Deployment of chemical defense system on the Western front of the Russian Army during the World War I

Sergushkin Sergey PhD Candidate, Section of Russian History of the 19th - Early 20th Centuries, History Department, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, pr. Lomonosovskii, 27, korp. 4 sergs934@mail.ru Other publications by this author

Первая мировая война положила начало массовому применению боевых отравляющих веществ. Химическое оружие стало грозным фактором на поле боя, с которым не возможно было не считаться. Страны-участницы вынуждены были искать средства защиты для своих войск, и Российская империя в этом отношении не стала исключением. После газобаллонного нападения на русские войска в районе Болимова у Воли Шидловской в мае 1915 г. эта необходимость стала еще более насущной.

Отечественная историография, посвященная развернувшейся химической войне, крайне обширна. Однако ее характерной чертой, заложенной еще первым основательным трудом по теме – монографией А. Н. Де–Лазари ^[2], было внимание к организации и проведению крупных химических атак. При этом акцент делался на эволюцию технических средств, причем как наступления, то есть самих газов, химических снарядов и т.п., так и обороны – защитных масок и противогазов ^{[3, 18–20]}. В то же время значительная работа войск по развертыванию системы противохимической обороны (ПХО), которая шла непрерывно и в период между атаками противника, оставалась в тени.

Целью данной статьи является анализ именно этого процесса на примере Западного фронта русской армии. Он являлся крупнейшим на восточно–европейском театре боевых действий, с точки зрения протяженности его оборонительной линии, которая достигала 500 верст. Численность войск фронта весной 1916 г. колебалась в районе 1 000 000 человек ^{[13, л. 305–320; 14, л. 125–160, 272–287]}. Обобщение опыта работы одного из самых значимых фронтов Российской империи дает богатый материал для оценки постановки дела ПХО в русской армии в целом, а также подготавливает почву для сравнительного анализа деятельности фронтового командования.

Соответсвенно, объектом исследования является организация противохимической обороны русской армией в годы Первой мировой войны, а предметом – комплекс мер, предпринятых командованием Западного фронта для защиты от химического оружия. Хронологические рамки статьи охватывают период с момента образования фронта в августе 1915 г. до Февральской революции, которая открыла новый период в истории русской армии. Основу источниковой базы составляют материалы делопроизводства штаба Западного фронта, хранящиеся в фонде 2048 Российского государственного военно-исторического архива. Подавляющее большинство из них впервые вводится в научный оборот. В ходе исследования используется системный подход, метод системной реконструкции.

Одной из главных забот штаба фронта было обеспечение войск средствами индивидуальной химической защиты. Первые отчеты об их наличии в войсках появляются в документации в конце марта 1916 г. В данном случае речь не идет о том, что до этого момента войска не снабжались ими вовсе. Вопрос стоит иначе: когда командование Западного фронта приняло решение взять под контроль снабжение противогазовыми средствами? По всей видимости, именно в этот временной промежуток главнокомандующий армиями фронта А. Е. Эверт и его подчиненные стали уделять данной сфере должное внимание. В пользу приведенной версии говорит тот факт, что в последующие месяцы обьем документации, посвященной этому вопросу, значительно вырос.

Кроме того, анализ документов подталкивает к тому же выводу. В телеграмме №12397 от 26 марта (8 апреля) 1916 г. начальник штаба 2–й армии генерал–лейтенант М. А. Соковнин доносил, что по результатам проведенной проверки только в IV Сибирском, I, XV, XXXIV армейских и VII кавалерийском корпусах все чины снабжены «противогазовыми и индивидуальными пакетами». Речь идет о так называемых масках Минского образца и образца №4, последняя была утверждена верховным начальником санитарной и эвакуационной части принцем А. П. Ольденбургским. В ходе войны они продемонстрировали недостаточную эффективность ^{[10, л. 157; 15, л. 325 об.–326; 20, с. 25, 29–30]}. Так как маски не были универсальны, к ним прилагались вкладыши для защиты от различных газов, которые, вероятно, Соковнин и называет «противогазовым пакетом». В трех корпусах армии не хватало в среднем 7900 противогазовых и 8800 индивидуальных пакетов, еще в трех не хватало лишь индивидуальных, в среднем 5200 на корпус, а в одном только 2155 противогазовых. Начальник штаба 2-й армии доложил, что по объяснениям корпусных врачей нехватка средств химической защиты была обусловлена потерей их бойцами во время боя и прибытием пополнений ^{[10, л. 157–158]}. Подобное объяснение выглядит сомнительным, так как тот же I армейский корпус принимал активное участие в Нарочской операции, но был полностью укомплектован индивидуальными средствами химической защиты. Сам факт обращения к корпусным врачам, а также неравномерность распределения материальных средств свидетельствует об отсутствии контроля за этой сферой со стороны армейского командования.

Однако отдельные шаги для обеспечения личного состава фронта эффективными средствами индивидуальной химической защиты предпринимались начальствующими лицами Западного фронта и ранее. Так начальник санитарной части армий фронта в начале февраля 1916 г. командировал группу во главе с состоявшим при нем для поручений врачом Г. Н. Покровским в Петроград для участия в работе комиссии при Горном институте. В группе также состояли: корпусной врач III армейского корпуса Петров, дивизионный врач 3-й стрелковой дивизии Колосов, главный врач тылового эвакуационного пункта №28 Богодаров, находящийся в распоряжении Западного фронта прапорщик Писарев и старший врач санитарно-гигиенического отряда VI Сибирского армейского корпуса Беднарж. Изначально предполагалось, что эта пестрая группа примет участие в разработке противогаза, но по настоянию управления верховного начальника санитарной и эвакуационной части (УВНСЧ) фронтовая делегации приняла участие в работе комиссии, которая тестировала уже существующие модели ^{[15, л. 189-192]}.

В конечном итоге борьба развернулась между противогазом Горного института и аппаратом Зелинского-Кумманта, в которой последний одержал уверенную победу. Он был стойким к большему количеству газов, имел более высокую поглотительную способность. Кроме того, противогаз не изменял обычного физиологического типа дыхания, оставлял возможность говорить, кашлять и глотать слюну. Простой по конструкции аппарат не требовал длительного обучения использованию, легко и быстро одевался, был удобен при носке и транспортировке, а также более защищен от внешних воздействий в чехле. В качестве недостатка комиссия в своем заключении выделяла лишь излишнее давление, которое оказывала маска Кумманта на шею, затрудняя дыхание и кровообращение, но он был устраним ^{[15, л. 192–218 об.]}.

