Mediterranean partnership and European Neighborhood Policy: crisis or regional hegemony?

Alikin Artem Anatol'evich Postgraduate student, the department of International Relations, National Research University Higher School of Economics 101000, Russia, g. Moscow, ul. Myasnitskaya, 20 aalikin@hse.ru

Введение. Как в российских ^{[1, c.8]}, так и в международных экспертно-научных кругах распространено мнение, согласно которому политика соседства ЕС и средиземноморское партнерство, как один из его инструментов если не потерпели крах, то точно переживают тяжелый кризис. В качестве обоснования таких оценок приводят опыт неудачных демократических изменений в ходе Арабской весны, текущую ситуацию в странах Ближнего Востока и Северной Африки, отсутствие очевидных результатов политики соседства и средиземноморского партнерства как его инструмента и пр.

Между тем, политика соседства и средиземноморское партнерство как один из ее старейших инструментов затрагивают ряд качественно уникальных особенностей ЕС. Так, во-первых, исторически Средиземное море воспринималось не как естественная водная преграда и, следовательно, граница, а скорее как средство коммуникации и обмена, путь ^{[5, c. 58-60]}. Поэтому страны-участники указанного партнерства исторически воспринимаются европейскими политическими кругами как европейское «пограничье» и это позволяет предполагать, что европейское участие в делах региона скорее будет возрастать, чем сокращаться.

Во-вторых, обратившись к классическим регистрам "внутренняя политика" и "внешняя политика" легко заметить, что ни средиземноморское партнерство, как инструмент, ни политика соседства ЕС (в рамках которой этот инструмент сконструирован и применяется) не могут быть отнесены ни к одному из двух классических регистров и помещаются в аналитически невыгодном положении "между" внутренней и внешней политиками ^{[13, c. 1617]}. Это обстоятельство, с одной стороны, предоставляет ЕС ряд преимуществ, с другой – способствует оценке политики соседства со стороны ряда экспертов как кризисного явления.

И в-третьих, такая специфическая концепция как нормативная сила Европы служит сегодня не только для научно-теоретического осмысления реализации политики соседства и работы средиземноморского партнерства, но и является парадигмой для политической практики ЕС в указанных сферах. Кроме того, поскольку нормативная сила Европы, вероятно, является уникальной особенностью внешнеполитических действий ЕС, данная концепция может быть полагаться принципиальным основанием для особой идентичности ЕС на международной арене. Поэтому тщательный анализ указанных феноменов способен предоставить сведения не только о политике ЕС в средиземноморском регионе, но и сконструировать наиболее принципиальные аспекты внешнеполитической идентичности ЕС ^{[6, c.197-198]}.

Более того, на современном этапе отдельные исследователи указывают, что три изложенных выше уникальных атрибута восточного партнерства как инструмента политики соседства ЕС позволяют предполагать, что на сегодняшний день политика ЕС в регионе Ближний Восток и Северная Африка может быть описана как региональная нормативно-идеологическая гегемония.

Методология. Так, целью представленной статьи является выявление дискурсивной структуры региональной нортивно-идеологической гегемонии ЕС в регионе средизменоморского партнерства, а именно, Ближнего Востока и Северной Африки. Для этого представлен дискурс-анализ текстов планов действий ЕС (Action plan) в отношении каждого государства-участника средиземноморского партнерства. А именно тексты планов для действий ЕС по Египту, Израилю, Иордании, Палестине, Ливану, Тунису. При этом, при анализе не использован план действий ЕС по Марокко, поскольку он представлен исключительно на французском языке. Тем не менее, отсутствие одного плана предположительно не должно существенно сказать на результатах исследования. Тексты планов действий были разбиты на конкретные действия (Actions) и именно они и стали единицей дискурс-анализа.

