DOI: 10.7256/2310-8673.2019.2.28966
Received:
14-02-2019
Published:
06-06-2019
Abstract:
Understanding the nature of birth rate decline in the postindustrial world is a crucial task for a broad range of experts. It remains unclear what became the major motive for the switch of reproductive models in the highly urbanized world: the growing role of economic expenditure in a competitive urban environment or the result of manifestation of the new cultural norms of reproductive behavior via diffusion changing the modern demographic landscape. The theoretical part of the work familiarizes the audience with the main conclusions of the two competing hypotheses: the impact of economic versus of cultural factors upon the current birth rate. The practical part represents a quantitative study. As a result of application of the statistical methods of analysis in interviewing the Russian citizens, the author assesses the impact of economic and cultural factors upon birth rate, considering the factor of increasing urbanization. The article applies an interdisciplinary approach, as well as introduces into the scientific discourse the new materials of evolutionary ecology as one of the bases of human reproductive behavior. The analytical part focuses on the questions of population density (urbanization), its influence on birth rate in the observed cultures, taking into account the economic parameters.
Keywords:
fertility, demographic transition, reproductive behavior, urbanization, population density, fertility decline, demography, evolutionary ecology, population, birth rate
ВВЕДЕНИЕ
Индустриализация и результирующая урбанизация сопровождаются выраженными процессами, связанными с изменением репродуктивного поведения человека. «Ключевым фактором, воздействующим на динамику народонаселения во всем мире, является продолжающийся демографический переход [1] к репродуктивным моделям с низким уровнем рождаемости и сопутствующий им рост средней продолжительности жизни. В настоящее время почти половина жителей земного шара проживает в регионах и странах с показателями рождаемости, не достигающими необходимого уровня воспроизводства населения.» [2, c. 2].
Между тем снижение рождаемости в наиболее экономически развитых регионах представляет собой парадокс, противоречащий базовым эволюционным принципам. Так в традиционных обществах достаток обычно положительно ассоциирован с размером семейной родственной группы [3-5]. Уровень рождаемости в развитых странах не отражает основных положений эволюционного подхода: рождаемость в этих регионах не направлена на максимизацию приспособленности в «дарвинистском» смысле этого слова.
Неудивительно, что современный человек зачастую рассматривается как существо, превзошедшее свое биологическое наследие. При этом предполагается, что эволюционные процессы окружающего мира более не оказывают значимого влияния на формирование как внешнего облика человека, так и его поведенческих черт. В результате значимые научные труды по демографии в гуманитарных и социальных дисциплинах редко обращаются к эволюционной теории для понимания особенностей репродуктивного поведения в постиндустриальных обществах как среди зарубежных авторов [6-7], так и среди отечественных специалистов [8-11].
В отечественной науке существенный вклад в понимание демографических изменений внес А. Г. Вишневский – автор значительного количество трудов по вопросам российской и советской демографии. Важно отметить его весомый вклад в теоретическое обоснование процессов демографического перехода. Он вводит четырёхфазную модель демографического перехода, широко используемую в современной российской науке. В своих работах Вишневский указывает на внутреннюю «детерминацию демографических перемен, которые раз начавшись и имея, в главном единое общее объяснение (снижение смертности) не нуждаются ни в каких дополнительных интерпретациях. Обращение к экономике, культуре или религии за дополнительными разъяснениями… может помочь в понимании местных особенностей…но не магистральной линии демографического развития» [10, c. 42]. Его постулат о самостоятельности и универсальности происходящих изменений в репродуктивном поведении стран, проходящих фазы демографических трансформаций, согласуется с работами других отечественных ученых. Так С. П. Капица указывает на присутствие самоорганизации в развитии человечества. Он дает феноменологическое описание гиперболического роста населения Земли и последующего резкого процесса фазового перехода к новым парадигмам развития человечества с низкой рождаемостью. Переход «происходит благодаря внутренним процессам кинетики роста, которые определяются продолжительностью репродуктивного возраста порядка 45 лет» [11, c. 96]. А. В. Коротаев также исследует демографическую трансформацию с универсалистских позиций «Мир-системы», где рост численности населения определялся уровнем развития жизнеобеспечивающих технологий. При этом автор широко использует методы математического моделирования [12]. Такие универсалистские объяснительные модели протекающих демографических процессов часто оспаривается отечественными специалистами, отмечающими особенности протекающих процессов в разных культурных и социальных средах. В работах по демографии М. А. Клупт применяет парадигму разнообразия современности, согласно которой, любые явления демографии имеют свою территориальную специфику [13].
Высоко оценивая значительный вклад широкого круга специалистов в области демографии и социологии, в данной статье мы предлагаем обратиться к эволюционному подходу. Несмотря на очевидные теоретические сложности, объяснение современной динамики репродуктивных процессов, связанных с демографическим переходом [1, 14], в рамках эволюционного подхода представляет особый интерес, так как весьма редко учитывается при формировании теоретических моделей.
