Policy with regards to transit migration: European Neighborhood Policy and securitization of migration

Введение

Транзитная миграция стала концепцией и была принята международными организациями, европейскими Институтами, центрами и научными кругами в начале 1990-х годов в геополитическом контексте конца холодной войны ^{[12, 18]}. Чаще всего эта концепция упоминается в отношении стран Европы, а конкретнее ЕС, но она является общей для анализа миграционных движений через Мексику в Соединенные Штаты, а также через Индонезию в Австралию ^[12]. Ее определение, однако, все еще остается очень расплывчатым, что отмечается большинством авторов ^{[17, 49]}. Так, в 1993 году Европейская экономическая комиссия ООН описала транзитную миграцию как «миграцию из одной страны с целью поиска возможности для эмиграции в другую страну как страну конечного назначения» ^[18]. Проблема с этими и многими другими подобными определениями ^{[12, 49]} вытекает из двусмысленности, связанной с намерением, продолжительностью пребывания и правовым статусом мигрантов, которые превращают транзитную миграцию в «зонтичный термин, охватывающий различные шаблоны» ^[12].

Намерение часто не ясно в начале путешествия, и оно может измениться из-за политики стран приема и возможностей, найденных в «транзитной» ^[38]. Мигрантам может понадобиться ждать годы в такой стране, и чтобы заработать, они должны выйти на рынок труда транзитной страны. Таким образом, они становятся нерегулярными (нелегальными) трудовыми мигрантами ^[21].

Человек, который первоначально ехал в Европу, может провести несколько лет в Турции на пути в ЕС, но его правильно считать «транзитным» мигрантом. Кроме того, существующие транзитные миграции могут включать временные и циркулярные миграции, миграции в третью или иную последующую страну, а также всевозможные диаспорные связи при попытках пересечения границ и поиска лучшего варианта проезда в страну своей мечты ^[38]. Массовые миграционные перемещения последних десятилетий показывают, что транзитная миграция не обязательно представляет собой кратковременную паузу в линейном пути. Это может быть сложный маршрут, в котором мигрант попадает в разные ситуации, и где разные политические факторы и социальные сети приводят к появлению новых миграционных планов у мигрантов ^{[2, 38]}.

Соответственно, транзитную миграцию как разновидность общего передвижения часто связывают с концепцией «повторной» (secondary) миграции ^[12]. Тем не менее, на сегодняшний день эта концепция остается «проблемной» ^[49], цитируя Фрэнка Дювелля, – «размытой и политизированой» ^[17].

Соответственно, категория транзитных мигрантов также размыта и является смесью различных юридически определенных типов мигрантов, законных и незаконных, а также лиц, ищущих убежище, и беженцев [31-32, 42]. Даже различие между политическими беженцами и экономическими мигрантами не является ясным, потому что эти две категории часто связаны как с экономическими, так и с политическими факторами и включают как элементы принуждения, так и добровольности. Все их члены сталкиваются со структурными ограничениями, но также сохраняют некоторую свободу принятия решений ^[21].

Вместе с тем предпочтительным термином УВКБ является «смешанные потоки» в рамках концепции «смешанной миграции». «Миграционное убежище» также становится все более популярным термином ^{[37, 21]}. Помимо терминологии, ключевой аспект представлен фактом, что именно государство в своем законодательстве решает, кто является иммигрантом, беженцем или незаконным мигрантом ^[42]. Различные категории миграции и последующие миграционные пути создаются и формируются «взаимодействием между политикой, регулирующей миграцию, возможности мигрантов и их стремления» ^[13]. Батистелла ^[8] назвал призыв Аристида Зольберга к «возвращению рассмотрения роли государства» в исследования международной миграции довольно тавтологическим по отношению к транзитной миграции. Она как раз и была описана как «стратегический ответ на постоянно меняющийся миграционный режим контроля и часть комплексного взаимодействия между автономностью мигранта и суверенитетом государств» ^[16].

