M. T. Markelov: on the anniversary of the scholar

Shigurova Tat'yana Alekseevna Professor of the Department of Cultural Research and Library Information Resrouces at N. P. Ogarev's Mordovia State University 430010, Russia, Mordovia region, Saransk, Serova str., 3 shigurova_tatyana@mail.ru Other publications by this author

Введение

В феврале 2019 года исполнилось 120 лет со дня рождения Михаила Тимофеевича Маркелова (1899 – 1937). Его перу принадлежит ряд работ по этнографии народов Поволжья и Прикамья: «Вотяки», «Историко-этнографический очерк удмуртов», «О пережитках родового строя в современном быту удмуртов», «Система родства у угро-финских народностей», «К вопросу о культурных взаимоотношениях финнов и русских», «Вышивание у марийцев», получивших широкое признание среди современных исследователей. Несомненную научную ценность представляют его труды в области этнографии и фольклора мордвы: «Саратовская мордва», «К истории терюханской народной культуры» (в соавторстве с С. П. Толстовым), «Мордовская деревня по данным эрзянского предреволюционного фольклора», «Мокшэрзятнень эрямо пингест», «Мордва».

Ценностное восприятие личности ученого было осознано благодаря воспоминаниям В. Н. Белицер ^[1] и очеркам о его научной деятельности Н. Ф. Мокшина ^{[7, 8, 9]}. Примечательно следующее замечание Н. Ф. Мокшина: «Творческое наследие М. Т. Маркелова представляет не только чисто историографический интерес. Многие наблюдения и выводы ученого поныне не утратили своей актуальности, не говоря уже о все возрастающей ценности его полевых этнографических сборов. Воспитательный заряд несет и сама биография ученого…» ^{[8, с. 3]}. Активная многогранная деятельность и жизнь выдающегося научного и культурного деятеля М. Т. Маркелова была насильственно прервана в мрачные годы культа личности (см. его показания на допросах, содержащиеся в исследовании Н. С. Кузнецова ^[3]). По мнению Н. Ф. Мокшина, «Величие М. Т. Маркелова состоит в том, что он не сдался, дух его не был сломлен, он не оговорил ни себя, ни своих коллег… Перед такой личностью нельзя не преклонить колено» ^{[8, с. 16]}. В год 110-летия со дня рождения М. Т. Маркелова Поволжским центром культур финно-угорских народов был издан сборник избранных трудов ученого, ставших библиографической редкостью ^[5]. В данной статье предпринята попытка раскрыть некоторые неизвестные страницы из томского периода жизни этнографа, что, как представляется, позволит расширить преставление о глубине и разнообразии его исследований в области традиционной культуры финно-угорских народов.

Писать о человеке, с которым не был знаком, не жил рядом, не общался, всегда сложно и очень ответственно. Поэтому весьма ценным источником являются материалы личного архива ученого, которые хранятся с 1966 года в фондах Мордовского республиканского объединенного краеведческого музея имени И. Д. Воронина (МРОКМ им. И. Д. Воронина). Благодаря стараниям близкого друга ученого – Елены Владимировны Дервиз, указанные материалы удалось сохранить: они были вывезены из Томска в Москву, долгие годы их старались сберечь на чердаке дачного домика, чтобы в 60-е годы передать краеведческому музею Мордовии.

Ценность информационного потенциала архива личного происхождения определяет необходимость его введения в научный оборот и выбор методов исследования, как общенаучных (анализ, синтез, описательный метод, метод классификации), так и взаимосвязанных методик источниковедения и музееведения. Анализ письменных источников архива позволяет нам рассмотреть представления и ценности автора, его мироощущение и образ жизни, круг общения. Метод классификации способствует выявлению структуры коллекции: черновики, фиксирующие важные моменты творческой и педагогической деятельности фондообразователя, биографические источники, переписка, фотографии, личные книги.

Междисциплинарные связи источниковедения с иными областями знаний, соотношение методов исследования истории и культуры убедительно раскрыты Э. Бернгеймом в труде «Учебник методологии и философии истории» (см.: ^[19]). Л. Февр развивал идею широкого взаимодействия наук, появления науки о человеке как междисциплинарной области знания, поиска в источнике решения проблем современности, подчеркивал значение диалога современности с прошлым (см.: ^[20]). Использование междисциплинарных методик источниковедения и музееведения способствует глубокому пониманию роли и места документального фонда в общем объеме архивных источников истории культуры России 1930-х годов, уровня его информативности и достоверности, осмыслению изменений, происходящих с личностью в экстремальных условиях реальности.

