Correlation of principles of justice and lawfulness: criteria of injustice of law

Вопросу соотношения категорий справедливости и законности в разное время было посвящено множество научных работ, однако к единому мнению юридическое сообщество до сих пор не пришло. Тем не менее исторически категория справедливости, очевидно, предшествует категории законности. Этим, в частности, объясняется тот факт, что в различных эпохах идея примата справедливости над законностью то доминирует, то отходит на второй план, но никогда не отметается полностью. Например, для мифопоэтических и философских воззрений Древнего мира (Египет, Вавилон, Греция) справедливость в целом выступала в качестве основной ценности правового общения, а законы — лишь средством ее словесно-образной и символической фиксации плюс процедурного обеспечения ^[1], что, впрочем, не умаляло важности законов для таких античных мыслителей, как Сократ, Платон и Аристотель. Римские юристы (Ульпиан, Цельс, Павел и др.) определяли право (jus) прежде всего как искусство (ars) добра (boni) и справедливости (aequi) ^[2]. И даже в эпоху Средневековья Аврелий Августин и Фома Аквинский допускали возможность неподчинения мирским законам, если последние противоречили справедливым по умолчанию божественным заповедям ^[3]. В Новое время акценты еще более ярко выраженно смещаются в сторону естественно-правовых позиций, в соответствии с которыми существуют некие ценности и закономерности общественной жизни, предшествующие законодательным установлениям. Однако уже в XIX веке в западной политико-правовой мысли наступает расцвет юридического позитивизма, обращающего внимание преимущественно на письменные документы, нежели на умозрительные правовые идеалы. Отечественная юридическая наука также переживала различные периоды: от практически полного доминирования позитивизма (Российская Империя примерно до середины XIX века, советский период) и, как следствие, преобладания властных установлений перед всеми остальными до заметного превалирования естественно-правовых воззрений (конец XX века). На сегодняшний день трудно сказать, сторонников какой из приведенных двух концепций больше среди российских ученых-юристов. При этом сама проблема соотношения справедливости и законности по-прежнему не утрачивает актуальности. Так, некоторые относительно недавние изменения в законе вроде резонансных нормативных актов, получивших у широкой общественности неофициальные названия «Закон об оскорблении власти» ^[4], «Закон об изоляции Рунета» ^[5] и «Закон о повышении пенсионного возраста» ^[6], а также иные законодательные инициативы, будучи небесспорными с самых разных точек зрения, в том числе и морально-нравственной, вновь заставляют обращаться к обозначенной теме и побуждают задаться рядом фундаментальных вопросов. Всё ли установленное законом является по определению справедливым? Справедливость определяет границы законов, или законы определяют юридические рамки справедливости? И если закон гипотетически может быть несправедливым, то как определить критерии его несправедливости?

Сразу стоит уточнить, что в настоящем исследовании речь идет о справедливости и законности не просто как о предельно абстрактных философских категориях, но как о правовых принципах, то есть основополагающих началах, раскрывающих сущность права ^[7], пронизывающих всю правовую действительность, обуславливающих процесс формирования, развития и функционирования права ^[8], определяющих направление и содержание правового регулирования в целом ^[9], отражающих объективные закономерности общественной жизни ^[10] и потому служащих ориентиром для любой правовой деятельности ^[11] и, что особо примечательно, формирующих наряду с прочими принципами единую целостною систему ^{[12; 13; 14]}. Именно системный подход, на наш взгляд, способен дать наиболее четкое представление о взаимодействии, взаимообусловленности и взаимоограничении между отдельными правовыми принципами. В связи с чем настоящее исследование строится по следующей дедуктивной логике: сначала приводится общее понятие системы, из него выводится частное понятие системы правовых принципов, далее на основе наиболее существенных признаков выводятся понятия принципа справедливости и принципа законности, затем приводятся самые распространенные теоретические подходы к соотношению этих двух принципов, после чего, базируясь на месте и роли принципов справедливости и законности в системе правовых принципов, определяется, какой из подходов к соотношению принципов справедливости и законности представляется наиболее верным, и, уже основываясь на этом, детально рассматривается проблема справедливости или несправедливости закона.

