The USA versus ISIL: Interim results

Batyuk Vladimir Igorevich Doctor of History Chief research associate, Institute for US and Canadian studies of the Russian Academy of Sciences 121069, Russia, g. Moscow, per. Khlebnyi, 2, of. 28 ctas@inbox.ru

1) Введение

1 мая 2018 г. официальный представитель государственного департамента Х. Науэрт заявила о том, что США и их партнеры по антиигиловской коалиции начинают операцию по освобождению тех районов на востоке Сирии, где все еще сохраняются оплоты так называемого «Исламского государства» (террористическая организация, запрещенная в России). Значит ли это, однако, что Соединенным Штатам и их союзникам удалось, наконец, одержать победу над этой террористической группировкой? И, главное, - каковы последствия этой победы для ближневосточной политики Вашингтона?

«Исламское государство» между тем продолжает вести активные боевые и террористические действия на территории Ближнего и Среднего Востока, пытаясь распространить свою активность на территории Афганистана, стран Центральной Азии и некоторых африканских государств, и до полной победы над ИГ, по всей видимости, еще очень далеко. Вот почему тема борьбы с ИГ представляется важной и актуальной не только для представителей академического сообщества, но и для практических работников.

Проблема противостояния США и ИГ (первоначальное название – «Исламское государство Ирака и Леванта», ИГИЛ) остается в центре внимания как российских, так и американских исследователей. Так, в своей статье «Борьба США с ИГИЛ и ответ России» сотрудники Института США и Канады РАН С.М. Самуйлов и М.М. Панюжева детально рассматривают те внутриполитические проблемы, с которыми столкнулась реализация стратегии борьбы с ИГИЛ, выдвинутая администрацией Б. Обамы /4, с. 13-15/.

В свою очередь, профессор Санкт-Петербургского Университета Н.А. Цветкова рассматривает в своей статье актуальную проблему – информационное противостояние США и ИГИЛ. Автор приходит к выводу о том, что террористы активно используют социальные сети в пропагандистских целях, и до сих пор правительство США было не в состоянии контролировать передачу информации между экстремистами /14, с. 7/.

Научный сотрудник Института Востоковедения РАН К.М. Труевцев анализирует возможную постконфликтную конфигурацию на Ближнем Востоке. Он приходит к выводу о том, что не действия антиигиловской коалиции во главе с США, а вступление России в борьбу с ИГИЛ в Сирии внесло существенные коррективы в ход конфликта на Ближнем Востоке, что позволяет поставить вопрос о постконфликтном дизайне региона /6, с. 144/.

Старший научный сотрудник американского Института Катона Д. Бэндоу старается доказать, что сохранение американского военного присутствия в Сирии бессмысленно, а попытки свергнуть режим Б. Асада и привести к власти т.н. «демократическую оппозицию» закончились крахом /9/.

Таким образом, все эксперты, изучающие данную проблему, сходятся на том, что в своей борьбе с «Исламским государством» Соединенные Штаты столкнулись с серьезными внутри- и внешнеполитическими трудностями. В данной статье мы постараемся показать, как эти проблемы американской ближневосточной политике сказались на стратегии борьбы с ИГИЛ.

2) Американская стратегия борьбы против Исламского государства в 2014-2016 гг.

Как известно, внезапное превращение террористической группировки «Исламское государство Ирака и Леванта» в полноценное государство с мощными вооруженными силами, финансами и даже зачатками социальной инфраструктуры летом 2014 г. стало полной неожиданностью для официального Вашингтона. Свою стратегию борьбы с ИГИЛ американской стороне приходилось разрабатывать буквально под огнем, в условиях стремительного наступления экстремистов и полного развала вооруженных сил Ирака, создававшихся под руководством американцев после 2003 г. Так, молниеносный захват Мосула игиловцами в июне 2014 г. стал возможным в результате дезертирства с поля боя четырех дивизий иракских вооруженных сил. Падение города Рамади, столицы провинции Анбар, в мае 2015 г. также стало возможным в результате крайне низкой боеспособности иракских сил безопасности /2, с. 3-19/.