Основная часть

Родился Михаил Тимофеевич Маркелов в эрзянской семье, проживавшей в селе Синенькие Петровского уезда Саратовской губернии. Его мать, Матрена Минеевна, была неграмотной, отец, Тимофей Кузьмич, малограмотным крестьянином.

М. Т. Маркелов закончил 4 общеобразовательных класса Саратовской духовной семинарии. В 1918 году поступил на историческое отделение историко-филологического факультета Саратовского госуниверситета. Среди остальных студентов М. Т. Маркелов выделялся разносторонней образованностью, эрудицией: он знал латинский, греческий, французский, мордовский языки, хорошо пел и подбирал на слух музыку. Здесь, в одном из крупнейших научно-образовательных центров России, в первые послереволюционные годы работали такие талантливые педагоги-профессора, как Б. М. Соколов, П. Г. Любомиров, А. А. Гераклитов и др. По инициативе Б. М. Соколова в 20-е годы проводилось систематическое экспедиционное обследование народов, населяющих Нижнее Поволжье. Был создан Саратовский этнографический музей и этнографический отдел при Обществе истории, археологии и этнографии города. Для решения поставленных задач стала объединяться университетская и учительская общественность, представители различных национальностей; были выделены материальные средства, обеспечившие проведение экспедиций и опубликование результатов научно-исследовательской работы.

М. Т. Маркелов участвовал в работе этнографической экспедиции 1920 года на территории бывшего Хвалынского уезда Саратовской губернии. Его первая статья «Саратовская мордва (Этнографические материалы)», опубликованная в «Саратовском этнографическом сборнике», содержит краткий обзор работ о мордве, осмысление происходящих изменений в мордовской культуре и их последствий для «творческого духа» народа, описание локального варианта традиционного костюма, построек и жилищ мордвы, а также систематизированный богатый полевой материал автора по обрядам и верованиям, народному творчеству.

По наблюдениям автора, повсеместное распространение среди молодых женщин Саратовской губернии в начале XX века получила городская мода, а традиционный костюм мордвы выполнял лишь обрядовую функцию. М. Т. Маркелов обратил внимание на эмоциональное отношение женщины-мордовки к исчезающим предметам. Примечательно в этом плане следующее его замечание: «И сейчас можно найти если не полный, то, во всяком случае, хоть несколько частей костюма, шитых или еще ее собственными руками, или доставшихся ей от матери, родных, и надобно видеть, с какой тщательностью хранятся они в глубинах сундуков и нередко льются над ними слезы воспоминаний и сожалений» ^{[5, с. 157; 17, с. 87–96]}.

Работа М. Т. Маркелова была высоко оценена научной общественностью. Редактор сборника Б. М. Соколов, искренне радуясь успехам ученика, подарил ему оттиск своей статьи «Этнографическое изучение Саратовского края» с надписью «М. Т. Маркелову – дорогому другу и товарищу в этнографической работе в глубокой уверенности, что из него выйдет знаменитый исследователь своего родного народа – мордвы. 12.05.1922» ^{[14, № 3191-58]}. Дружеские отношения с крупным ученым стали стимулом для становления и совершенствования неординарной и сильной личности молодого человека, обогатили его творческую натуру опытом научного исследования и описания этнографического материала. В экспедиции были отработаны необходимые практические навыки, которые позднее пригодились М. Т. Маркелову в его самостоятельных научных исследованиях. Собранные предметы быта экспонировались как источники познания истории народа. Впоследствии они были представлены на выставке в Москве, а собирателей в лице профессора Б. М. Соколова отметили дипломом 1 степени. Экспонаты с выставки, а также богатая коллекция бывшего Румянцевского музея легли в основу Центрального музея народоведения в Москве (переименованного в Музей народов СССР), организатором и первым директором которого стал профессор Б. М. Соколов. Вместе с ним в Москву переехали несколько его учеников, в том числе и М. Т. Маркелов, уже имевший опыт музейной и полевой собирательской работы. Он становится ближайшим помощником директора, исполняя обязанности заведующего отделом по изучению финно-язычного и тюркского населения Поволжья и Приуралья. В создании музея принимали активное участие этнографы Н. И. Лебедева и В. Н. Белицер, археолог Е. И. Горюнова. С 1924 года этнографические экспедиции музея направляются в разные области нашей страны: в Сибирь и Среднюю Азию, на Дальний Восток и Кавказ, в Поволжье, Украину и Белоруссию.