Появление на Западе новых междисциплинарных подходов способствовало включению эволюционной концепции в понимание современных демографических трансформаций. Так поведенческие экологи объединили свои исследовательские усилия с демографами, экономистами и социологами [15-18], что позволило исследователям взглянуть на происходящие социальные изменения в контексте универсального эволюционного процесса [19-21]. Новый междисциплинарный подход рассматривает природу перехода к новому типу рождаемости в тесном контакте с экономическими затратами, включающими растущую стоимость образования и воспитания детей при учете выраженного снижения фактора детской смертности.
В одной из новых дисциплин, возникших на стыке наук – эволюционной демографии – при изучении снижения уровня рождаемости учитывают баланс репродуктивных затрат и выгод. При этом эволюционные демографы указывают на неизбежный рост родительского вклада в современных постиндустриальных обществах. Качественное образование приобретает особую значимость в современном мире, так как с ним напрямую связано будущее благосостояние человека. Родительские инвестиции могут стремительно увеличиваться в размерах, под действием принципов рыночной конкуренции между индивидами, предпочитающими «качество» по сравнению с количеством потомства [22, 23]. Между тем, к идее прямой конкуренции за ресурсы в современных семьях многие авторы относятся с некоторой долей скептицизма, объясняя свою позицию тем, что в современных условиях детская смертность весьма невысока, и довольно сложно определить, насколько выражена конкуренция между братьями и сестрами за родительский вклад в терминах приспособленности. Тем не менее такая конкуренция в современном постиндустриальном обществе подтверждается эмпирическими данными. Так исследование группы британских детей [24] показало, что наличие нескольких братьев и сестер приводит к значительному сокращению времени родительской заботы о каждом из детей в отдельности. Несмотря на бесплатное образование и медицинское обслуживание, дети из многодетных семей ниже ростом, при этом у них скромнее успехи в учебе. Кроме того, исследования указывают на то, что такого рода конкуренция между братьями и сестрами присутствует и в семьях с высоким достатком [24]. Существенное влияние оказывает так же родительский фаворитизм. Кросс-культурные данные по современным индустриальным обществам показывают, что родители склонны отдавать предпочтение младшему ребенку, привязанности же детей и родителей в многодетных семьях также распределяются предсказуемым образом, с учетом пола и порядка рождения [25].
В результате большее количество детей хоть и увеличивает репродуктивный успех индивида, тем не менее многодетность идет рука об руку с понижением родительских инвестиций, приходящихся на каждого ребенка. Между тем больший родительский вклад повышает будущие шансы ребенка на его личный репродуктивный успех. Индустриализация и глобализация создают новые рабочие места и профессии, некоторые из которых могут быть освоены только при наличии большого вклада в так называемый «человеческий капитал» [26, 27].
Потребность в значительных вложениях в человеческий капитал в современных обществах находит свое отражение в так называемых субъективных представлениях о вложениях в воспитание ребенка. Соответствуют ли эти субъективные взгляды родителей о потенциальных затратах реальности или не соответствуют – спорный вопрос, но именно эти изменения в субъективных оценках затрат на воспитание и образование могут быть одной из причин происходящих демографических перемен [24]. Вклад в ребенка позволяет ему в дальнейшем конкурировать со своими сверстниками как за брачных партнеров, так и за рабочие места. И если конкуренция требует увеличения родительского вклада в детей, базовые эволюционные принципы позволяют предположить, что оптимальный уровень репродукции будет падать [24, 28].
Теоретические модели, возникшие на стыке экономических и эволюционных дисциплин, в научной литературе получили название – структурных объяснений перехода к новому типу рождаемости.
Между тем наблюдаемый в прошлом переход к новому типу рождаемости не всегда совпадал с социально-экономическими изменениями, сопровождающими индустриализацию и модернизацию. В истории европейского демографического перехода снижение рождаемости имело место в самых разных экономических условиях и в условиях с различной динамикой смертности [29].
Время и темпы снижения рождаемости часто явно соотносились с границами этнических, языковых и религиозных групп [6]. Населенные пункты соседних провинций, имели схожую динамику репродуктивных изменений, несмотря на значительные различия между этими регионами в уровне и темпах протекания промышленной модернизации [7]. Репродуктивное поведение приобретало общие черты на территориях, имеющих географическую близость или пути сообщения [30], несмотря на различный экономический потенциал этих областей. Было установлено, что культурно обособленные группы, такие как религиозные общины, имеют общие нормативные установки, способные противостоять новым тенденциям репродуктивного поведения, как правило, возникающих под воздействием экономических факторов [31]. Также было показано, что характеристики индивидуального окружения могут оказывать большее влияние на репродуктивное поведение, нежели индивидуальные экономические характеристики [32, 15].
Эти аргументы вступают в противоречие со структурным подходом и свидетельствуют в пользу культурных изменений, возникающих в результате диффузии поведенческих моделей [33]. Рост образования среди женщин общепризнанно является одним из значимых предикторов снижения рождаемости [12, 34, 35]. Между тем все еще остается спорным вопрос о том, как кумулятивный уровень образования влияет на индивидуальные репродуктивные решения. Предполагается, что распространение новейших идей и моделей поведения (например, широкое внедрение средств контрацепции или растущий уровень просвещения в отдельном сообществе) через социальные связи может изменять предпочитаемые модели репродуктивного поведения. При этом в дальнейшем новые нормы репродукции могут инкорпорироваться в культурные и семейные коды поведения.
