British Politicians and Diplomats about Development Prospects of the British-Soviet Relations

Gorelova Liubov Alexseevna post-graduate student at St. Petersburg State University 199034, Russia, g. Saint Petersburg, nab. Universitetskaya, 7/9 avgustina.liubov@mail.ru Other publications by this author

Уже на заключительном этапе Второй мировой войны стало очевидным, что вероятность сохранения союзнических отношений между ведущими странами антигитлеровской коалиции крайне мала. В формировании послевоенного порядка Великобритания пыталась играть самую активную роль. С речи У. Черчилля в Фултоне в отечественной историографии принято вести формальный отсчет начала холодной войны. Лейбористское правительство К. Эттли самым решительным образом поддержало план Маршалла и создание НАТО. Эти два события стали важнейшими вехами на пути раскола мира на два противостоящих лагеря. Приход к власти в Великобритании в октябре 1951 г. консервативной партии создал некоторые предпосылки для нормализации британо-советских отношений, особенно после смены руководства в СССР в марте 1953 г., и открыл возможности для поиска компромисса и снижения риска начала новой мировой войны. Это было связано с попытками У. Черчилля возродить нечто подобное встречам Большой тройки времен Второй мировой войны.

Выбор хронологических рамок объясняется тем, что именно на этот период приходятся наиболее серьезные усилия У. Черчилля, совмещавший несколько месяцев посты премьер-министра и министра иностранных дел, улучшить как двусторонние британо-советские отношения, так и в целом наладить диалог Восток-Запад. После 23 июня 1953 г., когда У. Черчилль перенес второй инсульт, его влияние на принятие политических решений неуклонно падало, а от идеи встречи на высшем уровне лидеров трех стран он в конечном итоге отказался. Действия У. Черчилля пробудили определенную дискуссию в политических и дипломатических кругах Великобритании о перспективах британо-советских отношений. Среди тех, кто мог оказывать воздействие на формирование политики на советском направлении, следует назвать министра иностранных дел Э. Идена, руководителя кадровой дипломатической службы Уильяма Странга, его заместителя Пирсона Диксона, главу Северного департамента Форин Офис, в компетенцию которого входил СССР, Генри Хохлера, посла Соединенного королевства в Советском союзе Олвери Гаскойна.

Целью данной статьи является выявление основных подходов к развитию британо-советских отношений, существовавших в начале 1950-х г. в британских политических и дипломатических кругах, что позволяет ответить на вопрос о причинах неудачи нормализации двусторонних связей и шире смягчения противостояния Восток-Запад в рассматриваемый период. Соответственно объектом исследования представляется внешняя политика Великобритании в 1951-1953 гг., а предметом – британская позиция в отношении СССР и факторы ее определявшие. Работа написана с использованием специальных методов исторического исследования, таких как: нарративный, который позволил последовательно реконструировать подходы Великобритании к взаимоотношениям с СССР в 1951-1953 гг.; историко-генетический, с помощью которого выявлялись истоки холодной войны; сравнительный, давший возможность показать особенности политики Великобритании и США в отношении СССР.

Источниковую бузу исследования составили, прежде всего, документы Британского национального архива: материалы заседаний кабинета министров У. Черчилля, личные документы Э. Идена, донесения британского посла в СССР О. Гаскойна, меморандумы, подготовленные в Форин Офис. Для получения представления о реакции на действия правительства в отношении СССР других британских политических партий были использованы стенограммы парламентских дебатов. Для определения влияния США на политику Великобритании были привлечены документы Государственного департамента этой страны.