Ситуацию для администрации Б. Обамы осложняло то обстоятельство, что незадолго до возникновения игиловского государства из Ирака в конце 2011 г. были выведены американские войска, и вывод американских войск из этой ближневосточной страны подавался как большой успех политики 44-го американского президента. Вот почему по политическим причинам задействование в антиигиловской кампании крупных контингентов сухопутных войск США было практически исключено.

Вместо прямого использования сухопутных войск США и подразделений корпуса морской пехоты Б. Обама предложил использовать ВВС США и авиацию ВМС. В своем официальном заявлении от 10 сентября 2014 г. президент Б. Обама выделил основные положения антиигиловской стратегии США. «Во-первых, мы будем осуществлять систематическую кампанию воздушных ударов по этим террористам. В сотрудничестве с иракским правительством, мы распространим наши усилия за пределы защиты наших людей и гуманитарных миссий, так что мы нанесем поражение целям ИГИЛ, в то время как иракские войска перейдут в наступление… Я не буду колебаться по вопросу о действиях против ИГИЛ как в Сирии, так и в Ираке… Во-вторых, мы увеличим нашу поддержку силам, сражающимся с террористами на земле… мы не будем втянуты в еще одну наземную войну в Ираке… Но мы окажем помощь иракским и курдским силам посредством боевой подготовки, разведывательной информации и оборудования. Мы также поддержим усилия иракской стороны по формированию подразделений национальной гвардии, чтобы помочь суннитским сообществам защитить свою свободу от контроля ИГИЛ. По другую сторону границы, в Сирии, мы нарастили нашу военную помощь сирийской оппозиции... В борьбе с ИГИЛ мы не можем полагаться на режим Асада, который терроризирует свой собственный народ… Вместо этого мы должны укреплять оппозицию, как лучший противовес экстремистам из ИГИЛ, стремясь в то же время к политическому решению сирийского кризиса – раз и навсегда. В третьих, мы продолжил укреплять наш контртеррористический потенциал, чтобы предотвратить нападения ИГИЛ. Совместно с нашими партнерами мы удвоим наши усилия с тем, чтобы пресечь финансирование террористов, улучшить нашу разведку, укрепить нашу оборону, противостоять уродливой идеологии террористов, и прекратить поток иностранных боевиков на Ближний Восток и с Ближнего Востока. В-четвертых, мы продолжим оказание гуманитарной помощи невинным гражданским лицам, которые стали беженцами в результате действий террористических организаций» /21/.

Таким образом, американское военно-политическое руководство стремилось совместить борьбу с «Исламским государством» с политикой «смены режимов» (прежде всего в Сирии). При этом решить эти задачи должны были не сухопутные войска и корпус морской пехоты США, а их региональные партнеры и союзники, отобранные по принципу «политкорректности».

На первых порах все выглядело так, будто эта стратегия работает. Так, в своем выступлении, 23 сентября 2014 г., то есть две недели после изложения сути стратегии борьбы с ИГИЛ, Обама с гордостью сообщил о том, что уже более 40 государств присоединились к возглавляемой США антиигиловской коалиции /17/. Костяк этой коалиции составили страны-члены НАТО, а также Австралия, Новая Зеландия, Египет, Ирак, Иордания, Камерун, Нигерия, Нигер, Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн, Катар, Марокко и Чад. Эти страны присоединились к возглавляемой Соединенными Штатами операции «Непоколебимая решимость» (Operation Inherent Resolve). А всего в операции «Непоколебимая решимость» приняли участие свыше 60 государств.

Понадобилось, однако, два года, прежде чем возглавляемой США коалиции удалось переломить ход борьбы и добиться серьезных успехов в борьбе с «Исламским государством» на поле боя. Борьба мощнейшей коалиции против находящегося в полной международной изоляции ИГИЛ, в условиях огромного превосходства коалиции в силах и средствах и абсолютного господства в воздухе, явно затянулась. Только к концу 2017 г. американским союзникам удалось взять такие оплоты игиловцев, как Мосул и Ракка.