Политика в отношении транзитной миграции – между безопасностью и правами человека

«Политизированность» термина транзитной миграции связана с критическим аспектом внутренней и внешней политики западных стран и, особенно, государств Европейского союза. Процессы глобализации делают все менее эффективными режимы миграции национальных государств, поскольку они по-прежнему отражают логику холодной войны. Отдельные государства больше не могут легко контролировать многоуровневые миграционные потоки., что привело к постепенному восприятию миграционных потоков как потенциальных угроз национальной и международной безопасности ^[31]. Эти два параллельных процесса страха на национальном и международном уровнях могут быть выявлены на дискурсивном, политическом и законодательном уровнях.

Один из них – криминализация транзитной миграции, поскольку она часто связана с незаконной миграцией, организованной преступностью, контрабандой и торговлей людьми ^{[16, 42]}.

Другая – секьюритизация (securitization) – т.е. «обеспечение безопасности» на всякий случай. Для этого надо создавать «дискурс страха и исходящей угрозы» применительно к потенциальным транзитным мигрантам», исходя из идеи о том, что транзитная миграция может внести хаос в национальную миграционную систему ^[32] и поставить под угрозу суверенитет и целостность развитых стран ^{[9, 43]}.

Дискурс «Секьюритизация» был впервые изучен Копенгагенской школой исследований безопасности в 1993 году ^[3] в описании отношения между миграцией и обострением социальной незащищенности ^[24]. Чуть позже Парижская школа исследований безопасности превратила секьюритизацию миграции в одну из основных тем «Фуконианская социология о безопасности» ^[28]. В ней Дидье Биго (Didier Bigo) показал, как «неустроенная среда» обусловлена тем, чтобы узаконить действия различных институций безопасности и социальные изменения как проявления небезопасности и хаоса» ^[10].

Западные бюрократии, СМИ, оппозиция и политические институты быстро включили эти подходы в свои «политические игры» ^[10]. Получило распространение ограничительного законодательства и разработка контроля как демонстрация эффективного управления. Акцент был сделан на «жесткие» меры, которые рассматриваются как восстановление «утраченного контроля над «национальными», ЕС и европейскими границами ^[48]. Джеф Хюйсманс ^[28] показал, как сам процесс Европейской интеграции был вовлечен в секьюритизацию миграции в контексте завершения работы по созданию внутреннего рынка ЕС, чтобы обеспечить свободное перемещение товаров, услуг, капитала и людей.

Во внутренней политике страны это строительство новой «политики страха» нацелено на лишение силы, маргинализацию общества и укрепление в нем властных отношений ^[9]. На международном уровне политики он превращает транзитную миграцию в «своего рода военный окрик», направленный на страны транзита, которые изображаются в качестве проблемных стран ^[16], вынужденных остановить потоки мигрантов.

Однако, не все в Европейском союзе – и, в более общем плане, на Западе – приветствовали дискурс «Секьюритизации» миграции. С одной стороны, был поднят вопрос об эффективности политики безопасности, подвергнутой сомнению в качестве эффективного способа управления миграционными потоками ^[29].

Подход «секьюритизации миграции» и связанная с ней «политика страха» привели к «сильному чувству беспокойства и сопротивления» в обществе, что привело к резкой критике и протесту. Эта концепция стала подвергаться сомнению в том числе и по этическим соображениям, вследствие чего был предложен процесс «де-секьюритизации», чтобы переместить вопрос о миграции в этико-политический контекст рассмотрения, который не связывает категории иммигрантов и беженцев в процесс экзистенциальной опасности и не стремится найти политическую подоплеку в экзистенциальной «небезопасности» ^{[29, 11]}. Ряд ученых проанализировали эти аспекты дебатов ^{[7, 29]}. Те, кто выступал за этические подходы аргументировали их тем, что «иммиграционные ограничения морально опасны», поскольку они могут нанести несправедливый «вред иностранцам и ограничивают их свободу» ^[25].

Развитые страны, по их мнению, не дают мигрантам доступа к правовой защите и процессу предоставления убежища, существующих в либеральном государстве, – и, таким образом, не выполняют национальные и международные правовые нормы, выводя свой внешний контроль в транзитные государства. В них имеют место серьезные нарушения прав человека в отношении мигрантов, которые, оставаясь на периферии общества, не имеют государственной защиты и уязвимы для эксплуатации, преступлений, травм и смерти ^[36].