В британской историографии различные аспекты британо-советских отношений в условиях начала холодной войны получили достаточно широкое, хотя и несколько одностороннее рассмотрение. Главная претензия, которую можно предъявить к большинству западных, в том числе и британских историков, это склонность возлагать основную ответственность за обострение международной обстановки в послевоенный период на СССР. В контексте данной статьи можно упомянуть работу Дж. Янга ^[1], коллективную монографию «Британия и холодная война» ^[2]. В отечественной историографии по мере того, как более доступными становились британские архивы, появлялись работы, посвященные политике лейбористских правительств 1945-1951 гг. в отношении СССР ^[3-6]. Однако деятельность в этом же направлении консервативного правительства У. Черчилля в 1951-1953 гг. практически не изучена и данная статья представляет собой первую попытку восполнить данный пробел, что, на наш взгляд, будет способствовать созданию более объективной картины крайне сложной международной ситуации начала 1950-х гг. Кроме того, новизна исследования заключается и во введении в научный оборот ряда неопубликованных источников, например, донесений О. Гаскойна Э. Идену, личных документов министра иностранных дел Великобритании.

После победы на парламентских выборах 25 октября 1951 г. консервативной партии, У. Черчилль вновь стал премьер-министром и сформировал первое свое правительство мирного времени. Несмотря на то, что уже в ходе предвыборной кампании он стремился представить себя единственным человеком, способным найти общий язык с И. В. Сталиным, к нему приклеился ярлык «поджигателя войны», который умело использовали лейбористы, пугая избирателей началом третьей мировой войны в случае победы консерваторов. Поэтому возглавив правительство, У. Черчилль прилагал большие усилия для доказательства того, что его слова о возможности урегулирования отношений с СССР не были пустым звуком. Здесь следует оговориться, что на данном этапе британо-советские отношения рассматривались исключительно в контексте возможности смягчения противостояния Восток-Запад. По этой причине У. Черчилль активно продвигал идею совещания на высшем уровне бывших главных союзников по антигитлеровской коалиции, на подобии встреч Большой тройки времен Второй мировой войны. Как пишет Дж. Янг, именно У. Черчилль первым использовал для названия подобных мероприятий термин «саммит», который затем стал широко использоваться в журналистских и политических кругах ^{[7, p.377]}.

Стремясь восстановить личные контакты с И. В. Сталины, 5 ноября 1951 г. У. Черчилль направил ему телеграмму «приветствия», которая стала ответом на «прощальное» письмо советского лидера ему в августе 1945 г., когда консерваторы оказались в оппозиции ^[8]. Вслед за этим, в речи в палате общин У. Черчилль заявил: «Выступая в Эдинбурге в феврале 1950 г. я призвал провести конференцию глав государств и правительств и я … по-прежнему привержен идее приложения максимальных усилий для преодоления пропасти между двумя мирами» ^[9]. Однако вероятность проведения встречи на высшем уровне в начале 1950-х г. была практически равна нулю. Здесь сказывалось влияние нескольких факторов. Прежде всего отметим негативное отношение к проведению встречи на высшем уровне министра иностранных дел Э. Идена и его подчиненных из Форин Офис. Характеризуя в июле 1952 г. советскую внешнюю политику, Э. Иден отмечал, что в своей основе советский режим и коммунистическая доктрина враждебны Западу, а политика СССР и угроза агрессии с его стороны требуют наращивания военной силы и углубления всестороннего сотрудничества демократических стран ^[10].

Весьма показательны, с точки зрения господствовавших в Форин Офис взглядов на перспективы британо-советских отношений, донесения посла Великобритании в СССР в 1951-1953 гг. О. Гаскойна. В одном из первых писем Э. Идену в декабре 1951 г. он подробно изложил свое видение политики советского руководства и возможных ответных действий британской стороны. О. Гаскойн полагал, что советские власти делали все возможное чтобы затруднить двустороннее общение. Единственный аргумент, который, с его точки зрения, понимали в Кремле, была военная сила. Поэтому проведение встречи на высшем уровне в условиях, когда Запад не достиг должного уровня военной готовности не только не принесло бы положительных результатов, но и нанесло бы вред единству западных союзников и затормозило бы реализацию программы перевооружения ^{[11, pp.178-180]}.