Теоретические модели перехода к новому типу рождаемости, основанные на идеи диффузии, направлены на идентификацию механизмов, приводящих к кумулятивному принятию моделей поведения все большим числом людей, даже когда их социальное положение и связанные с ним ресурсы остаются в целом неизменными [33].
Между тем роль диффузии в демографическом переходе неоднозначна. На сегодняшний день в многочисленных работах исследуется степень влияния на модели репродуктивного поведения как структурных (и прежде всего экономических изменений) таки и выраженность культурных факторов, вызванных как культурно-эволюционным развитием, так и процессом диффузии культурных моделей в современных обществах. Вышеназванные два теоретических подхода, раскрывающих механизм перехода к новому типу рождаемости, представлялись в качестве альтернативных взаимно конкурирующих гипотез. В тоже время специалисты полагают, что не существует явных теоретических предпосылок для противопоставления их друг другу [36], так как очевидно присутствие сложной, казуальной связи между ними.
Как было отмечено выше, демографический переход напрямую связывается с такими важными социальными процессами как индустриализация, постиндустриализаяция [37] и урбанизация, результаты которых отражаются в увеличении плотности населения в крупных городах. Между тем ограниченный круг работ исследует взаимодействие структурных и культурных факторов при учете фактора растущей численности населения [38]. Согласно теоретическим прогнозам, урбанизация через рост численности населения должна оказывать выраженное влияние на рождаемость [38, 39], при этом эмпирические данные свидетельствует в пользу однонаправленного характера таких изменений [12, 11, 40-42], таким образом, «низкий уровень рождаемости становиться действительно глобальным феноменом» [40, c. 5]. Однако остается актуальным вопрос о причинности происходящих изменений в репродуктивном поведении: какова роль экономических факторов, а также культурных особенностей обществ в условиях растущей урбанизации.
ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Учитывая вышесказанное, в цели и задачи данной работы вошло исследование современных процессов урбанизации, происходящих в российском обществе. Их влияние на рождаемость через взаимодействие структурных и культурных факторов. В первой части исследования анализируется степень влияния культурного фактора на рождаемость в современном российском обществе посредством анализа рождаемости в 6 этнических группах в условиях усиливающейся урбанизации.
Во второй части исследования оценивается роль экономических параметров в формировании устойчивых моделей репродуктивного поведения с низкой рождаемостью при учете фактора образования и степени урбанизации.
Для проверки гипотезы о возросшей роли вклада в человеческий капитал и образование в условиях растущей конкуренции в крупных городах, мы также проанализировали зависимость между количеством часов, которые школьники проводят за рядом обучающих занятий в различных по численности населенных пунктах, в которых проживает семья ребенка.
Таким образом, опираясь на теоретический материал, в данной работе предложен набор потенциальных факторов, сопутствующих демографическому переходу в России. На базе анализа эмпирических данных, далее дается оценка степени влияния этих факторов на формирование новых моделей репродукции.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
В нашем исследовании использованы данные российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ-ВШЭ (RLMS-HSE) «Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения НИУ-ВШЭ (RLMS-HSE)», проводимый Национальным исследовательским университетом «Высшая школа экономики» и ООО «Демоскоп» при участии Центра народонаселения Университета Северной Каролины в Чапел Хилле и Института социологии РАН. (дата обращения: 21.10.2017).В анализ вошла репрезентативная выборка за 1994−2016 гг. Величина выборки составляет 12554 респондента.
Для статистического анализа мы применили следующие методы: двухфакторный дисперсионный ковариационный анализ 6 независимых групп, многофакторную регрессию и линейную регрессионную модель. Статистическая обработка данных произведена на базе программы IBM SPSS – статистик.
СТАТИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
В первой части работы мы исследуем влияние двух факторов, которые могут потенциально повлиять на репродуктивное поведение современных российских граждан: этническая принадлежность и уровень урбанизации. Учитывая тот факт, что возраст респондента может оказывать выраженное воздействие на статистику рождаемости, мы провели двухфакторный дисперсионный анализ под контролем предиктора «возраст респондента». В результате мы проанализировали эффект, который оказывают независимые переменные «урбанизация» и «национальность» на уровень рождаемости после учета фактора возраста респондента. Для анализа выбраны 6 этнических групп: этнические русские N= 8853; чуваши N=113; армяне N=98; татары N=202; кабардинцы N= 459; коми = 95.
В результате нами получена модель R2 =.189. Как и ожидалось возраст выступает значимым предиктором количества рожденных детей: F=1895.85 p<.001. Вариативность влияния фактора урбанизации на рождаемость в шести независимых этнических группах показала, что фактор урбанизации демонстрирует статистически значимое влияние на зависимую переменную «количество детей» (р-значение = .004; F = 3,74; Df = 4).