Ключевой концепцией для исследования обозначенной региональной гегемонии ЕС является концепция нормативной силы Европы, понимаемой как способность ЕС, его институтов, практик, дискурсов оказывать ненасильственное, нормативное влияние на отдельные государства, либо на отдельные институты, дискурсы, практики этих государств. Причем, это влияние и его результаты, как правило, не подвержено «автодескрипции» адресатом нормативного влияния, но и для ЕС нормативная сила выступает не как вещь, не как мягкая сила, а скорее как атрибут. Соответственно, региональная нормативно-идеологическая гегемония ЕС схожа не с концепциями гегемонии, существующими в рамках реалистского осмысления международных отношений, а с концепцией гегемонии А. Грамши ^{[3, 1991]}. Поэтому в рамках данной работы региональная гегемония ЕС - это набор, прежде всего, дискурсивных практик, обеспечивающих ЕС нормативное и идеологическое доминирование и господство в нашем случае над странами участниками средиземноморского партнерства, реализуемого в рамках политики соседства ЕС. Более того, указанная гегемония создает дискурсивные, когнитивные рамки для политических действий в регионе не только ЕС, но государств-участников упомянутого партнерства.

Исследование. Тем не менее, хотя концепция нормативной силы Европы представляет заметный интерес как аналитический инструмент, для такого инструментального использования данная концепция нуждается в операционализации, поскольку ее существенный нормативный компонент без ясной операционализации ведет к чрезмерной отчужденности от эмпирических данных. Для этого использован подход Л. Аггестам, выделившей пять форм влияния или реализации нормативной силы Европы: аргументация и убеждение, апелляция к нормальности, формирование дискурса, представление ЕС как образца, поощрение или наделение престижем или стыдом отдельных действий того или иного государства ^{[4, c. 31-33]}. Для отнесения каждого конкретного действия из того или иного плана действий был использован дискурс-анализ в версии Т. ван Дейка, поскольку данный вид дискурс-анализа позволяет помимо отнесения каждого из действий к одной из форм влияния нормативной силы Европы также сгруппировать действия ЕС в дискурсы, которые и являются элементами нормативно-идеологической региональной гегемонии ЕС ^{[2, c. 67-71]}. А кроме того, критический дискурс-анализ Т. ван Дейка позволяет проанализировать такие аспекты дискурсов (являющихся элементами региональной нормативно-идеологической гегемонии ЕС в регионе) как 1) их функция в структуре гегемонии ЕС, 2) отношение к возможности смены политических порядков в регионе, 3) институты, практики, являющиеся ведущим адресатом нормативного влияния ЕС, 4) неприемлемые для ЕС действия этих адресатов и 5) практико-политическая сущность этих дискурсов.

Соответственно, каждое из действий из планов действий было отнесено к одной из пяти форм влияния нормативной силы Европы на основе следующих критериев. Так, к форме влияния «убеждение и аргументация» были отнесены действия семантика которых содержала продолжение диалога, переговоров, обсуждения, достижения согласия и т.п. и упоминание или краткое описание какого-либо контекста и отсутствие апелляции к нормативности ЕС. К форме влияния «апелляция к нормальности» - нормативистская, телеологическая перспектива, (улучшение, рост, усовершенствование и т.п.) без апелляции к стандартам, норма ЕС. К форме влияния «формирование дискурса» - желание установить, начать, создать, инициировать, предложить и т.п. диалог, переговоры, площадку для обсуждения/ встреч и т.п.. Важно задание контекста и/или повестки для обсуждения. Упоминание или не упоминание ЕС как источника нормативности неважно. К форме влияния «ЕС как образец» - стандарты, нормы, практики, дискурсы и т.п. ЕС как неоспоримый образец, горизонт желаемого. И К форме влияния «поощрение, наделение престижем или стыдом» - желание положительно отметить, осудить, обозначит важность/обеспокоенность и т.п. Упоминание или не упоминание ЕС, его стандартов, норм, практик неважно.

Результаты исследования. Полученные в ходе исследования результаты представлены в виде двух таблиц. Так, частота применения каждого из способов воздействия нормативной силы Европы в рамках средиземнорского партнерства к странам-участникам данного формата межгосударственного сотрудничества может быть представлена в виде нижеследующей таблицы.