Однако главным препятствием в организации подобной встречи была позиция США, которые не видели в ней практической надобности. В самих Соединенных Штатах полным ходом шла кампания маккартизма. На международной арене также целый ряд факторов обуславливал незаинтересованность США в переговорах на высшем уровне: продолжался конфликт в Корее, в Европе начинался процесс ремилитаризации и интеграции в НАТО Западной Германии, чему смягчение международной обстановки могло только помешать.

Отличия в политике США и Великобритании в отношении СССР и их причины были хорошо обозначены в меморандуме советника Государственного департамента Чарльза Болена, считавшегося ведущим американским специалистом-советологом. В апреле 1953 г. он будет назначен послом в СССР, сменив на этом посту своего друга и не менее крупного знатока Советского Союза Джорджа Кеннана. В документе, датированным 5 декабря 1951 г., Ч. Болен отметил ряд факторов, обуславливавших различия в подходах к проблеме СССР нового консервативного кабинета и американской администрации. Среди них автор отмечал географическое положение, заставлявшее Великобританию гораздо больше, чем США, опасаться возможного военного конфликта с СССР, а также собственные дипломатические традиции, необходимость учитывать позицию лейбористской партии, особенно ее левого крыла, политический стиль и взгляды самого У. Черчилля. В результате, по мнению Ч. Болена, британская сторона склонна была недооценивать степень советской угрозы и преувеличивать возможности её снижения с помощью дипломатии. Он полагал, что новое правительство, прежде всего сам премьер-министр, не чужды идее нормализовать отношения с СССР путем раздела сфер влияния. Все это было неприемлемо для США, а сам взгляд американцев на сущность советского режима и его внешнюю политику Ч. Болен считал более объективным ^{[12, pp.991-993]}.

В январе 1952 г. большая британская делегация во главе с У. Черчиллем посетила США. Уже в процессе подготовки переговоров посол Великобритании в Соединенных Штатах Оливер Фрэнкс заверил американскую сторону, что премьер-министр не будет поднимать тему возможной встречи с И. В. Сталиным ^{[13, p. 712]}. В ходе самого визита обсуждались многочисленные вопросы двусторонних связей и международного положения, однако политика в отношении СССР была затронута в самом общем плане. У. Черчилль, определяя свое видение политики СССР на первой встрече с президентом Гарри Труманом 5 января 1952 г., заявил, что главным фактором, обуславливавшим действия Советов, являлся страх. По мнению У. Черчилля, СССР больше боялся дружбы с Западом, чем его враждебности. Однако по мере роста западной мощи, Советский Союз будет искать его расположения ^{[14, p. 736]}.

В следующий раз У. Черчилль обратился к этой теме 18 января, когда Г. Труман заявил, что еще надеется достичь соглашения с русскими, но ради этого «не собирается отдать им весь мир». Премьер-министр одобрил это высказывание и пообещал не предпринимать ничего, что могло бы создать трудности в отношениях Г. Трумана с СССР ^{[15, p. 852]}. Таким образом, очевидно, что уже в начале своего премьерства У. Черчилль был вынужден признать роль ведомого в отношениях Восток-Запад и отказаться, хотя как показали дальнейшие события не навсегда, от идеи возглавить процесс мирного урегулирования с СССР, инициировав встречу на высшем уровне. Даже смена администрации в Белом доме и избрание президентом Дуайта Эйзенхауэра, с которым у У. Черчилля со времен Второй мировой войны сложились хорошие личные отношения, не привела первоначально к оживлению в британских политических и дипломатических кругах дискуссий о политике в отношении Советского Союза. Более того, когда У. Черчилль вновь прибыл в США в начале января 1953 г., он обнаружил, что Д. Эйзенхауэр подумывает о встрече с И. В. Сталиным без участия британской стороны ^[16].