Ученые критически отметили режимы власти или влияния, которые касаются транзитной миграции используют риторику региональных геополитических схем, перекрестных вопросов, интересов суверенитета и переосмысления идеологических целей. В этих рамках суверенитет используется как оправдание «сокрытия вопроса о человечестве» в отношении транзитных мигрантов, в том числе при использовании дискурса «секьюритизации» или даже «милитаризации». Более того, сами понятия законности реконфигурируются, чтобы подменить суть защиты прав человека: законы служат секьюритизации и милитаризации, что было обозначено как «исчезнувший человек в управлении миграцией» ^[14].

Для того, чтобы положить конец ситуации, в которой границы стали «местом основных этических проблемы», было предложено вспомнить о праве на мобильность, которое будет «укреплять этические и основанные на правах подходы к миграции» путем разработки более справедливой политики в области миграции, управления миграцией с либеральной эгалитарной точки зрения, согласно которой все люди должны иметь равные возможности ^[41].

Основные принципы прав человека также были предложены как веские причины и мощное обоснование для государств при предоставлении юридического статуса лицам, которые в настоящее время воспринимаются как нерегулярные мигранты. Этот гуманитарный подход расширяет логику защиты, первоначально разработанную в Женевской Конвенции в отношении статуса беженцев на основе идеи о том, что защита основных прав отдельных лиц является основополагающим принципом, оправдывающим значение правового статуса как награды ^[34].

На первый взгляд, такое предложение как противовес нынешней тенденции секьюритизации может показаться нереальным. Все же, нет никаких сомнений в том, что приглашение мигрантов канцлером Германии госпожой Меркель в начале сентября 2015 г. в основном было связано с этическими соображениями. Более того, этические факторы лежали в основе изменений политики по отношению к беженцам, которые фактически вызвали миграционную волну 2015 г. в Македонии и, возможно, в Греции.

Методы

Целью данной статьи является анализ миграционной политики стран – членов и кандидатов в члены Европейского союза, в том числе в отношении транзитных мигрантов. Рассмотрена база официальных национальных документов стран ЕС, касающихся регламентации европейской политики противодействия незаконной миграции, публикаций в средствах массовой информации и работ исследователей в области международных миграций. Для анализа текстов документов и научных работ также использовался качественный анализ с выделением ключевых тем.

В целях возможного объяснения причин трансформации политики в области управления миграцией проведен анализ объемов миграционных потоков в страны-члены и страны-кандидаты в члены ЕС на основе открытых данных статистических бюллетеней Евростата, UNHCR – Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев и Европейской Комиссии. Период сбора статистических данных: 2010-2016 гг.

Комплекс аналитических работ выполнен в рамках проектной части государственного задания Министерства образования и науки Российской Федерации № 28.2757.2017/4.6 «Транзитная миграция, транзитные регионы и миграционная политика России: безопасность и евразийская интеграция», 2017-2019.

Результаты и обсуждение

Продвижение НАТО и Европейская политика соседства: вопросы секьюритизации и транзитные страны

На данный момент, судя по количеству возводимых стен в странах ЕС, апологеты политики «секьюритизации» имеют преимущество. Политика сдерживания мер «закрытых дверей» ограничивает практический правовой доступ к стране и ее институтам [13-15, 43, 45]. В Европе эти стратегии привели к тому, что в Брюсселе создаются различные механизмы политики экстернализации для управления миграцией. Они основаны на нескольких типах режима контроля и влияния в зависимости от типа страны:

на страны – члены ЕС, расположенные на ее южной и восточной периферии (члены Шенгена);

на страны – члены ЕС, расположенные на ее южной и восточной периферии (НЕ члены Шенгена) (Румыния, Болгария, Хорватия);

государства-кандидаты в ЕС (Сербия, Македония, Черногория), имеющие свободу передвижения в ЕС по биометрическим паспортам;

государства-кандидаты в ЕС, не имеющие свободу передвижения в ЕС (Турция);

«третьи» страны» (third countries) – соседи с юга и востока периферийных членов ЕС, включенные в политику Южного (Средиземноморского) и Восточного Партнерства со свободой перемещения и режимом реадмиссии (Украина, Грузия и Молдова);

«третьи» страны, не граничащие с ЕС, но имеющие с ним определенные ассоциативные договоры;

третьи страны, не имеющие никаких ассоциативных договоров с ЕС.