Фактор этнической принадлежности имеет статистически значимое различие между 6 этническими группами (p-значение < .001; F = 6,59; Df = 5).
Эффект взаимодействия двух факторов (урбанизация * этническая принадлежность) не показал статистической значимости (р = 0,144; F = 1,39; Df = 15).
Мы провели контраст-тест Хелмерта и сравнили средние значения рождаемости в наиболее малочисленных населенных пунктов со средними значениями рождаемости во других местах проживания. В результате получены статистически значимые результаты вариативности для первого уровня с последующими (sig = .001; разность= 0,486) и максимального уровня урбанизации с предшествующими (sig =.013; разность = 0.807).
По результатам проведенного анализа мы можем заключить следующее: эффект урбанизации статистически достоверно предсказывает снижение средних значений рождаемости для крупных мегаполисов. Также статистически достоверно обратное утверждение: среднее количество детей в населенных пунктах менее 5 700 жителей достоверно выше, чем во всех других населенных пунктах России.
Апостериорные тесты по фактору национальностей были проведены на основе теста-Гохберга, так как размеры этнических групп, вошедших в выборку, не были равновесными (Hochberg’s GT-2test). Гохберг-тест распределил национальности по двум подмножествам согласно средним в однородных выборках. В первую выборку вошли: коми, русские, кабардинцы, татары. Во вторую: татары, чуваши, армяне.
На рисунке №1 графически показаны тренды, построенные на основе средних значений рождаемости в различных по численности населения регионах для шести национальностей, промаркированных разными цветами.
Средние показатели рождаемости в шести этнических группах в зависимости от уровня урбанизации в месте проживания респондентов.
Репродуктивное поведение в 6 различных этнических группах демонстрирует общую чувствительность к фактору численности населения, и в соответствии с визуализируемыми на графиках линейными трендами можно ожидать снижения рождаемости в более урбанизированных районах. Влияние городского образа жизни на рождаемость во всех этнических группах было подтверждено двухфакторным дисперсионным анализом при контроле возраста респондентов. При этом фактор национальности показал свою значимость в полученной модели. Отсутствие статистически значимой вариативности, обусловленной взаимным действием обоих факторов на уровень рождаемости, может свидетельствовать в пользу однонаправленного действия фактора урбанизации на рождаемость во всех 6 этнических группах. В подтверждении этого на графическим представлении средних прослеживается общая тенденция снижения рождаемости в наиболее густонаселённых пунктах. При этом крупные мегаполисы создают новый тип среды, которая существенно меняет репродуктивное поведение их жителей, выраженно снижая рождаемость.
В результате проведенного анализа мы можем заключить следующее: процесс демографического перехода демонстрирует несогласованность в пространстве и времени среди различных этнических групп. Это можно объяснить косвенным свидетельством культурного распространения репродуктивных моделей поведения внутри этнических групп или временной (географической или культурной) резистентностью к процессу демографического перехода в разных культурно-этнических общностях внутри единого государства с едиными экономическими условиями. При этом урбанизация оказывает выраженное негативное однонаправленное влияние на репродукцию во всех исследованных этнических группах.
Во второй части исследования репродуктивного поведения анализируется взаимное влияние нескольких факторов, предположительно влияющих на рождаемость (уровень образования, уровень ежемесячного дохода по основному месту работы, субъективная оценка материального положения семьи). При проведении предварительной исследовательской работы все указанные параметры продемонстрировали свое независимое влияние на уровень рождаемости в однофакторных регрессионных моделях. Между тем нас интересовало их взаимное влияние, проявляющееся в общей множественной регрессии, учитывающей совокупное действие указанных факторов. Так как возраст респондента априори выступает значимым предиктором количества рожденных детей, мы применили иерархическую регрессионную модель, в которой фактор возраста учитывался в регрессии в первую очередь, а все остальные предикторы вводились в регрессионную модель после учета возраста респондентов методом отбора переменных «Вперед». Регрессионный анализ проведен нами отдельно на мужской и женской выборке (Таблица 1-2).
Таблица 1. Мужчины
|
В
|
SE B
|
β
|
Модель 1
Константа
Возраст
|
-.253
.37
|
.067
.002
|
.439**
|
Модель 2
|
|
|
|
Константа
|
-.205
|
.124
|
|
Возраст
|
.38
|
.002
|
.449**
|
Материальное положение
|
-.034
|
.015
|
-.045*
|
Заработная плата
|
5.720Е-6
|
.000001
|
.128**
|
Образование
|
-.007
|
.006
|
-.429
|
Урбанизация
|
-.31
|
.005
|
-.12**
|
N=2272; R2= .193 для первой модели; Δ R2 =.022 для второй модели (ps <.001)* p<.001.