Ведь бомбежками войн не выигрывают. Победа может быть достигнута лишь за счет тесного взаимодействия всех видов вооруженных сил, участвующих в военной кампании, включая и сухопутные войска.

А вот тут у антиигиловской коалиции возникли серьезные проблемы с наземными силами, готовыми бороться с ИГИЛ. Общее количество американских военнослужащих в Ираке к моменту начала наступления «Исламского государства» насчитывало 3500 солдат и офицеров, которые, главным образом, выполняли функции инструкторов и советников. Еще 50 американских спецназовцев были дополнительно направлены в Сирию /7/. Этого количества американских войск было, разумеется, слишком мало для проведения активных наступательных операций против ИГИЛ.

Что касается региональных союзников, то здесь американской стороне пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Неприятным открытием для официального Вашингтона стало то обстоятельство, что наиболее боеспособными подразделениями на фронте борьбы с ИГИЛ в Ираке оказалось шиитское ополчение «Бадр», пользующееся широкой поддержкой с иранской стороны /3/.

Разумеется, рост присутствия и влияния Тегерана в Ираке совершенно не соответствует интересам США. В этих условиях американское военно-политическое руководство сделало ставку на привлечение на свою сторону суннитские племена и ополчение иракских курдов.

Сами американцы увеличили объемы поставок вооружений Ираку и оказали серьезный нажим на иракские власти, с тем чтобы подтолкнуть последние к внутрииракскому диалогу между шиитским большинством и суннитским и курдским меньшинствами.

Но особенно сложная ситуация сложилась для реализации американских планов борьбы с ИГИЛ в Сирии. Выше уже было сказано о том, что с самого начала американская сторона категорически исключила для себя любую возможность взаимодействия с официальными властями этой страны. Вместо этого Пентагон начал осуществление программы «обучи и оснасти» (“train and equip”), направленной на поддержку сирийской «демократической оппозиции», которая, по замыслу американского руководства, могла бы стать противовесом и режиму Б. Асада, и силам «Исламского государства» в Сирии. Были созданы лагеря по подготовке бойцов оппозиции в ближневосточном регионе, в том числе на территории Иордании и Турции. Эта была первая такая программа по подготовке подрывных элементов, стремящихся свергнуть законное правительство иностранного государства, осуществляемая американским военным ведомством. До сих пор такую грязную работу, как правило, осуществляло ЦРУ.

Увы, 9 октября 2015 г. администрация США объявила о прекращении этой программы, которая стоила американским налогоплательщикам ни много ни мало полмиллиарда долларов. Причина – полный ее провал. Подготовленные американскими военными боевики, вместо того чтобы сражаться с ИГИЛ, перешли в ряды исламских экстремистов, воюющих против сирийских властей. Настоящую бурю на Капитолийском холме вызывала информация о том, что группа подготовленных Соединенными Штатами сирийцев передала полученное от американских инструкторов вооружение и снаряжение филиалу «Аль-Каиды» в Сирии - «Джабхат-ан-Нусра» /16/.

Когда стало окончательно ясно, что число подготовленных американскими военными сирийцев, готовых бороться против «Исламского государства», можно пересчитать по пальцам на одной руке (против запланированных на 2015 г. 5400 бойцов и 15000 – на 2016 год), Пентагон принял решение поддержать ту антиасадовскую оппозицию, которая имеется, вместо того чтобы пытаться искусственно сконструировать свою собственную.

На кого, однако, можно было сделать ставку в кровавом месиве сирийской гражданской войны? Заявление американских официальных лиц о том, что США будут поддерживать «Сирийскую арабскую коалицию» вызвало удивление у сирийских оппозиционеров – в Сирии никто никогда не слышал о такой группировке. Кроме того, суннитские антиасадовские группировки в Сирии считают курдов врагами и выражают недовольство американской поддержкой курдам. В этих условиях Пентагон в октябре 2015 г. был вынужден взять «операционную паузу» в подготовке сирийских боевиков /16/.

