The Norm and Deviances in the Poetic Language of Empress Eudocia's Poem 'Martyrdom of saint Cyprian'

Aleksandrova Tatiana PhD in Philology Associate Professor of the Department of Ancient Languages and Ancient Christian Writing at Saint Tikhon's Orthodox University 127051, Russia, g. Moscow, ul. Likhov Pereulok, 6 tatianaalexandrova@yandex.ru Other publications by this author

Настоящая работа посвящена особенностям языка и стиля в поэме императрицы Евдокии «О св. Киприане». Эта тема уже затрагивалась в статьях Алана Кэмерона ^[3] и Петера Ван Дойна ^[9]. Оба автора отнеслись к творчеству поэтессы весьма критично, указывая на целый ряд отступлений, в том числе грамматические неправильности, непонимание значения частицы κεν, «шокирующие варваризмы» вроде οὑμόν для τὸν ἐμόν и ἐμόν, в которых не поэтесса якобы не распознает красис от ὁ ἐμός ^{[3, 279]}. Продолжая мысль Кэмерона, Ван Дойн выдвигает Евдокии ряд подобных упреков, в числе которых – незнание грамматических правил и непонимание смысла используемых форм. В данной статье мы попробуем пересмотреть этот взгляд и попытаться понять логику отступлений от грамматической нормы. Примеры, которые будут рассмотрены далее, в основном были найдены автором статьи при помощи поисковой системы Thesaurus limguae Graecae (TLG) ^[10]; примеры, ранее приведенные Кэмероном и Ван Дойном были перепроверены при помощи этой же поисковой системы.

Если смотреть с позиции классика-пуриста, замечания, пожалуй, можно было бы признать верными. Однако правомерность такого подхода сама по себе вызывает сомнения хотя бы потому, что язык античной поэзии не был застывшим и менялся даже в самих гомеровских поэмах в процессе их бытования. Тем более невозможна оценка поэтического произведения поздней античности с точки зрения соответствия его правилам, изложенным в современном учебнике грамматики гомеровского диалекта. В последние десятилетия – в особенности после публикации поэм из Бодмеровских папирусов – отношение исследователей к творчеству Евдокии несколько изменилось: то, что считалось индивидуальными погрешностями, обусловленными недостатком знаний, оказалось отличительными особенностями христианской поэзии, допускающей гораздо бóльшую свободу в обращении с языком, нежели классический эпос ^{[5, 188–190]}. Особенно показателен пример Нонна, которого невозможно упрекнуть в незнании правил: было замечено, что в «Парафразе Евангелия от Иоанна» и он чаще отступает от классических норм, чем в «Деяниях Диониса», причем нередко ориентируется на поэзию Григория Богослова, «канонизировавшего» метрическое несовершенство ^{[6, 306]}.

Эти особенности не учитывались в прежних работах, посвященных творчеству Евдокии, что и вызвало резко отрицательную оценку ее поэтической манеры. «В сравнении с другими второстепенными поэтами того же века, такими, как Коллуф или Мусей, непогрешимыми в отношении метра и изобилующими аллюзиями на более ранних поэтов, Евдокия не может не показаться неотесанной и невежественной, и этот недостаток даже не искупается непосредственностью и простотой» – пишет Кэмерон [3. 279; цит. по: 1, 289]. Такое впечатление, вероятно, может возникнуть при беглом взгляде на сочинение Евдокии, однако если внимательнее рассмотреть используемые ею грамматические формы, а также лексику, становится ясно, что она, напротив, очень неплохо знает предшествующую традицию и последовательно ее продолжает.

Во-первых, нельзя согласиться с утверждением Кэмерона, что Евдокия часто использует псевдоэпические формы, не зная зафиксированных в поэзии правильных форм. Напротив, в целом ее поэма написана вполне правильным с точки зрения морфологии языком позднеантичной поэзии и настоящих ошибок у нее немного (неслучайно Кэмерон и Ван Дойн делают упор на одни и те же примеры). Речь идет об отдельных словоформах, встречающихся в поэме из двух частей (третья до нас не дошла) общим объемом около 1000 стихов. Создавая свои псевдоэпические неологизмы, поэтесса демонстрирует прекрасное знание правил гомеровского диалекта. При этом Евдокия, по-видимому, хорошо представляет себе и степень вариативности форм в эпическом языке (достаточно вспомнить, например, вариации инфинитива глагола ‘быть’, встречающиеся у Гомера: ἔμμεναι, ἔμεναι, ἔμμεν, ἔμεν, εἶναι ^{[4, 13]}. Поэтому она не считает нужным во всех случаях следовать прецедентам, порой позволяя себе формотворчество и словотворчество. Эту наивную свободу, в чем-то сближающую позднеантичную поэтессу с древними рапсодами и самим Гомером, отмечал М. Ашер