Не смотря на вполне очевидные результаты испытаний, фронтовая делегация не могла повлиять на подковерную борьбу, развернувшуюся вокруг закупок противогазов ^{[20, с. 46–47]}. Покровский располагал сведениями, что военно-промышленный комитет заказал 500 000 аппаратов Зелинского-Кумманта, а УВНСЧ еще 400 000. Отдельно управление решило закупить 300 000 одних лишь масок Кумманта, обсуждалась возможность заказа еще 3 000 000. В то же время ведомство принца Ольденбургского несмотря ни на что явно симпатизировало проекту Горного института, заказав две партии приборов по 3 000 000 каждая ^{[15, л. 187]}.

Прапорщик Писарев, входивший в состав делегации, 25 марта (7 апреля) подал рапорт начальнику штаба Западного фронта с описанием деятельности комиссии. С этим документом ознакомился и Эверт, отдавший распоряжение повторно запросить УВНСЧ и Главное управление Генерального штаба (ГУГШ) о том, признается ли респиратор Зелинского-Кумманта наилучшим по поглотительной способности и универсальности, а в случае утвердительного ответа главнокомандующего интересовали сроки поставки в армию новых противогазов ^{[15, л. 326]}.

УВНСЧ продолжало вести свою игру и не высказалось определенно о преимуществе противогаза Зелинского-Кумманта перед аппаратом Горного института, якобы ввиду вносимых в последний по распоряжению принца Ольденбургского изменений. Было указано, что такие усовершенствованные противогазы уже заготавливаются в определенном количестве, но четко время высылки их на фронт обозначено не было. Что касается судьбы аппарата Зелинского-Кумманта, то вопрос о его производстве был явно пущен на самотек. УВНСЧ заявило, что заказ на него дан центральному военно-промышленному комитету (ЦВПК) и его московскому отделению, от которых пока не поступало извещений о сроках сдачи.

ГУГШ безусловно признало противогаз Зелинского-Кумманта наилучшим из существующих. В марте управление сделало заказ на 3 000 000 аппаратов ЦВПК и 800 000 Земскому союзу с требованием дать к 15(28) апреля 200 000, к 1(14) мая 1 000 000 и 1(14) июня 2 000 000, зная с самого начала, что заказ будет выполнен с «некоторым опозданием». Кроме того, ГУГШ дало более точные данные о производстве респираторов образца Горного института: в начале апреля имелось всего лишь 50 000 готовых аппаратов. Это означало, что количество произведенных образцов не могло служить аргументом в пользу противогаза (из соображений унификации), так как в масштабах армии этот обьем был ничтожным. При этом отмечалось, что, не смотря на внесенные улучшения, противогаз сохранял некоторые существенные недостатки: трудность дыхания, меньшую устойчивость к тряске и т.п. ^{[15, л. 326–326 об., 344 об.]} Писарев утверждал, что усовершенствованный противогаз Горного института (тип 5а) представлял собой прямое подражание своему конкуренту со многими техническими недостатками, происходившими из желания сохранить заказанные заранее жестяные коробки для поглотителя. Эта новая модель еще не была испытана, поэтому ее производство было безрассудным ^{[15, л. 344–344 об.]}.

ГУГШ, следуя указаниям из Ставки, планировало снабжать армию из расчета 80 противогазов Зелинского-Кумманта (1 ящик) на роту, батарею и специальную команду боевой линии и по столько же на командный состав каждого полка, а затем по мере изготовления ими должны были быть снабжены все. Впрочем по состоянию на 21 апреля (4 мая) 1916 г. на Западный фронт не поступило ни аппаратов Зелинского-Кумманта, ни респираторов Горного института ^{[15, л. 326 об.–327]}.

Наглядно ситуацию со снабжением средствами индивидуальной химической защиты демонстрируют материалы 2-й армии, о которой речь уже шла ранее. Спустя месяц после упомянутой ревизии происходила замена масок Минского образца, которые в результате опытов профессоров Лаврова и Шилова продемонстрировали свою полную непригодность, более совершенными образцом №4, для чего не хватало 15 132 комплектов. Кроме того, вообще не имели масок почти 40 000 человек, также не хватало 12 472 защитных очков. Вкладышей против фосгена корпуса имели всего по 8 000 ^{[15, л. 262 об., 340–342]}. Таким образом, к концу апреля 1916 г. войска не только не были обеспечены эффективными противогазами, но отчасти были полностью беззащитны перед боевыми отравляющими веществами.

В виду крайнего запоздания с заготовкой противогазов был предложен паллиативный вариант усовершенствования масок путем добавления дополнительных 15 слоев марли с пропиткой уротропином и солями никеля. Но мера эта не могла исправить положения, так как аналогичные французский образцы плохо зарекомендовали себя еще в октябре 1915 г. Кроме того, Военное министерство заказало 1 000 000 британских шлемов «P» ^{[15, л. 344 об.]}. Он имел весьма существенные недостатки, в частности абсолютно не защищал от фосгена, поэтому не мог рассматриваться как универсальное защитное средство. В августе 1916 г. среди всех защитных средств Западного фронта насчитывалось около 8% таких шлемов ^{[20, с. 32–33, 67]}. Петроградской комиссией тестировалась и немецкая противогазовая маска, которая абсолютно не защищала от некоторых газов, в том числе хлор-пикрина ^{[15, л. 201, 206 об.]}.

Оставалось рассчитывать на скорое развертывание производства противогазов Зелинского-Кумманта, которое сталкивалось с различными трудностями. В частности, УВНСЧ прибегло к открытому саботажу, заявив 10(23) марта 1916 г. свои права на важнейшее сырье – уголь, использованный для очищения спирта. Заготовить быстро аналогичный уголь было невозможно. После некоторой проволочки 1(14) апреля был все же установлен порядок, согласно которому 50% такого угля получало УВНСЧ, остальное ЦВПК, выполнявший крупный заказ на аппараты ^{[15, л. 346]}.

Вскоре дело снабжения армии противогазами Зелинского-Кумманта было передано Химическому комитету Главного артиллерийского управления (ГАУ). По состоянию на 30 апреля было готово только 40 000 аппаратов, что резко расходилось с заявленной ГУГШ цифрой в 1 000 000 штук. Удалось достигнуть производительности в 5 000 противогазов в день, но этого было явно не достаточно ^{[15, л. 482]}.

