The Motive of Exile om Valerij Perelesin's Poetry

Chzhao Syaotsze PhD in Philology post-graduate student of the Department of the History of Russian Literature, Theory of Literature and Critics at Kuban State University 350040, Russia, Krasnodarskii Krai krai, g. Krasnodar, ul. Dimitrova, 176 Ciaojiezhao@gmail.com

Творчество В. Перелешина, испытавшее на себе влияние «китайского» и «бразильского» периодов эмиграции и русской поэзии XX в., отличалось художественным своеобразием. В его творчестве оригинально сочетались религия Востока и Запада, традиция и элементы культуры Китая и России, гармония природы, духа и воздействия цивилизации. В первую очередь это объясняется тем, что его творческая деятельность (как и других эмигрантов, оказавшихся в «русском» Китае) осложнялась политическими событиями тех лет. «На протяжении жизни Перелешина исторические декорации часто менялись: от колчаковской Сибири во время гражданской войны – до Харбина под властью военных вождей, от Харбина – до Пекина, от Пекина до Шанхая во время японской оккупации города, от Тяньцзина – до Соединенных Штатов, от интернирования из Сан-Франциско – до коммунистического Китая и т. д. Его жизнь выглядит яркой и интересной, но все его путешествия были результатом не романтического поэтического настроения, а суровой необходимости. Тонкое чувство языков и настойчивость помогли ему добиться признания и придерживаться собственных поэтических принципов». Так о В. Перелешине отзывался Ян Паул Хинрикс в предисловии к книге воспоминаний поэта ^{[10, с. 16]}.

Самое известное, эмблематическое стихотворение, отражающее проблему Родины в жизни поэта, – «Три родины». В стихотворении говорится о «трех родинах» лирического героя – трех странах – России, Китае и Бразилии. Субъект лирического повествования родился на берегах «быстроводной, неукротимой Ангары», однако его пребывание здесь было совсем недолгим, после чего «дочь Байкала» его «отбросила пинком». Второй родиной для лирического героя стал Китай, «страна шелков, и чая, и лотосов, и вееров», которую он «любовью полюбил неложной». Та же участь уготована лирическому герою и на второй родине: он изгнан из нее навсегда, как и из России. Третьим приютом становится «Бразилия незнаменитая», где поэт‑изгой проводит последние годы жизни. Несмотря на все перипетии судьбы, он любит каждую родину, в каждой стране ценит ее национальный дух и неповторимую природу.

Свободное владение китайским языком способствовало тому, что В. Перелешин лучше других русских поэтов узнал китайскую культуру и историю, в его поэзии описаны реалии китайской жизни, наполненные не только символическим образами, но и философским смыслом, восточной мудростью. (Достаточно ссылаться на переводы китайской классической поэмы «Ли сао» (1975), «Дао дэ цзин» (1994), поэзии китайских классиков – Ли Бо, Ван Вэй и др.). В свой первый, «китайский», период творчества В. Перелешин, по собственному признанию, испытывал сильнейшее влияние Николая Гумилева, которое сказалось в особой тональности и ритмике стихотворений ^[1]. Как и Гумилев, он наполнял свою поэзию символами и эти же загадочные образы искал у китайских поэтов. В его переводе на русский язык стихотворения «Встреча с земляком» китайского поэта Ван Вэя читаем: «Вы возвратились из родной страны. / Что происходит там, вы знать должны. / В тот день, как вы мой миновали дом, / Не расцвела ли слива под окном?» ^{[2, с. 35]}. Синоним «Родины» – «родная страна». Обычно возвращаются «в» родную страну, а здесь возврат «из», отчего возникают ноты печали, перекликаясь со словами «миновать» и «дом». Природа Китая напоминает лирическому герою северный рай. Подобно тому, как из рая были изгнаны первые люди, он изгнан из Китая лирический герой. В стихотворении «Молитва» (1939) тоже звучит тема изгнанничества: «Пускай не сиротой, бескрылым Недоноском, / Гонимым на земле, непринятым в раю…» ^{[7, с. 37]}. Лирический герой ощущает себя изгнанником из рая, он нигде не может найти приют и покой: «Казалось бы, судьба простая: / то упоенье, то беда, / но был я прогнан из Китая, / как из России – навсегда» ^{[7, с. 114]}. Здесь возникает сомнение в том, был ли семилетний Перелешин «прогнан» из России? Но из Китая его никто не прогонял, страна, из которой Перелешина действительно выдворили – США ^{[6, с. 184]}.