Ситуация изменилась после смерти И. В. Сталина 5 марта 1953 г. С этого момента и до 23 июня 1953 г., когда У. Черчилля настиг второй инсульт, проблема британо-советских отношений в свете прихода к управлению СССР так называемого коллективного руководства, и возможность проведения саммита на высшем уровне, вновь активно дискутировалась в политических и дипломатических кругах Великобритании. Уже 11 марта У. Черчилль написал письмо Д. Эйзенхауэру, в котором поднял вопрос о возможности встречи с новыми лидерами СССР и координации действий в этом направлении ^{[17, p.964]}. В ответном письме президент США выразил сомнение в целесообразности многосторонней встречи под предлогом того, что с практической стороны это ничего не даст, но будет использовано СССР в пропагандистских целях. Впрочем, Д. Эйзенхауэр не исключил возможности некоторой координации действий с Великобританией и, возможно, Францией ^[18].

Дальнейшие шаги нового советского руководства потребовали реакции лидеров западного мира. 15 марта 1953 г. председатель совета министров СССР Г. М. Маленков начал то, что в западной историографии получило название мирного наступления. Он заявил, что не существует международных проблем, которые нельзя было бы решить мирным путем ^{[19, p.229]}. Ответом Запада стало выступление Д. Эйзенхауэра 16 апреля, которое окрестили «Шанс миру». В этом очень сдержанном по тону обращении президент США заявил, что новое советское руководство может изменить ситуацию в мире. Для этого оно должно было предпринять ряд шагов, которые фактически означали бы серьезные уступки западным странам, например, дать возможность провести демократические выборы в Восточной Европе, подписать мирный договор с Австрией. При этом сами США менять свой внешнеполитический курс не собирались ^[20]. Однако даже такая, как выразился Стивен Фиш, «маленькая оливковая ветвь», протянутая Д. Эйзенхауэром, вызвала неудовольствие Государственного секретаря Дж. Ф. Даллеса, которые уже два дня спустя публично ругал русских ^{[21, p.335]}.

Взгляд У. Черчилля на ситуацию был значительно оптимистичнее. К тому же, он усилил свой контроль за Форин Офис, возложив с апреля 1953 г. на себя функции министра иностранных дел на время болезни Э. Идена. Комментируя 20 апреля 1953 г. в палате общин обращение Д. Эйзенхауэра, У. Черчилль попытался несколько сгладить возможное негативное впечатление от него у советского руководства. Он заявил, что не рассматривает речь президента США как вызов и не ждет немедленного категоричного ответа советского правительства на многочисленные серьезные замечания в его адрес, сделанные в ней ^[22]. Показательно, что У. Черчилль направил телеграмму в британское посольство в Москве с указанием передать наилучшие пожелания В. М. Молотову, который вновь занял пост министра иностранных дел, и обратить его внимание на это выступление ^[23]. Одновременно У. Черчилль написал письмо Д. Эйзенхауэру, в котором высказал мнение, что наилучшим следующим шагом стала бы встреча лидеров трех стран, хотя и «маловероятно, что Советы согласятся освободить сателлиты или пойти на объединение Кореи» ^[24].

Развернув бурную деятельность, У. Черчилль стал обдумывать возможность своего визита в Москву и заключение так называемого «нового Локарно» применительно к СССР и Германии. 3 мая 1953 г. он направил Д. Эйзенхауэру письмо, в котором выразил свое намерение написать В. М. Молотову и предложить ему встретиться в Москве для возобновления личных контактов, а также знакомства с новым советским руководством ^[25]. Ответ президента США последовал незамедлительно. Д. Эйзенхауэр выразил удивление желанием У. Черчилля вести переговоры в Москве, что, с его точки зрения, могло быть истолковано русскими как слабость. Он также отметил, что время для встречи в верхах не пришло, поскольку новое советское руководство еще не предприняло шагов, свидетельствовавших о реальном изменении внешнеполитического курса. Конечный вывод сводился к тому, что У. Черчиллю стоит хорошенько подумать, прежде чем предпринимать подобные шаги ^{[26, p.1-2]}.