Сложившаяся ситуация беспокоила Эверта, поэтому он лично обратился к Военному министру и начальнику штаба верховного главнокомандующего. В своей телеграмме №13388 от 24 апреля (7 мая) 1916 г. генерал отмечал, что войска фронта снабжены масками, эффективными только против хлора. Вкладыши для масок против фосгена только ожидались, причем в недостаточном количестве (всего 300 000). Алексей Ермолаевич полагал, что маски нельзя считать удовлетворительным средством защиты, так как они не были универсальными. Главнокомандующий армиями Западного фронта выступал за самое скорое снабжение войск противогазами, которые бы обладали этим свойством. Ссылаясь на заключение комиссии, в работе которой принимали участие представители фронта, и ГУГШ Эверт целенаправленно добивался получения фронтом именно противогазов Зелинского-Кумманта. Генерал даже сделал оговорку о том, что желательно не смешивать противогазы разных типов, намекая на отсутсвие необходимости в присылке респираторов Горного института ^{[9, л. 264–266]}.

К средине мая в целом удалось обеспечить фронт противогазовыми масками, однако вкладышей для них по прежнему не хватало. Так, во 2-й армии не доставало 255 775 вкладышей против фосгена ^{[15, л. 589; 16, л. 43]}. Противогазы также начали поступать в войска, но далеко не теми темпами, которые были запланированы весной. По состоянию на 23 августа (5 сентября) 1916 г. в армиях Западного фронта насчитывалось 409 182 противогаза Зелинского-Кумманта (около 19% всех индивидуальных защитных средств) и 216 776 аппаратов Горного института (11%) ^{[20, с. 67]}.

Недостаточность поставок противогазов в войска ухудшалась небрежным отношением нижних чинов к ним. Так, множество противогазов Зелинского-Кумманта поступало в брак после использования в качестве фильтра для очищения денатурированного спирта. Испорченный таким образом противогаз не имел внешних признаков повреждения, будучи совершенно непригоден для защиты от газов ^{[17, л. 169]}. Недостача и порча противогазов во время даже небольших переходов с позиции в резерв и обратно достигала иногда несколько сот комплектов ^{[4, л. 911]}. Главнокомандующий фронтом был вынужден прибегнуть к строгим мерам для того, чтобы искоренить это явление. Виновные в умышленной порче или оставлении без уважительной причины противогазов, причем как выданных им лично или другим нижним чинам, так и найденных на полях сражений, подвергались отдаче в исправительные арестантские отделения на срок от 4 до 6 лет ^{[6, л. 548 об.]}.

Вообще, внедрение противогаза в войсках встречалось со многими трудностями. Причем критике подвергся не только аппарат Горного института, крайне не удачный по своей конструкции ^{[16, л. 413–414]}, но и прибор Зелинского-Кумманта. В частности ученик Зелинского – профессор Н. А. Шилов, внесший огромный вклад в организацию химической защиты на Западном фронте, указывал на недостатки противогаза. Он отмечал, что полученных весной 1916 г. 25 тестовых экземпляров противогаза оказалось слишком мало, чтобы провести широкие испытания на фронте, поэтому некоторые проблемы вскрылись только в условиях боевой обстановки.

Шилов считал, что основными недостатками противогаза Зелинского-Кумманта являлись: затруднение дыхания вследствие угольный пыли, возникавшей при активном движении, сильное запотевание стекол, сложность надевания маски, передачи распоряжения по телефону и командования, сильное давление резинового шлема на голову, которое затрудняло длительное нахождение в противогазе. Несмотря на это, Шилов считал данный противогаз лучшим из имевшихся ^{[20, с. 79, 82]}. К похожим выводам пришел и профессор Лавров, испытавший противогаз в полевых условиях на 120 офицерах и врачах: маска Кумманта была слабым местом противогаза, но все равно он подходил для командного состава лучше, чем аппарат Горного института ^{[16, л. 60–60 об.]}. Того же мнения придерживалось и командование Западного фронта.

12(25) октября 1916 г. приказом главнокомандующего фронтом был утвержден порядок распределения различных типов средств индивидуальной химической защиты. Противогазом Зелинского-Кумманта снабжались в первую очередь части, несущие службу на самых опасных направлениях с точки зрения возможности химического нападения, а также батареи, расположенные не дальше 1000 шагов от неприятельских окопов. Английскими шлемами и влажными противогазовыми масками образца №4А (35-слойные, без добавочных вкладышей) снабжалась остальная артиллерия. Причем предписывалось сразу же подгонять маски по размеру головы, чтобы избежать проволочек во время атаки. Предполагалось постепенно заменить их противогазом Зелинского-Кумманта, оставив и влажные маски, так как было не очевидно, смогут ли артиллерийские расчеты в них работать. Влажными масками образца №4 (с отдельными вкладышами против различных газов) снабжались только тыловые части. По мере накопления запасов противогазов при пехотных и артиллерийских частях предполагалось создать 10% запас, а в каждой армии 15% и, наконец, фронтовой 25% ^{[6, л. 483–483 об.]}.

К декабрю на фронт ежемесячно поступало в среднем до 300 000 противогазов Зелинского-Кумманта. Казалось бы, этого было вполне достаточно, чтобы обеспечить текущую потребность и воплотить в жизнь идею создания запаса. Но запрос на противогазы от армий по прежнему оставался высоким. Эверт объяснял это явление небрежным отношением войск к противогазам и неправильным распределением в частях различных типов индивидуальных средств химической защиты ^{[6, л. 770]}. То есть речь по прежнему шла о выборочном, а не о сплошном снабжении войск этим типом противогаза.

В ноябре были введены примитивные защитные маски для лошадей из холста и какого-либо материала, способного продолжительное время удерживать влагу. Пропитывались они обычной водой ^{[6, л. 632]}. Проведенные профессором Шиловым опыты показали, что это нехитрое приспособление позволяло лошадям выдерживать воздействие газа в течении 15 минут и более ^{[15, л. 278 об.]}.

Таким образом, только к концу 1916 г. было налажено снабжение войск фронта эффективным универсальным противогазом Зелинского-Кумманта. При этом речь пока не шла о снабжении всего личного состава данным аппаратом, так как объемы поставок по прежнему были недостаточными.

Обеспечение защиты личного состава от химического нападения противника не сводится к задаче снабжения войск индивидуальными средствами защиты. Для этого необходим целый комплекс различных мероприятий.

Для организации системы ПХО Западный фронт в первую очередь нуждался в квалифицированных кадрах. Генерал-квартирмейстер штаба Западного фронта П. П. Лебедев 4(17) ноября 1915 г. инициировал поиск специалиста, который смог бы возглавить работу по химической части ^{[7, л. 415]}. Таким специалистом стал выдающийся русский ученый-химик Н. А. Шилов, назначенный 14(27) декабря 1915 г. заведующим по технической части газового дела при генерал-квартирмейстере штаба Западного фронта.