Два года спустя уже новый американский президент, Д. Трамп, был вынужден закрыть программу ЦРУ по оказанию поддержке так называемой «умеренной сирийской оппозиции», сражающейся с правительственными войсками. Хотя противники Трампа обвинили его в том, что он пошел-де на уступки Путину в Сирии, на самом деле это решение было вызвано опасениями американских правящих кругов относительно возможности попадания новейших вооружений в руки джихадистов /11/.

Неоднозначными были и последствия американской поддержки сирийских и иракских курдов. Неприятным сюрпризом для официального Вашингтона стало то обстоятельство, что у курдов существует своя политическая повестка дня, которая не сводится лишь к борьбе с ИГИЛ. Между тем стремление курдов к национальной независимости уже вызвало серьезные трения между США и ее союзницей по НАТО - Турцией.

В Анкаре рассматривают действующие в Сирии курдские отряды самообороны как террористов и пособников Рабочей Партии Курдистана (несмотря на все попытки американцев убедить турок в обратном). Конфликт между курдами и турками негативно сказывается на борьбе с ИГИЛ. Так, в начале марта 2018 г. министерство обороны Соединенных Штатов было вынуждено признать: из-за необходимости противостоять турецким войскам, вторгшимся на территории Афринского анклава (северо-восток Сирии), курдское ополчение прекратило операции против игиловцев в долине Евфрата /15/.

Осенью 2015 г. войскам возглавляемой США антиигиловскиой коалиции удалось приостановить наступление игиловцев в Ираке и Сирии и перейти в контрнаступление. Решающих успехов коалиция добилась в 2016-2017 гг. Удалось отбить у игиловцев Мосул и Ракку. Контролируемая «Исламским государством» территория к началу 2018 г. сократилась до минимума. Но этот успех не означает, однако, что Соединенным Штатам удалось восстановить свои позиции в регионе.

3) Российский фактор.

Начало российского воздушного наступления против исламских экстремистов в Сирии в сентябре 2015 г. резко изменило ситуацию в регионе. Сирийские вооруженные силы при поддержке ВКС РФ, «Хизболлы» и Ирана смогли перейти в решительное контрнаступление.

К началу 2018 г. стало понятно, что расчеты официального Вашингтона на свержение асадовского режима оказались несостоятельными. Сирийское правительство сумело не только выжить, но и переломить ход борьбы в ходе гражданской войны в Сирии в свою пользу. Сирийские военные смогли отвоевать у экстремистов бóльшую часть территории Сирии, в том числе в таких ключевых регионах, как окрестности Алеппо, Идлиба, Шейх-Мискина и Дамаска /10/. Военные победы вооруженных сил Сирийской Арабской Республики позволили укрепить и переговорные позиции Дамаска по вопросу о мирном урегулировании в Сирии. В условиях, когда сирийские вооруженные силы, при российской поддержке, превратились в важнейший фактор противостояния ИГИЛ, призывы к «смене режима» в этой арабской стране потеряли свою актуальность.

Укрепление режима Асада в Сирии – это, бесспорно, успех не только России, но и Ирана и, следовательно, серьезная неудача американской политики на Ближнем Востоке.

Как отметил, выступая в сенатском комитете по делам вооруженных сил, командующий Центральным командованием ВС США генерал Дж. Вотел, «с момента массированного вмешательства России в сирийский конфликт в 2015 году она оказывает негативное влияние на региональный баланс сил. Основная цель России - сохранить Сирию в качестве государства-клиента в будущем, и она поддержала режим Асада, чтобы достичь эту всеобъемлющую цель. Нас также очень беспокоит тот факт, что воздушные операции России были направлены против гражданских лиц и поддерживаемых США оппозиционных групп… В последние месяцы русские также внедрили ряд новых наземных и воздушных систем, которые могут быть использованы для ограничения нашей свободы маневра… Мы продолжаем видеть злокачественное влияние Ирана в Ираке и Сирии. В то время как в настоящее время они сосредоточены на противодействии ИГИЛ в Ираке, мы по-прежнему обеспокоены усилиями Ирана по поддержке сирийского режима против оппозиции и его желанием использовать Шиитские населенные пункты для увеличения их злонамеренного влияния, не только в Сирии, но и в арабских государствах по всему региону. Это поддерживает их долгосрочное стремление к достижению региональной гегемонии. Кроме того, мы внимательно следим за показаниями и предупреждениями об уменьшении обеспокоенности Ирана в отношении угрозы, исходящей от ИГИЛ, что приведет к потенциальному переходу к нападению на персонал и инфраструктуру США и коалиции в попытке повлиять на потенциальное долгосрочное присутствие США в области безопасности. Кроме того, мы должны позаботиться о том, чтобы наши действия не привели к непреднамеренному укреплению позиции Ирана в регионе» /18, p. 18-19/.