Летом 1925 года была организована экспедиция на территорию Марийской республики (в то время – области), собраны большие и ценные в научном отношении коллекции – по бортничеству, народному костюму, вышивке, а также по дохристианским верованиям марийского народа, к которым М. Т. Маркелов проявлял особый интерес. Новая экспозиция марийского зала музея была гордостью ученого. Здесь он впервые использовал новые методы показа жизни и занятий народа. Наибольшим успехом у посетителей пользовалась сцена с бортником, влезающим на дерево для сбора меда ^{[1, с. 17]}. Народный костюм и орнамент рассматривались в сравнении с археологическими экспонатами. В дальнейшем М. Т. Маркелов подготовил к опубликованию исследование о вышивке и одежде марийского народа с богатыми иллюстрациями. Но в силу определенных обстоятельств этой работе в те годы не суждено было увидеть свет, и лишь в 1996 году автором данной статьи (при содействии профессора Н. Ф. Мокшина) была подготовлена к печати небольшая ее часть в виде статьи «Вышивание», которая была опубликована в журнале «Этнографическое обозрение» ^{[4, с. 138 – 143]}.

М. Т. Маркелов обладал большим организаторским талантом. В. Н. Белицер, работавшая в то время сотрудницей музея (впоследствии – доктор исторических наук), в своих воспоминаниях выражала восхищение неутомимой энергией, находчивостью и тактом, отличавшими молодого руководителя в полевых, нередко очень трудных условиях. «Энтузиазм его заражал сотрудников так, что все работали с большим увлечением, даже с азартом, с утра до вечера» ^{[1, с. 19]}.

Летом 1926 года М. Т. Маркелов изучает мордву, посещает эрзянские и мокшанские села на территории бывших Пензенской и Нижегородской губерний. В 1927–1928 годы полевые исследования были продолжены в трех волостях Нижегородского уезда, где проживала небольшая группа мордвы-терюхан. В это время шла подготовка к признанию автономии мордовского края и весьма актуальным был современный взгляд на историю и настоящее состояние материальной и духовной культуры народа. М. Т. Маркелов пишет в это время научно-популярную работу «Мордва» на базе коллекции Музея народоведения, в которой приводит основные сведения о численности, расселении, культуре мордовского народа. Материалы экспедиции включены в статью «К истории терюханской народной культуры», опубликованную им в соавторстве с С. П. Толстовым, который работал с 1929 по 1935 годы в Музее народоведения.

В 1929 году выходит в свет книга М. Т. Маркелова на эрзянском языке «Мокшэрзятнень эрямо пингест» («История мокши и эрзи»), которая до сих пор не переведена на русский язык ^[6]. В ней изложены теоретические воззрения, концепция автора, исследующего проблему генезиса мордовского народа. Опираясь на историографические данные и большой фактический материал, М. Т. Маркелов показывает локальные особенности материальной и духовной культуры эрзян и мокшан. Особое внимание он обращает на то, что в конце 20-х годов в мордовских поселениях еще не до конца были изжиты экономические и культурные пережитки дореволюционного периода, сохранялись многие архаические традиции в быту, сложившиеся на почве натурального хозяйства и ограниченного обмена. Продолжали использоваться некоторые виды старинной одежды, орудия труда, жилище, пища и другие элементы крестьянского быта.