Одной из первых его инициатив стало введение постоянного метеорологического наблюдения. 8(21) января 1916 г. он обратился с рапортом к Лебедеву с просьбой разрешить устроить в непосредственной близости к штабу фронта метеорологическую станцию, которая должна была находится в постоянном контакте с Главной Физической Обсерваторией в Петрограде. Причем оборудование предоставлялось лично им и Главным по снабжению армии комитетом Всероссийских земского и городского союзов (Земгор). Шилов просил лишь выделить небольшое теплое помещение за городской чертой Минска и обустроить метеорологическую будку с шестом для оборудования.

Кроме того, профессор предлагал развернуть сеть метеорологических наблюдательных пунктов, снабженных самыми необходимыми и простыми приборами, с которыми справлялись бы даже обученные грамоте нижние чины, в крайнем случае – под наблюдением офицера. Такие пункты предполагалось развернуть вблизи передовой, примерно на уровне штабов дивизий, в количестве примерно 12-15 на весь Западный фронт. Оборудование для наблюдательных пунктов также предоставлялось автором прошения и Земгором, однако не хватало точных барометров и термометров. Шилов предложил испросить их у ректора Московского императорского университета и вице-президента Императорского географического общества. Профессор к моменту написания рапорта успел заручиться согласием двух специалистов-метеорологов на работу на благо фронта (приват-доценты Московского императорского университета В. Ф. Бончковский и В. И. Пришлецов). Для обслуживания наблюдательных пунктов могли быть привлечены инструкторы Земгора, находившиеся в распоряжении Шилова, командированные в тот момент в Двинск в распоряжение начальника химической команды капитана Костевича для ознакомления с техникой подготовки газовых атак. Эверт одобрил данный проект ^{[7, л. 597]}.

Совместными усилиями фронта и Шилова удалось собрать недостающую аппаратуру: Московский университет предоставил гигрограф и термограф, отпустив, правда, лишь одного своего сотрудника – Пришлецова. Земгор внес самый значительный вклад в виде множества различных приборов, также откликнулся профессор Московского сельскохозяйственного института В. А. Михельсен, который помимо оборудования отправил специальную литературу по теме, в частности собственного сочинения ^{[8, л. 77–79 об.]}.

Постепенно планы по развитию метеорологических наблюдений в районе фронта становились все более и более масштабными. На заседании Химической секции Земгора 4(17) апреля речь шла уже о 40 наблюдательных пунктах. Была продумана и организационная составляющая. При каждой дивизии устраивались наблюдательные метеорологические пункты «Земгорметы», подчиненные заведующему Военно-метеорологическим отделением (Военмет) соответствующей армии. Земгорметы измеряли давление воздуха, температуру, силу и направление ветра, описывали состояние неба, вид, скорость и направление движение облаков 4 раза в день. Эти данные отправлялись в Военно-метеорологическое отделение, которое составляло прогноз погоды и указания об опасности газовой атаки со стороны противника. Уже готовая сводка затем передавалась в штабы дивизий ^{[15, л. 400–402]}.

Главное военно-метеорологическое управление (Главмет) не препятствовало активности общественных организаций. Управление занималось обустройством Военно-метеорологических отделений при штабах армий, а также разработало и разослано 5(18) апреля «Общее метеорологическое руководство для предвидения газовых атак со стороны противника» в войска ^{[15, л. 235–235 об., 593]}. Что же касается проекта Земгора, то оно не препятствовало развертыванию сети наблюдательных метеорологических пунктов. По инициативе Земгора управление командировало своего инспектора Небольсина для выработки плана совместной работы на фронте. Разработанный план, по сути, полностью повторял программу, выработанную Земгором. Был лишь немного изменен порядок циркуляции бумаг, а также уточнены некоторые технические нюансы ^{[15, л. 596–596 об.]}.

В то же время, некоторые военные выступили решительно против подобной инициативы. Исполняющий должность начальника штаба 10-й армии И. И. Попов 16(29) мая 1916 г. отправил генерал-квартирмейстеру фронта Лебедеву телеграмму, в которой выражал обеспокоенность деятельностью Земгора. Еще в начале апреля к нему обращался некий уполномоченный Земгора с просьбой разрешить устройство метеорологических станций. Просьба эта Поповым «под благовидным предлогом» была отклонена. Он указывал на «замеченную неблагонадежность некоторых служащих этих организаций», не желая давать им возможность входить в непосредственное соприкосновение с войсками. Вести же наблюдение за обслуживающим персоналом метеорологических пунктов, разбросанных по всему фронту, было бы крайне трудно. Начальник штаба 10-й армии боялся распространения «нежелательных идей» среди войск. Попов предлагал действовать своими силами, а именно привлечь необходимый персонал и обеспечить оборудованием Военно-метеорологические отделения при штабах армий, чтобы последние имели возможность выделить свои наблюдательные пункты в корпуса. При этом генерал подчеркнул, что надобности в увеличении числа метеорологических станций совершенно не ощущается ^{[15, л. 180–181]}.

Заведующий Военно-метеорологическим отделением при штабе 10-й армии надворный советник Захаров подтверждал слова своего начальника. Особенный акцент делался на том, что Земгорметы не могли составлять никаких прогнозов, так как не обладали нужными приборами и не могли пользоваться той информацией, которая была в распоряжении отделения. Следует заметить, что Земгорметы на эту роль и не претендовали и задумывались как вспомогательный инструмент для работы Военметов, располагавшихся в десятках километров от линии фронта ^{[15, л. 321–322]}.

По непонятной причине изменил свою позицию и инспектор Главмета Небольсин. По-видимому после разговора с генерал-квартирмейстером 4 армии, он разослал Военметам 2, 3 и 10 армий письмо, в котором просил размещать Земгорметы только с разрешения генерал-квартирмейстеров армий. Единственной обязательной функцией Земгорметов оставалось наблюдение за ветром. При наличии подходящего для газовой атаки противника ветра, им предписывалось сообщать в штабы дивизий. По желанию Военметы могли получать наблюдения Земгорметов ^{[15, л. 323]}.

Мне не удалось найти документа, окончательно разрешавшего эту конфликтную ситуацию. Вероятно, вопрос был отдан на откуп армейскому начальству. С уверенностью можно утверждать, что неопределенность в этом вопросе сохранялась долго. Так 24 июня (7 июля) 1916 г. Попов просил прямых указаний у Лебедева, как надлежит поступить с членами Земгора, уже прибывшими в штаб армии. В случае принятия его точки зрения, генерал интересовался, куда надлежит их откомандировать ^{[15, л. 347]}.