4) Новая ближневосточная стратегия новой американской администрации.

В этих условиях американские правящие круги были вынуждены серьезно пересмотреть свою ближневосточную стратегию. В утвержденной президентом Д. Трампом в декабре 2017 г. Стратегии национальной безопасности США (СНБ-2017) о главных вызовах национальной безопасности США было сказано буквально следующее: «Китай и Россия бросает вызов американской мощи, влиянию и интересам, пытаясь подорвать американскую безопасность и процветание… В то же время диктаторские режимы Народно-Демократической Республики Корея и Исламской Республики Иран намерены дестабилизировать свои регионы, угрожать американцам и их союзникам, и притеснять свои собственные народы. Транснациональные группы, несущие угрозу, от террористов-джихадистов до международных преступных организаций, предпринимают активные усилия, направленные на нанесение ущерба американцам» /14, p. 3-4/.

В свою очередь, национальная оборонная стратегия США 2018 г. следующим образом определяет характер ВОЕННЫХ угроз Соединенным Штатам: «Центральным вызовом американскому процветанию и безопасности является восстановление долгосрочного стратегического соперничества со стороны тех, кого стратегия национальной безопасности классифицирует как ревизионистские державы. Становится все более ясно, что Китай и Россия хотят изменить мир в соответствии со своей авторитарной моделью» /19, p. 2/.

Соответственно, новая американская оборонная стратегия на первый план ставит противостояние прежде всего военным державам – прежде всего КНР и РФ, в меньшей степени КНДР и ИРИ. Что касается террористических группировок и организованной преступности, то борьба с данными вызовами американской национальной безопасности рассматривается в данном документе как второстепенная задача.

В разделе СНБ-2017, посвященному американской стратегии на Ближнем Востоке, именно Иран обозначен в качестве главного вызова американским интересам в данном регионе и «ведущий государственный спонсор терроризма в мире». Кроме того, Иран обвиняется в «использовании нестабильности для распространения своего влияния через партнеров и доверенных лиц», «совершенствовании баллистических ракет и разведывательных возможностей», а также «злонамеренной кибердеятельности» /14, p. 48-49/.

Новая американская стратегия национальной безопасности предопределяет и новые цели американской ближневосточной политики. Если в утвержденной президентом Обамой в феврале 2015 г. Стратегии национальной безопасности говорилось о том, что Соединенные Штаты будут «стремиться к обеспечению мира и процветания на Ближнем Востоке, чтобы там укреплялась демократия и отстаивались права человека» /13, p. 26/, то в СНБ-2017 ни о демократии, ни о правах человека на Ближнем Востоке не говорится уже ни слова. Вскользь упоминается о том, что Вашингтон будет «поощрять постепенные реформы», но лишь «по мере возможности». Главная же цель американской политики в регионе – «продвигать безопасность посредством стабильности» /14, p. 49/.

Для достижения этой цели Соединенные Штаты будут стремиться к тому, чтобы Ближний Восток перестал быть «безопасным убежищем и питательной средой для джихадистов», а также не подчинялся бы «какой-либо враждебной США силе». По оценке Вашингтона, «регион остается домом для самых опасных в мире террористических организаций. ИГИЛ и «Аль-Каида» процветают на нестабильности и экспорте насильственного джихада» /14, 48-49/.