^{[7, 19–31), исследуя язык Гомеровского центона, первая редакция которого может быть атрибутирована именно Евдокии. Судя по всему, это вольное отношение к правилам поэзии было для поэтессы вполне сознательным выбором. В «Апологии», предпосланной Гомеровскому центону, она объясняет свое нарушение правил центонной техники – использование двух и более взятых подряд гомеровских строчек: ὅτι πάντες ὑποδρηστῆρες ἀνάγκης («все [поэты]} – рабы необходимости» ^{[8, IX]}. Позднеантичный поэт, особенно тот, кто оставляет классическую тематику и пытается сказать нечто новое, бывает вынужден отступать от классической нормы. Но при этом он демонстрирует и знание самой нормы, и внимание к опыту предшественников. Здесь стоит отметить, что само выражение ὑποδρηστῆρες ἀνάγκης, по-видимому, заимствовано Евдокией у Нонна, поскольку встречается и у него (Nonn. Paraphr. 7, 175).

В основном Евдокия использует лексику Гомера и последующих поэтов-эпиков, нередко заимствуя ее блоками, почти что в технике центона:

πάντες δ’ ἐκθαλάμωνσὺντεύχεσινἐσσεύοντο (Eudoc. Cypr. 1, 6)

Ср.:

νύμφας δ’ἐκθαλάμων δαΐδων ὕπο λαμπομενάων (Hom. Il. 18, 492).

ἐκ δὲ φυλακτῆρες σὺντεύχεσινἐσσεύοντο(Hom. Il. 9, 80).

Иногда Евдокия употребляет крайне редкие гомеровские формы – например, единожды встречающуюся в Гомера (Hom. Il. 7, 212) и считаные разы – в последующей литературе форму προσώπασι (Eudoc. Cypr. 2, 261).

Помимо Гомера Евдокия обычно ориентируется на Аполлония Родосского, Оппиана и Псевдо-Оппиана, Квинта Смирнского, Григория Богослова и, по-видимому, Нонна ^{[1, 321]}. Совершенно очевидно, что принцип работы у всех позднеантичных поэтов-эпиков один: они предпочитают заимствовать уже использованные предшественниками формы, изобретая новые только в случае необходимости, смысловой или метрической, или же некой художественной задачи. Точно так же в прозе авторы-аттицисты признавали допустимыми только те слова, которые использованы у классиков. В помощь таким авторам античными филологами уже были созданы многочисленные словари с объяснением устаревших и непонятных слов. Однако архаизирующие тенденции мало у кого бывали столь ригористичны, чтобы в принципе не допускать расширения словарного запаса и при необходимости не образовывать новых форм.

Заимствованные у предшественников слова поэт нередко ставит в ту же метрическую позицию, что и у них. Изменение метрической позиции или изменение грамматической формы – уже некоторая вольность, но вольность совершенно естественная и допустимая.

μνηστῆρσιν δὲ μάλιστα πιφαυσκόμενος τάδε εἴρω (Hom. Od. 2, 162).

σεῖο πέριξ τὰ ἕκαστα πιφαυσκομένη πεπότητο. (Apol. Rhod. Arg. 1, 1097)

ὣς ἡ μὲν τὰ ἕκαστα πιφαυσκομένη, ἑὸν αἶψα (Eudoc. Cypr. 1, 93)

Форма женского рода πιφαυσκομένη зафискирована всего два раза: у Аполлония Родосского и Евдокии. В этом случае Евдокия скорее всего заимствует ее не у Гомера, а именно у Аполлония Родосского. Хотя не исключено, что она сама меняет мужской род на женский.

Рассмотрим подробнее шокировавшую Кэмерона и Ван-Дойна форму ἔλλιπα, а точнее ἔλλιπ’ (по контексту понятно, что это первое лицо):

ἀλλά γ’ ἐμῷ γενετῆρι πεπιθμένος ἔλλιπ’ ἄνακτα (Cypr 1, 32)

Но я, повинуясь моему родителю, оставил владыку (здесь и далее перевод наш – Т.А.).

