, поэтому ставилась, говоря языком документа, «недопустимая халтура». Репертуар состоял из пьес, интересных исполнителям, не учитывались требования цензуры, были и такие, авторами которых были сами заключенные. В концертах-дивертисментах звучали «мещанские произведения» – романсы, частушки, содержание которых не соответствовало идеологическим установкам ^{[5, л. 19–19 об.]}.

В составе труппы была единственная профессиональная актриса – О. Н. Рандич, выпускница школы-студии В. Комиссаржевской, остальные – актеры-любители, уголовные и политические заключенные, осужденные на разные сроки наказания ^{[9, л. 53–60]}. Частая смена кадров в учебно-воспитательной части, руководителя театра и актерского состава создавали определенные трудности.

С 1926 г. проводились совместные спектакли администрации, надзора и заключенных. В 1927 г. был установлен минимум мероприятий на месяц: 4 спектакля для заключенных, 2 концерта и 4 спектакля «для вольной публики воспитательного характера» ^{[9, л. 53]}. Администрация всячески поддерживала постановку платных спектаклей для вольной публики и заключенных – заработанные средства шли на нужды изолятора. Как ни странно звучит, но театр давал самый значительный и стабильный доход.

В 1927 г. заведующим театром был назначен М. А. Лях, без образования, но член партии с 1918 г., первым профессиональным режиссером – С. М. Михайлов, выпускник Томской драматической студии ^{[9, л. 84]}.

Репертуар театра изолятора отражал все жанровое разнообразие театральной культуры того времени. Из классики ставили пьесы А.Н. Островского, М. Горького. Пьесы, посвященные революционному прошлому и советскому настоящему, также исполнялись для публики: «Красный орленок» А. И. Славянского, «Сокровища» («Углубление революции») А. А. Киреева-Гатчинского, «Мандат» Н. Р. Эрдмана, «Обновленцы» Уральца и др. Популярными были вечера миниатюр, вечера-журналы, концерты.

Театр изолятора привлекал горожан не столько репертуаром, скорее всего, «танцами до утра», т.е. до 3–4 часов ночи. И публику не пугали цены от 35 коп. до 1 руб. В 1927 г. состоялось 40 постановок при наполнении зала, в среднем, до 450 чел. ^{[4, л. 7 об.]}.

В 1928 г. заключенные имели возможность слушать радиопередачи ^{[8, л. 19]}.

Вышеизложенное позволяет сделать некоторые выводы.

Изоляторы специального назначения (политизоляторы) функционировали в период острой дискуссии теоретиков и практиков пенитенциарного дела о соотношении таких категорий как «наказание» и «исправление». Видение процесса «перевоспитания преступников» через образовательную и культурно-просветительскую деятельность было закреплено в Исправительно-трудовом кодексе 1924 г., где тщательно были прописаны меры исправления заключенных.

Особое место в этом процессе занимала школьная работа, где ликвидация безграмотности занимала центральное место. Надо отметить, что передача руководства тюремными школами органам народного образования сыграла положительную роль. К преподаванию в школе Тобольского политизолятора привлекались учителя городских школ. Экстремальные тюремные условия напрямую влияли на результаты этой работы. Частая смена учителей, постоянное движение учащихся, срыв занятий в связи с производственной необходимостью, отсутствие условий для самообразования, неудовлетворительное снабжение учебными пособиями и другие причины влияли на качество обучения.

Трудно переоценить роль библиотек в образовательной и просветительной деятельности. Книга, в зависимости от контингента заключенных, занимала определенное место в жизни той или иной группы. Политические заключенные составляли незначительную часть, тем не менее, именно они составляли ядро активных читателей; для уголовных заключенных книга служила, скорее всего, средством заполнения свободного времени. Учитывая тот факт, что именно эта категория содержала наибольшее число неграмотных и малограмотных, то в их жизни большую роль играла в первую очередь учебная литература. Пересыльные и подследственные в силу своего статуса были ограничены в возможности пользоваться услугами библиотеки. Некоторые исследователи рассматривают тюремный театр как одно из средств пропаганды отечественной и зарубежной литературы.

Как и выше перечисленные виды деятельности, работа кружков и секций решала ряд задач: обучающую, просветительную, коммуникативную. Если рассматривать ее с позиций заключенных, то, учитывая низкий уровень проводимых занятий, здесь надо сказать, что для многих это было формой досуга, «убивания времени». Занятия в кружках позволяли относительно свободное передвижение, реализацию интеллектуальных запросов, получение особого статуса, но это привлекало не далеко не всех. Одной из форм пассивного протеста являлся отказ от участия в проводимых мероприятиях.

Следует согласиться с А. В. Быковым, что «декларированные принципы учебно-воспитательной деятельности входили в противоречие с реальными возможностями мест заключения» ^{[2, с. 142]}. Экстремальные условия тюремного заточения приводили к деформации в социокультурных процессах замкнутой системы. Это ярко проявилось в деятельности тюремного театра.