В первом и втором случаях задействован целый ряд структур и механизмов ЕС, которые включают Шенгенские соглашения, Шенгенскую визовую информационную систему (VIS), Шенгенскую информационную систему (SIS), Frontex и Европейскую систему внешнего пограничного контроля (EUROSUR).

В третьем случае миграционный контроль стал важным элементом процессов присоединения к ЕС.

В четвертом и пятом случае соглашения о партнерстве и реадмиссии были подписаны на двусторонней основе между Европейским союзом и / или его государствами-членами и третьими странами. Контроль за миграцией является важным компонентом Европейской политики добрососедства, Европейско-средиземноморского и Восточного партнерства и Барселонского процесса ^{[43, 13-15, 42]}. Отличия – в степени проникновения ЕС на рынок этих стран.

В шестом и седьмом случаях степень возможностей получения виз зависит от многих субъективных факторов двухсторонних соглашений. Это вопрос не столько ЕС, сколько каждой страны ЕС персонально. Поэтому не удивительно, что каждая страна сама решает какой процент отказов по визам каких стран она себе выбирает ^[38].

Говоря о разных механизмах выведения «экстернализации» вовне, стоит упомянуть нетипичную ситуацию, сложившуюся в Греции с 2011 году, которая, де-факто, не выполняла свои функции первой страны въезда для ищущих убежище, не принимая от них аппликации на статус беженца. Эта ситуация породила миграции ищущих убежище в другие страны ЕС и повторные аппликации. Но, члены ЕС стали неспособными осуществлять возврат таких мигрантов в Грецию по Дублинской схеме из-за двух судебных решений Европейского суда по правам человека и Европейского Суда (недостатки в системе греческого убежища, European Commission, 2016), которые не рекомендовали возврат двух аппликантов в Грецию. С этого момента ситуация в Греции стала похожа на ситуацию в третьих транзитных странах – не членах ЕС.

По существу, процесс транзитной миграции в Европу стал процессом переговоров с европейскими структурами о случаях исключения ^[40], которые происходят в периферийных государствах ЕС, таких как Греция или соседние с ней страны, например, Македония. Эти государства связаны с развитием зоны европейской безопасности, связанной с вышеупомянутой «Концепцией угрозы», которая доминирует в европейском миграционном дискурсе ^[48].

В определенной мере транзитные страны-участницы миграционной политики часто применяют суровые антимигрантские меры в качестве ответа на эрозию их суверенитета из-за глобализации и распространения норм других стран ^[42] или как попытку восстановить свое положение в качестве значительного регионального игрока ^[39].

Однако, наиболее важной причиной является трансформация миграционного контроля в «стратегический метод переговоров в направлении большей региональной интеграции с северными соседями» ^[36], который включает транзитное государство в режим власти или влияния этого северного соседа в обмен на финансовую и другую помощь ^[42]. Соответственно, с 1990-х гг. экстернализация привела к постепенному переосмыслению состояния транзита из «описательной идеи географии стать инструментом управления» ^[15].

В настоящее время транзитное государство в большей мере сталкивается со значительными объемами мигрантских потоков, чем страны, в которые перемещаются переселенцы на Запад. Энн Кимбалл ^[36] предлагает определять транзитную страну по четырем основным характеристикам: ее расположение в окрестности развитой страны; наличие высокой эмиграции, низкой иммиграции и наличие транзитной миграции; важную роль в качестве основной площадки для мигрантов, планирующих перемещение в страны назначения в тайне; применение ограничительной иммиграционной политики. Отметим, что миграционная волна 2015 г. показала, что некоторые из таких государств играют важную роль, которую необходимо учесть должным образом.