Для самого Прелешина из трех стран проживания Китай был самым близким, он выражал это чувство в стихотворении «Издалека» (1951): «в день, когда я умру, непременно вернусь в Китай», а «Россия, только имя, / Придуманное бытие» ^{[9, с. 38]}. Слово «любовь» он связывал в первую очередь с Китаем, слово «свобода» означало для него – «Бразилия»: «Китай – любовь, Бразилия – свобода» ^[4]. Китай отождествляется с раем и в стихотворении «Китай» (1942): небо Китая – это «синий киворий, осенявший утерянный рай». Для лирического героя Китай становится не просто любимой Родиной, он словно после долгих скитаний, после нескольких прожитых земных жизней вновь попадает в рай, некогда им утраченный: «Словно дом после долгих блужданий, / В этом странном и шумном раю, / Через несколько существований, / Мой Китай, я тебя узнаю!» ^{[7, с. 68]}.

Образ близкого сердцу Китая возникает в стихотворении «Возвращение»(1941) ^{[7, с. 59]}. Лирический герой говорит о возвращении к «тишайшим озерам», которые, словно духовник, могут утешать, исцелять душевные раны, наполняют силой, уверенностью, могут дать новые крылья, во «всепрощающую глубину» их можно скинуть боль и позор земной жизни. Страна восточной мудрости всегда для поэта является местом, которое принесет ему покой и утешение. «Тишина» – одно из ключевых понятий у Перелешина, он находит ее повсюду: на картине китайского мастера, под белоствольными соснами храма Лазурных облаков, на холмах Сянтаньчэна, у любимых пекинских озер. Сквозь традиционные образы сквозит сочувствие китайской культуры философии.

В стихотворениях В. Перелешина часто возникает лексема «дороги», связанная с мотивом изгнанничества. Так, в стихотворении «Надежда» (1936) появляется образ каравана, уходящего в дальние страны: «И уходили караванами, / Не приходящими домой» ^{[7, с. 38]}. Этот караван стремится на юг, к солнцу «юных стран», только лирический герой остается непринятым в этот караван. Он остается на берегах «древних ледовитых волн», верят в то, что и на этом холодном берегу он найдет счастье и радость.

В лирике В. Перелешина ярко представлена антитеза «север – юг». С югом и «раем» у Перелешина ассоциируется Китай, в то время как север для него– это Россия. Несмотря на частые упоминания о Китае как о рае, земле, где лирический герой наполняется силами, в лирике В. Перелешина звучит и тоска по северной «милой суровой стране». В стихотворении «Элегия» (1936) лирического героя «ветер торопит на юг». На земле Китая на его щеках «высыхают прощальные слезы», он думает о том, кто вместо него сможет рассказать об античных ритмах этим «снежным седым небесам» России ^{[7, с. 19]}. Как и все поэты-эмигранты, Перелешин ставит свою утерянную Родину – Россию на первое место: «Я сердца на дольки, на ломтики не разделю, / Россия, Россия, отчизна моя золотая! / Все страны вселенной я сердцем широким люблю, / Но только, Россия, одну тебя больше Китая» («Ностальгия» (1943) ^{[7, с. 84]}.

Рефреном звучит имя любимой страны, ласково, но с тоскующим призывом. Эпитет «золотая» добавляет яркости и богатства к названию Родины, а также придает некий вселенский масштаб. Золотой цвет – один из главных в Китае, но в России он также обозначает богатство, достаток и широту души, хлебосольство русского народа. «Все страны вселенной я сердцем широким люблю» – эта строка указывает на уникальную особенность характера автора. Изучивший множество языков, истомленный множеством дорог, он любит весь мир своим широким сердцем. Гиперболизм, вселенский масштаб дает земным образам более широкие перспективы.