Еще одна сфера, в которую были активно вовлечены общественные организации – это обучение войск использованию средств индивидуальной защиты. Шилов организовал и снарядил в начале февраля 1916 г. подвижной отряд для наглядной демонстрации войскам средств химической защиты. Отряд состоял из 6 инструкторов-химиков Земгора и 5 нижних чинов 6-й Химической команды при унтер-офицере. 16(29) февраля он отправился из Минска и в тот же день прибыл в расположение Гренадерского корпуса.

После ряда проб и ошибок отрядом была выработана следующая техника обучения. Две специальные палатки-камеры, рассчитанные на одновременное окуривание до 50 человек, разбивались в расположении полковых резервов. Кроме того, в Гренадерском корпусе отряду удалось раздобыть переносной фанерный домик, вполне пригодный для целей обучения. Это нехитрое имущество позволило обучить за 7 рабочих дней 35 000 человек.

Полк подводился к месту окуривания по ротам, причем следовали они друг за другом с промежутком в 30 мин. Нижние чины приводились без винтовок и дополнительного снаряжения. Особое внимание уделялось обучению разведчиков и пулеметчиков. В окуривании также участвовали артиллерийские части.

После краткого объяснения цели опытов, перед фронтом роты выпускалось небольшое количество газа из баллона, вызывались желающие испытать его действие на себе. Первое знакомство с газом давало нижним чинам представление о его свойствах: тяжести, быстроте движения, цвете и запахе. Затем по команде нижние чины одевали противогазовые маски, а сотрудники отряда при содействии полковых врачей их проверяли.

Опыт Гренадерского корпуса показал, что надевание масок совершается довольно быстро и в общем правильно, хотя завязки для них не подгонялись по размеру заранее. Некоторые затруднения встречались лишь при надевании защитных очков. Причем в большинстве полков комплект очков не соответствовал количеству масок, не хватало 20-30% очков, иногда даже больше.

Среди противогазов преобладали маски так называемого «Смоленского образца», которые по материалам опытов обеспечивали вполне удовлетворительную защиту против хлора при условии правильного использования. Однако в большинстве полков около 20–30% масок были представлены «Минским образцом», который продемонстрировал свою полную неэффективность. У офицеров часто встречались маски, приобретенные в частных магазинах, обычно по весьма высокой цене. Несмотря на доверие, которым пользовались подобного рода аппараты на фронте, Шилову не удалось найти ни одного эффективного образца. Отрядом были также испытаны противогазы Горного института и профессора Зелинского. Последний показал себя с лучшей стороны, нарекания вызывал лишь резиновый шлем. Он с трудом одевался, особенно при наличии бороды, а также легко рвался. Что же касается противогазов Горного института, то на многих был сломан выдыхательный клапан, из-за чего внутрь попадал хлор.

Далее, когда маски были надеты и проверены, нижних чинов партиями вводили в палатку-камеру, наполненную хлором в концентрации примерно 0,5%. Внутри камеры находился инструктор химик, другой стоял у закрытой двери. После 2–3 минут нижних чинов выпускали, но перед этим с каждого сдвигали маску, чтобы дать понять, насколько маска облегчает дыхание в камере.

Пострадавших при такой процедуре было немного, в среднем у 5–10 человек из полка в силу слабой организации или дефектов маски появлялся сильный кашель и удушье. Им сразу же оказывалась помощь с помощью заготовленного заранее кислорода.

Помимо окуривания, был произведен ряд других опытов. По инициативе командира Екатеринославского полка было выяснено, что телефонист может продолжать работу во время газовой атаки при условии наличия маски. Использование костров дало противоречивые результаты. С одной стороны, при определенных условиях костры позволяли поднять газовое облако над землей, которое, правда, через 50–100 метров опускалось вниз. Это позволяло уменьшить концентрацию газа. С другой же, даже в непосредственной близости от костров невозможно было находится без маски, так что костры могли служить лишь вспомогательным средством. Гидропульты распылители показали свою полную неэффективность и могли быть использованы только для очищения окопов от остатков газа уже после атаки ^{[15, л. 81–85, 272 об.]}.

Об эффективности этого обучения говорят восторженные отзывы командования Гренадерском корпуса ^{[15, л. 86–88]}. По приказанию Лебедева от 7(20) марта с рапорта Шилова было сделано 100 копий, что говорит о живом интересе, который он вызвал в штабе Западного фронта ^{[15, л. 90]}. Впоследствии количество экземпляров было увеличено с тем, чтобы штабы каждой из армий фронта получили по 2 штуки, а также штабы корпусов и дивизий, пехотные и кавалерийские полки, артиллерийские бригады, отдельные артиллерийские дивизионы и саперные батальоны по 1 ^{[15, л. 107–107 об.]}.

Достигнутый успех давал надежду на возможность дальнейшего развития этого важного дела. Кроме отряда Шилова, действовал еще один, под руководством заведующего Противогазовым отделом Российского общества красного креста при армиях Западного фронта профессора Лаврова, но этого было недостаточно. Шилов ходатайствовал об увеличении количества отрядов, которые были задействованы в обучении войск ^{[15, л. 84 об.]}.

Лавров начал свою деятельность чуть раньше Шилова – 27 января (9 февраля) 1916 г. в 10-й армии. Работа его отряда была организована иначе, чем у Шилова. Из присланного Лавровым в штаб Западного фронта рапорта видно, что отряд побывал в 39 полках, не посетив «совершенно случайно, по независящим от него обстоятельствам», только один из полков армии. Но, очевидно, далеко не весь личный состав полков прошел обучение. Лавров перечисляет 24 места, где проводились «опыты». Количество обкуриваемых за каждый опыт достигало в большинстве случае 600–700 человек, то есть примерно 16 800 человек (в 2 раза меньше, чем в одном Гренадерском корпусе). Присутствовало 20–25 человек от каждой роты обкуриваемого полка, а также представители артиллерийских частей, парков и т.д. ^{[15, л. 31–31 об.]}

Подобный метод, безусловно, не мог быть настолько же эффективен, как сплошное обучение, которое использовал Шилов. Но в войсках все равно были довольны деятельностью отряда Лаврова, поэтому Эверт, поблагодарив профессора за его труд, попросил 23 февраля (7 марта) продолжить работу во 2-й армии ^{[15, л. 32]}. В тот же день Лавров приступил к выполнению задания, которое вскоре было прервано начавшейся Нарочской операцией. Тем не менее, всего за 13 дней он объехал 37 полков. Сделав 12 остановок, отряд провел обучение примерно 15 600 человек. Впоследствии отряд завершит свою работу в армии в мае 1916 г. ^{[15, л. 96–96 об.; 16, л. 59]} 12(25) марта Лавров был направлен в 3-ю армию.