Данное обстоятельство позволило М. Т. Маркелову охватить широкий спектр явлений традиционно-бытовой культуры мордвы с глубокой древности, принимая во внимание изменения, произошедшие в 20-е годы ХХ века. Значительное место в его описаниях отведено традиционному костюму, анализу разных типов головных уборов мокшанских и эрзянских женщин, особенностям украшения их одежды ^{[18, с.133–138]}. М. Т. Маркелов указывал на то, что в середине 20-х годов XX века мокшанский женский костюм подвергся модернизации: появились рубашки с рукавами «из другой материи»; край ворота стал обшиваться красной каймой (тканью); на смену туникообразной рубахе пришел крой с плечевой проймой. Автор акцентировал внимание на особенностях орнаментации женской рубахи мордвы-мокши, перечислив места расположения традиционной вышивки и используемые термины-обозначения ^{[16, с. 195–199]}. Отмечена манера эффектного повязывания мокшанками цветастой шали с кистями наподобие чалмы. Обильное использование в праздничном наряде мокшанских женщин нагрудных и поясных украшений приводила, по замечанию М. Т. Маркелова, к тому, что во время ходьбы вся их одежда звенела, производя на окружающих соответствующее впечатление ^{[6, с. 150; 15, с. 112–118]}.

Сбор вещевого материала во время экспедиций с участием М. Т. Маркелова позволил существенно обогатить фонды музея, в котором формировалась коллекция предметов быта финно-угорских народов Среднего Поволжья. В настоящее время значительная ее часть (после ликвидации Музея народоведения в 1948 г.) находится в Российском этнографическом музее в Санкт-Петербурге. М. Т. Маркелов рассматривал фонды музея как важнейший источник этнографии, настаивая, как ученый, на научном подходе к проблеме комплектования коллекций, их систематизации, с учетом уровня развития этнографической науки того времени. Среди уникальных экспонатов мордовской культуры, сохраненных им для потомков, зафиксированы элементы традиционного костюма: «писаная шуба с аппликацией из кожи и кусочков разноцветного сукна, белая сермяга, украшенная вышивкой, шушпан – мужская верхняя одежда из холста, женский головной убор – венец, нагрудное украшение сустуг, ушные подвески из серебряных монет, так называемые плетни» ^{[1, с. 19; см.: 21, т. II]}.

После окончания аспирантуры РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) М. Т. Маркелов был приглашен в Московский университет, где с 1929 года читал курс «Этнография народов Поволжья», вел семинары. По воспоминаниям В. Н. Белицер, студенты очень любили М. Т. Маркелова. «Он был замечательным лектором и педагогом. Читал он живо, просто и очень интересно» ^{[1, с. 21]}. В это же время он готовил к печати объемный труд «Эрзянский эпос» (иногда упоминается название «Мордовский эпос»). К сожалению, уникальное творение ума и сердца М. Т. Маркелова в середине 30-х г. будет утрачено, «затеряно» в коридорах издательства по вполне понятной причине. На одном из актов поступления материалов ученого в фонды краеведческого музея есть надпись со слов Е. В. Дервиз: «Книга “Мордовский эпос” не была издана из-за ареста и ссылки Маркелова». Самому автору в 1936 году сообщили, что рукопись пропала при переезде канцелярии издательства из одного помещения в другое. Известно, что книга редактировалась академиком Юрием Матвеевичем Соколовым. Он беспокоился о ее судьбе, неоднократно просил сообщить М. Т. Маркелову о пропаже и выслать черновой вариант или копию ^{[12, № 3324-6]}.

Иллюстрации к книге были подготовлены И. С. Ефимовым, ставшим впоследствии народным художником СССР. Судьба соединила незаурядные личности – этнографа М. Т. Маркелова и художника И. С. Ефимова. Они познакомились в 20-е годы во время экспедиций Центрального Музея народоведения, в которых И. С. Ефимов также принимал участие. В 1930 году И. С. Ефимов вместе с супругой Н. Я. Симонович-Ефимовой работал в музее в качестве художника. М. Т. Маркелов считал И. С. Ефимова своим лучшим другом. На вопрос анкеты «Ваш любимый человек?» он написал: «И. С. Ефимов», на вопрос «Любимое искусство и его представители?» ответил: «Кроме искусства палеолита, Востока, Греции, – скульптуру И. С. Ефимова, его же рисунки и пейзажи Нины Яковлевны Симонович-Ефимовой» ^{[2, № 3324-8]}. Дружеские связи между ними сохранялись долгие годы. Известно, что 23 декабря 1932 года М. Т. Маркелов совместно с В. А Фаворским выступил в качестве оппонента доклада Н. Я. Симонович-Ефимовой «Основа силуэта как формы», который состоялся в Клубе художников (Москва, Ветошный ряд). Именно с И. С. Ефимовым он советовался по разным вопросам оформления книги, расположения нот и текста: «На него я полагаюсь во много раз больше, чем на себя. Вопрос идет, конечно, о вкусе» ^{[10, № 3324-5]}.