Для понимания мотивов действий У. Черчилля важна его беседа с У. Странгом, занимавшим в это время должность постоянного заместителя министра иностранных дел, то есть главы британской кадровой дипломатической службы. В ходе беседы У. Черчилль сказал, что еще не принял решения посылать ли В. М. Молотову письмо с предложением о встрече и что окончательное решение зависит от реакции Д. Эйзенхауэра. Он признался, что вопрос о возможным визите в Москву его глубоко волнует и является поводом для глубокого самоанализа. У. Странг привел целый ряд аргументов не только против идеи посетить Москву, но и вообще против каких-либо переговоров с СССР на данном этапе. Во-первых, не понятна была расстановки сил в советском руководстве. Во-вторых, необходимо было окончательно решить вопрос о включении ФРГ в систему европейской безопасности, другими словами позволить ей начать ремилитаризацию. В-третьих, двустороння британо-советская встреча может побудить и другие страны НАТО, прежде всего Францию, серьезно опасавшейся перевооружения ФРГ, начать односторонние действия по налаживанию контактов с СССР, что крайне негативно могло отразиться на союзнических отношениях. В целом, у У. Странга создалось впечатление, что У. Черчилль, как последний живой участник Большой тройки, чувствовал свою историческую миссию и считал, что на нем лежит особая ответственность за судьбу мира в столь непростое время ^[27].

Следует отметить, что практически весь постоянный состав Форин Офис отрицательно относился к планам У. Черчилля в отношении СССР. В подтверждение сошлемся на меморандум, подготовленный в Форин Офис в апреле 1953 г. Основная работа по его составлению была проделана Северным департаментом во главе с Г. Хохлером. Проведя детальный анализ внутриполитической ситуации в Советском Союзе и возможных изменений в его внешней политике после смерти И. В. Сталина, авторы документа пришли к выводу, что новое советское руководство останется приверженным идее победы коммунизма в мировом масштабе. Однако его политика, вероятно, «станет более гибкой». Подобная тактика «могла вполне оказаться более опасной для единства Запада и увеличения его военной и экономической мощи, чем буйная ксенофобия, демонстрировавшаяся Сталиным с 1946 г.». Не исключая возможности договариваться с СССР по «конкретным нерешенным вопросам», британские дипломаты считали необходимым «избегать ложных ощущений безопасности и продолжать принимать меры, необходимы для усиления военного потенциала несоветского мира» ^[28].

Для еще большей наглядности приведем точку зрения П. Диксона, заместителя У. Странга, высказанную им в ходе беседы с премьер-министром 3 мая 1953 г. По мнению дипломата, практически идентичному взглядам его начальника, существовало множество серьезных возражений против трехсторонней встречи на высшем уровне, а тем более двусторонней британо-советской. П. Диксон полагал, что советское руководство может использовать переговоры для попытки вбить клин в отношениях между США и Великобританией. Кроме того, Франция могла отказаться от поддержки перевооружения ФРГ на фоне потепления международной обстановки. Общий вывод сводился к тому, что надо продолжать политику коллективной безопасности стран Запада, что окажет необходимое воздействие на русских в будущем ^[29].

Учитывая негативную реакцию Д. Эйзенхауэра, британский премьер-министр отказался от идеи в одностороннем порядке посетить Москву, но осознание своей миссии побудило его изложить видение будущих отношений с СССР в ходе парламентских дебатов 11 мая 1953 г. У. Черчилль впервые публично заявил о возможности применения принципов Локарнских договоров 1925 г. к решению спорных вопросов в Европе, а также о своей уверенности в необходимости скорейшего проведения конференции на высшем уровне лидеров ведущих держав. Круг участников должен был быть минимальным. Очевидно, что У. Черчилль подразумевал США, СССР, Великобританию и, возможно, Францию ^[30].