Таким образом, если администрация Обамы видела ключ к победе над ИГИЛ в распространении демократии, то администрация Трампа видит решение этой проблемы в противостоянии американским региональным противникам, прежде всего Ирану, России и Китаю.

5) Центральное командование США в борьбе против ИГИЛ.

В соответствии с вышеприведенными положениями Стратегии национальной безопасности и Национальной оборонной стратегии администрации Д. Трампа, Центральное командование ВС США рассматривает Иран в качестве «главной угрозы для интересов и партнерских отношений США в Центральном регионе… Иран также работает через посредников и дружественных политических союзников в Ираке, Сирии и Ливане, чтобы создать дугу влияния, или «Шиитский полумесяц» на Ближнем Востоке» /18, p. 7/.

«Мы также должны конкурировать с Россией и Китаем, поскольку они борются за присутствие и влияние в Ближневосточном регионе, - подчеркнул командующий Центральным командованием генерал Дж. Вотел, выступая перед сенатским комитетом по делам вооруженных сил. - Присутствие России в Сирии укрепило позиции Москвы в качестве долгосрочного игрока в регионе, и Кремль использует конфликт в Сирии для тестирования и применения нового оружия и тактики… Увеличение числа российских зенитных ракетных комплексов в регионе угрожает нашему доступу и способности доминировать в воздушном пространстве» /18, p. 7/.

Особую озабоченность у американских военных вызывают как военные, так и политические успехи России в регионе Ближнего и Среднего Востока. «Москва продолжает выступать за альтернативные дипломатические инициативы в отношении политических переговоров в Сирии и мирных процессов в Афганистане под руководством Запада, пытаясь сорвать роль ООН и ограничить американское влияние, - отметил Вотел. - Россия настаивает на отдельном сирийском политическом мирном процессе в Астане и Сочи, что мешает переговорам под эгидой ООН в Женеве, санкционированных международным сообществом… Россия также пытается развивать многомерные связи с Ираном. Будучи историческими соперниками, Москва и Тегеран имеют совпадающие интересы по всему региону, в том числе общее желание отодвинуть, если не изгнать, США из региона. Россия и Иран пытаются укрепить жестокий режим в Сирии, ограничить военное влияние США в Ираке и Афганистане и разрушить давнее американо-турецкое стратегическое партнерство» /18, p. 8/.

Тем не менее, Центральное командование вынуждено поддерживать постоянные связи с российскими военными с тем чтобы предотвратить инциденты между проправительственными и оппозиционными силами вдоль линии разграничения в районе реки Евфрат.

По оценке Центрального командования США, экономическое и политическое присутствие Китая в регионе также возросло в последние годы, что не может не вызывать озабоченности у американских военных. «Китай также стремится наращивать экономическое и дипломатическое сотрудничество с Ираном, - отметил Вотел. - Отмена санкций ООН после вступления в силу совместного Всеобъемлющего плана действий (СВПД) открыла Ирану путь к приему в Шанхайскую организацию сотрудничества - евразийскую организацию по политическим, экономическим вопросам и вопросам безопасности. Это, наряду с существующим сотрудничеством между двумя странами, увеличивает связи Китая с Ираном» /18, p. 8/.

Что касается борьбы с экстремистскими группировками на Ближнем Востоке, то в Центкоме исходят из того, что в 2017 г. операция «Непоколебимая решимость» добилась значительных успехов в борьбе с ИГИЛ в Ираке и Сирии. Коалиционные авиаудары уничтожили сотни лидеров ИГИЛ и посредников в Ираке и Сирии, нарушили систему командования и управления ИГИЛ, затруднили для игиловцев применение беспилотных авиационных систем, были сокращены возможности экстремистов осуществлять закупки и административное управление, были перекрыты источники финансирования террористической деятельности /18, p. 17-18/.