Содержание рукописи «Эрзянский эпос» вдохновило богатое воображение художника на создание мифологических образов Нишке паза («Великий бог»), Литовы, Мурзы и других божеств мордвы. Легким и уверенным движением пера, иногда лишь несколькими штрихами, тонкой линией он смог передать величие и могущество божества, трепетность движения, специфику поз, жестов, особенности одежды народных героев. И. С. Ефимов стал одним из первых профессиональных художников, ярко и лаконично запечатлевших сложный мир героических сказаний мордвы. Его иллюстрации являются важным историческим источником, проявлением творческого духа, синтеза двух выдающихся людей своего времени. Коллекция иллюстраций И. С. Ефимова к неопубликованной книге М. Т. Маркелова хранится в Саранске, Мордовском республиканском музее изобразительных искусств им. С. Д. Эрьзи.

В доме Ефимовых М. Т. Маркелов общался со многими известными деятелями искусства и культуры. Так, в письме своему сыну Н. Я. Симонович-Ефимова рассказывает об одном из вечеров песен: «Публика – «универсальная» – Михаил Иванович Пиков, Чеховы. Пели как следует. Мы с Владимиром Дмитриевичем Дервиз – дуэты, выучили Шумана, как в Домотканове когда-то. Самое лучшее – Михаил Тимофеевич Маркелов пел мордовские песни и песню слепых, как Кривополенова когда-то пела, очень славно. Еще публика была – Павел Александрович Флоренский…» ^{[13, с. 143]}.

Активная многогранная деятельность М. Т. Маркелова, стоявшего у истоков мордовской этнографической науки, была прервана на самом взлете. С 1933 года начинается трагический период в личной жизни М. Т. Маркелова. По ложному обвинению он был арестован и «Постановлением особого совещания при коллегии ОГПУ от 9.07.1933» осужден по статье 58, п. 4 и 11. В предъявленном обвинении говорилось о том, что он якобы участвовал в заговоре удмуртских националистов, стремившихся к отторжению Удмуртской автономной области от СССР. М. Т. Маркелов был отправлен в административную ссылку на пять лет в Томск, где в те годы ощущался недостаток в специалистах по гуманитарным наукам.

С февраля 1934 года он занимает должность доцента Томского государственного университета, а также выполняет обязанности директора этнолого-археологического музея при указанном учебном заведении. В это тяжелое время, находясь под надзором, ученый продолжает много трудиться: разрабатывает и читает курсы лекций «История народов СССР», «Этнография СССР», «История России XIV – XIX вв.»; в архиве и музеях края собирает материалы по теме «История колонизации Сибири»; пишет диссертацию, планируя ее защиту в первый же приезд в Москву.

Поддерживают М. Т. Маркелова письма родителей и близких друзей – Н. Я. Симонович-Ефимовой и ее племянницы Е. В. Дервиз. Н. Я. Симонович-Ефимова подробно сообщала о московских новостях, экономических проблемах семьи, откровенно писала о творческих неудачах и радостных моментах своей жизни.

Письма – наглядная иллюстрация степени доверия и уважения к собеседнику, глубины их отношений, уровня интеллекта. Из Новгорода в сентябре 1935 года она отвечает М. Т. Маркелову: «Тут прекрасно сразу за городом. Я хожу в рощу, где стоял Перун и где поставили первую новгородскую церковь на городище, и в Рюриково городище на выходе Волхова из Ильменя, и ясно, что вот отсюда пошло государство и население, и яснее история… Живя в Москве, в условиях условных и ограниченных, перестаешь знать Жизнь, а тут ее видишь… Вы хорошо написали, что мудрость и спокойствие новгородского искусства поможет переживать московское. Верно…» ^{[13, с. 170]}. Конечно, следует учитывать, что пережитое потрясение сковывало свободу выражения мысли, но сквозь энергичный ритм текста отчетливо прослеживается искреннее желание автора приободрить одинокую душу, одарить надеждой и оптимизмом.