Неправильность формы состоит в том, что вместо формы сильного аориста без приращения – ἔλλιπον (от глагола ἐλλείπω) – образован несуществующий слабый (по аналогии с моделью εἶπα вместо εἶπον, единичные примеры которой присутствуют уже у Гомера (Hom. Il. 1, 106; 108)). Подобная форма – ἔλιπας – во всем корпусе TLG зафиксирована только один раз среди поздних гимнографических текстов (Analecta hymnica Graeca, Canones Novembris, 11, 27, 3, 19)

Глагол ἐλλείπω не встречается у Гомера; он появляется только у трагиков практически в том же значении, что и бесприставочный глагол λείπω – ср. у Еврипида: οὐδ’ ἐλλέλοιπας ἐλπίδα (Eur. Hel. 609) У Аполлония Родосского есть даже форма ἐνέλλιπε (Apol. Rhod.Arg. 1, 515), и похоже, он не видит, что в ней две приставки. Для него важнее простое удвоение λ, продиктованное метрической необходимостью, поскольку перед ним возможно позиционное удлинение ε.

Форма ἔλλιπε(ν) в корпусе TLG зафиксирована 15 раз, причем в основном у Аполлония Родосского и Григория Богослова – авторов, на которых ориентируется Евдокия. Так что, по-видимому, эта форма была ей известна. Несомненно, поэтесса понимает и незаконность формы ἔλλιπα – и образует ее исключительно из метрических соображений, причем конечный звук подвергается апокопе. Морфологическая неправильность, таким образом, затушевывается и маскируется. Не исключено, что Евдокия ориентируется на латинскую поэзию, в которой сходному процессу – элизии – подвергаются окончания am, um, em (Предположение, что Евдокия ориентируется на латинскую традицию в постановке цезуры было высказано Дж. Агости ^{[2, 71]}.

Стоит эта форма в той же метрической позиции, что в эпиграмме Григория Богослова:

Ἔνθα ποτ’ εὐχομένης ψυχὴ δέμας ἔλλιπε Νόννης· (AG 8, 72, 1).

«Однажды душа оставила тело Нонны, когда она молилась».

В принципе, образованная Евдокией форма не более «безграмотна», чем ἐνέλλιπε у Аполлония Родосского.

В том же стихе (Eudoc. Cypr. 1.32) стоит не встречающаяся у других авторов форма πεπιθμένος. Она же повторяется в Eudoc. Cypr.2. 361, – т. е. Евдокия сочла находку удачной и использовала ее как собственную эпическую моновербальную формулу. Образуя такое причастие от πείθω, поэтесса, очевидно, ориентируется гомеровскую форму πεπίθοιθ’ (Il. 10, 204), но понимает ее как перфектную, хотя у Гомера это аорист с удвоением.

Ни у кого более не встречается форма императива λεύσσατε (Eudoc. Cypr. 2. 3). У Евдокии она образована по аористному типу. Между тем глагол λεύσσω (‘смотреть’) обычно используется только в презенсе и имперфекте (ср. у Гомера λεύσσετε (Hom. Il. 1, 120; Hom. Od. 4, 206). Правда, замена одной буквы может быть и ошибкой переписчика.

Среди псевдоэпических форм, образованных Евдокией есть неологизмы, произведенные от форм гомеровского диалекта. Например, 1.5 ἑσπετόωνθ’ – производная форма от глагола ἕπομαι, который у Гомера встречается в аористной форме ἕσπετο.

καί τοι Δηΐφοβος θεοείκελος ἕσπετ’ἰούσῃ (Hom. Od. 4, 276).

Евдокии правильная форма не подходит, поэтому она образует свою:

ὅσσοι [δ’] ἑσπετόωνθ’ἅμ’ αὐτῇ, αἰπὺ βόησαν (Eudoc. Cypr. 1, 5).

Также из соображений метра и благозвучия поэтесса образует псевдоэпический вариант употребляемого в прозе глагола ἐπισκεπάζω – ἐπισκεπάειν (Eudoc. Cypr. 2. 153). Только у Евдокииупотребляются неслитные формы глагола εὐλογέω (εὐλογέοιμι – Eudoc. Cypr. 1.247 и εὐλογέων – Eudoc. Cypr. 1. 241). Сам глагол есть у Еврипида (Eur. Hec. 465), но в основном он употребляется у христианских авторов.

Еще один пример, отмеченный Кэмероном: использование формы οὑμόν для τὸν ἐμόν и ἐμόν вместо положенного в таких случаях τοὐμόν. Поскольку уже из рассмотренных выше примеров явствует, что Евдокия знает правила и начитанна в поэтических текстах, неправдоподобно, чтобы она не знала о существовании формы τοὐμόν, которая в корпусе TLG зафиксирована 755 раз.

