E. Macron's African Policy: "Soft Power" or Power of Arms?

Filippov Vasily Doctor of History lead research associate, the Africa Institute of the Russian Academy of Sciences 123001, Russia, Moscow, Spiridonovka st., 30/1, room. 22 fvr1957@mail.ru Other publications by this author

Не имея сил противиться геополитическим трансформациям, которые начались после окончания второй мировой войны, Французская Республика, тем не менее, предприняла все возможное, чтобы сохранить свое военно-стратегическое, социально-политическое и финансово-экономическое присутствие в тех африканских странах, которые прежде входили во Французскую колониальную империю. Ее демонтаж был сопряжен с перестройкой всей системы международных отношений, в ходе которых классическая схема эксплуатации зависимых территорий была преобразована в новый тип колониальной зависимости. Эта «новая форма колониализма представляет собой явление до неприличия лицемерное, поскольку циничная эксплуатация прикрывается здесь насквозь фальшивой словесной эквилибристикой, и опасное, ввиду того, что противники названной системы истребляются безжалостно и без промедления, тогда как страдания эксплуатируемых народов умножаются стократ» ^{[1, c. 47]}.

Сети «Франсафрик»

На этом изломе истории во главе Франции оказался генерал Шарль де Голль, возникший из политического небытия в период «алжирского кризиса» и вынужденный принять на себя всю полноту ответственности за стремительный распад огромной империи. Как отметил Н. Молчанов, «генералу приходилось бороться и с самим собой, ибо ему предстояло решиться на отказ от того, что всегда считалось достоянием Франции, основой ее могущества» ^{[2, c. 378]}. Более того, над президентом Пятой республики довлела своеобразная интеллектуальная традиция, согласно которой метрополия «облагодетельствовала» Африку, ибо «познакомила дикие племена с благами цивилизации, а принесенный французами мир пришел на смену произволу и нищете» ^{[3, p. 341]}.

В этой ситуации Ш. де Голль счел за благо изобразить искреннюю веру в то, что французская колонизация была даром господним для африканцев и тяжким бременем для самой Франции. В «Мемуарах души» генерала есть удивительный пассаж, свидетельствующий о его уверенности в важности такого отческого патронажа: «Потребности колоний все возрастали, мы должны были на огромных пространствах нести все возрастающие расходы на управление, на общественные работы, просвещение, социальное обеспечение, здравоохранение, безопасность… Мы принесли им нашу цивилизацию, вместо прежней анархической разобщенности создали на каждой территории централизованную систему управления, которая стала прообразом национального государства, мы создали элиты, которые, воодушевленные принципами прав и свобод человека, уже стремились занять наше место на всех ступенях иерархии. Означало ли это, что предоставив им возможность самоуправления, мы должны отвернуться от них? Разумеется, нет. Вследствие многолетней привязанности к нам, влияния, которое на них оказали ангелы и демоны Франции… они склонны сохранять тесные связи с нами… Мы приняли на себя обязательства стать их привилегированными партнерами. Уже потому, что они говорят на нашем языке и проникнуты нашей культурой, мы обязаны помогать им. Их зачаточная государственность, лишь создаваемая экономика и финансовая система, наивная дипломатия и формирующаяся обороноспособность нуждаются в поддержке с нашей стороны, и мы обязаны оказать им такую поддержку. Привести народы заморских владений к самоуправлению и, в то же время, наладить с ними сотрудничество – таковы были мои искренние намерения» ^{[4, p. 42]}.

Ш. де Голль уверял и своих соотечественников, и простодушных жителей Черного континента в том, что в условиях деколонизации именно Французская республика должна взять на себя роль заботливого опекуна над новыми африканскими государствами. Н. Высоцкая справедливо заметила, что «правящим кругам послевоенной Франции пришлось по-новому формулировать свое отношение к Африке, менять идеологию колонизации, которая теперь обосновывалась цивилизаторской миссией метрополии» ^{[5, c. 8]}.