Таблица 1.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ДЕЙСТВИЙ ЕС В КАЧЕСТВЕ СПОСОБОВ ВОЗДЕЙСТВИЯ НОРМАТИВНОЙ СИЛЫ ЕВРОПЫ ПО СТРАНАМ-УЧАСТНИКАМ СРЕДИЗЕМНОМОРСКОГО ПАРТНЕРСТВА.

Далее, приведенные выше результаты в совокупности с результатами дискурс-анализа позволяют на основе общности указанных аспектов выделить четыре дискурсивных практики, составляющих структуру нормативно-идеологической региональной гегемонии ЕС в рамках средиземноморского партнерства.

Таблица 2.

ХАРАКТЕРИСТИКИ ЧЕТЫРЕХ ДИСКУРСИВНЫХ ПРАКТИК СОСТАВЛЯЮЩИХ СТРУКТУРУ РЕГИОНАЛЬНОЙ ГЕГЕМОНИИ ЕС В РАМКАХ СРЕДИЗЕМНОМОРСКОГО ПАРТНЕРСТВА.

Анализ результатов. Полученные результаты предлагается понимать следующим образом. Во-первых, предлагаемая структура региональной гегемонии ЕС охватывает 54% всех действий составляющих планы действий для стран-участников партнерств. С одной стороны, представляется, что этого достаточно, чтобы говорить о реальности нормативно-идеологической региональной гегемонии ЕС, но с другой – большое количество действий не вошедших в предлагаемую структуру региональной гегемонии ЕС свидетельствует о том, что указанная гегемония в настоящее время претерпевает существенную трансормацию.

Кроме того, о состоянии трансформации этой гегемонии говорит также наличие не одного, как предусматривает концепция гегемонии А. Грамши, а двух оппозиционных дискурсивных практик, ослабляющее ядро гегемонии. Ядром же гегемонии в концепции Грамши является доминирующая дискурсивная практика и маргинальная дискурсивная практика, формирующие бинарный, но относительно устойчивый и стабильный порядок

Во-вторых, анализируя саму структуру сконструированной региональной гегемонии ЕС, принципиальным моментом является то обстоятельство, что в ядре гегемонии доминирует ориентация на сохранение стабильности, на рост state capacity в совокупности с нежелательностью серьезных политических перемен в ущерб маргинальной ориентации на экономический рост в регионе, сопряженный с возможностью политических изменений.

В-третьих, две оппозиционных ядру гегемонии дискурсивные практики задают иную логику – логику поиска легитимности. Так, дискурсивная практика №3 предлагает видеть источником легитимности как присутствия ЕС в регионе, так и существующих в регионе политических режимов демократические, правовые, социальные и иные нормативные стандарты закрепленные, прежде всего, в законодательстве, а также практиках ЕС. Тогда как дискурсивная практика №4 предлагает в качестве источника легитимности авторитет и легальность различных международных организаций, их агентств, представительств и институций.

В-четвертых, состояние трансформации региональной нормативно-идеологической гегемонии ЕС, ориентация всех дискурсивных практик кроме доминирующей практики, а также появление логики поиска легитимности присутсвия ЕС позволяет утверждать, что в результате текущей трансформации в среднесрочной перспективе будет значительно возрастать присутствие ЕС в странах-участниках средиземноморского партнерства. Причем, это присутсвие будет ориентировано на смену местных политических режимов при обеспечении весомой легитимности присутсвия ЕС в исследуемом регионе.

Заключение. Итак, приведенная работа показывает, что вопреки распространенному скепсису средиземноморское партнерство как один из важнейших инструментов политики ЕС не находится в состоянии кризиса. Более того, благодаря таким особенностям как исторически обусловленное восприятие Средиземного моря как средства коммуникации и магистрали, а не естественной преграды, специфической формы влияния – нормативной силы Европы, а также нахождения политики соседства ЕС «между» традиционными регистрами внешней и внутренней политиками существует региональная гегемония ЕС в регионе Ближнего Востока и Северной Африки.