Если посмотреть на строки, в которых у нее используется форма οὑμόν:

πιστοτάτης κούρης σημήιον ἐς νόονοὑμὸν (Eudoc. Cypr. 2, 452)

σὺ κράτοςοὑμὸν ἀμέρσας· ἐμοὺς Χριστὸς γὰρ ὀπηδοὺς (Eudoc. Cypr. 2, 467)

– по-видимому, Евдокия старается избежать скопления согласных после краткого гласного, чтобы он не стал долгим. Таким образом, понятно, что она ориентируется на старые правила, учитывающие долготу и краткость звуков, которые уже не различались на слух в ее время. Просодические ошибки (или вольности) в ее стихах касаются в основном тех случаев, когда долгий и краткий звуки обозначаются одной буквой – α, ι, υ. Интересно, что, охотно заимствуя у Нонна лексику и пользуясь его приемами, Евдокия полностью игнорирует его метрическую реформу.

Особые упреки со стороны Кэмерона и Ван Дойна вызвали неправильные употребления частицы κεν. Порой употребление ее, действительно, нельзя объяснить иначе, как метрической необходимостью:

μίσους δ’ αὖ ἔσιδον μορφὴν στυγερήν, ἀλαωπήν·

ἐς δ’ ὄπιθεν κορυφῆς γλήνας πίσυράς κενἔχεσκε (Eudoc. Cypr.. 2, 129).

«Я увидел ужасный, слепой образ ненависти.

Сзади на голове у нее были четыре глаза».

Употребление κεν с имперфектом было бы оправданно, если бы подразумевала ирреальность, однако, судя по контексту, этого нет, так что частица не несет никакой смысловой нагрузки. Зато по звучанию κεν хорошо встает перед ε.

Еще один пример:

…καὶ ὅσσ’ αὐτοῖσι μέμηλεν

ἠδ’ ὅσα κενῥέζουσι, ταχὺς δρόμος εἴδησίς τε (Eudoc. Cypr. 2, 93– 94).

«И их заботит, что бы они ни делали, быстрый бег и знание».

В данном случае κεν употребляется с индикативом настоящего времени, что грамматически невозможно. Правда, остается вероятность, что здесь могло стоять не ῥέζουσι (praes. ind.), а ῥέζωσι (praes. conj.), и тогда это было бы правильное итеративное придаточное, без какого-либо ущерба для стихотворного размера. Однако в этом случае нет уверенности, что мы не имеем дела с ошибкой переписчика, тем более, что поэма дошла в единственной рукописи.

Тем не менее есть у Евдокии и примеры совершенно правильного или хотя бы допустимого употребления κεν – с оптативом, конъюнктивом, инфинитивом или причастием:

1) καὶ γὰρ ἐμοὶ γλίχοντο γονεῖς, ὅππως κεμάθοιμι,

ὅσσα περ ἐν γαίῃ τε καὶ ἠέρι ἐστὶ καὶ ἅλμῃ (Eudoc. Cypr.. 2, 44)

«Ибо мои родители страстно желали, чтобы я изучал то, что на земле, и в воздухе, и в море».

2) ἀλλὰ φύσιν ἀνέρος κεν ὅτ’ ἀκμάζουσαν ἐφεύροι(Eudoc. Cypr.. 2, 328)

εἰ σκόλοπος θείου σε μένος τόσσον γε χαλέπτει,

αὐτοῦ κεν παρεόντος ὅπῃ σέθεν ἴχνια θήσεις; (Eudoc. Cypr.. 2, 414).

«Если тебя так угнетает сила божественного креста, то куда же ты направишь стопы в присутствии Самого?»

3) λωφήσειεν ἔρως πραπίδων ἀπὸ ἡμετεράων,

ὄφρα κε μαψιδίως τόσσ’ ἄλγεα μήτι πάθωμεν (Eudoc. Cypr.. 2, 321).

«Пусть исчезнет страсть из нашей души, чтобы нам напрасно не претерпевать такую боль».

4) … ἐπεὶ ἦ με

Χριστὸς ἄναξ προΐηλεν, ὅπως κέμε ὧδε τελέσσῃ (Eudoc. Cypr.. 1, 154).

«Ибо и меня послал вождь Христос, чтобы таким образом сделать совершенной».

5) οὐδὲ γὰρ οὐδὲ φάλαγγα τόσην λάχες, ὥς κενἀμῦναι (Eudoc. Cypr.. 2, 417).

