Mission Actor's Research Field

Mit'ko Avgust Evgen'evich PhD in Philosophy Doctoral Candidate, the department of Theology and Bible Studies, Saints Cyril and Methodius Theological Institute of Postgraduate Studies; Deputy Head of Synod Missionary Department of the Russian Orthodox Church, Moscow Patriarchate 103031, Russia, g. Moscow, per. Malyi Kisel'nyi, 6s1, of. 1 missiapress@gmail.com Other publications by this author

Для развития миссиологии в направлении формирования специализированных исследовательских программ необходима предварительная проблематизация ее исследовательского поля, которая осуществляется на основании экклезиологических критериев. Основным критерием проблематизации исследовательского поля актора миссии является экклезиологическое соответствие реальных практик иерархическому принципу делегирования священных прав и обязанностей миссионерсктва. Предварительная проблематизация исследовательского поля православной миссиологии может быть проведена посредством выделения особых предметных областей соборного актора миссии, индивидуального актора миссии и ее девиантных акторов.

В православной экклезиологии апостольская преемственность приоритетно рассматривается как законное преемство передачи иерархической власти в Церкви. В связи с этим можно поставить вопрос о способе передачи «Великого миссионерского поручения», как абсолютного апостольского императива. Этимология понятия апостольской преемственности указывает на его миссиональное значение, поэтому принцип апостольского преемства содержит передачу не только священнодействия и иерархической власти в Церкви, но и самого апостольства. Концепция миссионерской деятельности РПЦ прямо утверждает: «Православная Церковь именуется Апостольской не только потому, что члены Церкви «утверждены на основании Апостолов» (Ефес. 2, 20), но и особенно потому, что через неё проповедь апостолов Иисуса Христа продолжается до сего дня» ^{[6, с. 368]}.

Поэтому именно епископ, в соответствии с апостольской природой иерархической преемственности, является миссионером во всей полноте. Епископ является не только хранителем, но и в силу апостольской природы своего иерархического положения, прежде всего исполнителем «Великого миссионерского поручения». Апостольская природа власти епископа характеризуется единством прав и обязанностей, что предполагает возможность, а иногда и необходимость передачи некоторых обязанностей и прав на другие уровни иерархии. В связи с этим возникает проблема определения природы и характера делегирования миссионального акторства в Церкви, является уникальным актором миссии Бога, обращенной к всему человечеству, как универсальному адресату. Уже в I веке Церковь обретает свое иерархическое устройство, предполагающее возможность делегирования священных прав и обязанностей от высшего уровня к низшим. При этом делегирование всегда остается частичным, так как вся полнота священных прав и обязанностей сохраняется лишь в епископском служении. Исходя из вышеизложенного можно утверждать не только иерархическую природу делегирования священных прав и обязанностей миссионерства, но и различную степень полноты их передачи. Священные права и обязанности не существуют отдельно друг от друга. Говоря о полноте благодати, проявляющейся в служении епископа нельзя отделить священнослужение от благовествования или церковного управления. Епископское служение проявляет эти аспекты в их единстве. Специализация служений происходит в процессе их делегирования нижестоящим иерархическим уровням. Собственно говоря, данная специализация происходит по принципу разделения служений.

Принцип возрастания специализации миссионерского служения в процессе его делегирования на нижестоящие иерархические уровни требует определенного уточнения. Апостольство является миссионерством, но миссионерство не всегда является апостольством. Во всей своей благодатной полноте апостольство невозможно делегировать в отрыве от священнодействия и церковной власти. Поэтому возникает определенная и устойчивая закономерность: возрастание специализации миссионерского служения в процессе его делегирования на нижестоящие уровни иерархии сопровождается редукцией его апостольской полноты.

В связи с этим представляется необходимым рассмотреть вопрос о полноте апостольства в служении епископа. Епископы являются преемниками апостолов, однако апостольская полнота епископского служения присутствует именно в возглавляемой им епархии как поместной церкви, в чем проявляется соборный характер церковного устроения. Апостольская миссия в целом охватывает всю вселенную и не ограничена пределами поместных церквей. Епископ как глава епархии обладает полнотой дара апостольства, однако апостольство как призвание реализуется во вселенском масштабе. Универсальная природа апостольского призвания и его императивный характер определяют неограниченность миссионерского служения пределами отдельной епархии как поместной церкви. Эта ситуация порождает первую фундаментальную антиномию актора миссии, проявляющуюся в оппозиции поместного и вселенского.

Антиномичность является одним из способов раскрытия совершенных тайн Божественного Откровения несовершенными средствами человеческого языка. Следовательно и оппозиция поместного-вселенского лишь раскрывает тайну Церкви в ее полноте. В контексте настоящего исследования первая фундаментальная антиномия актора миссии является результатом проблематизации его исследовательского поля.

В православной экклезиологии, оппозиция поместного-вселенского нейтрализуется в понятии соборности, за которым стоит понимание каноничности Церкви как единства ее универсальных и локальных аспектов бытия. Экклезиология соборности не только строится на оппозиции поместного-вселенского, но и является ее преодолением. В свете экклезиологии соборности первая фундаментальная антиномия миссии является продуктивным способом проблематизации ее миссионального содержания. Во всей своей полноте, апостольство принадлежит всей Церкви, и реализуется в служении епископа пастве вверенной ему епархии. Преодоление первой фундаментальной антиномии миссии в свете экклезиологии соборности является доктринальным основанием для исследования данной проблематики в рамках православной миссиологии.