Первые письма М. Т. Маркелова из Томска свидетельствовали о силе и мощи его неунывающего характера. Н. Я. Симонович-Ефимова осторожно оценивает его состояние: «Вчера только получили Ваше письмо, которое Вы писали с дороги из Свободного в Томск. От этого Вашего письма действительно веет бурным ветром и морозным закалом. Очень… Хорошее качество, а прилагательного не подберу. Кроме очень. Очень письмо!» [Там же, с. 158].

Многие письма М. Т. Маркелова носят личный характер, они адресованы его близкому другу – Е. В. Дервиз. Эта женщина заслуживает того, чтобы рассказать о ней более подробно. Елена Владимировна Дервиз была по происхождению из очень знатной и довольно состоятельной в дореволюционной России семьи. Ее родословная известна до 4-го поколения. Дед по отцу в конце ХIХ века занимал высокий пост члена Государственного Совета. Дед по матери, Яков Миронович Симонович, был врачом. Бабушка, Аделаида Семеновна Бергман-Симонович, педагог, была родной сестрой матери известного русского художника В. Серова – Валентины Семеновны Серовой. Отец, Владимир Дмитриевич Дервиз, закончил в 80-е годы ХIХ века училище правоведения, затем – Академию художеств в Петербурге. Близкий друг В. А. Серов часто и подолгу жил в их имении Домотканово Тверской губернии. Там написаны многие его работы: пейзажи, портреты, в том числе портреты отца и матери Е. В. Дервиз, а также и ее портрет «Леля Дервиз» (1892 г.), которые хранятся в настоящее время в Государственной Третьяковской галерее. Е. В. Дервиз получила хорошее образование: закончила гимназию, знала иностранные языки, была очень музыкальной, хорошо играла на фортепьяно. Она получила воспитание, по воспоминаниям современников, быть может, слишком тонкое для той жизни.

М. Т. Маркелов и Е. В. Дервиз познакомились вскоре после его приезда в Москву. Их связывал общий круг духовно близких людей. Дервиз, на наш взгляд, совершила очень смелый для того времени поступок, который может быть приравнен к гражданскому подвигу. Она, забыв о собственной безопасности, преодолевая материальные и физические трудности, делала все возможное, чтобы помочь жить и работать М. Т. Маркелову в годы его ссылки. Дважды (в 1934 и 1935 гг.) в летнее время она приезжала в Томск, живя там по нескольку месяцев, практически помогая ему в творческой деятельности: печатала на машинке лекции, статьи и др.

В одном из писем к Н. Я. Симонович-Ефимовой М. Т. Маркелов писал: «Как я привык, что Леля всегда около меня. И как она умеет не мешать, а наоборот, помогать. Эти 4 месяца протекли, как весенние ручьи – незаметно и естественно. Хорошо пожили: и в работе, и в заботах, а все же легко. Что будет дальше – опять в тумане» ^{[11, № 3324-7]}. Возвращаясь в Москву, она оказывала ему помощь в издании работ; выполняла многочисленные просьбы ученого и его новых друзей, связанные с приобретением и отправкой в Томск некоторых товаров: стеариновых свечей, писчей бумаги, карточек, чернил, предметов одежды и проч. За все это М. Т. Маркелов в письме от 16 марта 1937 года благодарил ее: «Все приятное, и нужное, и милое бесконечно, потому что от тебя, например, тюбик бульона» ^{[10, № 3324-5]}.

Силою своей любви, даже на расстоянии, в письмах из Москвы, Е. В. Дервиз поддерживала М. Т. Маркелова морально. И он отвечал с благодарностью: «Ты не даешь мне падать духом…». Примечательна следующая выдержка из его письма: «Один проницательный человек в университете сказал мне: «Таким, как вы сегодня, человек становится, когда получил письмо от очень хорошей женщины». Я сказал ему, что он прав» [Там же].