В это же время Шилов работал в XXV армейском корпусе и 1-й Туркестанской стрелковой дивизии. Введена была одна существенная новация – в случае потери маски или очков или их негодности сотрудниками отряда выдавались новые из запаса, пожертвованного общественным управлением г. Москвы (в том числе заменялись маски Минского образца). В окуривании участвовал весь личный состав корпуса, в том числе саперы, тяжелая и легкая артиллерия, воздухоплавательные части, обозы 1-го разряда и полицейская стража. При избранном способе работы обучение продвигалось не быстро с точки зрения количества вовлеченных частей, но число окуренных было поистине велико – за три недели оно превысило 75 000. Не хватало рабочих рук, руководитель отряда просил о прикомандировании еще 7 нижних чинов. Ходатайство это было вскоре удовлетворено ^{[15, л. 155, 272, 284]}.

Отряд же Лаврова потратил на объезд всей 3-й армии ровно месяц. И если в пехотных частях, стоящих в резерве являлось на опыты в среднем 500–600 человек, то в тех, которые находились на передовой, приходило всего-лишь по 10 нижних чинов от роты. Лавров прекрасно понимал, что сделанного недостаточно. 11(24) апреля он подал рапорт, в котором предлагал в каждой армии создать подобный отряд для обучения нижних чинов делу противохимической обороны ^{[15, л. 260–262 об.]}.

И Лавров и Шилов отметили одно нежелательное явление, крайне распространенное в войсках. Командиры и начальники различного уровня создавали в частях запасы химических веществ, которые по их мнению могли помочь в защите от газов. Среди этих веществ большинство было просто бесполезным, но встречались даже вредные для дела. Так, например, массовое применение аммиака приводило к тому, что при реакции с хлором образовывалось соединение с чрезвычайно едким запахом, сильно раздражающее слизистые оболочки ^{[15, л. 262 об.–263, 273–237 об.]}.

Эверт одобрил инициативу Шилова по увеличению количества отрядов, задействованных в обучении нижних чинов. К началу мая на средства Всероссийского земского союза были сформированы еще 4 отряда в составе 8 инструкторов. Впоследствии их количество возросло до 7. Из переписки Шилова с руководством Западного фронта становится очевидно, что последнее не принимало практически никакого участия в этом процессе, лишь выдавая инструкторам соответсвующие удостоверения для нахождения в районе фронта. Шилов не только руководил созданием отрядов, но и сам распределял их на основе личных договоренностей со штабами армий ^{[15, л. 547–547 об.]}. Правда 8(21) июня 1916 г. Лебедев все же отправил Шилову письмо, в котором «предложил» последнему подходящие районы для деятельности его отрядов, тем самым немного ограничив его автономию ^{[16, л. 134]}.

Лаврову также приходилось лично координировать перемещения своего отряда. В конце мая он попросил штаб фронта извещать армии о его намерениях, чтобы ускорить сношения с командирами различных частей ^{[16, л. 49]}. Несмотря на признанную пользу от деятельности обучающих отрядов, не было налажено их снабжение хлором. Так, Лаврову приходилось обращаться даже за самым незначительным количеством газа лично к Лебедеву. Например, 25 мая (7 июня) он просил о предоставлении 80 баллонов ^{[16, л. 48]}.

Несмотря на усилия Шилова, Лаврова и их подчиненных к началу сентября 1916 г. оставались целые корпуса, в которых окуривание вообще не проводилось ^{[12, л. 160]}. Кроме того, их работа отчасти сводилась на нет тем фактом, что они обучали войска в основном пользованию влажными масками, который постепенно заменялись противогазами. Необходимость же обучения обращению с новыми приборами была очевидна, особенно для командного состава и артиллерии. Трудности передвижения, длительной работы в надетом аппарате и передачи указаний по телефону при некоторой тренировке переставали быть непреодолимыми ^{[17, л. 212 об.]}.

Следует отметить, что никакой иной системы обучения войск химической защите фронтовое командование не создавало. В утвержденной 31 января (13 февраля) 1916 г. приказом главнокомандующего Западным фронтом №610 8-ми недельной программе обучения нижних чинов пехотных запасных батальонов соответствующих занятий не предусматривалось ^{[5, л. 32]}. Очевидно, что даже под руководством таких талантливых организаторов как Шилов и Лавров добиться полного успеха при такой постановке дела было невозможно.

Еще одним направлением деятельности по организации системы химической обороны было издание различных наставлений. 1(14) октября 1915 г. Ставка передала в штаб фронта перевод германских приказов о мерах, принимаемых в случае атаки газами, предоставленых французами. Не смотря на то, что в приказах перемешивались как вполне разумные, так и абсолютно нелепые указания, главнокомандующий Западного фронта велел рекомендовать их войскам. В частности, один из пунктов рекомендовал отгонять облака газа с помощью вееров из палаточных полотнищ ^{[7, л. 277–278 об.]}. Вполне очевидно, что этот документ не мог удовлетворить нужду фронта в квалифицированном наставлении.

Таковое было составлено и отправлено в штаб Западного фронта Лавровым и Шиловым 14(27) марта 1916 г. под названием «Памятка о том, как предохранить себя от вредного действия удушливых газов неприятеля». Эта брошюра, написанная простым и понятным языком, содержала краткую информацию о том, какими способами противник применял боевые отравляющие вещества, об их свойствах. В качестве единственного верного средства спасения от газов «Памятка» рассматривала противогазовую маску. Указывалось на необходимость ее сбережения, важность поддержания спокойствия и порядка во время газовой атаки, обращалось внимание на ряд распространенных ошибок ^{[7, л. 126–127]}. Эверт приказал отпечатать ее таким тиражом, чтобы «Памятка» досталась каждому нижнему чину. В итоге, с учетом некоторого запаса для укомплектований, тираж составил 1 500 000 экземпляров. Пришлось даже прибегнуть к услугам частной типографии, что позволило сократить время печати в 2 раза, так как средствами фронта на нее пришлось бы потратить 65 дней ^{[15, л. 153–153 об.]}.

Ставка продолжала активно опираться на опыт противника. В середине марта были получены 4500 экземпляров брошюры «Борьба с удушливыми газами», составленной на основе германских наставлений, и 750 экземпляров инструкции для употребления химических снарядов. Брошюру должна была получить каждая пехотная рота, а инструкцию в первую очередь артиллерийские части ^{[15, л. 13–139 об.]}.