Церковь как соборный актор миссии реализует свое апостольское призвание в индивидуальном служении конкретных миссионеров. Апостольское призвание индивидуального актора миссии неотделимо от его призвания к спасению. Это определяет сотериологический характер проблематизации исследовательского поля индивидуального актора миссии.

Характер сотериологической проблематики индивидуального актора миссии проявляется в аспекте аксиологии спасения. Апостольское призвание Церкви состоит в обращении ко Христу всех людей и их спасению. Конечное целеполагание миссионерского служения заключается не только в обращении людей, но и в их спасении. Такое целеполагание имеет определенное ограничение не только в эсхатологической перспективе, но и в ее сотериологическом аспекте. «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец». (Мф. 24:14)

Прилагая безграничные усилия к спасению ближнего миссионер сам призван ко спасению как к конечной цели своей земной жизни. Вместе с тем, при должном совершении апостольского служения миссионер посвящает большую часть своей земной жизни именно спасению ближнего, а не своему собственному. Бинарная оппозиция спасения ближнего и личного спасения определяет способ проблематизации исследовательского поля индивидуального актора миссии и выражается во второй фундаментальной антиномии миссии, которая в свою очередь, проблематизирует исследовательское поле индивидуального адресата миссии на основании сотериологических критериев. Следовательно проблематика соборного актора миссии является экклезиологической, а индивидуального актора сотериологической. Сотериологическая проблематика исследовательского поля индивидуального актора миссии имеет аксиологический характер. Как личное спасение, так и спасение ближнего, обладают собственной ценностью в общем контексте аксиологии спасения. С одной стороны, апостол Павел пишет о готовности пожертвовать собственным спасением, ради спасения ближних. «Истину говорю во Христе, свидетельствует во мене совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне во плоти». (Римл. 9:1-3) С другой стороны стороны, евангельские тексты свидетельствуют о личном спасении как абсолютной ценности в любом аксиологическом ряду. Духовные ценности иерархически выше материальных ценностей, однако спасение превосходит по своему аксиологическому статусу любую из них и даже все, что есть в мире: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою»? (Мф. 16:26) Личное спасение в Евангелии является абсолютной ценностью, несопоставимая по своей значимости с любыми другими ценностями мира. Поэтому, личное спасение можно рассматривать в качестве вечной ценности в противоположность остальным ценностям, аксиологический статус которых, является ограниченным во времени. В связи с этим необходимо рассмотреть личное спасение также в этическом аспекте.

Этическим основанием стремления к личному спасения является любовь к себе. Это нравственное чувство не тождественно себе во всех возможных проявлениях. Чувство любви к себе ограничено временем человеческой жизни и сопряжено со страхом смерти. В этом смысле любовь к себе основана на природном инстинкте самосохранения. Испытывая любовь к себе христианин переживает чувство страха не только во времени, но и в перспективе вечности. Эта любовь также не является совершенной, поскольку в ее основе лежит своего рода инстинкт самосохранения в вечности. Страх лишь возрастает по мере осознания возможной перспективы вечного осуждения. Такая любовь является недостаточным этическим основанием для спасения. Совершенство христианской любви проявляется в отношении к ближнему, которого следует «возлюбить как самого себя». Основанием и критерием такой любви является Любовь к Богу. В свою очередь эта любовь является ответом на любовь Бога и должна быть жертвенной.

Таким образом, бинарная оппозиция спасения ближнего и личного спасения существует не в евангельском понимания любви, а в человеческом сознании не познавшем совершенную любовь во всей полноте. Именно человеческое сознание, а в данном случае сознание миссионера, как индивидуального актора миссии является тем исследовательским полем в рамках которого осуществляется сотериологическая проблематизация. Результат данной проблематизации представлен второй фундаментальной антиномией миссии. Теологическая рефлексия индивидуального актора над своим миссионерским призванием генерирует бинарную оппозицию спасения ближнего и личного спасения, отражению во второй фундаментальной антиномии миссии. Определение круга проблем, характеризующих отличия индивидуального актора миссии от соборного, требует анализа девиантных форм миссионерства.

Адресат миссии может быть различным образом определен в своем отношении к границам Церкви. Поскольку, Церковь является единственным актором миссии, определение адресата по отношению к ее границам, фактически является локализацией по отношению к актору миссии. Поэтому, с точки зрения миссиологии, невозможно признание существования параллельных акторов миссии, обладающих полноценным экклезиологическим статусом.