Но политическая риторика одно, а реальная политика нечто совсем иное. Ш. де Голль хорошо соотносил возможное и желаемое. Он понимал, что Франция вынуждена будет уйти из Африки, но желал, чтобы она ушла с Черного континента, сохранив в бывших колониях все политические, военно-стратегические и экономические преференции. Провозглашая лозунг «Франция любит Африку!», Ш. де Голль поручает своему секретарю по африканским делам Жаку Фоккару (его называли «господин Африка») создать систему интегральной зависимости. «Это означало сохранение кортежа клиентелистских государств, доступ к стратегическим природным ресурсам и контроль над политическими партиями. Прокламированная легальность таила фактическую нелегальность. Организовывать эту нелегальность можно было лишь незаконными методами» ^[6]. Так конструировалась система «Франсафрик», которая представляет собой специфическую совокупность клиентелистских связей между элитами бывшей метрополией и элитами бывших заморских территорий, так плелись сети политического и экономического влияния, формировалось множество лоббистских групп (О военно-политическом феномене «Франсафрик» [см. подробно: 7, 376 с.]). Изначально эта сеть неформальных связей между политическими, финансовыми, дипломатическими и военными деятелями Пятой республики и получивших свободу государств Черного континента создавалась «как латентный механизм, призванный контролировать осуществление французской неоколониальной стратегии» ^[8]. Пожелавший остаться неизвестным чиновник французского МИД, комментируя информацию о том, что хозяева Елисейского дворца получали огромные взятки от лидеров африканских государств, сказал: «Есть такое понятие — "Франсафрик". Это не объединение, это не союз государств, это некоторое понимание того, что бывшие французские колонии в Африке, точнее, их лидеры имеют особые отношения с лидерами Франции и могут рассчитывать на помощь Парижа даже в самые трудные для себя времена» ^[9]. По понятным причинам государственный чиновник определил интересующий нас феномен с известной сдержанностью. Независимые эксперты чаще говорят о том, что, начиная с 60-х годов прошлого столетия, «Париж раскинул над субсахарской зоной настоящую сеть влияния, породившую со временем целое понятие, даже философию, получившую название “Франсафрик”» ^[10].

Для того, чтобы держать в повиновении правителей квазисуверенных государств был установлен тотальный экономический контроль, реализовывалась особая монетаристская политика. Привязка африканского франка к французскому давала возможность практиковать параллельное движение денег, получать ренту от природных ресурсов, захватывать гуманитарную помощь и т.д. ^{[11, p. 27]}. Коррупция и закулисные сделки, тайные договорённости, подкуп чиновников, физическое устранение политиков, организация путчей и вооружённое вмешательство в дела африканских государств – все это стало привычными практиками французской дипломатии в Африке.

Патрик Пено, автор фундаментального исследования «Изнанка Франсафрик» («Les Dessous de la Francafrique»), свидетельствует: «Все годы независимости африканских стран Париж продолжает навязывать им свою опеку и делает все, чтобы сохранить свои экономические и политические преференции (в Нигере это уран, в Габоне – нефть, в Кот-д'Ивуаре - какао ...). Для достижения этой цели все правительства Франции использовали все имеющиеся в их распоряжении средства: перевороты, грязные трюки секретных служб, гарнизоны, оставшиеся в африканских странах в наследство от колониального прошлого, военные экспедиции наемников, тайные соглашения, позволяющие Парижу вмешиваться во внутренние дела суверенных стран, экономическое давление... Франция несет ответственность за многие кровавые эпизоды и убийства в странах Африки» ^{[12, p. 2]}. Арсенал методов системы «Франсафрик» включает в себя и незаконную торговлю оружием, и наркотрафик, отмывание денег, сексуальные скандалы как повод для шантажа и проч.

Ж. Фоккар и его «барбузы» использовали корпоративизм армейских элит, кумовство между генералитетом французской армии и военными элитами африканских государств, часто приведенных к власти агентами французских спецслужб. Используя латентные сети влияния, Париж навязал бывшим колониям целую серию военных соглашений, большей частью секретных. Когда фундаментальные интересы Франции на африканском континенте оказываются под угрозой, эта держава не останавливается перед открытым использованием военной силы. Военное вмешательство – это самый весомый аргумент в африканской политике Елисейского дворца. К нему прибегают тогда, когда агентурные средства оказываются недостаточными. «Там, где одна лишь тайная работа не приносит успеха, в дело вводятся вооруженные силы» ^[8].