В письмах М. Т. Маркелова содержится много личного, вместе с тем в них мы находим и сведения о его научной деятельности в 30-е годы, во время работы в Томском госуниверситете. В 1935 году М. Т. Маркелов пишет заявление директору Томского государственного университета с просьбой разрешить выехать в научную командировку в города Красноярск, Минусинск, Енисейск для работы в архивах и музеях по теме «История колонизации Сибири». В письмах к Н. Я. Симонович-Ефимовой он сообщал, что, несмотря на обширные служебные обязанности и возможность работать только ночами, «засаживаюсь за научную работу. Задача – чтобы в первый же приезд в Москву защитить диссертацию» ^{[11, № 3324-7]}.

На сохранившихся фотографиях запечатлен очень активный, уверенный в себе, жизнерадостный человек: то он на лыжной прогулке, то во время купания, то увлеченно беседует с коллегами, заразительно смеется. И всегда он предстает перед нами открытым, смелым, счастливым. Из письма М. Т. Маркелова к Е. В. Дервиз известно, что 3 марта 1936 года он участвовал в общегородских лыжных соревнованиях в качестве единственного представителя от сотрудников Томского университета в группе «старичков» (старше 35 лет). Всего участвовало 400 человек из 7 команд, в том числе и военные. Стартовав от Пединститута при 20 градусах ниже нуля и сильнейшем ветре, он прошел дистанцию в 10 километров за 70 минут, заняв четвертое место.

Но чтобы понять реальную картину, степень эмоционального и физического напряжения, испытываемого в то время М. Т. Маркеловым, нужно обратиться к следующим строкам из его письма: «Объективно большого утешения от жизни я не получаю. Работаю, как вол, сразу на 3–4-х фронтах одновременно. Нужно срочно, а за все это не ожидается даже благодарности. Вечером приходишь домой – синие зайчики в глазах от усталости и голова кружится, как у институтки. Вот моя жизнь!» ^{[10, № 3324-5]}.

Единственной отдушиной для него было чтение лекций, которые воспринимались аудиторией с большим интересом. В своих письмах М. Т. Маркелов замечает: «Много работаю и дома, и в университете. Веду лекционную работу и имею большой успех: слушают и воспринимают живо и горячо – это мой гонорар» [Там же].Студенты любили М. Т. Маркелова за глубокий ум, разносторонние знания, интеллигентность. Ораторское мастерство и педагогические способности совершенно преображали лектора. На занятиях в нем трудно было узнать простого, скромного музейного работника, которым он был в остальное время. В домашней обстановке и музее он носил коричневую гимнастерку и шинель. Для чтения лекций заказал себе «европейский, из очень хорошего шерстяного материала» серый костюм. Кроме того, просил прислать ему «изящный галстук, две рубашки, полдюжины белых воротничков, запонки к рукавам и две – для воротника (сзади и спереди)» ^{[10, № 3324-6]}.

Насколько многолик и артистичен был М. Т. Маркелов, говорит метаморфоза, случившаяся с ним в тот период времени. Во время занятий в Томском университете он всегда выглядел настолько чинно и неузнаваемо блестяще, что одна студентка, придя после его лекции в музей, стала делиться своими восторженными впечатлениями о лекторе скромному музейному служащему, не узнав в нем самого М. Т. Маркелова.

Следует отметить нестандартность, оригинальность мышления М. Т. Маркелова. В сохранившихся черновиках ученого можно найти немало свежих, интересных мыслей о знаковых системах, способах передачи информации, о языке слов, жестов, мимики, наблюдения над стилистико-жанровой дифференциацией мордовских языков. Записи на карточках включают материалы по темам: «Причины упадка капиталистической золотопромышленности в Сибири», «Методология и методика экономико-географического исследования экономических районов СССР», «К задачам исторического изучения Западно-Сибирского края», «Народы Сибири под гнетом колониальной политики русского царизма», «Колонизация Сибири (материалы к докладу)». Конечно, многие положения и идеи, выдвинутые и разработанные ученым, с позиции современной науки не могут быть признаны бесспорными. Но для своего времени они представляли несомненную научную ценность и фактически закладывали теоретические основы этнографии.