Таблица 2. Женщины
|
В
|
SE B
|
β
|
Модель 1
Константа
Возраст
|
.245
.26
|
.061
.001
|
.349**
|
Модель 2
|
|
|
|
Константа
|
1.02
|
.123
|
|
Возраст
|
.025
|
.001
|
0,342**
|
Материальное положение
|
.002
|
.013
|
.003
|
Заработная плата
|
8.287Е-7
|
.000001
|
.024
|
Образование
|
-.24
|
.005
|
-.084**
|
Урбанизация
|
-.42
|
.004
|
-.184**
|
N= 2530; R2= .122 для первой модели; Δ R2 =.042 для второй модели (ps <.001)* p <.001.
Анализ показал, что фактор урбанизации является значимым предиктором снижения рождаемости как у мужчин, так и у женщин в многофакторной регрессионной модели. Таким образом, городской образ жизни оказывает статистически значимое отрицательное влияние на рождаемость при учете индивидуального уровня образования и индивидуальных социально-экономических параметров.
Дальнейшая интерпретация полученных результатов позволила нам проанализировать влияние экономических параметров, что составляло одну из целей нашей работы. В представленной множественной регрессионной модели у мужчин два экономических параметра проявили противоположную направленность. Так у мужчин «уровень дохода по основному месту работы» статистически значимо положительно связан с наличием детей, при этом «субъективная оценка материального положения семьи» – отрицательно. Такое противоречие может быть вполне объяснимо теорией структурного перехода: субъективный фактор оценки стоимости рождения и воспитания детей может не всегда отражать реальное положение вещей, но активно влиять на принятие репродуктивных решений, согласно которым, увеличивающийся уровень социальной конкуренции требует от родителей концентрации родительских усилий, что влияет на принятие отрицательных репродуктивных решений и понижает оптимальный уровень рождаемости [23, 28].
Следует, однако, сказать, что мы не можем однозначно трактовать полученные на мужской выборке результаты в пользу действия структурных механизмов смены репродуктивных моделей. Анализируя полученную прямую взаимосвязь уровня заработной платы с количеством детей у мужчин, мы не должны упускать из вида тот факт, что величина заработной платы может выступать показателем экономической успешности респондента, что может влиять на его привлекательность для противоположного пола, а, следовательно, и на включенную приспособленность, и не являться прямым признаком структурных изменения моделей рождаемости. В тоже время отрицательная взаимосвязь субъективной оценки респондентом материального положения семьи с количеством детей у мужчины на фоне значимой положительной взаимосвязи с заработной платой, может также свидетельствовать об изменении расстановки сил на брачном рынке [43]. Так успешный мужчина может не спешить заводить детей и нести бремя родительских обязательств, что объясняется вовсе не сознательным механизмом ограничения собственной рождаемости в условиях высокой социальной конкуренции ради максимизации родительских усилий, а согласуется с теорией брачного рынка [44 - 46]. Согласно последней, более востребованные мужчины склонны откладывать репродукцию или снижать родительские инвестиции на фоне присутствующей повышенной привлекательности для женского пола [46 - 51]. Напротив, для мужчины с низким уровнем дохода нет потенциальной «выгоды» в отложенной репродукции, так как его пониженная относительная привлекательность на брачном рынке ставит под вопрос будущие репродуктивные усилия.
Для понимания экономической природы происходящих изменений в репродуктивных моделях поведения требуются эмпирические подтверждения влияния структурных факторов на рождаемость среди женского населения. И хотя предполагается равное участие партнеров в принятии финальных репродуктивных решений [52], ряд авторов указывают как на большее влияние женщин на результат принятого парой репродуктивного решения о рождении второго и последующего ребёнка [53], так и на значимость для пары отказа женщины иметь детей [54, 55]. Между тем мы не получили никакой взаимосвязи между экономическими параметрами и уровнем рождаемости у женщин. Так ни уровень заработной платы, ни субъективная оценка материального положения семьи не выступили значимыми предикторами в комбинированной модели, учитывающей такие факторы как урбанизация и образование. Как было отмечено выше, уровень урбанизации показал свою выраженную значимость: уровень рождаемости женщин ожидаемо снижается с переездом в числено превосходящий населенный пункт. Также при анализе данных обнаружена отрицательная взаимосвязь уровня образования с количеством детей, что согласуется с рядом исследований о влиянии уровня образования женщин на рождаемость [12, 34, 56, 31, 57], что исследователями часто интерпретируется как однонаправленная причинно-следственная взаимосвязь. Так, например, А. Коротаев в отношении демографического перехода пишет следующее: «…можно считать показатель грамотности оптимальным интегральным показателем модернизационных процессов, являющихся факторами снижения рождаемости» [12, c. 77]. Между тем нельзя исключать и обратную взаимосвязь этих двух высоко коррелирующих факторов. Дэвид Рейх в своей книге приводит результаты ирландского исследования 2016 года, согласно которому, определенные генные вариации в 74 локусах (8 из которых показали наибольшую ассоциативную связь) достоверно коррелируют с уровнем образования [58]. Далее Рейх указывает на ограниченность нашего понимания причинно-следственных связей, устанавливаемых без применения последних достижений генетики: «Как такие генетические вариации влияют на уровень образования? Очевидное предположение: они напрямую соотносятся с академическими успехами. Но такой вывод может быть не верен. Исследование более сотни тысяч исландцев показало, что (генетические прим. автора) вариации влияют на возраст рождения первого ребёнка женщиной, при этом полученный эффект более значим, нежели их влияние на количество лет, потраченных на образование. Весьма вероятно, что такие генетические вариации проявляют свой эффект косвенно, подталкивая индивида к отложенной репродукции, что способствует успешному завершению его/ее образования. Таким образом, открытия определенных биологических различий, контролирующих поведенческие характеристики, не всегда согласуется с нашим наивными предположениями» [59, c. 277]. Наблюдаемая взаимосвязь растущего уровня образования и снижения рождаемости может быть проявлением действия отсекающего отбора, так напрасно преждевременно исключенного из сферы влияния в постиндустриальных обществах. Августин Конг показал достоверное присутствие негативного отбора за последнее столетие на людей с высоким уровнем образования в европейской выборке. Он связывает это с положительным естественным отбором индивидов, начинающих репродукцию в более молодом возрасте [60]. Силы естественного отбора, возникшего в условиях новой урбанизированной среды, воздействуют на совокупность поведенческих черт, высоко ассоциированных с уровнем образования, при этом возможно сам уровень образования – это всего лишь «вершина айсберга» масштабных внутренних процессов, которую удалось зафиксировать и отследить на «поверхности».