Возникновение девиантных акторов миссии является результатом исторических процессов нарушения иерархического принципа делегирования священных прав и обязанностей миссионерства и трансформации маргинального адресата миссии в ее девиантного актора. Нарушения процесса делегирования происходит при невнимании к делам миссии, которое связано с неверным пониманием апостольского призвания Церкви. Этому способствует ограниченный характер миссиональных ресурсов в определенные периоды церковной истории. В истории Русского Православия был период, когда Церковь являлась единственным актором миссии, обращенной к русскому народу, как единому адресату ^[2]. Такого рода положение дел имело место вплоть до конца XIV века, то есть до появления стригольников - первого в истории Русского Православия девиантного актора миссии, осуществляющего свою проповедь на основе критики существующих практик церковной жизни. С миссиологической точки зрения, стригольники как девиантный актор возникают из экклезиологически неопределенного внутреннего адресата миссии. Основным мотивом критики Церкви, со стороны стригольников, являлось осуждение симонии. Следствием нарушения апостольских принципов процесса иерархического делегирования, являются протестные настроения экклезиологически неопределенного внутреннего адресата миссии. В результате этого, на фоне возрастания степени своей экклезиологической неопределенности внутренний адрес миссии трансформируется в ее девиантного актора.

В конце XV века появляется Новгородско-Московская ересь, именуемая в церковно-исторической литературе движением жидовствующих ^{[4, C. 489-505.]}. С миссиологической точки зрения это движение демонстрирует противоположные тенденции. Если формирование девиантного актора миссии стригольников происходит в рамках экклезиологически неопределенного внутреннего адресата, то появление жидовствующих связано с деятельностью внешнего по отношению к Церкви нехристианского актора миссии.

Таким образом, как в результате деятельности девиантных акторов миссии, так и вследствие несовершенства иерархического принципа делегирования апостольства происходит трансформация экклезиологически неопределенного внутреннего адресата миссии в ее девиантного актора. В XVII веке происходит формирования двух новых типов девиантного адресата миссии. Первый из них связан с развитием народного сектантства, прежде всего, в лице хлыстовщины и скопчества ^[1]. Второй возникает вследствие событий церковной реформы Патриарха Никона ^[5] и последовавшего за ней церковного раскола ^[3].

Неопределенность определения места конкретных членов Церкви в отношении ее границ формирует динамическое состояние внутреннего адресата, обладающего потенциалом к трансформации. Адресаты миссии, находящиеся вне актуального миссионерского служения Церкви могут трансформироваться в направлении церковной маргинализации. Результатом такой маргинализации становится проявления тенденций к сектантству и расколу. На определенном этапе маргинализации, трансформация адресата миссии ведет к формированию ее девиантного актора. Однако, на начальном этапе эти процессы протекают именно в пределах экклезиологически неопределенного внутреннего адресата миссии. На это указывает то, что даже в своей развитой форме, девиантные акторы сохраняют определенную внутреннюю или внешнюю связь с Церковью, оставаясь адресатом ее миссии.

Миссионерская ошибка состоит в том, что экклезиологически проблемный, в силу своей маргинализации, внутренний адресат миссии воспринимается церковным сознанием в качестве внешнего девиантного актора. В такой ситуации основной формой миссионерской деятельности становится противораскольная и антисектантская работа, которая вместе с возвращением отпавших адресатов, укрепляет девиантный актор в его внешнем по отношении к Церкви статусе. Неверное опознание маргинального адресата в качестве девиантного актора является одним из определяющих факторов процесса их конфессионализации.

Следовательно, формирование девиантных акторов миссии прямо связано с нарушениями иерархического принципа делегирования священных прав и обязанностей миссионерства. Экллезиологическая неопределенность внутреннего адресата миссии является критерием, характеризующим его динамическое состояние в реальном историческом времени. Однако в своей нормативной проекции, основаной на строгой понимании канонов, внутренний адресат предстает в статическом состоянии. В этом процессе проявляется извечная оппозиция должного и сущего. Церковное сознание, исходя из канонических норм, рассматривает внутренний адресат прежде всего в его должном состоянии, которое является статическим. Особенностью миссионального подхода является то, что его исходной точкой является не идеальный образ Церкви в нормативной проекции долженствования, а самое ее существование в динамике реального времени. В рамках такого подхода, внутренний адресат миссии всегда динамичен и, потому, проблемен.

Вплоть до середины XVII века Церковь имела достаточные основания, для совмещения проекций долженствования и существования в отношении внутреннего адресата миссии. В этот период, определение места членов Церкви в отношении к ее границам, характеризовалось высокой степенью экклезиологической определенности, что обеспечивалось строгим и последовательным применением норм канонического права. Результаты процессов маргинализации и трансформации внутреннего адресата воспринимались как выход, охваченных ими групп за пределы границ Церкви, поэтому данные группы не рассматривались в качестве внутреннего адресата миссии, а их квалификация в качестве еретиков или раскольников, в миссиональном аспекте формировала образ девиантного актора миссии.

Таким образом, результатом предварительной проблематизации является определение структуры исследовательского поля актора миссии, включающей предметные области соборного, индивидуального и девиантных акторов. Конкретные пути проблаематизации связаны с определением характера процесса делегирования священных прав и обязанностей миссионерства в соответсвии с иерархическим принципом. Основным содержательным аспектом проблематизации является исследование процесса редукции апостольской полноты ходе осуществления миссионерской деятельности. Достигнутые результаты актуализируют задачу проблематизации исследовательского поля адресата миссии.