Посол США в Великобритании Уинтроп Олдрич оценил речь У. Черчилля как лучшее его выступление со времен Второй мировой войны, которое, заметим, встретило единодушное одобрение в палате общин. У. Олдрич обратил также внимание, что премьер-министр впервые не упомянул в принципиальном заявлении по вопросам внешней политики важность англо-американского альянса и двусторонней солидарности, что могло свидетельствовать об определенном разочаровании в политике США ^{[31, pp.985-986]}. Опасения посла оказались напрасны. В письме Д. Эйзенхауэру 28 мая 1953 г. У. Черчилль говорил о неразрывных узах, связывавших две страны ^[32].

В целом, инициатива У. Черчилля о встрече на высшем уровне и «новом Локарно» для Европы не нашла поддержки не только в США, но и в ФРГ и Франции. Канцлер Конрад Аденауэр опасался, что в случае урегулирования проблемы европейских границ, встанет вопрос о признании Западной Германией ГДР и, таким образом, вопрос объединения будет отложен на неопределенное время. Французское правительство боялось, что встреча на высшем уровне подорвет его усилия по реализации плана создания Европейского оборонительного сообщества ^{[7, p.383]}. Советское руководство, как показывают недавние исследования, также отнеслось скептически к идея У. Черчилля ^[33]. Правда его мотивы были несколько иного свойства. Для СССР было очевидно, что результативными могут быть только советско-американские переговоры и без поддержки США предложения У. Черчилля не имели серьезного значения.

В итоге, вместо встречи в верхах с участием СССР, по предложению французского правительства, было решено провести саммит глав США, Франции и Великобритании для координации политики в отношении Советского Союза, которая состоялась на Бермудах в декабре 1953 г. Сообщая об этом В. М. Молотову, У. Черчилль заверял его, что конференция на Бермудах поможет «наведению мостов, а не барьеров между Востоком и Западом» ^[34].

Таким образом, к 23 июня 1953 г., когда У. Черчилль пережил второй инсульт, было уже очевидно, что все его усилия, предпринимаемые с октября 1951 г. по нормализации отношений с СССР и проведению встречи в верхах бывших главных союзников по антигитлеровской коалиции не имеет шансов на реализацию. И. В. Сталин как британскими, так, впрочем, и американскими политическими и дипломатическими элитами не воспринимался как человек, с которым можно было договариваться. Наоборот, действия СССР под его руководством рассматривались как прямое доказательство необходимости наращивать военные расходы и укреплять единство рядов западных союзников. Первые месяцы после смерти И. В. Сталина существовало слишком много неопределенностей во внешнеполитическом курсе нового советского руководства, как, впрочем, и относительного его будущего состава. Очевидно, что болезнь настигла У. Черчилля тогда, когда объективные условия для оттепели в международных отношениях еще не сложились. В самой Великобритании его главным оппонентом был Форин Офис, постоянные сотрудники которого мысли исключительно в категориях холодной войны. Для них возможное потепление международной обстановки таило угрозу усилиям Запада по военно-политической интеграции, что дало бы в будущем преимущества СССР. Двусторонние связи с Москвой, с их точки зрения, были еще более опасны, поскольку грозили осложнениями в британо-американских отношениях. События 1951-1953 г. также показали все возрастающую зависимость британской внешней политики от позиции США. У. Черчилль мог себе позволить игнорировать мнение Форин Офис и, зачастую, не ставить его сотрудников в известность о своих предполагаемых шагах на внешнеполитическом поприще. Однако мнение Г. Трумана, а затем Д. Эйзенхауэра оказывалось для него решающим. США же, если и допускали на этом этапе возможность прямых контактов с руководством СССР, то не видели необходимости в посредничестве Великобритании. Именно поэтому планам У. Черчилля не суждено было реализоваться, хотя какое-то время после восстановления от удара он еще верил в свою историческую миссию и вынужден был отказаться окончательно от идеи встречи в верхах только в силу все более ухудшающегося здоровья и вызванного этим постепенного отхода от дел.