Например, именно изменения в Греции и Македонии были основой, которая привела к крупнейшему миграционному движению в истории Европы после Второй мировой войны. Эти две страны являются представительными для категории транзитных государств – «дамб» или «клапанов», которые играют решающую роль в формирования региональных транзитных миграционных потоков. Вопрос создания ситуации европейского кризиса мы рассмотрим подробнее, в частности, попытки применения адаптации требований ЕС к реалиям ситуации в стране.

Оценка политики в отношении мигрантов из европейских и азиатских стран

Греция и нелегальные мигранты: история европейского кризиса

В последние годы пористые границы Греции были превращены в основные входные ворота для нерегулярных мигрантов, пытающихся достичь Европейского Союза. В 2008 году 50% из них проходили именно по этому пути. В 2009 г. доля нерегулярных мигрантов увеличилась до 75% в 2009 г. и до 90% в 2010 г., но количество проходящих оставалось относительно постоянным в течение 2010 ^[33]. Греция представляет собой центральную ось анатолийского «геополитического коридора», транснациональных сетей контрабанды и обеспечивает транзит большого количества мигрантов из Ближнего Востока, Азии и Африки в ЕС через Италию и Балканы ^[34].

В ответ Брюссель усилил процесс секьюритизации, призванный обуздать греческие нелегальные транзитные потоки. Однако его последствия были видимы в отношении перемещений мигрантов: до 2010 г. большинство из них пересекали Эгейское море на небольших лодках. В 2010 г. введено усиленное наблюдение за береговой охраной, поддерживаемое европейским пограничным агентством «Фронтекс», а на суше сняты противопехотные мины времен Второй мировой войны, что пустило основной маршрут к греко-турецкой сухопутной границе в регионе Эврос. Тогда в середине августа 2012 г. в этом регионе Греция разместила 1800 полицейских и начала строить забор длиной 10,5 километров вдоль участка границы. В октябре 2012 г., когда забор был завершен, число нелегальных мигрантов, проникающих в континентальную Грецию сократилось до менее чем десяти в неделю. Но миграционный поток перенаправился на греческие острова. В течение первых пяти месяцев 2013 г. 3265 нелегальных мигрантов достигли этих островов по сравнению с 336 за тот же период 2014 г. ^[5]. Соотношение морских и сухопутных маршрутов в сторону морских продолжало расти в 2014 и 2015 гг., что стало причиной двукратного увеличения числа мигрантов в 2015 г.: начиная со скромных 1,694 в январе, ежемесячные поступления достигли максимума не менее 211 663 человек в октябре 2015 г.

Большинство из мигрантов были зарегистрированы на Северных Эгейских островах Лесбос, Хиос и Самос и на Додеканесских островах Кос и Лерос ^[46-47]. Лесбос получил 60% от общего числа, в среднем 3500 человек в день в первой половине октября 2015 г. Даже небольшой остров Хиос был местом высадки 113 000 мигрантов; 9 000 прибыли на 9 октября 2015 г. ^{[35, 46]}.

Другая тенденция – миграционный поток из Северной Африки в Италию, он уменьшился с 170 000 человек в 2014 г. до примерно 150 000 в 2015 г. В целом, недокументированных морских переходов в Европу в 2015 г. достигли 1,000,573 человек. Половина мигрантов были сирийцами, 20% – афганцами и 7% – иракцами (Голландия, 2015 г.).

В течение многих лет огромное количество мигрантов, прибывающих в Грецию, находилось в пути к более богатым странам, таким как Германия, Швеция или Великобритания. Тем не менее, трудности с достижением этих стран привели к колебанию числа нелегальных мигрантов, проживающих в Греции, по разным оценкам, в 400 000-700 000 человек ^[6], и даже 1 миллион ^[37] и 1-1,3 миллиона человек ^[33]. Это было тяжелым бременем для 10,8 миллионов греков, столкнувшихся с резким экономическим кризисом.