«Большим достижением в положении ссыльного» М. Т. Маркелов считал публикацию статьи «Мордовская деревня по данным эрзянского предреволюционного фольклора» в журнале «Советский фольклор», № 4–5 за 1936 год. В письмах друзьям он писал, что статьей доволен. «Следующим достижением» он называл свой курс лекций по «Этнографии СССР», который читал студентам. «Много над ним работаю. Надеюсь обработать его для печати» ^{[10, № 3324-4]}.

Материалы личного архива подтверждают, что М. Т. Маркелов был заботливым и любящим сыном. В письме от 29 апреля 1937 года он просил Е. В. Дервиз: «Старикам моим ты ничего не говори о моих трудностях. Зачем беспокоить бесполезными думами и лишними печалями. Я им никогда ни о каких трудностях не пишу – так лучше. Помочь ведь они не смогут, а горевать будут» ^{[10, № 3324–5]}. Летом 1937 года он ждал приезда отца и Е. В. Дервиз, переживал, что не сможет им уделить много внимания, так как собирался усиленно работать по музею и коллекциям.

В письмах М. Т. Маркелова содержатся сведения о круге тех лиц, с которыми он общался в Томске. Среди них неоднократно упоминается имя профессора Николая Сергеевича Розова, который преподавал в то время в Томском медицинском институте. Тесное общение с семьей Н. С. Розова скрашивало печальные минуты его жизни в ссылке, порой – поддерживало материально. Поскольку научные интересы (этнография и антропология) М. Т. Маркелова и Н. С. Розова имели точки соприкосновения, они могли подолгу увлеченно беседовать на те или иные темы.

Семейный уют Розовых душевно согревал М. Т. Маркелова, позволяя (хоть на короткое время) забыть горечь собственных переживаний. Оба они увлекались лыжным спортом, что было зафиксировано на фотографических снимках, вместе вечерами слушали по приемнику передачи из Москвы.

Срок ссылки у М. Т. Маркелова должен был закончиться в январе 1938 года, но в октябре 1937 года он вновь был арестован, осужден и сослан в дальние лагеря так называемого «Амурлага» без права переписки и указания срока. Фактически это означало «расстрел». Только в конце 90-х годов XX века близким родственникам М. Т. Маркелова удалось выяснить, что 9 ноября 1937 года он был расстрелян.

Как известно, будущее приоткрывается отдельным людям (от предсказателей до простых смертных), словно предупреждая об опасности. Примерно за полгода до ареста М. Т. Маркелов писал Е. В. Дервиз: «Если бы можно было, послал бы тебе чистые, прямо святые – сибирские снега! По ним хочется, знаешь, босиком бегать, и думаю, что где бы я ни жил, а умирать приеду когда-нибудь зимой в Сибирь и, пожалуй, что в Томск. Ведь ты знаешь, кладбище здешнее – это рай» ^{[10, № 3324-5]}. Предчувствие смерти, отраженное в этих строках, сбылось так быстро… и – Томск, и – ноябрьский чистый снег...

Заключение

К сожалению, понимание исключительной значимости выдающейся личности, высокой степени ее одаренности, таланта часто приходит уже после смерти человека. Жизнь его порой либо до обидного коротка, либо бесчеловечно мучительна. Каждая такая судьба, спасенная от забвения, это, прежде всего, знак покаяния для нас, и только потом – переосмысление свершенного и свершившегося как исток возможности будущего возрождения. Исследование материалов личного архива М. Т. Маркелова – талантливого ученого-этнографа и музееведа, которые хранятся в фондах Мордовского республиканского объединенного краеведческого музея имени И. Д. Воронина (МРОКМ им. И. Д. Воронина), подтверждает их весьма ценный источниковедческий потенциал, способствующий диалогу между прошлым и современностью. Биографические документы, переписка, фотографии, личные книги и черновики М. Т. Маркелова, обогащая познание истории новыми фактами, открывают нам пути развития через восстановление уровня утраченной культуры, уровня научной ответственности, творческой активности личности, как единственную возможность движения в будущее. Материалы архива представили нам пример искренности и благородства отношения к ученому близких друзей – Е. В. Дервиз, Н. Я. Симонович-Ефимовой, поддерживающих М. Т. Маркелова, сохранивших ценные сведения о его творческой, научной и педагогической деятельности, образе жизни и круге знакомых в ссылке, помогают глубже понять мироощущение человека в экстремальной жизненной ситуации.