Уничтожение т.н. «халифата», как полагают американские военные, неминуемо, но теперь победы на поле боя должны быть политически закреплены, завоеванная в Ираке территория должна быть удержана, чтобы не позволить ИГИЛ вернуться. С гораздо более серьезными трудностями, однако, по мнению командования Центкома, Соединенные Штаты сталкиваются в Сирии.

Американские военные вынуждены признать, что режим президента Сирии Башар Аль-Асада не только сумел выжить, но и, благодаря военной поддержке со стороны России, Ирана и ливанской группировки «Хезболла», добился расширения подконтрольной сирийскому правительству территории в Центральной и Восточной Сирии. Кульминацией этих успехов стало сокращение оппозиционных анклавов в Западной Сирии и захват городских центров вдоль западного берега реки Евфрат, которые были отбиты от боевиков ИГИЛ. Тем не менее, как полагают в Пентагоне, режим Асада не имеет достаточных сил для обеспечения безопасности находящейся под его контролем территории.

Американцам не удалось предотвратить успехи войск Асада на поле боя, однако Центральное командование продолжает оказывать помощь как суннитским боевикам, выступающим против сирийского правительства, так и курдским ополченцам, особенно на севере Сирии. Эти действия, однако, уже привели к обострению американо-турецких отношений, поскольку Анкара рассматривает т.н. «Курдские народные отряды самообороны» (YPG) в качестве аналога террористической группировки «Рабочая партия Курдистана» (РПК), с которой власти Турции ведут борьбу с конца 1970-х гг.

В январе 2018 г. Турция начала, при поддержке своих ВВС, наземную операцию в районе Африн на севере Сирии, населенном преимущественно курдами. Эта операция турецких вооруженных сил стала серьезной военно-политической неудачей Центрального командования. Мало того, что под угрозой оказались американо-турецкие отношения (в Анкаре не поверили заверениям американской стороны о том, что США-де не имеют никаких отношений с боевиками YPG в Африне) – на грани срыва оказались операции сирийских оппозиционных сил против ИГИЛ вдоль сирийско-иракской границы. Ведь многие бойцы т.н. «Сирийских демократических сил» имеют семейные связи с курдами в Африне, и они были вынуждены выбирать между завершением операций против боевиков ИГИЛ и помощью своим курдским братьям в Северной Сирии.

В этих условиях генерал Вотел, с одной стороны, вынужден был подчеркнуть, что «союз с Турцией имеет первостепенное значение, и мы будем продолжать оказывать помощь турецким военным в борьбе с РПК и другими насильственными экстремистскими организациями, которые угрожают их границе, но мы должны продолжать призывать к сдержанности, поскольку их действия явно увеличили риск для нашей кампании по разгрому ISIS». С другой стороны, американские военные обращают внимание на то, что американский спецназ, действующий на территории Сирии, работает-де исключительно с «проверенными элементами» так называемых «Сирийских демократических сил» с тем чтобы противостоять ИГИЛ /18, p. 20/.

Эти заверения американских военных, однако, вряд ли убедили турецкие власти, о чем свидетельствует постепенное формирование ирано-российско-турецкого трехстороннего альянса по Сирии. В принятом 4 апреля 2018 г. Совместном заявлении президентов Ирана, России и Турции содержится решительная поддержка Астанинскому и Сочинскому форматам межсирийского диалога – против чего, как уже было сказано, решительно выступает американская сторона /5/.

Очевидно, что Центральное командование сталкивается с нехваткой как военных, так и политических ресурсов, необходимых для решения стоящих перед командованием задачи – завершить кризис в Сирии на выгодных для США условиях. Отсюда, с одной стороны – заявление президента Трамка от 3 апреля 2018 г. о том, что он «очень скоро» примет решение о выводе американских войск из Сирии. «Я хочу уйти [из Сирии], я хочу вернуть войска домой, я хочу начать восстановление нашей нации», — сказал он на пресс-конференции с главами балтийских государств. По его словам, основной миссией США в Сирии было уничтожение ИГ. «Мы почти выполнили эту задачу, и мы очень быстро примем решение, что нам делать дальше», — отметил Трамп /1/.

