The extremes in the everyday life of the population of Western Siberia during the time of epidemics of the late XIX – early XX centuries

«Историко-антропологический поворот» в гуманитарных науках, пришедшийся преимущественно на последнюю четверть XX в., дал жизнь новым исследовательским направлениям, среди которых особое место занимает история повседневности. Отличительной чертой данного направления исторической науки является изучение сферы человеческой обыденности, «каждодневности», складывающейся под влиянием политических, социально-экономических, культурных процессов, происходящих в обществе на определенном этапе его развития. Исследовательское поле истории повседневности не ограничивается изучением быта, частной жизни, устойчивых стереотипов поведения рядовых людей, но и затрагивает их субъективные переживания, способы мировосприятия, характерные для обыденной жизни.

Вслед за зарубежными коллегами (Х. Медиком ^[1], А. Людтке ^[2], А. Рустмейером ^[3], Х. Грином ^[4]) отечественные историки (А. Я. Гуревич ^[5], Ю. Л. Бессмертный ^[6], Н. Л. Пушкарева ^[7], В. Д. Лелеко ^[8], Ю. А. Поляков ^[9] и др.) внесли вклад в разработку методологических аспектов истории повседневности, определение структуры повседневности и основных направлений ее изучения. Перечисленные ученые посвятили свои работы проблемам «маленького» человека, изучению его рутинной, постоянной обыденности, отражающейся в быте, обстоятельствах личной домашней жизни, досуге, манерах поведения, практиках воспитания, чувствах, переживаниях и пр.

Отечественная историография истории повседневности отличается наличием большого числа публикаций, в которых исследованы многочисленные аспекты повседневной жизни разных социальных групп: царской семьи (Л. А. Черная ^[10], И. В. Зимин ^[11]), дворянства (Е. В. Лаврентьева ^[12], В. В. Похлебкин ^[13], В. М. Бокова ^[14]), духовенства (Д. Н. Калашников) ^[15], купечества (Е. В. Банникова ^[16], М. И. Лавицкая ^[17]), рядовых горожан (А. И. Куприянов ^[18], А. М. Доценко ^[19]) , крестьян (Л. В. Лебедева ^[20], В. Б. Безгин ^[21] и др.).

На современном этапе развития истории повседневности происходит смещение акцентов с изучения обыденной жизни отдельных категорий населения на так называемую «экстремальную» повседневность, под которой понимается изменение привычной реальности под влиянием каких-либо чрезвычайных событий стихийного, техногенного, антропогенного или иного характера, влекущих за собой человеческие жертвы, материальные потери, нарушение условий жизнедеятельности людей. Повседневность становится экстремальной вследствие воздействия экстраординарных событий: голода, наводнения, эпидемии, революции, военных действий и т. п.

Благодаря публикациям И. В. Синовой ^[22], Н. Б. Лебиной ^[23], И. В. Нарского ^[24], Е. В. Годововой ^[25] рассмотрены особенности экстремальных условий жизни, поведенческие реакции на чрезвычайные события отдельных групп населения в период гражданской войны и голода 1920-х гг. на Урале, эпидемии тифа в Новониколаевске (Новосибирске), массовых политических репрессий 1930-х гг. и пр. Работы названных ученых стали пионерными в изучении бытовых практик и стратегий повседневного выживания населения в экстремальных условиях повседневности. Тем не менее, немногочисленность исследований по данной тематике дает основания для дальнейшего изучения проблем влияния исключительных, неординарных событий на стереотипы массового сознания и поведения, поиск новых стратегий выживания в ситуациях, выходящих за рамки привычного и обыденного.

Целью данной статьи является изучение изменений в повседневной жизни населения под влиянием экстремальных условий, вызванных различными эпидемиями, свирепствовавшими на территории Западной Сибири в конце XIX – начале XX вв.

Изменения в повседневной жизни в период эпидемии были вызваны как высокой заболеваемостью и смертностью среди населения, так и необходимостью реагировать на требования и действия местных органов власти, представителей медицины, других активных членов общества в рамках борьбы с инфекционными заболеваниямим, профилактикой и ликвидацией их печальных последствий. Экстремальные условия жизни заставляли менять устоявшиеся поведенческие практики в целях сохранения собственной жизни и жизни своих близких.

Экстремальная ситуация на какое-то время меняла не только повседневную жизнь «маленького» человека, но и привычные способы функционирования общества в целом. В приспособлении к такой ситуации, действиях по ее преодолению участвовали все члены общества.