Восемь африканских стран связаны с Парижем военными соглашениями, которые вплоть до 2008 г. содержали положения, позволявшие французским военным вмешаться в дела суверенных государств «для поддержания внутреннего порядка». К этим положениям апеллировали французские политики, когда нужно было защитить какого-нибудь марионеточного правителя, испытывающего «политические» трудности в собственной стране. Начиная с 2008 г. эти положения были оспорены и частично отменены (что не мешает, однако, направлять «ограниченные воинские контингенты» по приглашению президентов тех или иных стран). Для выполнения жандармских функций крупные французские военные базы размещены в четырех странах Черного континента: Джибути, Сенегале, Чаде и Габоне.

Когда по каким-то причинам Елисейский дворец не хочет использовать армию для решения своих африканских проблем, на помощь приходят наемники или французский Иностранный легион, за которым тянется шлейф военных преступлений. Французские законы фактически потакают тем, кто желает убивать людей за деньги. Пример – печально известный «король наемников, наемник королей» Боб Денар, который, несмотря на доказанное участие по крайней мере в пяти государственных переворотах, спокойно умер в своей постели ^[13]. Незадолго до смерти он дал очень интересное интервью. На вопрос журналиста: «Правда ли, что ни один путч нельзя было устроить без санкции французских спецслужб?» он ответил: «Так или иначе, какое-то взаимодействие со спецслужбами всегда было. Иногда связующим звеном выступал месье Ж. Фоккар… Для того чтобы бросить армию на ту или иную операцию, требовалась большая предварительная подготовка. Мой же отряд был легким и мобильным и мог выполнить ту же миссию малыми силами… На суде месье Фоккар назвал меня «честным человеком и патриотом, который служил своей стране» ^[14].

30 ноября 2000 г. ассоциация «Survie» организовала в Национальном собрании семинар, посвященный активности французских наемников в Африке. На этом форуме известный журналист и политолог Тьери Мейсан, президент правозащитной сети «Вольтер», убедительно доказал, что действующие сегодня организации наемников тесно связаны с французскими ультраправыми ^[15].

Отречение от позорного прошлого?

Немногим более шести месяцев спустя после президентской инаугурации Эммануэль Макрон отправился в свое первое африканское турне. (Если не считать двух его краткосрочных визитов в Мали. 19 мая 2017 г., он встретился с французскими военными, принимающими участие в операции «Бархан»; 2 июля 2017 г. в Бамако присутствовал на встрече глав пяти государств, входящих в региональную организацию безопасности G5S ^[16]) Накануне отъезда двадцать пятый президент Французской Республики объявил, что «он хочет забыть о колониальном прошлом африканских стран и начать отношения с ними с чистого листа» ^[17]. (Декларация по меньшей мере странная: куда важнее, чтобы граждане африканских стран захотели забыть о преступлениях метрополии и захотели строить с ней отношения с чистого листа.)

В этом контексте стоит обратить внимание на замечание французского журналиста Пьер Бейло: «Макрон обещает новую эру в отношениях Франции и Африки. Не он первый: трое его предшественников делали то же самое». Он предложил вспомнить, что Франсуа Миттеран в 1991 г. «первым объявил о похоронах “Франсафрик”. Кандидат левых обещал поставить железный крест, который ознаменует конец сетей Жака Фоккара, кумовства с главами африканских государств, которых отличает довольно эластичные представления о демократии» ^[18]. Однако его президентское правление стало одной из самых грязных страниц франко-африканских отношений. Военное вторжение в Чад и кровопролитная война в этой республике, организация военного путча в Буркина Фасо и убийство президента этой страны, выдающегося африканского политического деятеля Томаса Санкары. Одной из самых кровавых акцией агентов «Фрасафрик» в эпоху Ф. Миттерана стало соучастие в страшной резне в Руанде в 1994 году ^{[19, c. 124-141]}.

В свою очередь, Николя Саркози в период электоральной кампании 2007 г. обещал изменить африканскую политику Елисейского дворца и отказаться от снисходительного отношение к злоупотреблениям африканских диктаторов. «Франция больше не будет играть роль жандарма в Африке», - провозгласил Н. Саркози в Кейптауне в начале 2008 года ^{[20, с. 170-188]}. Французский политолог Кристоф Буабувье с иронией заметил по этому поводу: «Н. Саркози обещал порвать сети «Франсафрик», сотканные его предшественниками. Но не так-то легко избавиться от системы» ^[21]. После этих обещаний последовали атаки французских штурмовиков на мирные города Ливии, а сам экс-президент оказался под судом за получение огромных взяток от Муаммара Каддафи.