В качестве общего понятия системы используем дефиницию, предложенную Ермаком В. Д.: «Система — некоторая совокупность элементов — моделей объектов, взаимодействующих на основе прямых и обратных связей, моделирующая достижение заданной цели» ^[15]. Элементами системы правовых принципов являются, собственно, правовые принципы, находящиеся в тесной взаимосвязи, позволяющей смежным принципам органично дополнять, уточнять и (или) очерчивать границы действия друг друга. Поэтому зачастую, как верно отмечает Ляхова А. И., «несоблюдение одного из них влечет одновременное нарушение и других принципов» ^[16]. Основной целью для системы правовых принципов выступает сбалансированное правовое регулирование, наилучшим образом упорядочивающее наиболее важные общественные отношения и ориентированное в конечном итоге на достижение общего блага. Таким образом, под системой правовых принципов следует понимать совокупность правовых принципов, взаимодействующих на основе прямых и обратных связей, позволяющих дополнять, уточнять и (или) ограничивать действия друг друга в правовом поле, моделирующую достижение цели сбалансированного правого регулирования.

Если исходить из носящего аксиоматический (по крайней мере, с позиции естественно-правового типа правопонимания) характер предположения о том, что в идеале правовое регулирование всегда должно быть справедливым (а иначе сбалансированно упорядочить общественные отношение представляется попросту невозможным), то с точки зрения системного подхода предлагается рассматривать справедливость в первую очередь в качестве универсального общеправового системообразующего сверхпринципа, выделяющегося на фоне прочих принципов следующими особенностями: во-первых, только он обозначает рамки (границы) действия и применения вообще всех без исключения остальных принципов, существующих в правовом поле; во-вторых, принцип справедливости координирует, направляет все прочие принципы, в том числе определяет характер, степень и способы их взаимодействия и (или) взаимоограничения и в целом задает цель их существования в юридической сфере; в-третьих, именно он интегрирует (объединяет) правовые принципы в единую систему, одновременно структурируя и упорядочивая их; в-четвертых, на основе принципа справедливости разрешаются противоречия, способные возникать между остальными принципами. Кроме того, принцип справедливости тесно взаимодействует с набором правовых аксиом и не предусматривает отступления от них. В содержательном же плане принцип справедливости связан с категориями правового баланса и общего блага. Таким образом, для целей настоящей статьи под принципом справедливости будем понимать интегративный правовой сверхпринцип, обуславливающий взаимосвязь, взаимодействие и границы применения всех остальных правовых принципов, а также предусматривающий строгое соблюдение правовых аксиом, целью существования которого является обеспечение правового баланса в распределении прав и обязанностей между субъектами, в свою очередь выступающего в качестве одного из критериев достижения общего блага как совокупности максимально возможных условий для реализации способностей и правомерных интересов каждого члена общества.

Далее необходимо дать понятие принципу законности, для чего следует отделить это понятие от понятий законности в значении некоего режима общественно-политической жизни и метода государственного регулирования ^[17]. Законность как правовой принцип — это прежде всего одно из основных руководящих начал, задающих цель и направление правовому регулированию. Исходя из указанного тезиса, мы не можем согласиться с Канубриковым В. А., полагающим, что законность не имеет своего содержания, а является только средством (формой) выражения основных общеправовых принципов и существования закона ^[18]. Правовых принципов, не имеющих содержания хотя бы общего характера, не существует, иначе они не смогли бы выполнять роль руководящих начал. И тем не менее термины «формальность» (плюс «формализованность», «формализм») и «законность» неразрывно связаны друг с другом. По мнению ряда авторов (в частности, Гладышевой О. В. ^[19], Иванова А. А. ^{[20, с. 9]}, Яшиной И. А. ^[21]), принцип законности предусматривает неукоснительное, строгое и последовательное соблюдение закрепленных в законе правил поведения всеми без исключения субъектами общественных отношений. Причем термин «закон» в зависимости от контекста употребляется либо в узком, либо в широком смысле. В узком смысле закон — это конкретный вид нормативного правового акта, который в своем наименовании имеет указание на то, что он является законом (например, федеральный закон, федеральный конституционный закон, Закон Российской Федерации о поправках к Конституции Российской Федерации, закон субъекта Российской Федерации и т.д.). А в широком смысле под законом понимается любой официальный нормативный правовой акт, исходящий от уполномоченного на издание такого рода актов государственного или муниципального органа и принятый в специально установленном порядке. Применительно к общеправовому принципу законности имеет смысл употреблять термин «закон» как раз во втором — в широком смысле. Иными словами, принцип законности диктует требование неуклонного следования нормативным предписаниям, содержащимся в любом официальном нормативном правовом акте. Однако стоит иметь в виду, что система нормативных правовых актов обладает свойством иерархичности, а значит, по общему правилу, нормативные акты меньшей юридической силы не должны противоречить нормативным актам, имеющим большую юридическую силу. То есть принцип законности не подразумевает слепого соблюдения любых нормативных предписаний в случае, если они содержатся в нормативном акте меньшей юридической силы и противоречат предписаниям, содержащимся в нормативном акте большей юридической силы. Точно так же, если какие-то правоотношения должны быть урегулированы только законом в узком смысле, то урегулирование их на уровне подзаконных или ведомственных актов вообще не допускается как несоответствующее принципу законности.