Изучение изменений в повседневной жизни человека в период масштабных эпидемий предполагает:

1. характеристику внешних (состояние окружающей среды; уровень развития медицины; действия органов власти, медработников, духовенства и других представителей интеллигенции по борьбе с «заразой») и внутренних (индивидуально-личностных) факторов, обусловивших поведение человека в кризисной ситуации;

2. рассмотрение способов реагирования (эмоции, поведение, стратегии выживания) представителей разных социальных групп на экстремальную ситуацию, вызванную эпидемией;

3. определение особенностей адаптации городского и сельского населения к меняющимся условиям жизнедеятельности в период распространения острых инфекционных заболеваний.

Объектом исследования стало население Западной Сибири с учетом его социального разнообразия (горожане, крестьяне-старожилы, крестьяне-переселенцы), предметом – повседневная жизнь жителей региона в экстремальных условиях массовых эпидемий, жертвами которых становились тысячи людей.

Методологической основой работы стал комплексный подход с элементами междисциплинарного исследования. В качестве ключевых концепций при написании статьи выступили новая социальная история и история повседневности.

С позиций новой социальной истории исследуется внутреннее состояние западносибирского общества, его отдельных групп и отношений между ними. Рассматриваются изменения в повседневной жизни горожан, крестьян-старожилов, крестьян-переселенцев в условиях свирепствующих в регионе эпидемий.

Концептуальные идеи истории повседневности как направления в исторической науке помогают выстроить логику исследования, реконструировать социальную практику борьбы с эпидемиями на микроуровне.

В исследовании использовались историко-генетический, историко-сравнительный и проблемный методы.

Были задействованы опубликованные и неопубликованные источники: законодательные и иные нормативные акты, регламентировавшие процесс организации профилактики и борьбы с инфекционными заболеваниями; статистические и справочные материалы, в том числе из архивных фондов, о заболеваемости и смертности в результате массовых эпидемий, действиях органов власти, медицинского персонала, духовенства и др. по борьбе с «заразой», поведенческих реакциях людей, столкнувшихся с экстремальной ситуацией; периодическая печать, на страницах которой нашли отражение различные аспекты жизни людей в период эпидемии.

Во второй половине XIX – начале XX вв. Россия занимала одно из ведущих мест в Европе по показателям смертности населения. Согласно подсчетам А. Г. Рашина, изучавшего статистику смертности, в пятидесяти губерниях европейской части страны в период с 1861 по 1913 гг. на 1000 человек в среднем приходилось 34 умерших ^{[26, c. 77]}. Этот печальный показатель складывался из высокой детской смертности в возрасте до 10 лет, а также высокой смертности в юношеском и рабочем возрасте. Русский статистик и демограф С. А. Новосельский писал: «Русская смертность в общем типична для земледельческих и отсталых в санитарном, культурном и экономическом отношениях стран» ^{[27, с. 179]}.

На периферии страны смертность была еще выше. Так, в Западной Сибири ее общий коэффициент в период 1897-1914 гг. был на 14 % больше, чем в Европейской России. Самой высокой смертностью отличалась Тобольская губ. Если в 1887-1909 гг. в городах региона смертность была выше, чем в сельской местности, на 9 %, то в последующий период (1910-1914 гг.) это соотношение поменялось ^{[28, с. 32–73]}.

Плохие санитарно-гигиенические условия жизни, неполноценное питание, неразвитость медицинской помощи приводили к распространению губительных для жителей региона эпидемий. Профессор гигиены А. Н. Сысин отмечал: «В дореволюционные годы Россия являлась постоянной ареной эпидемических вспышек. Отсутствовало санитарное законодательство, чрезвычайно слабо была развита сеть необходимых лечебных и санитарных учреждений в стране… В особенно тяжелых условиях были окраины страны – Сибирь, Средняя Азия, Кавказ, Север; также были очагами эпидемий и наши сельские местности» ^{[29, с. 120]}.

Массовые эпидемии холеры, кори, тифа и других острых инфекционных заболеваний действительно уносили огромное количество людских жизней. К примеру, эпидемия холеры 1892 г. охватила 77 российских губерний, число заболевших в которых составило 620 051 чел., из них умерло 300 324 (48, 4 %) ^{[26, с. 83]}. В Томской губ. (включая г. Томск) холерой заразилось 18 222 чел., из них «почили в бозе» 10 164 (55,8 %) ^{[30, с. 348]}. Численность заболевших холерой в Тобольской губ. составила 29 876 чел., из которых умерло 14 117 (47,2 %). В том же году в Тобольской губ. 7956 чел. заболели разными видами тифа, из них умерли 691 ^{[31, c. 12]}. К высокой смертности приводили и другие инфекции – скарлатина, грипп, дифтерит, дизентерия, оспа.