Помимо этого, отдельные армии и даже корпуса издавали свои указания по борьбе с газами. Это явление было вызвано желанием дополнить те пробелы, которые наметились в указаниях фронта по противохимической обороне. Нередко этой цели удавалось достичь. Так, приказ №126 от 23 июля (5 августа) по II Кавказскому корпусу о мерах для обеспечения раннего оповещении о химической атаке был разослан во все корпуса 10-й армии. Данное распоряжение предписывало назначать не менее двух наблюдателей в каждой роте и батарее, основной задачей которых являлось отслеживание газовых волн противника. Также была регламентирована система световой сигнализации (в том числе использовались сигнальные ракеты) для оповещения соседних участков позиции, частей резерва и тыловых учреждений о начале атаки, в том числе и посредством обстрела химическими снарядами. Командир корпуса предписывал внимательно относиться к сведениям от метеорологов о направлении и силе ветра. Более того, была запрещена смена частей на позициях при определенных ветрах. Этим распоряжением он, между прочим, подрывал позицию начальника штаба 10-й армии генерала Попова, который утверждал об отсутствии необходимости обустройства наблюдательных метеорологических пунктов в корпусах. Строжайше запрещалось выводить части на позиции без масок, при этом врачам вменялось в обязанность производить обязательную проверку их состояния. Кроме того, при захвате пленных разведчики должны были обязательно отбирать у них противогазы, чтобы иметь возможность изучать опыт противника в области создания средств индивидуальной химической защиты ^{[16, л. 493–495]}.

Вообще, штаб фронта испытывал трудности с получением достоверной информации о техническом оснащении противника. Существовала практика, согласно которой части по собственному почину занимались сбором образцов боевых отравляющих веществ, использованных германцами. Например, штаб XXXVI корпуса в январе 1916 г. не только произвел забор образцов земли из воронки немецкого химического снаряда, но и самостоятельно отправил их в Императорскую военно-медицинскую академию в Петроград. При содействии этого учебного заведения были выяснены отдельные элементы состава соединения, использовавшегося в снаряде. Уже готовые результаты этого исследования были сообщены в штаб фронта ^{[15, л. 35]}.

Подобные исследования вел и штаб 4 армии, обращаясь в лаборатории Императорского технического училища в Москве и Юрьевского университета. Шилов также участвовал в поисках формулы вещества, использовавшегося в снарядах. Разрозненные усилия не всегда позволяли добиться результата ^{[15, л. 41–42]}.

Централизованный сбор сведений о боевых отравляющих веществах противника в масштабах всей русской армии был налажен штабом верховного главнокомандующего в марте 1916 г. Начальникам штабов армий было предписано сообщать «самые подробные сведение» о химических атаках противника в формируемый Военно-химический комитет ГУГШ ^{[15, л. 124–124 об.]}. Другие органы военного управления также собирали информацию о применении противником химического оружия. Так, управление полевого генерал-инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем в своем циркуляре от 20 апреля (3 мая) 1916 г. предписало заведующим артиллерийской частью штабов армий оказывать необходимое содействие в незамедлительной пересылке всех приборов, неразорвавшихся химических снарядов противника и проб газа в военную научно-техническую лабораторию или само управление. Кроме того, войска должны были доносить инспекторам артиллерии армий, а те в свою очередь своему непосредственному начальнику – инспектору артиллерии армий фронта, о случаях применения газов или огнеметов, причем как собственных, так и противников, для последующей передачи этой информации в управление ^{[15, л. 292]}. 11(24) мая 1916 г. ГАУ затребовало все приказы, наставления и любые другие полезные материалы о способах и действиях войск во время газовой атаки. Также Западному фронту было приказано командировать в распоряжение ГАУ врача Г.Н. Покровского и одного офицера очевидца последней немецкой газовой атаки ^{[15, л. 565]}.

Очевидно, что управление сферой химической обороны не было централизовано. На руководство ею претендовали самые различные структуры – Военно-химический комитет ГУГШ, управление полевого генерал-инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем, ГАУ, даже в масштабе фронта армии и корпуса обладали значительной долей самостоятельности.

Недостатки системы наиболее ярко проявлялись в ходе химических нападений противника. В ходе газобаллонной атаки, сопровождавшейся обстрелом химическими снарядами в конце июня 1916 г. на участке XXVI корпуса было отправлено 2076 нижних чинов и 40 офицеров. Львиная доля потерь пришлась на 254 пехотный Николаевский полк. Это происшествие побудило командование Западного фронта провести масштабное расследование.

В определенной степени это было результатом несовершенства противогазовых масок, которые использовали войска. Длительность воздействия газа и его высокая концентрация в воздухе приводила к тому, что маски очень быстро высыхали, становясь бесполезными. Характерно, что полк прошел через обучение и Шилова, и Лаврова, в ходе которого маски прекрасно защищали от газа в течении небольшого промежутка времени.

Но, очевидно, это было не единственной причиной трагедии. Корпус впервые за время войны подвергся газовому нападению. Отсутсвие опыта и низкий уровень обучения личного состава незамедлительно привел к большим потерям. Атака началась с обстрела окопов химическими снарядами, что посеяло панику в рядах обороняющихся. Из-за воцарившегося хаоса и плохо налаженного наблюдения, выпуск газа из баллонов замечен не был ^{[16, л. 400–402, 404 об.]}. Ситуацию осложнял тот факт, что в центре атакованного участка происходила смена батальона одного полка другим. Обычная в такой ситуации суета в значительной степени увеличилась, что отразилось на времени надевания противогазов ^{[2, с. 99]}.

Одна из рот 53-го саперного батальона, застигнутая артиллерийским обстрелом во время сна, спасаясь, оставила позицию, не взяв с собой масок. Нижние чины роты долгое время пробыли в сфере воздействия газового облака без средств защиты, что привело к большим потерям. Противник не жалел материальных средств, волна газа была настолько мощной, что поразила не только резервы, но и докатилась до ближайшей железнодорожной станции ^{[16, л. 405]}. Всего же было выпущено 6 волн газа ^{[2, с. 98]}.

Имевшиеся посреди окопов костры были зажжены назначенными заранее нижними чинами, но они отсырели после дождей и не дали большого пламени. Попытки нейтрализовать газ растворами соды и извести заведомо были обречены на провал и только вносили лишнюю суету в окопы. Примечательно, что химическая команда, предназначенная для борьбы с газами, во время атаки погибла целиком.

По заверению корпусного врача, все чины корпуса были снабжены противогазовыми масками. Более того, за два дня до атаки врачами Николаевского полка был произведен поголовный смотр с целью проверки исправности масок и умения ими пользоваться. В полку проводились газовые тревоги, причем не только во время нахождения в резерве, но и на передовой.