В рамках данного исследования, мы дополнительно проверили гипотезу о росте родительских инвестиций в условиях высокой социальной конкуренции городской среды на имеющейся детской выборке. Для анализа роста родительских вложений в образование ребенка мы выбрали следующие вопросы: «Сколько часов и минут в неделю (он/она) занимается какими-то еще предметами, выбранными родителями или ребенком, для получения дополнительных знаний? (ЧАСОВ)»; «Сколько часов и минут в неделю (он/она) занимается иностранным языком? (ЧАСОВ)»; «Сколько часов и минут в неделю (он/она) занимается в кружках технического и прикладного творчества? (ЧАСОВ)»; «Сколько часов и минут в день (он/она) делает уроки? (ЧАСОВ)». Регрессионные модели зависимости количества часов, затраченных на каждый их представленных детских занятий, не показали статистической взаимосвязи с ростом уровня урбанизации (численности населения в населенном пункте проживания). Полученные результаты не подтверждают увеличение временных затрат, направленных на рост человеческого капитала в подрастающем поколении в наиболее социально конкурентной среде города.
Исходя из представленных результатов анализа, имеющихся в нашем распоряжении данных, структурные факторы не показали безусловную значимость при оценки репродуктивного поведения в совокупной выборке. При этом фактор урбанизации показал свою выраженную значимость как на мужской таки и на женской выборке взрослого населения. Таким образом при переходе к новому городскому укладу жизни предположительно возникает диффузия определенных норм поведенческих моделей, напрямую ассоциированных с городским укладом жизни. Сам уровень урбанизации проявляется как новая культурная, среда, с малодетными нормами городской семьи.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В работе мы показали, что в различных этнических группах переход к новой малодетной модели репродуктивного поведения происходит асинхронно: фактор этнической принадлежности показал свою значимость в формировании репродуктивного поведения среди жителей России разных национальностей. На рисунке 1 показано как одни этносы уже окончательно перешли к низкому уровню рождаемости, и демонстрируют общую культурную модель репродуктивного поведения почти независимо от влияния фактора урбанизации, другие культурные общности продолжают сохранять относительно высокие показатели рождаемости в небольших деревнях, селах и кишлаках. При этом важно отметить, что наблюдается общий сценарий изменения моделей репродукции у всех исследованных этнических групп: при переезде в городскую среду рождаемость статистически достоверно снижается вне зависимости от культурных и этнических отличий. Такие выводы частично согласуются с рядом авторов, указывающих на конвергенцию репродуктивных моделей во времени и под воздействием урбанизации [61, 10].
Таким образом, современный город создает особую среду, запускающую механизм диффузии малодетных культурных норм репродукции. Фактор урбанизации оказался значимым в формировании репродуктивного поведения как для мужской, так и для женской выборки с контролем по индивидуальным экономическим параметрам и уровню образования. Экономические факторы оказались более значимыми для мужской выборки, а образование выступило достоверным предиктором снижения рождаемости для женской выборки. Учитывая полученную неоднозначную взаимосвязь экономических параметров и рождаемости, можно предположить, что выраженные изменения репродукции в современных постиндустриальных не вполне объяснимы в рамках объективных факторов структурных перемен, напрямую влияющих на рост затрат, направляемых в родительские инвестиции. При этом процесс возникновения и дальнейшей диффузии новых культурных норм репродукции, возникающих в городских условиях, может представлять самостоятельный механизм. Влияние новой биосоциальной культурной среды города в значительной мере определяет единую направленность и выраженность этого процесса. Такая конвергенция моделей рождаемости в различных этнических группах свидетельствует о значимости фактора урбанизации. Тем не менее мы не склонны полностью отождествлять понятие новой среды с диффузией исключительно культурных норм, которым научается индивид в городской среде, а, напротив, предполагаем наличие комплекса причин. Новые нормы могут возникать в результате слияния социобиологических предпосылок и новых культурных традиций.