Реакция включала в себя появление крайне правого экстремизма с применением насилия против иммигрантов, в результате которого избиения и поножовщина, достигающие тревожных пропорций ^[6], стали обычным явлением. Со своей стороны, греческие аналитические центры, такие как Исследовательский институт европейских и американских исследований (Research Institute for European and American Studies) в Афинах, считали, что турецкая сторона «соучаствует своим безразличием». Они дошли до того, что заявили, что «Незаконная иммиграция на самом деле является асимметричной угрозой, направленной на дестабилизацию греческого государства» путем исчерпания ресурсов безопасности страны, полиции и вооруженных сил; создания больших мусульманские общины, которые будут играть дестабилизирующую роль; путем введения «вопросов гигиены на греческой территории, (связанных с ритуалами мусульман), а также путем проникновения террористов, преступников, [и] шпионов- агентов» (Research Institute for European and American Studies 2008). Турция, действительно, не рассматривала проблему мигрантов как собственную, поскольку мигранты в основном хотели достичь Европы, а не остаться в ней. Она инструментализовала ситуацию, чтобы получить рычаги давления в своих отношениях с ЕС.

Власти Греции, с одной стороны, просто отказались от экстерналистской политики Брюсселя, не прилагая никаких усилий для предотвращения прохождения мигрантов по своей территории, не препятствуя незаконному пересечению границ в другие европейские страны ^[5]. С другой, они присоединились к усилиям секьюритизации Европейского союза, жестоко обращаясь с незаконными мигрантами. Это должно было заставить мигрантов пытаться побыстрее покинуть страну и отпугнуть других от проникания. Дисфункциональная отсталая система предоставления убежища и практика длительного задержания в ужасных, бесчеловечных условия привели к смертельному случаю и уже упомянутой приостановке с 2011 года ЕС Дублинского регулирования в Греции ^{[1, 6, 19]}.

Кроме того, правительство в Афинах часто использовало операции выдворения иностранных граждан в Турцию ^[5], подвергая опасности жизни мигрантов. Практики включали отправку на небольших надувных лодках, перегруженных незаконными мигрантами, которые греческая береговая охрана буксировала в турецкие воды. Там надувным лодкам отключали двигатели и / или удаляли весла, после чего лодки были проколоты, чтобы не достичь Греции. Такие практики продолжались до 2015 г., в среднем раз в неделю ^{[5, 34]}.

Т.е. Греция, следуя четырем характеристикам Энн Кимбалл, была транзитной страной ^[36] и до 2015 г. активно участвовал в усилиях ЕС по экстернализации и секьюритизация; Тем не менее, эта страна сохранила значительную степень автономии в отношении политики Брюсселя.

Греческое правительство разрешало или даже поощряло прохождение мигрантов по своей территории, чтобы продолжить свое путешествие на Север, что не соответствовало нормам ЕС. Однако она работала в качестве клапана, который удерживал количество незаконных мигрантов, поступающих в Европейский Союз, на разумном уровне. Поэтому жестокие методов Афин редко подвергались критике. Не было и значительного внешнего давления.

Вместе с тем, поскольку в 2015 г. произошло двадцатикратное увеличение числа нелегальных мигрантов по греческим островам в Эгейском море (851 319 человек против 43 518 в 2014 г.), можно было бы ожидать значительного увеличения числа выдворенных в течение этого года. Как это ни парадоксально, произошло противоположное. В августе и ноябре 2015 г. турецкие рыбаки и турецкая береговая охрана стали свидетелями, как греческая береговая охрана намеренно пытается затопить две надувные лодки, полные мигрантов. Но Amnesty International сообщил только о четырех таких инцидентах в течение первых одиннадцати месяцев 2015 г. ^{[23, 44]}. Это означает, что, количество выдворений уменьшилось в десять раз, а поток мигрантов вырос в двадцать раз. Греческие власти решили в 2015 г. сдержать свою политику выдворения, направленную на сдерживание незаконного пересечения греко-турецкой морской границы, и это, очевидно, способствовало открытию греческого «клапана», в результате чего около 850 000 мигрантов пересекли страну, а не 45 000, как в предыдущие годы.