Так как выпуск газов сопровождался атаками противника, личному составу полка приходилось активно двигаться, маски переставали плотно прилегать к лицу, давая путь отравленному воздуху. Это было еще одним существенным конструктивным недостатком маски, который невозможно было вскрыть в ходе окуривания. Командному составу и телефонистам приходилось нередко приподнимать маску для передачи приказов, а некоторые нижние чины вообще срывали их, так как они мешали стрельбе. Газ выпускался волнами, поэтому после прохождения очередной волны личный состав нередко спешил снять средства индивидуальной защиты, что увеличивало количество отравленных. Во время атаки погибли все санитары, что замедлило вынос пострадавших. Отравленные долгое время лежали на дне окопов, что только усиливало поражение ^{[16, л. 400–401, 403–408 об.]}.

Эверт ознакомился с расследованием, но не сделал каких-либо выводов из него. В своей резолюции он порекомендовал лишь внушить нижним чинам идею о безусловной необходимости пользования масками и «всеми рекомендованными средствами» ^{[16, л. 444 об.]}. Неудивительно, что потери от газовых атак противника продолжали оставаться высокими.

Новый удар немцы нанесли на участке Кавказкой гренадерской дивизии у Сморгони в ночь с 19 на 20 июля (1 на 2 августа) 1916 г. Потери были еще более значительными, пострадали 45 офицеров и 3705 нижних чинов. Продолжительность и мощность химической атаки, как и в прошлом случае, была весьма значительной. Газы выпускались шестью волнами в течении 5 часов. Согласно донесению корпусного врача II Кавказского армейского корпуса именно это предопределило большое количество отравленных. Автор отчета мельком упоминает также о том, что газовая атака снова застала войска во время смены на позиции. В момент тревоги в окопах скопился личный состав двух наиболее пострадавших полков – 14-го Грузинского и 15-го Тифлисского.

В тесноте и нервозной обстановке люди спешили как можно скорее надеть маски, толкаясь и мешая друг другу, вследствие чего произошла заминка. Кроме того, уже успевшие произвести смену солдаты и офицеры были застигнуты газовым облаком на пути в тыл, поэтому не были своевременно предупреждены о газовой атаке ^{[16, л. 503–504]}. Трагические события этой ночи послужили для командования корпуса важным уроком, результатом которого стал уже упоминавшейся приказ №126.

Даже в тех случаях, когда возможность химической атаки вполне отчетливо осознавалась командным составом и предпринимались меры для ее отражения, потери оставались ощутимыми. Оборонявшие плацдарм на реке Щара части 2 армии еще за неделю до атаки, состоявшейся в ночь с 24 на 25 сентября (7 на 8 октября) 1916 года, по шуму из германских окопов узнали об установке баллонов с газом. Была проверена сноровка в надевании противогазов, подготовлены костры, налажена система сигнализации, разработан план действий на случай отказа связи или затруднения ее использования.

Однако наличие постоянной опасности атаки привело не к усилению бдительности, а, наоборот, притупило чувство опасности. К тому же в день атаки установилась ненастная погода (шел дождь средней силы, стоял туман), что снижало вероятность проведения газовой атаки. Поэтому, когда на участке некоторых рот разведчики услышали характерное шипение выпускаемого из баллонов газа, этому не предали значения. Когда запах фосгена почувствовался уже в окопах, была поднята тревога. Хотя предупреждение об атаке было передано в тыл по телефону, звуковое и световое оповещение опоздало, что отразилось на жертвах среди одиночных людей и команд в тылу, оторванных от связи. Из 4895 человек, находившихся на позиции на участке 2 гренадерской дивизии, подвергшемуся нападению, отравлены газами были 988 (20,6%) ^{[2, с. 101–103]}.

Следующее крупное химическое нападение противник предпринял вечером 15(28) ноября 1916 г. на участке 42 пехотной дивизии IX армейского корпуса. Командование на данном участке располагало информацией о подготовке противником газовой атаки. Рабочие на выдвинутых вперед участках позиции, совершенствовавшие укрепления, были заранее сняты. Как только передовые наблюдатели услышали характерный свист и шипение, сопровождающие выпуск газов, немедленно была поднята тревога, в небо взлетели сигнальные ракеты. В окопах с помощью дымовых шашек были зажжены костры, надеты маски. Артиллерия, бомбометы и минометы открыли огонь по очагам выпуска газов ^{[11, л. 342–346]}. Результатом организованных действий по защите от химического нападения стали незначительные, по сравнению с предыдущими атаками, потери. Было отравлено 110 человек из которых умерло 9 ^{[1, с. 198]}.

Уменьшение потерь в целом отражало рост готовности фронта к отражению крупных химических атак противника. В первую очередь была должным образом налажена разведка и система сигнализации о начале газового нападения, что позволяло выиграть драгоценные минуты для подготовки личного состава к обороне. Примечательно, что фронтовое командование не занималось регулированием данной сферы, все необходимые нововведения внедрялись на уровне корпусного и армейского командования.

Таким образом, главной заботой штаба Западного фронта в области ПХО было снабжение личного состава индивидуальными средствами защиты. С самого начала Западный фронт оказался на передовой борьбы за выбор наилучшего универсального противогаза, поддерживая проект Зелинского-Кумманта. Причем действовало командование Западного фронта в обход установленной иерархии. Так, Эверт по личной инициативе обращался к Военному министру, отстаивая свой личный взгляд на проблему, а не консолидированную позицию высшего военного командования русской армии.

Несмотря на недостатки аппарата, выявленные в условиях боевой обстановки, он был по достоинству оценен командованием Западного фронта. Согласно установленным правилам, именно этим противогазом снабжались наиболее опасные участки. Особое внимание уделялось сохранности средств личной противогазовой защиты, были установлены строгие наказания за их утрату и порчу. Несмотря на это, решить эту проблему до конца не удалось, равно как и четко наладить систему распределения противогазов в войсках фронта.

Назначенный заведующим по технической части газового дела при генерал-квартирмейстере штаба Западного фронта Н. А. Шилов дополнил эту работу, в первую очередь благодаря развертыванию подвижных отрядов для обучения личного состава фронта пользованию защитными масками. Созданная система имела целый ряд недостатков, из которых следует выделить следующий – обучение проводилось в обстановке, существенно отличавшейся от боевой. Это было одним из факторов, который способствовал росту потерь среди личного состава во время крупных химических нападений противника. Краткие наставления для солдат содержали лишь самую общую информацию и не могли решить эту проблему. Проект Шилова по развертыванию сети наблюдательных метеорологических пунктов, по всей видимости, не был реализован в полной мере из-за сопротивления армейского командования.

В то же время фронтовое командование упустило из вида вопросы химической разведки и создания системы оповещения о газовом нападении. Войскам приходилось восполнять эти пробелы на собственном опыте, который давался очень дорогой ценой.