«У мачехи ласковой – в желтой я вырос стране, / И желтые кроткие люди мне братьями стали; / Здесь неповторимые сказки мерещились мне / И летние звезды в ночи для меня расцветали» ^{[7, c. 84]}. Китай В. Перелешин называет в то же время мачехой, той страной, что так и не смогла стать родной матерью. Желтый и золотой – близкие цвета, но более яркий, горящий он все же отдает родной стране, а теплый и солнечный, но менее заметный – приютившей.

Мотив изгнанничества в лирике Перелешина присутствует также в связи с философской и экзистенциальной проблематикой. В стихотворении «Под шляпы – от света…» (1934) лирический герой говорит об уходе из жизни, об одиночестве и обособлении людей. Каждый прячется под полями шляп, чтобы не видеть света, под подушку, чтобы не слышать шума, за высокими воротниками прячется от ветра и ночи. Люди закрывают себя от жизни, отгораживаются от мира и друг от друга. Человек забывает себя, забывает свое прошлое, а затем сам «уходит, как в Лету». По Перелешину, только поэзия, творчество способно не дать забвению власти над человеком: «Уходим угрюмо, / Чудим и бормочем / И пишем стихи» ^{[7, с. 12]}. Поэзия оказывается последним утешением для поэта – «изгоя, чужака, несовременника»: именно в ней его «душа‑пустынница» находит и свое время, свою родину ^{[9, с. 42]}.

Творчество В. Перелешина подтверждает мнение, что в каком-то смысле младоэмигранты (т. е. «сыны» эмиграции) сохранили устремления и взгляды русских символистов, их попытки найти сплав жизни и творчества, своего рода «философский камень искусства» ^{[3, с. 245]}. Переводы поэта сохранили лаконичность формы китайской поэзии, но благодаря той самой русской душе, тоскующей и жаждущей встречи с родной землей, содержание их наполнялось иными чувствами и мыслями, дав новый смысловой подтекст.

Вторая и третья родины не смогли затмить в душе поэта память о России, о детстве на берегах Ангары, о Сибири, Байкале. Вот строки из стихотворения «Родина»: «Младенцем ты покинул свой Байкал, / Но, странствуя, всё родины искал, / Как будто там, где сердце ты забыл, / Не только снег и ветер между скал» ^{[7, с. 114]}. Чувством одиночества и изгнанничества наполнено сердце, у поэта нет ни собеседника, ни слушателя, в 1970-е гг. в письмах к другу Петру Лапикену он пишет: «свой круг друзей и критиков был у всех наших поэтов XIX и XX в. Полное одиночество (кроме услуг почты) выпало только на мою долю» ^{[5, с. 96]}. Мотив странствия и поиска веры неразрывно слиты. Поменяв страну, перебравшись в далекие края, поэт не перестает вспоминать о России, посвящая ей одно за другим свои стихотворения. Удивительно, что покинул Россию в столь юном возрасте, он думал о ней всю свою жизнь, любил и был ей предан.

З.А. Шаховская так обращается к Перелешину в одном из своих писем: «Вы удачливо соединили не только два мира, а все миры, Вам открывшиеся, а над ними филигранно наша, уже мифическая, но для нас вечно живая Россия, и в звуках поэт Перелешин слышит “снег и пушкинские ямбы”. Ему “…Россия голосом бразильца” // “Добрый день!” по-русски говорит!» ^{[8, с. 201]}. Творчество В. Перелешина находилось под влиянием мультикультурализма цивилизации и образования. Изгнание воспринимается им как счастливое и мучительное путешествие, как и В. Набоковым. Он потерял «золотую отчизну», получил «желтых братьев и мачеху – Китай». Изгнание подарило ему творческое вдохновение, спасло от холодного «рая» и духа одиночества, помогло достичь гармонии внутреннего и внешнего миров.