И Франсуа Олланд пришел в Елисейский дворец с идеями реформировать африканскую политику Франции. В октябре 2012 г., выступая в Дакаре, он говорил о том, что впредь Франция будет разговаривать с африканскими государствами на равных, а политика неоколониализма канет в Лету. «Времена того, что называли “Франсафрик”, прошли» ^[22], - объявил. Но вскоре события в Мали и Центральноафриканской республике побудили его отказаться от этого обещания и санкционировать вторжение французских войск для защиты фундаментальных интересов Франции в этих странах.

Следуя традиции претендентов на президентское кресло Франции отрекаться от политики «Франсафрик», Э. Макрон накануне второго тура голосования объявил: «Очень важно покончить с некоторыми франко-африканскими тайными договоренностями и сетями влияния, которые, к сожалению, остаются во французской политической системе» ^[23]. Бывший генеральный директор Французского агентства развития Жан-Мишель Северино, человек близкий к президенту, объявил: «Есть достижения предыдущего правительства, которые он сохранит, как, например, отказ от теневой политики «Франсафрик» ^[16]. Э. Макрон объявил о своем твердом намерении разрубить этот гордиев узел. Он решил, что у него хватит политической воли не только провозгласить отказ от порочной практики «Франсафрик», но и реализовать это намерение на практике.

Отметим: накануне визита Э. Макрона в Африку, газета «Фигаро» опубликовала статью с примечательным названием «Макрон, молодой президент и фантомы “Франсафрик”», в которой автор – Тангу Бертемет – предрекал, что глава французского государства постарается не упомянуть термин «Франсафрик», но он неизбежно вынужден будет вспомнить о нем во время этого африканского тура» ^{[24, p. 2]}.

При всем том, что нынешний президент Франции публично отрекается от наследия «Франсафрик», он вовсе не склонен критиковать своего предшественника за излишнюю воинственность. Напротив, он представляет дело таким образом, что французский экспедиционный корпус прибыл в Мали на законных основаниях и призван был бороться с исламскими террористами. Отвечая на вопрос о том, как он относится к африканской политике Ф. Олланда, Э. Макрон сказал: «он взял на себя ответственность, вмешавшись в ситуацию в Мали в 2013 г. и направив туда французских солдат по просьбе малийского президента Дионкунды Траоре. Целью операции было предотвращение попадания Мали под гнет исламских террористов. Операция «Сервал» прошла успешно; она сделала честь Франции» ^[25]. Напомню, что незадолго до вторжения французских войск в Мали, французские спецслужбы совместно с ЦРУ отстранили от власти законно избранного президента этой страны Амаду Тумане Туре ^{[26, c. 35-56]}. Туареги Мали были объявлены исламскими террористами после того, как они заявили о своих исторических правах на территорию самопровозглашенного государства «Азавад»; именно в этой зоне Сахеля расположены урановые рудники, которые эксплуатирует французский концерн «АРЕВА» [подробно см.: 27, c. 1-47].

Не удивительно, что у стен университета в Уагадугу, где 28 ноября 2017 г. выступал перед студентами французский президент, участники митинга жгли шины, скандировали «Долой империализм» и развернули плакаты с надписью: «Французские войска – вон из Буркина-Фасо, из Африки», «Нет французским базам в Буркина-Фасо и Африке» ^[28]. Стоит заметить, что в настоящее время под флагом операции «Бархан» в Мали, Чаде, Нигере, Кот д’Ивуар и Буркина-Фасо действуют 3000 французских военных, еще 350 французских миротворцев дислоцированы в Центральноафриканской Республике [см.: 29, c. 171-185].

На этой встрече с буркенийскими студентами Э. Макрону был задан вопрос: «Почему так мало студентов из Африки учится во Франции и так много французских солдат находится в странах Черного континента?». В ответ тот лицемерно заявил, что французы умирают здесь за африканцев и добавил: «Не говорите мне так о французских солдатах, вы должны им только аплодировать» ^[30]. Когда же во время дискуссии молодая девушка обвинила Францию в том, что она «несет ответственность за убийство Муаммара Каддафи», а один из студентов сказал, что «присутствие французских солдат в Сахеле – это новая колонизация», Э. Макрон, уходя от ответа, грубо предложил своим оппонентам не вставать в «постколониальные глупые позы» [цит. по: 31].