Греческий пример показал, что она относится к специальной категории стран, которые «формируют» транзитные миграционные потоки посредством изменений в национальной политике. Пока еще нет анализа причины изменения греческой политики. Скорее всего, это связано с тем, что изменение было неофициальным, как и предшествующая жестокая политика. Установление практики, нарушающей основные права человека, не может быть публично признано в демократической стране. Нет убедительных доказательств, подтверждающих четкое объяснение смены греческой политики в 2015 г. Однако ситуация взаимоотношений внутри треугольника Греция – ЕС – Турция привела к современному миграционному кризису в странах ЕС, который все еще не решен.

Выводы

Ране описанные особенности формирования политики некоторых транзитных стран в отношении транзитных мигрантов приводят к необходимости постановки и такого вопроса: а кто же такие транзитные мигранты? Предлагаем среди транзитных мигрантов выделить две принципиально разные группы: первая – трудовые и прочие мигранты, а вторая – беженцы. Часто кажется, что беженцы особенно склонны к продолжительным странствованиям по тому или иному региону в поисках сравнительно безопасной страны. Например, сомалийцы бегут из Сомали в Кению, Джибути, Эфиопию, Ливию, Садовскую Аравию и Йемен. Затем они перемещаются через эти страны для того, чтобы добраться до какой-нибудь страны, соседствующей с ЕС, например, до Турции, Украины или Ливии, откуда они надеются пересечь Средиземное или Эгейское море или Карпаты и проникнуть в ЕС.

В публикациях, посвященных транзитной миграции ^{[12, 16-18]}, обычно упоминаются одни и те же национальности, прежде всего, иракцы, афганцы, сомалийцы и палестинцы, а, начиная с войны в Сирии, – cирийцы. Очевидно, что во всех упомянутых странах насилие побуждает массовый исход населения. Тот факт, что выходцы из этих стран обнаруживаются в столь отдаленных местах, как Украина, Турция, Египет и Мальта, позволяет предположить существование множества путей, ведущих в ЕС. В числе других также часто упоминаемых национальностей – китайцы, пакистанцы и бенгальцы. Но выходцев из Китая, Пакистана, Индии и Бангладеш часто считают не беженцами, а трудовыми мигрантами, ищущими лучшей доли.

Иногда члены одной семьи оказываются в разных странах. Как выяснил Аль-Шармани ^{[4, 26]} на примере сомалийцев, происходит это по двум причинам. Родственники, работающие в одной стране, посылают домой деньги, которые тратят на эмиграцию из Сомали других членов семьи. Новые эмигранты направляются в другие страны. Это делается для того, чтобы диверсифицировать риски, и для обретения уверенности в том, что, по меньшей мере, один член семьи доберется до безопасной (европейской) страны. Поскольку интеграция сомалийцев проходит очень плохо ^[3], не известно становится ли затем этот счастливец опорой, помогающей другим членам семьи перебраться в Европу, скажем, в рамках воссоединения семей.

Условия, проанализированные выше, объясняют, почему некоторые транзитные мигранты долгое время живут в стране транзита перед тем, как двинуться дальше. В этом случае таким мигрантам надо работать для того, чтобы добыть средства на продолжение странствий. Однако они могут найти только низкооплачиваемую работу в теневой экономике. Если пограничный контроль ужесточается, контрабандисты, незаконно переправляющие мигрантов через границы, запрашивают более высокие цены за свои услуги (или для того, чтобы компенсировать более высокие риски или для того, чтобы платить более высокие взятки чиновникам). Таким образом, пребывание мигранта в стране транзита еще более затягивается.

Наконец, если мигрантам не разрешают покинуть страну транзита, если их задерживают при попытке незаконного пересечения границы, потом они предпринимают новые попытки, и их снова задерживают ^[12]. В этом случае общее пребывание в стране транзита еще более затягивается в принудительном порядке. Отчасти такое увеличение срока пребывания мигрантов в странах транзита может быть результатом умышленных действий правительств, все более обеспокоенных тем, что транзитная миграция подрывает отношения с соседними странами, в которые стремятся попасть мигранты.