Рассмотрим теперь ряд основных подходов по поводу соотношения принципов справедливости и законности. Первый такой подход носит ярко выраженный позитивистский характер и предусматривает приоритет требований законности над справедливостью. Подобных взглядов придерживались еще некоторые философы античности, для многих из которых подчинение даже несправедливому закону казалось более предпочтительным, чем нарушение такого закона. Так, Сократ, когда против него было выдвинуто нелепое обвинение, не стал совершать побег или отвечать несправедливостью на несправедливость, а добровольно принял смертельный яд в полном соответствии со своими убеждениями, поскольку «это кажется лучше афинянам, и ему [Сократу] лучше подчиняться законам» ^[22]. Платон в «Государстве» и «Законах», с одной стороны, говорит о том, что закон должен быть справедливым, поскольку такой закон обеспечивает сплоченность граждан и служит взаимной пользе. А с другой стороны, Платон считает, что справедливым будет соблюдение даже несправедливых законов, несмотря на порочное государственное устройство, и в любом случае справедливо подчиняться властям и исходящим от них предписаниям ^{[23; 24]}. И здесь фактически усматривается способ разрешения коллизии между двумя правовыми принципами в пользу законности.

Второй поход предусматривает условный знак равенства между принципом справедливости и принципом законности. Суть указанной точки зрения хорошо передает цитата из сочинения Экимова И. А.: «Справедливость формируется на основе оценки соответствия юридических норм и актов их применения. Она совпадает с законностью. Быть законным — значит обладать качеством юридической справедливости. И наоборот, кто нарушает законность, не соблюдает правовые нормы, тот действует вопреки юридической справедливости» ^[25]. Также видит справедливое в законном и законное в справедливом Цыбулевская О. И. ^[26].

Третий подход прямо указывает на приоритет принципа справедливости над законностью. Такого мнения придерживаются приверженцы естественно-правового типа правопонимания. Особое развитие подобная точка зрения получила в эпоху Просвещения. В частности, согласно учению Шарля Монтескье, позитивный (человеческий) закон предполагает объективный характер справедливости и справедливых отношений. Справедливость предшествует позитивному закону, а не создается им впервые. В этой связи Монтескье говорит: «Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений. Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что до того, как был начертан круг, его радиусы не были равны между собою» ^[27]. С подобными выводами не соглашаются Катомина В. А. и Санисалова Н. А., по мнению которых, «идея первенства справедливости, ее господства может внести неопределенность в общественную жизнь и стать оправдательной основой для произвольных действий» ^[28]. И с ними было бы трудно поспорить, если бы принцип справедливости так и оставался абстрактной категорией. Однако, на наш взгляд, проблема неопределенности в значительной степени снимается при применении системного подхода, так как в таком случае принцип справедливости, всегда направленный на обеспечение общего блага, действует не сам по себе, а в связке со всеми остальными правовыми принципами (разумности, гуманизма, уважения человеческого достоинства, приоритета прав и свобод человека, правовой определенности, формального равенства и др.), а также с правовыми аксиомами. Поэтому говорить об отсутствии более или менее четких ориентиров для правового регулирования в такой ситуации уже не приходится. В каком-то смысле, вступая по тем или иным причинам в противоречие с системообразующим сверхпринципом справедливости, принцип законности одновременно вступает в противоречие со всей системой правовых принципов, частью которой принцип законности сам же и является, и получается, что он вступает в противоречие со своей же генеральной целью обеспечения сбалансированного правового регулирования, а это не только представляется нелогичным, но и создает потенциальную угрозу для целостности всей системы.