На развитие эпидемий существенное влияние оказывали не только уровень материальной обеспеченности и санитарно-гигиенической культуры жителей, но и характер действий органов власти по предотвращению распространения заразы, доступность медицинской помощи, информированность населения о способах защиты от инфекции. Многие из названных болезней были вполне заурядным явлением повседневности до тех пор, пока степень их распространенности не превышала уровня привычной заболеваемости.

Большое влияние на здоровье населения оказывала окружающая среда. Санитарное состояние большинства городских и сельских поселений на рубеже XIX – XX вв. не выдерживало никакой критики. Не только деревни, окружные/уездные города, но и столицы губерний (кроме центральных улиц) были завалены навозом, помоями и другими нечистотами, представлявшими собой рассадники всевозможных заболеваний. Далеко не у каждого домовладельца были устроены ретирадная и помойная ямы, а те немногочисленные, что имелись, оказывались постоянно переполненными и редко чистились. Первые ассенизационные обозы в городах появились лишь в 1900-е гг. Тяжелое материальное положение заставляло людей экономить на очистке нечистот, покупке дезинфицирующих средств и средств личной гигиены.

Свою лепту в антисанитарное состояние населенных пунктов вносили такие учреждения инфраструктуры, как торговые лавки, трактиры, ночлежные дома, питейные заведения, скотобойни, кожевенные, мыловаренные и прочие заведения. Условия хранения съестных припасов в торговых заведениях нередко нарушались, в результате на стол потребителя пища попадала уже просроченной, с запахом гнили, плесенью, личинками насекомых и т. п. Посетители трактиров, харчевен и других учреждений общественного питания, помимо некачественной пищи, сталкивались с тараканами, клопами, мухами, двухвостками и блохами.

Отсутствие к началу XX в. канализации и водопровода в большинстве сибирских городов, не говоря о сельских поселениях, плохое состояние источников питьевой воды – рек, ручьев, озер, колодцев, – усугубляли ситуацию с инфекционными заболеваниями населения. Повсеместное нарушение правил вывоза нечистот на специально отведенные для этого в каждом населенном пункте места приводило к попаданию в воду аммиака, азотной кислоты, хлорки, примесей органического происхождения, следствием чего становилось распространение брюшного тифа и других кишечных инфекций.

Скопление во дворах навоза, помойных отбросов, человеческих и животных экскрементов способствовало накоплению больших свалок нечистот в пределах жилой зоны. Отсутствие элементарных навыков гигиены (привычки мыть руки перед едой и после хозяйственных работ, ежедневно менять нательное белье, использовать сменную обувь, индивидуальное полотенце, проветривать помещение, периодически мыть полы, протирать пыль и т. п.) провоцировало частые грибковые, бактериальные инфекции, кожные заболевания, ослаблявшие иммунитет.

Благодатной почвой для заразных болезней становилось не только плохое санитарное состояние населенных пунктов, но и тяжелые социально-бытовые условия жизни большей части населения региона. К примеру, распространение брюшного тифа в 1912 г. среди переселенцев Тобольской губернии стало следствием неустроенности их быта, большой скученности и тесноты жилищ, а также перенесенного зимой 1912–1911 гг. голода ^{[32, c. 25]}.

Большие миграционные потоки, устремляющиеся за Урал, усугубляли санитарное состояние городов и деревень. Среди прибывающих в регион переселенцев и арестантов часто фиксировались вспышки острозаразных заболеваний. Эти наименее защищенные в санитарном отношении социальные группы были первыми жертвами инфекций и становились источниками заражения местных жителей. Так, в Омске в 1885 г. холера началась после прибытия парохода «Звезда» с партией арестантов, часть которых оказалась больна этой «поветрей». В Томске первые случаи заболевания холерой в 1892 г. были зафиксированы среди арестантов на прибывшей из Тюмени барже с пароходом «Галкин-Врасский». В последующие две-три недели острозаразная болезнь распространилась среди томичей и жителей губернии. В 1907 г. холера была занесена в регион переселенцами, прибывшими по железной дороге.

В годы Первой мировой войны, в результате наплыва военнопленных и беженцев, участились вспышки таких заболеваний, как сыпной и брюшной тиф, дизентерия, корь, коклюш, скарлатина.

Немаловажное значение в распространении заразных болезней играло расширение в конце XIX – начале XX вв. торговых связей, развитие речного судоходства и железнодорожного транспорта.

Распространение эпидемических заболеваний и их негативные последствия имели глубокие социальные причины, которые осознавались центральными и местными органами власти, представителями медицины, духовенством и др.