Мягкая сила en français

Казалось бы, у Э. Макрона есть все шансы выполнить обещание покончить с практикой «Франсафрик». Дело в том, что он получил от Ф. Олланда «хорошее наследство». Последний в силу обстоятельств вынужден был прибегнуть к вооруженной силе для защиты фундаментальных экономических интересов Пятой республики, кокетливо камуфлируя военную агрессию против суверенных государств необходимостью борьбы с терроризмом и стремлением защитить мирных граждан. Военные базы и экспедиционные корпуса французских вооруженных сил достаточно надежно контролируют сейчас ситуацию в Тропической Африке. Если учитывать коррупционную зависимость большинства лидеров государств это зоны от Елисейского дворца и политическое прикрытие на международном уровне со стороны соратников по НАТО, то позиции Франции в зоне ее влияния на Черном континенте представляются вполне надежными. Это обстоятельство дает Э. Макрону шанс не связывать свое имя с новыми военными или полицейскими акциями, а использовать тот механизм воздействия «великих держав» на страны «третьего мира», который с легкой руки Джозефа Ная принято называть «мягкой силой». Сам автор этой политической доктрины определял этот феномен предложенное им понятие следующим образом: «Мягкая сила – это понуждение других хотеть результатов, которые вы хотели бы получить» ^{[32, 191 p.]}.

Э. Макрон, по мере возможности, старается следовать логике «мягкой силы» (pouvoir doux). Политическая демагогия всегда активно использовалась Елисейским дворцом для придания африканской политике сколько-нибудь приличного вида. Пропаганда всегда сопутствовала акциям сетей «Франсафрик» и особенно активизировалась в тех случаях, когда Франция направляла на Черный континент своих солдат или наемников. В этом нынешний президент Пятой республики не оригинален: он следует устоявшейся традиции и использует хорошо отлаженный инструментарий, созданный его предшественниками.

Владимир Нагорнов выделяет пять направлений политики «мягкой силы» Франции. Это «культура и продвижение языка; сотрудничество в области образования, научно-техническое и инновационное сотрудничество; развитие деловых связей; развитие общественной дипломатии; содействие международному развитию» ^{[33, c. 171]}. Все названные «направления», так или иначе, присутствуют и в дискурсе Э. Макрона, и в первых политических акциях на африканском континенте. Однако не стоит сводить практики применения «мягкой силы» только к названным «направлениям» и пытаться так универсализировать «гуманитарную» политику Елисейского дворца: и дискурс, и практики имеют актуальную ситуационную специфику, а также отчетливо дифференцированы в зависимости от характера отношений Франции с тем или иным клиентелистским государством.

Особенно активно Э. Макрон эксплуатирует тему франкофонии. Это и понятно: французский язык в бывших колониях Франции служит ретранслятором мировой культуры, он обслуживает технологические, экономические, финансовые нужды, является коммуникативным средством африканских стран в международном политическом пространстве. Он служит едва ли не главным конкурентным преимуществом Пятой республики в борьбе «сверхдержав» за доминирование на Африканском континенте.

Все это прекрасно понимает двадцать пятый президент Франции. Еще на предвыборных дебатах он объявил, что намерен наращивать экономическую помощь в первую очередь, франкофонным государствами Черного континента. Эксперты тогда отметили, что «расценивая франкофонию как актив в условиях глобализации, он предполагает усилить франкоязычный мир, особенно в экономическом измерении» ^[25].

Позже, во время своего первого африканского турне в ноябре 2017 г., Э. Макрон сделал неожиданное заявление о перспективах франкофонии в Африке. Вопреки здравому смыслу он объявил, что «французский будет первым языком во всей Африке, а возможно, и во всём мире» ^{[17, p. 4]}. Убеждая буркенийскую молодежь в том, что французский язык по праву принадлежит как Франции, так и Африке, он пообещал поручить Французской Академии наук составить словарь франкофонии, что не вызвало особого энтузиазма у собравшихся.

В российской политологии есть адекватные оценки феномена франкофонии. Так Михаил Марусенко справедливо трактует франкофонию не только как «неформальное объединение людей на базе общей культуры», но и как «официальную межправительственную структуру, целью которой является укрепление своих позиций на мировой арене и решение геополитических задач» ^{[34, c. 40]}.