Таким образом, с системной точки зрения принцип справедливости первичен по отношению к принципу законности, а следовательно, возникающие между ними противоречия должны разрешаться в пользу справедливости. К схожему заключению (пускай и по другим основаниям) приходит и В. С. Нерсесянц, обращаясь к понятию неправового закона. Как отмечает автор, даже самое последовательное соблюдение такого закона «не может привести к праву, не может дать ничего, кроме системы бесправия и произвола» ^{[29, с. 177]}. При этом возникает вопрос: а каким образом соотносятся понятия «неправовой закон» и «несправедливый закон»? Поскольку принцип справедливости составляет основу права и является главным связующим звеном в системе правовых принципов, то в предельном значении несправедливость эквивалентна утрате социальным регулятором статуса права как такового. Иными словами, в рамках предложенного в настоящей статье подхода к справедливости как к универсальному общеправовому системообразующему сверхпринципу имеет смысл рассматривать понятия «неправовой закон» и «несправедливый закон» в качестве тождественных, что в общем и целом коррелирует с концепцией Нерсесянца, указывающего, в частности, следующее (и мы, в свою очередь, разделяем такую точку зрения): «Вопрос о справедливости или несправедливости закона — это по существу вопрос о правовом или неправовом характере закона, его соответствии или несоответствии праву» ^{[29, с. 28]}.

Теоретический же вопрос о самой возможности существования неправового или несправедливого закона нуждается в отдельном комментарии. Во-первых, исходя из сказанного выше, уже становится невозможным согласиться с утверждением, которое приводит Овод А. В., о теоретической неверности концепции правового закона ^[30]. Если мы не отождествляем понятия «право» и «закон» и одновременно допускаем существование законодательных норм, не соответствующих требованиям принципа справедливости, то вполне разумно предположить, что подобные нормы носят антиправовой (то есть противоречащий праву, его основам) характер, а значит, по сути своей являются воплощением идеи неправового закона, то есть закона, не отвечающего неким базовым критериям, предъявляемым правом как справедливым регулятором общественных отношений. Более приемлемой представляется следующая точка зрения Иванова А. А.: «Законодательство только тогда может быть базой законности, когда оно является подлинно правовым, когда в нем находят отражение идеи справедливости и закреплены естественные права человека» ^{[20, с. 19]}. Теперь необходимо ответить на вопрос, какие же именно базовые критерии позволяют отличить правовой (справедливый) закон от неправового (несправедливого).

Австралийский правовед и философ Джон Финнис выделяет четыре типа несправедливости в законах: 1) издание постановлений, предназначенных не к общему благу, а к выгоде правителя или его друзей; 2) превышение полномочий автором закона; 3) осуществление законной власти без выполнения установленных требований к способу и форме действий; 4) несправедливость по существу ^{[31, с. 436–438]}. В итоге получается выделить четыре возможных порока закона. Порок в намерении заключается в искажении цели правового регулирования в виде подмены общего блага некими индивидуальными корыстными целями. Однако, как отмечает сам Финнис, неправильно мотивированный закон способен по содержанию соответствовать справедливости и даже на практике служить общему благу ^{[31, с. 436]}. Посему порок в намерении должен дополняться пороком возможного негативного результата правового регулирования для общества в целом или для отдельных социальных групп. Порок автора связан с тем, что тот или иной орган государственной власти либо орган местного самоуправления, издавая нормативный правовой акт, выходят за рамки своих полномочий. Порок формы опосредует расхождения, касающиеся внешнего выражения способов деятельности официальных органов и должностных лиц, которое не совпадает с требованиями, установленными законом или конституцией, имеющими наибольшую юридическую силу в государстве. Тем не менее излишняя формализованность тоже может оказывать негативное воздействие на результат правового регулирования, поэтому здесь необходим баланс между строгим соблюдением определенной законом процедуры и общей эффективностью механизма правового регулирования. А порок содержания, в свою очередь, заключается в несправедливом распределении прав и обязанностей среди субъектов правоотношений, а также в необоснованном отступлении от смежных правовых принципов и (или) нарушении правовых аксиом.