Острый дефицит врачей, больниц, медикаментов, дезинфицирующих средств увеличивал процент летальных исходов среди заразившихся. Отставание Сибири от центральных губерний страны по количеству медицинских работников было катастрофическим: на одного врача в начале 1900-х гг. здесь приходилось 14 246 кв. верст и 11 100 жителей, в то время как в европейской России – 252 кв. версты и 7 100 жителей ^{[33, c. 25]}.

Медицинская помощь, которую могли предоставить городские и сельские больницы, лечебницы, не удовлетворяла потребности постоянно растущего населения региона. В особенно плачевном состоянии находилась сельская медицина. К 1903-1904 гг. в Тобольской и Томской губерниях медицинские учреждения имелись лишь в 83-х сельских населенных пунктах. В среднем одно лечебное учреждение приходилось на 101 поселение ^{[34, 35]}. В период эпидемий загруженность лечебных заведений резко возрастала, недостаток больничных коек был основной причиной для отказа в предоставлении врачебной помощи в условиях стационара.

Рост численности населения, неудовлетворительное санитарное состояние городов и деревень, неукомплектованность врачебных участков медицинским персоналом, вспышки инфекционных заболеваний, нередко принимающие эпидемический характер, заставляли местные органы власти предпринимать меры по наведению порядка и благоустройству населенных пунктов.

Контроль над санитарным порядком в городских и сельских поселениях осуществлялся на основании «Врачебного устава», принятого в 1857 г. и действовавшего вплоть до 1917 г. Проблемы благоустройства городов решались «Городовыми положениями» 1785, 1870 и 1892 гг., а также местными циркулярами – «Обязательными постановлениями» городских дум. Последние включали указания о мерах к сохранению «общественного здравия», правила содержания площадей, мостовых, тротуаров, очистки дворов от бытового мусора, удаления нечистот из отхожих мест и помойных ям.

В сельской местности внимание к вопросам санитарного благоустройства усиливалось лишь в период эпидемических заболеваний. Для жителей деревень издавались инструкции по борьбе с инфекцией, проводились лекции и разъяснительные беседы о роли соблюдения санитарных предписаний и гигиенических правил в профилактике и лечении заразы.

Контролировали соблюдение постановлений и инструкций по благоустройству селитебной зоны и борьбе с инфекциями члены городских органов управления, представители полиции, санитарные наблюдатели, сельские старосты.

Многочисленные архивные документы (отчеты санитарных комиссий и попечительств, рапорты врачей, представителей полиции и др.) свидетельствуют, что, несмотря на имеющиеся предписания со стороны местных органов власти, горожане и сельчане продолжали вести хозяйство, складировать отходы привычным для себя способом, пренебрегая действующими правилами и указаниями о наведении чистоты и порядка в жилых дворах и придомовых территориях.

Традиционные устоявшиеся ценности и стереотипы поведения в различных сферах деятельности, в т. ч. хозяйственной, делали городское и (особенно) сельское население маловосприимчивым к меняющимся, насаждаемым сверху правилам и нормам организации жизни. Жители городов и деревень не только игнорировали, но и нередко высказывали возмущение в ответ на требования полиции и санитарных попечителей по очистке дворов от навоза, помоев и других нечистот. К примеру, крестьяне села Коркинское Туринского округа Тобольской губ. восприняли обход домов и принуждение к наведению санитарного порядка сельским старостой как «небывалую диковинку». «Как же это вышло, что староста и в дому то хозяином стал?» – возмущались сельчане ^[36] .

В 1892 г., в ожидании надвигающейся эпидемии холеры, чиновник по крестьянским делам 2-го участка Бийского округа Томской губ. писал губернатору, что старосты, в ответ на предписание очистить от навоза дворы, решительно заявили: «навоза накопилось за целые десятки лет так много, что легче будет перейти жительством с домами на другое место, чем очистить накопившийся» ^{[37, л. 8]}.

Сельские участковые врачи, в обязанности которых входили контроль за санитарным порядком, выявление больных и их изоляция, беседы о мерах по предотвращению инфекционных болезней и борьбе с ними, сетовали на «исстари укоренившиеся традиции крестьян, представляющие сильный тормоз к восприятию разумных, соответствующих начал» в деле борьбы с заразой. В многочисленных рапортах врачей и санитарных попечителей в адрес вышестоящего начальства отмечалась неэффективность проводимой с деревенскими жителями разъяснительной работы о необходимости наведения чистоты на придомовых территориях и во дворах. Даже представители духовенства и учителя нередко ратовали за применение мер принудительного характера в отношении нерадивых сельчан, невосприимчивых к разъяснениям и требованиям санитарного характера ^{[37, л. 21]}.