References
1. Notestein, Frank W. "Population: the long view." (1945): 36-57.
2. Lutz W., Butz W. P., Samir K. C. (ed.). World Population & Human Capital in the Twenty-First Century: An Overview. – Oxford University Press, 2017.
3. Betzig L. L., Turke P. W. Food sharing on Ifaluk //Current Anthropology. – 1986. – T. 27. – № 4. S. 397-400.
4. Mulder M. B. The demographic transition: are we any closer to an evolutionary explanation? //Trends in ecology & evolution. – 1998. – T. 13. – №. 7. – S. 266-270.
5. Turke P. W., Betzig L. L. Those who can do: Wealth, status, and reproductive success on Ifaluk //Ethology and Sociobiology. – 1985. – T. 6. – №. 2. – S. 79-87.
6. Van Bavel J. Family control, bridal pregnancy, and illegitimacy: an event history analysis in Leuven, Belgium, 1846–1856 //Social Science History. – 2001. – T. 25. – №. 3. – S. 449-479.
7. Watkins S. C. Conclusions: The Decline of Fertility in Europe. – 1986.
8. Kvasha A.Ya. Problemy ekonomiko-demograficheskogo razvitiya SSSR. M., Statistika, 1974.
9. Borisov, Vladimir Aleksandrovich, and Anatolii Ivanovich Antonov. Demograficheskaya dezorganizatsiya Rossii, 1897-2007: izbrannye demograficheskie trudy. NOTA BENE, 2007.
10. Vishnevskii, Anatolii Grigor'evich. Vremya demograficheskikh peremen. Izdatelʹskij dom Vysšej školy ėkonomiki, 2015.
11. Kapitsa S. P. Obshchaya teoriya rosta chelovechestva: Skol'ko lyudei zhilo, zhivet i budet zhit' na Zemle. M.: Nauka, 1999.
12. Korotaev A. V., Malkov A.S., Khalturina D.A.– 2007.Zakony istorii. Matematicheskoe modelirovanie razvitiya Mir-Sistemy. Demografiya, ekonomika, kul'tura. Izd.2.
13. Klupt M. (2012). Regional'nye al'ternativy global'nogo demograficheskogo razvitiya // Obshchestv. nauki i sovremennost'. № 2. S. 66–77
14. Caldwell J. C. Theory of fertility decline. – 1982.
15. Balbo, N., Billari, F. C., & Mills, M. (2013). Fertility in advanced societies: a review of research. European Journal of Population, 29(1), 1–38.
16. Becker G. S. Nobel lecture: The economic way of looking at behavior //Journal of political economy. – 1993. – T. 101. – №. 3. – S. 385-409.
17. Lee R. The demographic transition: three centuries of fundamental change //Journal of economic perspectives. – 2003. – T. 17. – №. 4. – S. 167-190.
18. Sear R. et al. Understanding variation in human fertility: what can we learn from evolutionary demography?. – 2016.
19. Pollak R. A., Watkins S. C. Cultural and economic approaches to fertility: Proper marriage or mesalliance? //Population and development review. – 1993. – S. 467-496.
20. Bras H. Structural and diffusion effects in the Dutch fertility transition, 1870-1940 //Demographic Research. – 2014. – T. 30. – S. 151-186.
21. Stulp G. et al. The reproductive ecology of industrial societies, part ii //Human Nature. – 2016. – T. 27. – №. 4. – S. 445-470.
22. Hill S. E., Reeve H. K. Low fertility in humans as the evolutionary outcome of snowballing resource games //Behavioral Ecology. – 2004. – T. 16. – №. 2. – S. 398-402.
23. Mace R. Reproducing in cities //Science. – 2008. – T. 319. – №. 5864. – S. 764-766.
24. Lawson D. W., Mace R. Optimizing modern family size //Human Nature. – 2010. – T. 21. – №. 1. – S. 39-61.
25. Rohde, Percy A., et al. "Perceived parental favoritism, closeness to kin, and the rebel of the family: The effects of birth order and sex." Evolution and Human Behavior 24.4 (2003): 261-276.
26. Schultz T. W. Investment in human capital //The American economic review. – 1961. – T. 51. – №. 1. – S. 1-17.
27. Becker G. S. An Economic Analysis of Fertility, Demographic and economic change in developed countries: a conference of the Universities //National Bureau Commitee for Economic Research. – 1960. – T. 209.
28. Huxley J. The evolutionary process //Evolution as a Process. – 1954. – S. 9-33.
29. Knodel J., Van de Walle E. Lessons from the past: Policy implications of historical fertility studies //Population and development review. – 1979. – S. 217-245.
30. Goldstein J. R., Klüsener S. Spatial analysis of the causes of fertility decline in Prussia //Population and Development Review. – 2014. – T. 40. – №. 3. – S. 497-525.