К перечисленным четырем порокам (пороку намерения, дополненного пороком результата, а также порокам автора, формы и содержания) стоит добавить еще один — порок реализации. При этом форма, содержание и цель самого закона могут оставаться более чем удовлетворительными, но то, каким образом он реализуется на практике, создавая, к примеру, необоснованные препятствия для осуществления гражданами их прав, свобод и интересов, часто приводит не к тем результатам правового регулирования, которых желал достигнуть законодатель. Кроме того, как пишет Черняева А. В., противоречие между справедливостью и законностью возникает еще и тогда, когда закон реализуется без всестороннего учета обстоятельств, жизненной ситуации и особенностей личности ^[32]. Следовательно, отступление от принципа законности допустимо даже если сам закон в общем и целом соответствует критериям справедливости, но его фактическая реализация (зачастую ввиду чересчур формального подхода) приводит к несправедливым результатам на практике. Поэтому очень важно, что Конституционный Суд, согласно статье 74 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», оценивает не только буквальный смысл рассматриваемых им законоположений, но также и смысл, придаваемый им сложившейся правоприменительной практикой ^[33]. Так, например, в Постановлении от 18.04.2017 № 12-П ^[34] пункт «м» части первой статьи 58 Положения о службе в органах внутренних дел Российской Федерации ^[35] был признан не соответствующим Конституции Российской Федерации в той мере, в какой — по смыслу, придаваемому ему именно правоприменительной практикой в системе действующего правового регулирования, — он предполагал увольнение со службы в учреждениях и органах уголовно-исполнительной системы сотрудников, осужденных вступившим в законную силу обвинительным приговором суда, притом что деяния, в связи с совершением которых они были осуждены, на момент решения вопроса о расторжении с ними контракта о прохождении службы и увольнении со службы были декриминализованы. Аналогичным образом — то есть со ссылкой на правоприменительную практику, — согласно Постановлению КС от 14.11.2018 № 41-П ^[36], оказалась признанной не соответствующей Конституции часть 1 статьи 46 Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» ^[37] в той мере, в какой указанное положение используется в качестве обоснования прекращения трудового договора с воспитателями дошкольных образовательных организаций, принятыми на работу до вступления в силу Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации», успешно осуществляющими профессиональную педагогическую деятельность и признанными аттестационной комиссией соответствующими занимаемой должности. И в первом, и во втором примерах сами по себе оспариваемые нормы не противоречили требованиям справедливости, но их неверное толкование и способы реализации уже подвергались обоснованному нареканию.

Таким образом, закон, обладающий хотя бы одним из указанных пяти пороков, гипотетически может быть рассмотрен в качестве несправедливого. Однако с точки зрения стабильности и определенности правового регулирования, а также законности в значение особого режима, существующего в обществе, было бы опрометчиво наделять субъектов правоотношений способностью при любых обстоятельствах в одностороннем порядке и по собственному усмотрению отказываться от соблюдения даже порочных законов. Кроме того, не стоит забывать, что в системе правовых принципов законность и справедливость остаются тесно связанными друг с другом, а потому произвольное несоблюдение принципа законности само по себе по умолчанию ведет к нарушению принципа справедливости. Еще Аристотель писал, что все законное в известном смысле правосудно (то есть одновременно и справедливо), и что определено законодательным искусством — законно, а каждое из этих определений мы признаем правосудным, то есть правом ^[38]. И хотя с данным утверждением можно поспорить, из него все-таки получается вычленить одно важное свойство исходящих от государства официальных постановлений — презумпцию справедливости закона. С этим соглашается и Финнис, когда указывает на то, что «постановления лиц, обличенных властью, по презумпции имеют обязательную силу» ^{[31, с. 444]}. Однако, как верно замечает Иванов А. А., обязанность беспрекословного исполнения законов не исключает права субъектов на судебное оспаривание положений нормативного правового акта ^{[20, с. 10]}. Следовательно, презумпция справедливости закона, как и прочие правовые презумпции (то есть предположения о чем-либо), может быть опровергнута в ходе рассмотрения конкретного дела в судебном порядке. Поэтому корректная формулировка общего правила, обозначенного нами как «презумпция справедливости закона» (или «презумпция справедливости нормативного правового акта»), должна звучать так: покуда несправедливость закона (нормативного правового акта) или его отдельных положений не будет установлена уполномоченным на то судебным органом, закон (нормативный правовой акт) и содержащиеся в нем положения считаются соответствующими принципу справедливости и являются обязательными к их соблюдению.