Относительная распространенность того или иного инфекционного заболевания вписывалась в заурядную повседневность представителей традиционного общества. Высокий уровень смертности, особенно младенческой и детской, был достаточно привычным явлением, сопровождающим жизнь людей. Этим объяснялось индифферентное отношение жителей к воззваниям и требованиям местных властей, врачей, духовенства. Однако повседневность переставала быть рутинной и обыденной в случае, если заболеваемость выходила за привычные рамки и приобретала большие масштабы. В условиях меняющейся реальности, сопровождающейся высокой летальностью в разгар эпидемий, борьбой за выживание, привычные поведенческие практики и стратегии выживания не работали.

Под влиянием эпидемии повседневная реальность все больше приобретала чрезвычайные черты, обусловленные масштабом и последствиями самой инфекции, а также степенью вовлеченности населения в борьбу с ней. Неэффективность общепринятых народных способов лечения недуга, который мог привести к смерти, отсутствие знаний о природе болезни и действенных мерах борьбы с ней порождали у людей стресс, чувство беспомощности, растерянности, страха, а иногда и паники.

Доведенный до отчаяния смертью родных и близких, человек ощущал бессилие перед заразной хворью. Незнание причин распространения инфекции, неверие в официальную медицину, собственное невежество порождали многочисленные слухи и предрассудки относительно самой заразы, способов ее профилактики и лечения. Движимые страхом заражения и смерти, неграмотные и суеверные жители деревень и городов часто прибегали к нерациональным, спонтанным действиям, присущим человеку в условиях экстремальной ситуации.

Особенно распространенными были предрассудки в среде крестьян. Так, в качестве одного из предохранительных от холеры средств, используемых во время эпидемий 1872, 1892, 1907-1908 гг. стало «выпахивание» заразы, для чего крестьяне с плугом обходили вокруг деревни, делая борозду как своеобразную заградительную черту, препятствующую проникновению смертельной инфекции. В плуг впрягались женщины, дети. Старики с иконами и молитвами также принимали участие в обряде.

Повсеместно применялась практика совершения крестных ходов, молебнов ^[38].

Мужчины по ночам «отстреливали» заразу, чтобы отпугнуть ее. Женщины с этой же целью обходили в темное время суток селение с громкими криками, нарядившись пострашнее. Всех заезжавших в деревню гостей окуривали дымом от костров, разожженных на поскотине ^{[39, с. 149]}.

Не понимая природы болезни, крестьяне прибегали к традиционным приемам лечения, прислушиваясь к советам местных знахарей и одновременно игнорируя рекомендации врачей. Народные методы лечения хвори включали парение в жарко истопленной бане, усердное натирание водкой, уксусом, употребление внутрь перцовки, дегтя и др. ^[40]. При обезвоживании организма и судорогах больного укладывали в корыто для стирки белья, обливали теплой водой, терли крапивой с водкой и дегтем ^[41], считая, что это облегчит его страдания.

Исследователь Сибири, историк и географ П. М. Головачев отмечал, что по причине трудной доступности врачебной помощи, среди сельского населения региона «сильно распространены знахари и знахарки, которые лечат водкой, сулемой, толченым хрусталем, древесным порошком, соскобленным с икон, разными заговорами и заклинаниями» ^{[42, c. 354]}.

Нередкими были случаи сокрытия заболевших от приезжающих в населенный пункт профессиональных медиков с их «погаными» лекарствами. К примеру, в 1893 г. во время объезда сельским врачом деревень Тобольского округа, где имелись больные тифом, крестьяне, под влиянием знахарок, скрыли от него больных. Сделали они это потому, что «знахари заявили обывателям, что если они будут слушаться врача и употреблять данные им лекарства, то больные умрут» ^[43].

Негативное отношение к чиновникам и представителям официальной медицины подкреплялось слухами о том, что они специально «травят народ», подливая яд и «залечивая насмерть» больных. Веря слухам, многие горожане и крестьяне наотрез отказывались лечиться. В семьях с низким материальным достатком продолжали использовать вещи умершего от заразы, считая при этом предложенные врачом средства дезинфекции жилья бесполезными.

Острые инфекционные заболевания получали наибольшее распространение среди городской и крестьянской бедноты, недавних переселенцев, коренных жителей региона, низкий уровень благосостояния которых отражался на качестве питания, ограничивал возможности соблюдения профилактических мер, приобретения дезинфицирующих средств и т. п.

Во время холерной эпидемии 1892 г. многие напуганные ее последствиями жители городов и деревень старались не выходить из домов, резко ограничивали привычный круг общения, сидели за закрытыми ставнями и пили горячий чай, считая его одним из средств защиты от заразы. Тем самым страх заражения инфекцией приводил к временной социальной депривации, вынужденной самоизоляции от общества, что, в свою очередь, усиливало эмоциональную напряженность.