Однако в тот же день состоялось заседание Совета национальной безопасности США, в ходе которого президента убедили оставить 2000 американских спецназовцев в Сирии на неопределенное время для достижения полной победы над ИГИЛ и подготовки местных оппозиционных сил /6/. Очевидно, что американское военно-политическое руководство продолжает сталкиваться с серьезными проблемами с выработкой и имплементацией своей стратегии борьбы с «Исламским государством». Ведь когда в январе 2018 г. появились слухи об увеличении американского военного присутствии в Сирии, это вызвало неординарную реакцию в США – как свидетельство начала еще одной бесконечной «войны с террором» (наряду с уже идущими войнами в Афганистане и Ираке, которые Америка никак не может закончить) /16/.

6) Заключение.

Как видно, формируемая под огнем врага, в условиях активных военных действий стратегия борьбы с т.н. «Исламским государством» далеко не всегда оказывается успешной. Американские попытки совместить борьбу с международным терроризмом с пресловутой «сменой режимов» приводит к дальнейшей дестабилизации ближневосточного региона.

Да и со «сменой режима» в Сирии у Вашингтона возникли серьезные проблемы. Военная победа сторонников Асада (при поддержке Ирана и России) сняла с политической повестки дня смену правящего сирийского режима.

Неудивительно, что в образовавшийся в результате действий официального Вашингтона геополитический вакуум постарались проникнуть и Россия, и Иран. Наверное, впервые в непростой истории взаимоотношений двух этих государств они объединились в военный союз в целях укрепления сирийского государства и борьбы с исламским экстремизмом – причем этот союз имеет явно антиамериканский подтекст. Что особенно тревожно для американской стороны – так это все более решительное сближение с этим российско-иранским тандемом Турции – союзника США по НАТО.

Ни Москва, ни Тегеран, ни Анкара более не готовы мириться с хаосом в непосредственной близости от своих государственных границ, который стал результатом американской политики. Между тем Соединенные Штаты, в свою очередь, не готовы координировать свою военную кампанию против международного терроризма с российской, турецкой или иранской стороной.

С другой стороны, имеющихся у Соединенных Штатов ресурсов явно недостаточно для того, чтобы урегулировать кризис в Сирии на американских условиях. Отсюда – колебания в подходах американских руководителей к вопросу об американском присутствии в этой арабской стране.

Ярким проявлением этих колебаний стали заявления и действия американской администрации в первой половине апреля 2018 г. Так, 3 апреля президент Трамп заявил, что «очень скоро» примет решение о выводе американских войск из Сирии. «Я хочу уйти [из Сирии], я хочу вернуть войска домой, я хочу начать восстановление нашей нации», — заявил он. По его словам, основной миссией США в Сирии было уничтожение ИГ. «Мы почти выполнили эту задачу, и мы очень быстро примем решение, что нам делать дальше», — отметил Трамп.

Однако днем 4 апреля стало известно, что Трамп все же согласился, хоть и «неохотно», оставить американский военный контингент в Сирии, не уточнив, на какой срок. Представитель Белого дома рассказал, что такое решение Трамп принял по результатам обсуждений с советниками по национальной безопасности 3 апреля. По словам собеседника американских СМИ, министр обороны США Джеймс Мэттис, а также другие высокопоставленные чиновники объяснили Трампу, что борьба с ИГ в Сирии почти завершена, однако полный вывод американских военных в настоящее время может обернуться потерей всех достигнутых результатов /10/.

А уже в ночь с 13 на 14 апреля 2018 г. США и их союзники – Великобритания и Франция – нанесли ракетный удар по Сирии под фальшивым предлогом применения сирийскими военными химического оружия. Видимо, Вашингтон еще пока может рассчитывать на поддержку Лондона и Парижа в своей ближневосточной политике (Анкара, судя по всему, ведет в настоящее время собственную игру, которая не всегда совпадает с американскими интересами).

Возникает, однако, вопрос: как долго западноевропейские союзники будут поддерживать крайне противоречивую и непоследовательную ближневосточную политику Соединенных Штатов?