Но даже из этого общего правила есть исключения. Например, И. Кант упоминает особого рода несправедливый закон, на который «весь народ никаким образом не мог бы дать своего согласия» ^[39]. Г. Радбрух также пишет о некой исключительной ситуации, «когда действующий закон становится столь вопиюще несовместимым со справедливостью, что закон как «неправильное право» должен уступить место справедливости» ^[40]. В обоих случаях речь идет далеко не о всяких порочных с точки зрения справедливости законах. Пороки все-таки могут характеризоваться различной степенью опасности для общества: от минимальной до грозящей обернуться настоящей социальной катастрофой. И Радбрух, и Кант имеют в виду настолько несправедливые законы, что подавляющее большинство разумных членов общества никогда бы их не приняло, то есть о так называемых крайне несправедливых законах. Конечно же, очень сложно определить ту черту, за которой закон фактически лишается последних притязаний на справедливость. Ни один из указанных нами выше пяти пороков сам по себе не способен служить однозначным мерилом, так как и порок намерения, и порок автора, и порок формы, и порок содержания, и порок реализации весьма относительны. Более или менее четким ориентиром в сложившихся обстоятельствах служат лишь правовые аксиомы — универсальные (в виду присущей им очевидности, предельной четкости и недвусмысленности) правила (например, «никто не вправе быть судьей в своем собственном деле», «никто не вправе передать другому больше прав, чем имеет сам», или «закон устанавливающий новую или более высокую ответственность обратной силы не имеет»), концентрированно выражающие социально-правовой опыт ^[41] и не предусматривающие исключений или каких-либо ограничений в своем применении. Если норма закона прямо нарушает их, то такая норма является очевидно несправедливой по своей сути. Гораздо сложнее оценивать справедливость исходящих от государства норм с точки зрения системы правовых принципов, так как последние в отличие от аксиом обладают не абсолютной, а относительной ценностью, то есть закон в иных случаях может отступать от каких-то правовых принципов, если подобное отступление в целом соответствует общей цели правового регулирования в виде установления правового баланса и общего блага. Однако если в результате правового регулирования образуется явный правовой дисбаланс, то закон может быть рассмотрен в качестве крайне несправедливого.

В данной связи становится необходимым определение признаков явного правового дисбаланса. На наш взгляд, к ним относятся следующие: 1) уже отмеченное выше отступление от правовых аксиом; 2) ограничение основных прав и свобод человека и гражданина в отсутствие признаков необходимости, достаточности и соразмерности такого ограничения, влекущее фактическое упразднение этих прав и свобод; 3) необоснованные правовые обременения в отношении определенных социальных групп, ставящие таких лиц в заведомо крайне тяжелое положение, создающее, в частности, угрозу для их нормальной жизнедеятельности.

Получается, что все несправедливые законы, по аналогии с недействительными гражданско-правовыми сделками, допустимо разделять на «оспоримые» (условно справедливые), в отношении которых действует презумпция их справедливости, и на «ничтожные», то есть неправовые по сути или, по-другому, крайне несправедливые и создающие реальную угрозу для правового баланса, а также не способствующие достижению общего блага.

Подводя итог рассмотрению вопроса о соотношении принципа справедливости и принципа законности, мы приходим к ряду выводов: 1) в системе правовых принципов принцип справедливости является ключевым системообразующим элементом, тогда как принцип законности по отношению к нему является хотя и одним из важнейших, но все-таки вспомогательных элементов; 2) в случае коллизии указанных принципов приоритет всегда отдается принципу справедливости; 3) принцип законности может не действовать в отношении нормативных правовых актов, обладающих пороками намерения (дополненного негативным результатом), автора, формы, содержания и реализации; 4) при этом, по общему правилу, действует презумпция справедливости закона, которая, впрочем, может быть преодолена в соответствии со специальной судебной процедурой; 5) приведенная презумпция не действует в отношении крайне несправедливых законов, устанавливающих явный правовой дисбаланс и, по своей сути, носящих заведомо неправовой характер.