Эпидемии негативно влияли на привычное поведение людей, лишали их инициативы, порождали уныние и отчаяние. Царившая в обществе напряженная обстановка мешала представителям власти наладить контакт с населением с целью повышения эффективности предпринимаемых против заразной инфекции мер. Так, ожидая прихода холеры в 1893 г., комитет общественного здравия в с. Самаровском Тобольского округа предложил местным жителям избрать из своей среды несколько человек для обучения уходу за холерными больными, однако, не нашлось ни одного, кто бы согласился на это предложение ^[44].

Серьезным психотравмирующим фактором в период эпидемий холеры, дифтерита и других инфекций являлся существовавший до 1890-х гг. запрет на отпевание в церкви и погребение на кладбище умерших от заразы рядом с уже покоившимися родственниками. В 1883 г. во время дифтерита в Томской губ. священникам было предписано в целях недопущения распространения инфекции среди прихожан в церкви совершать отпевание умерших на дому. ^[45].

Циркуляр Медицинского департамента МВД от 13 июля 1892 г. запрещал обмывать тела покойных. Все умершие от холеры должны были быть «завернуты в простыню, смоченную дезинфицирующим раствором, уложены, по возможности, скоро в гроб, который забивается наглухо». Хоронить покойных следовало либо на специально отведенном для этого участке имеющегося кладбища, либо на вновь устроенном месте погребения. Глубина могилы для умершего от заразной инфекции должна была составлять не менее трех аршинов (около двух метров) ^{[46, л. 118–118 об.]}.

Первоначально перечисленные запреты, связанные с захоронением ушедшего из жизни из-за инфекции, вызывали негодование родственников и близких. Существующие традиции погребения воспринимались как незыблемые, обязательные к исполнению, поэтому все, что могло пошатнуть эти традиции, воспринималось враждебно. Тем не менее, в экстремальных условиях эпидемии, повлекшей изменение привычной реальности, жители региона были вынуждены переосмысливать свои представления, менять отношение к действительности. Чем больше жизней уносила зараза, тем меньше внимания обращали живые на соблюдение прощальных обрядов над мертвыми. Умерших в холерных бараках хоронили по несколько человек в общей могиле, скончавшихся дома – поодиночке, но в наспех сколоченных гробах, в грязной старой одежде, порой без всякого отпевания ^{[46, л. 120]}.

Некоторые родственники боялись ухаживать за холерными больными, не желали хоронить умерших, чтобы не заразиться инфекцией.

Всеобщая гнетущая атмосфера безысходности, бессилия перед заразой порождала девиантное, а в ряде случаев – преступное поведение. Некоторые жители городов и деревень бросали свои хозяйственные дела, пьянствовали, буйствовали. Крестьяне деревни Половинка Карасукской волости Барнаульского округа Томской губ. пытались раскопать могилу предполагаемой ведьмы, напустившей якобы заразу на деревню, чтобы изувечить ее труп и не дать распространять смертельноопасную хворь дальше ^[47].

Пытаясь не допустить паники среди населения, предотвратить бунты, подобные тем, что вспыхивали в европейской части страны во время эпидемий чумы и холеры в 1830-1831 гг., Министерство внутренних дел разослало 18 июля 1892 г. сибирским губернаторам циркуляр, в котором говорилось, что в случае возникновения беспорядков, вызванных холерой и необходимостью прекратить их силой, «следует пользоваться имеющимися в городах полицейскими командами». Работникам полиции полагалось «при малейшем волнении являться с шашками и заряженными револьверами в распоряжение начальника полиции или приставов» ^{[46, л. 100]}.

Целенаправленная работа органов центральной и местной власти, священнослужителей, медицинских работников, учителей и наиболее активных представителей общественности по информированию населения о способах профилактики и лечения заразных болезней, пусть и не сразу, но приносила свои плоды. В Сибири чумных, холерных и иных, связанных с эпидемиями, бунтов удалось избежать.

Эпидемии, нередко заставая врасплох, вселяя страх и панику, заставляли людей менять привычные поведенческие стратегии, искать новые способы борьбы за выживание, приспосабливаться к изменившимся условиям повседневности. Чем длительнее протекала та или иная эпидемия, тем большее воздействие она оказывала на ментальные и поведенческие стереотипы человека. Присущий представителю традиционного общества консерватизм медленно, но все же уступал место инновативным способам мышления и поведения. Столкнувшись с неэффективностью знахарских советов по лечению заразы, услышав наставления местного священника, поговорив со школьным учителем и другими людьми, пользующимися авторитетом, человек переосмысливал свое отношение к болезни, мерам ее профилактики и лечения. Результатом переосмысления становилось изменение жизнесохранительного поведения, формирование новых привычек, впоследствии становящихся частью санитарно-гигиенической культуры индивида.