31. Colleran H. et al. Community-level education accelerates the cultural evolution of fertility decline //Proceedings of the Royal Society of London B: Biological Sciences. – 2014. – T. 281. – №. 1779. – S. 20132732.
32. Colleran H. The cultural evolution of fertility decline //Phil. Trans. R. Soc. B. – 2016. – T. 371. – №. 1692. – S. 20150152.
33. Palloni A. Diffusion in sociological analysis //Diffusion processes and fertility transition: Selected perspectives. – 2001. – S. 67-114.
34. Skirbekk, Vegard. 2008. “Fertility Trends by Social Status.” Demographic Research 18 (5) (March 28): 145–180. doi:10.4054/DemRes.2008.18.5.
35. Stulp G. et al. The effect of female height on reproductive success is negative in western populations, but more variable in non‐western populations //American Journal of Human Biology. – 2012. – T. 24. – №. 4. – S. 486-494.
36. Casterline J. B. et al. Diffusion processes and fertility transition: Introduction. – 2001.
37. Touraine, Alain. The post-industrial society: tomorrow's social history: classes, conflicts and culture in the programmed society. Vol. 6813. Random House, 1971.
38. Kokko H., Rankin D. J. Lonely hearts or sex in the city? Density-dependent effects in mating systems //Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences. – 2006. – T. 361. – №. 1466. – S. 319-334.
39. Kokko, H. & Brooks, R. 2003 Sexy to die for? Sexual selection and the risk of extinction. Ann. Zool. Fenn. 40, 207–219.
40. Basten, Stuart, Wolfgang Lutz, and Sergei Scherbov. "Very long range global population scenarios to 2300 and the implications of sustained low fertility." Demographic Research 28 (2013): 1145-1166.
41. Abbasi-Shavazi, Mohammad Jalal, and Fatemeh Torabi. "Women’s education and fertility in Islamic countries." Population Dynamics in Muslim Countries. Springer, Berlin, Heidelberg, 2012. 43-62.
42. Lutz, Wolfgang, and Samir KC. "Dimensions of global population projections: what do we know about future population trends and structures?." Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences 365.1554 (2010): 2779-2791.
43. Guttentag, Marcia, and Paul F. Secord. "Too many women? The sex ratio question." (1983).
44. Kokko, Hanna, and Michael D. Jennions. "Parental investment, sexual selection and sex ratios." Journal of evolutionary biology 21.4 (2008): 919-948.
45. Kokko, Hanna, Hope Klug, and Michael D. Jennions. "Unifying cornerstones of sexual selection: operational sex ratio, Bateman gradient and the scope for competitive investment." Ecology Letters 15.11 (2012): 1340-1351.
46. Butovskaya M.L. Antropologiya pola. Fryazino. Vek-2. 2013.
47. Butovskaya M. L. Yazyk tela: priroda i kul'tura. – 2004.
48. Schacht R., Bell A. V. The evolution of monogamy in response to partner scarcity //Scientific reports. – 2016. – T. 6. – S. 32472.
49. Schacht R., Mulder M. B. Sex ratio effects on reproductive strategies in humans //Royal Society open science. – 2015. – T. 2. – №. 1. – S. 140402.
50. Houston A. I., Székely T., McNamara J. M. Conflict between parents over care //Trends in Ecology & Evolution. – 2005. – T. 20. – №. 1. – S. 33-38.
51. Lessells, C. M. "Sexual conflict." The evolution of parental care (2012): 150-170.
52. Thomson, Elizabeth, and Jan M Hoem. 1998. “Couple Childbearing Plans and Births in Sweden.” Demography 35 (3): 315–322.
53. Rotkirch, Anna, Stuart Basten, H. Väisänen, and Markus Jokela. 2012. “Baby Longing and Men’s Reproductive Motivation.” Vienna Yearbook of Population Research 9: 283– 306. doi:10.1553/populationyearbook2011s283.
54. Testa, M. R. (2012). Family sizes in Europe: evidence from the 2011 Eurobarometer survey. Vienna: Vienna Inst. of Demography.
55. Testa, Maria Rita. "Couple disagreement about short-term fertility desires in Austria: Effects on intentions and contraceptive behaviour." Demographic Research 26 (2012): 63-98.
56. Castro Martin, T. 1995. “Women’s Education and Fertility: Results from 26 Demographic and Health Surveys.” Studies in Family Planning 26 (4): 187–202.
57. Lutz, Wolfgang, and K. C. Samir. "Global human capital: integrating education and population." Science 333.6042 (2011): 587-592.
58. Okbay, Aysu, et al. "Genome-wide association study identifies 74 loci associated with educational attainment." Nature533.7604 (2016): 539.
59. Reich, David. Who We Are and How We Got Here: Ancient DNA and the new science of the human past. Oxford University Press, 2018.
60. Kong, Augustine, et al. "Selection against variants in the genome associated with educational attainment." Proceedings of the National Academy of Sciences 114.5 (2017): E727-E732.
61. Westoff, Charles F., and Tomas Frejka. "Religiousness and fertility among European Muslims." Population and Development Review 33.4 (2007): 785-809.
|