«Ведь ты не получил и такого войска, чтобы защитить…»

Есть у Евдокии и несколько примеров с частицей ἄν (e Гомера она употребляется наряду с κεν — Monro. Op. cit. P. 362–365), из которых явствует, что она понимает значение ἄν с оптативом:

καὶ φάτο· „πῶς δ’ ἂν ἐγὼ Χριστοῦ βλεφάροισι φανείην,

τόσσα κακὰ ῥέξας; πῶς δ’ ἂν θεὸν εὐλογέοιμι

ἡμετέροις στομάτεσσι, δι’ ὧν ἑτέρους ἀθέριξα (Eudoc. Cypr.. 1, 146–148).

«И сказал: как я мог бы показаться пред очи Христа, совершив столько зла? Как бы я мог благословить Бога нашими устами, которыми я славил других?»

Итак, говорить, что Евдокия не понимает значения указанных частиц нельзя. Представляется, что причиной низбыточного их использования может быть только метрическая необходимость; в случаях же немотивированного употребления можно предполагать погрешность рукописной традиции.

Наконец, еще один пример отступления от нормы. Евдокия то ли не понимает, то ли сознательно не учитывает смысл форманта –φι, изначально обозначавшего инструментальный падеж. К словам с –φι она добавляет предлоги причем не только ἐν, сочетающийся с Dat., но и ἀπό, требующий Gen.: ἐν κραδίηφι (Eudoc. Cypr. 1, 8), ἀπ’ ἠερόφιν (Eudoc. Cypr. 2, 379). Сочетание ἀπ’ ἠερόφιν больше ни у кого не встречается, а ἐν κραδίηφιν встречается еще один раз у автора XII в., Феодора Продрома (Theod. Prodr. Epigr. 6, 46). Вполне возможно, что выражение заимствовано именно из поэмы Евдокии, поскольку есть и другие совпадения с Феодором Продромом, из которых, по крайней мере, одно уникально: сочетание πότμῳ λευγαλέῳ – см. Eudoc. Cypr. 2, 465 и . Theod. Prodrom. Epigr. in VT et NT, 13, b, 4). Это говорит о том, что потомки могли так же ориентироваться на словоупотребление Евдокии, как сама она – на своих предшественников.

Таким образом, говорить о том, что Евдокия не знает правил поэтического языка своей эпохи, нельзя, – скорее она просто вольно обращается с ними, чаще всего – будучи «рабой необходимости». Более серьезным упреком можно считать то, что синтаксис ее поэмы довольно запутан и нередко также подчинен правилам ритмики и метрики в ущерб ясности, что, разумеется, не является достоинством, но свойственно многим позднеантичным поэтом, особенно пишущим на неклассические темы (то же можно сказать о языке «Экфрасиса св. Софии Константинопольской» Павла Силенциария). Впрочем, эта тема заслуживает отдельного исследования. Конечно, предпочтение метрической необходимости законам морфологии и синтаксиса не может служить похвалой поэтическому дарованию Евдокии, но это и не является серьезным отступлением от нормы, особенно в христианской поэзии, в которой эта норма оказывается более свободной. Задача точного следования Гомеру и другим классическим авторам не является для христианского поэта приоритетной, в отличие от тех поэтов, которые писали на классические темы античной поэзии. Но вместе с тем, расширяя границы дозволенного, Евдокия, как и другие поэты ее эпохи, прокладывает путь для своих последователей, которые до конца истории Византии (т. е. в течение еще тысячи лет) будут писать на устаревшем, искусственном, выученном языке. Поэтому похвалы в адрес поэзии Евдокии, высказанные впоследствии патриархом Фотием: «Что это труд женщины, и привыкшей к царской роскоши, и что он столь прекрасен, — достойно удивления» (Phot. Bibl. Cod. 183–184,128a; цит. по: 1, 329), – скорее всего, были вполне искренни.

Сокращения:

AG – Anthologia Graeca.

Apol. Rhod. Arg. – Apollonius Rhodius. Argonautica.

Eudoc. Cypr. – Eudocia Augusta. De sancto Cypriano.

Eur. Hec. – Euripides. Hecuba.

Eur. Hel. – Euripides. Helena.

Hom. Il. – Homerus. Ilias.

Hom. Od. – Homerus. Odyssea.

Nonn. Paraphr. – Nonnus. Paraphrasis sancti evangelii Ioannei.

Phot. Bibl. cod. – Photius. Bibliotheca. codex.

Theod. Prodr. Epigr. – Theodorus Prodromus. Epigrammata

Theod. Prodr. Epigr. in VT et NT – Theodorus Prodromus. Epigrammata in Vetus Testamentum et Novum Testamentum.