Постановления и инструкции властей, разъяснения медицинских работников о необходимости использования дезинфицирующих средств для обеззараживания жилища и придомовой территории, обязательной очистке дворов и улиц от нечистот, срочном обращении за врачебной помощью в случае заболевания, принятию рекомендуемых для лечения медикаментозных средств уже не вызывали у населения бурных негативных эмоциональных и поведенческих реакций. Напротив, доверие к чиновникам, врачам росло. Так, в 1893 г., спустя год после эпидемии холеры, забравшей жизни свыше 14 тыс. человек в Тобольской губернии, местные «Губернские ведомости» писали: «наши горожане начинают производить ассенизацию своих дворов. Под свежим впечатлением эпидемии прошлого лета и ввиду нового ожидания ее, работы по очистке дворов идут довольно успешно и производятся даже теми домохозяевами, которые находили это ранее излишней роскошью» ^[36].

Во всех городах активизировалась работа органов самоуправления по санитарному благоустройству общественных мест, улиц, площадей. Адаптация горожан к меняющейся под воздействием эпидемий повседневности проходила гораздо успешнее, чем сельчан. Сказывались более высокий уровень образования, наличие широкого круга общения, доступность медицинской помощи и другие факторы. Изменения в поведенческих практиках горожан нашли отражение в периодической печати. Например, корреспондент «Тобольских губернских ведомостей» так описывал подготовку к возможной холерной эпидемии в 1893 г. в г. Кургане: «Ввиду ожидания непрошенной гостьи «холеры» наш городок принимает совершенно праздничный вид: чистятся дворы, вывозятся нечистоты, а вывезенные за город – сжигаются; около дворов и домов осушается почва, устроены общественные колодцы» ^[48].

В местной периодической печати постоянно публиковались материалы, посвященные злободневной проблеме борьбы с инфекцией, способам обеззараживания воды, дезинфекции жилища, помойных ям и отхожих мест, поддержания личной гигиены. Тысячными тиражами выходили инструкции и брошюры о том, как уберечься от заразы, при помощи каких мер сохранить свою жизнь в случае болезни. Таким образом, создавалась своеобразная информационная среда, оказывающая воздействие на ментальные представления грамотного человека.

Как правило, инструкциям по предотвращению и лечению инфекций следовали представители образованной части общества, понимавшие важность соблюдения мер предосторожности от заразных заболеваний. Они употребляли кипяченую воду, старались разнообразить свое питание, поддерживали чистоту в доме и во дворе, следили за гигиеной тела и т. п.

Городская и деревенская беднота, недавние переселенцы, ссыльные, «инородцы», вследствие низкого материального достатка, тяжелых условий труда и быта, плохого питания, царившей в жилищах антисанитарии, оказывались наиболее уязвимыми перед инфекциями социальными группами. Ярким подтверждением вышесказанному служат многочисленные донесения полицейских, врачей в адрес местного начальства. К примеру, в 1892 г. Смоленский участковый сельский врач докладывал, что в с. Локтевском Бийского округа, состоявшем преимущественно из переселенцев, в период с 28 сентября по 15 октября заболело холерой 16 человек, из которых умерло 9. «Село очень грязно, так что в нем уже шесть лет не прекращается брюшной тиф. У переселенцев грязь и нищета поражающая. Живут большей частью по тесным лачужкам, а то и в землянках, иногда даже без дверей, чрезвычайно скученно. В одной избе живет 20 человек, из которых 5 заболело холерой, а 3 умерло. Питаются редькой и хлебом. Молоко и чай это уже предметы роскоши… Очистка села идет очень туго, настолько все свыклись с грязью» ^{[46, л. 239–239 об.]}.

Многомиллионное сельское население Западносибирского региона фактически оставалось незащищенным от эпидемий. Медицинская помощь, вследствие дефицита врачебного персонала, частого отсутствия медикаментов, громадных пространств врачебных участков была недоступной. Излишний консерватизм крестьян затруднял их адаптацию к экстремальным условиям повседневности, возникшим из-за эпидемий. В связи с этим жители деревни (особенно старообрядцы) придерживались традиционной модели жизнесохранительного поведения. В ее основе лежали заимствованные от старших поколений шаблоны, мешающие принятию нетипичных решений в экстремальных условиях. Инертность крестьян, «инородческого» населения в отношении борьбы с заразными инфекционными болезнями была обусловлена консервативными установками, замкнутостью их внутреннего мира, отсутствием систематической налаженной работы органов власти, врачебного персонала, духовенства по санитарно-гигиеническому просвещению в сельской местности.