Проведенный анализ в рамках методики, предложенной Л. Аггестам позволил классифицировать все действия ЕС в рамках такого инструмента как средизменоморское партнерство в рамках пяти способов влияние нормативной силы ЕС и сформировать 5 соответсвующих текстуальных комплекса. Следующий этапа исследования, осуществленный с применением метода критического дискурс-анализа Т. ван Дейка к каждому из 5 сформированных на предыдущем этапе текстуальных комплексов позволил выделить 4 дискурсивных практики, которые конституируют структуру региональной нормативно-идеологической гегемонии. Дискурсивные практики были выделены на основе общности 6 критериев, указанных в таблице 2.

К дискурсивным практикам были отнесены 4 комплекса текстов (содержащих действия ЕС и изложенных в соответсвующих страновых планах действий), которые представляли существенный количественный показатель и, как было отмечено выше, обладали тождественными характеристиками в 6 аспектах, зафиксированных в исследовательской части статьи и в таблице 2. Так, из таблицы следует, что такая форма воздействия нормативной силы Европы как поощрение, наделение престижем или стыдом не структурирует вокруг себя никакой дискурсивной практики. Что свидетельствует об избегании ЕС явных оченочных подходов и действий в своей политике соседства в исследуемом регионе.

Также выявлено, что ядро региональной нормативной гегемонии ЕС составляют две дискурсивные практики, из которых количественно крупнейшая обладает доминирующей функцией, а меньшая - маргинальной. Именно эти две практики конституируют подход ЕС к странам исследуемого региона. Этот подход заключается в ориентации на сохранение текущей ситуации в регионе с опорой на силовые институты стран-участников средиземноморского партнерства, а также на их судебные системы. Но при этом, сохраняется стремление порицать нарушения прав человека, меньшинств и т.д. Существующее ядро гегемонии ориентировано на избегание любых изменений в регионе. Единственной, хотя и маргинальной и поэтому подавляемой возможностью для изменений является экономическое обоснование политических изменений. Такая возможность имеется в силу того, что маргинальная дискурсивная практика в качестве неприемлемых действий полагает избегание, нарушение, пренебрежение экономическими, тороговыми и иными нормами ЕС. Следовательно, имеет место стимулирование трансфера таких норм в регион, что может вызвать усложнение экономической структуры в странах региона, что может вылиться в политические изменения. Но это не является целью и такие изменения не поощряются.

То есть, на современном этапе ЕС видит в качестве приоритета как своей политики, так и политики государств-участников партнерств сохранение стабильности существующих государств возможно даже в ущерб экономическому развитию и политическим изменениям и избегая вопросов о какой-либо легитимности.

Кроме того, проведенный анализ выявил сразу две количественно значимые дискурсивные практики, являющиеся альтернативными описанному выше дискурсивному ядру нормативно-идеологической гегемонии ЕС. Функцияэтиздвоих практик фиксируется как оппозиционная к существующему ядру. Их практико-политическая сущность заключается в поиске легитимности присутсвия ЕС в исследуемом регионе. И первая оппозиционная дискурсивная практика (дискурсивная практика № 3 в таблице 2) предполагает поиск этой легитимности в таких ценностях ЕС как либеральная демократия, верховенство права, рыночная экономика и т.п.. А оставшаяся оппозиционная дискурсивная практика предполагает в качестве источника легитимности санкции присутсвия ЕС в регионе согласие международных организаций (прежде всего, ООН) и опору на доверие к этим организациям. Более того, обе оппозиционные практики явно ориентированы на смену политических порядков в регионе, но предполагают разных агентов этих изменений (институты и представители гражданского общества и миссии международных организаций соответсвенно).

Исходя из вышеизложенного утверждается, что в краткосрочной перспективе действия ЕС в рамках средизмноморского партнерства как инструмента политики соседства ориентированы на консервацию ситуации и даже политические изменения, продиктованные возможным, гипотетическим усложнением экономической структуры региона не являются желательными. Но в среднесрочной перспективе следует ожидать рост стимулирования политических изменений в регионе со стороны ЕС. Легитимное обоснование таких действий может проистекать либо из собственных, внутренних ценностей ЕС, либо из авторитета, легитимности международных организаций, с миссиями которых ЕС может выстроить крайне тесное сотрудничество.