Социально-психологическая адаптация горожан к меняющейся в условиях эпидемий реальности, в отличие от жителей деревни, проходила менее болезненно. Ментальные установки и стереотипы поведения данной социальной группы трансформировались под влиянием начавшихся на рубеже XIX – XX вв. модернизационных процессов, затронувших не только производственную, но и социокультурную сферу жизни.

Заметное увеличение государственных расходов на народное просвещение, развитие медицины, благотворительных учреждений способствовало количественному росту учебных заведений различных типов, улучшению ситуации с дефицитом медицинских кадров, созданию домов призрения, детских приютов, благотворительных обществ и пр. Перечисленные изменения коснулись в первую очередь городов, оказав положительное влияние на городскую среду, сделав ее комфортней для проживания. Горожане, имея широкие возможности для коммуникаций с властью, получения образования, медицинских услуг, чтения газет, журналов, книг и др. демонстрировали большую адаптивность к новой реальности. Их ментальные стереотипы и поведенческие стратегии под влиянием более динамичного, по сравнению с деревенским, ритма жизни, социальной открытости, относительной информационной осведомленности о природе инфекционных заболеваний и способах борьбы с ними претерпевали изменения гораздо быстрее, нежели мировоззренческие установки и поведение крестьян.

Таким образом, острые инфекционные заболевания, выходя за рамки привычной распространенности и приобретая характер массовых эпидемий, становились причиной изменения обыденной повседневности различных групп западносибирского социума, возникновения экстремальных условий их каждодневной жизни.

Факторами, провоцирующими в период эпидемий возникновение экстремальной повседневности, выступали недостаточные профилактические меры властей в борьбе с заразными болезнями, крайне слабое развитие медицины, отсутствие систематического санитарно-гигиенического просвещения жителей, низкий уровень их благосостояния, плохие жилищные условия, неполноценное питание, большой поток переселенцев и ссыльных, являвшихся основными разносчиками болезни.

Немаловажную роль в распространении инфекций, длительном течении эпидемий играли присущий представителям традиционного общества консерватизм, недостаток необходимых знаний о природе и способах лечения той или иной заразы, несформированность элементарных санитарно-гигиенических навыков, недоверие к представителям официальной медицины, низкая адаптивность к меняющимся условиям жизни.

Большое число заразившихся, высокий уровень эпидемической летальности (особенно среди представителей городской и деревенской бедноты, переселенцев, ссыльных) ставили перед человеком задачу выживания, принятия адекватных мер для сохранения жизни и здоровья.

Неэффективность знахарских способов лечения, страх и бессилие перед «поветрей», приводили к длительным стрессовым ситуациям, порождали панические настроения, ощущение безысходности. Боязнь заразиться инфекцией становилась причиной социальной депривации, сознательной самоизоляции от общества с целью сохранения собственной жизни. Нередкими были случаи девиантного и даже делинквентного поведения как реакции на потерю близких, ставших жертвами эпидемии, на изменившуюся действительность в целом.

Экстремальные условия жизнедеятельности, спровоцированные холерой, корью, тифом и другими инфекциями, вынуждали искать новые стратегии выживания, выразившиеся в постепенном отходе от иррациональных способов борьбы с инфекцией, обращении к официальной медицине, использовании средств дезинфекции, наведении чистоты в жилых помещениях и придомовых территориях, усилении внимания к личной гигиене. Однако перечисленные поведенческие практики демонстрировали преимущественно представители местного чиновничества и интеллигенции, зажиточные горожане и крестьяне. Их адаптивные возможности определялись относительно высоким уровнем благосостояния, наличием у многих элементарного образования, способностью адекватно воспринимать сложившуюся ситуацию, подстраиваться под изменившиеся требования властей и проч.

Аборигенное население региона, недавние переселенцы, ссыльные, городские низы, крестьянская беднота по-прежнему оставались самыми уязвимыми для заразных болезней категориями населения. Именно в их среде отмечалась наибольшая заболеваемость и эпидемическая смертность, обусловленные тяжелыми условиями жизни, антисанитарией, невежеством и излишним консерватизмом.

Снижение негативных последствий эпидемий, в том числе смертности как одного из самых печальных спутников свирепствующих острозаразных заболеваний произошло в Западной Сибири, как и в стране в целом, лишь после установления советской власти и организации налаженной систематической работы по развитию здравоохранения и санитарно-гигиенического просвещения.