Но, к сожалению, в отечественной литературе доминирует апологетическая традиция трактовки феномена франкофонии. Вот типичный пример такого подхода: «Франкофония, как система мер по распространению французской культуры, языка и демократических ценностей за рубежом, занимает одно из главенствующих мест во внешней политике Французской Республики» ^{[35, c. 291]}. Или другой пример: «При помощи франкофонии Франция… оказывает помощь развивающимся странам Африки» ^{[36, c. 94]}.

Такие односторонние оценки франкофонии игнорируют тот факт, что языковая политика может служить мощным средством принуждения. Хорошо известно, что «при помощи языка политики управляют массовым сознанием, формируя общественное мнение, навязывают определенные стереотипы и распространяют свои взгляды. Язык может влиять на мысли людей, а также трансформировать их взгляды на окружающий мир. Оказывая давление на население при помощи языка, власть провоцирует определенные действия, изменяющие мир и реальность» ^{[36, c. 94]}. А говорить о распространении демократических ценностей применительно к политическим практикам Франции на африканском континенте, по меньшей мере, наивно. Франция все послевоенные годы нещадно грабит зависимые от нее страны посредством дискриминационных закупочных цен на сырье и ресурсы. Когда же какой-то лидер псевдо-суверенного государства пытается диверсифицировать внешнеэкономические отношения и торговать с Китаем, например, он либо погибает, либо отстраняется от власти посредством организованного извне путча (именно так произошло недавно в Мали, например). Типичная для «Фрасафрик» схема «экономической помощи» развивающимся странам!

Вряд ли Э. Макрон не знает об этом, но это не мешает ему говорить о своем намерении поставить поддержку правительств африканских стран в прямую зависимость от соблюдения основных прав граждан. «Я услышал демократические устремления африканских граждан, я буду защищать соблюдение основных демократических принципов во всей Африке, я буду поддерживать деятельность Африканского союза, который продемонстрировал свою способность действовать в этой области» ^[16], - заявил он.

Еще один концепт, мобилизуемый во французской версии доктрины «мягкой силы» – это международное гуманитарное сотрудничество. В этом контексте Э. Макрон, неоднократно предлагал объединить усилия Европы и Африки для искоренения контрабанды людей. Он утверждает, что Франция делает все возможное для того, чтобы найти политическое решение проблемы, что именно на это направлены усилия французской дипломатии. Об этом он неоднократно говорил во время первого африканского турне.

При этом он счел возможным упрекнуть африканцев в том, что это именно они выступают в роли торговцев людьми. «Кто торговцы? Задайте себе этот вопрос. Это африканцы, друзья мои. Это африканцы! Это не французы торгуют людьми, это африканцы. Каждый должен нести свою долю ответственности, но прекратите говорить: “Это кто-то еще”. Покажите мне француза, бельгийца, немца, который осуществлял бы торговлю людьми между Нигерией и Ливией… Сейчас в Африке есть африканцы, которые делают других африканцев рабами, это реальность. И есть европейцы, которые извлекают выгоду из этого несчастья в Европе, это неприемлемо. В обоих случаях это преступления» [цит. по: 30]. Здесь хозяин Елисейского дворца очевидно подменил основания. Никто не упрекал французов или немцев в том, что они торгуют людьми в Африке, речь идет только о том, что Пятая Республика, как и другие страны НАТО, несет ответственность за разрушение ливийской государственности, за тот хаос, который и сделал возможной работорговлю в этой истерзанной стране.

В контексте международного гуманитарного сотрудничества можно упомянуть намерение Э. Макрона «разбить франко-африканский тет-а-тет» и вовлечь в этот диалог Европу. Он признал, что Пятая республика не может далее действовать в одиночку, что судьбы Африки и Европы связаны неразрывно: «Если нам не удастся решить африканские проблемы вместе, тогда Африка провалится в хаос, а Европу захлестнет миграционная волна, начнется долгий период нищеты» [цит. по: 31]. По мнению президента, вопрос об оптимизации миграционных потоков должен решаться за пределами границ Пятой республики: основные потоки трудовых мигрантов должны принимать страны Африки и Ближнего Востока. Что касается беженцев, то, по его мнению, это европейская, а не французская проблема.

Понятно стремление французского лидера переложить на плечи других стран бремя приема все нарастающего потока мигрантов из африканских стран. По преимуществу тех стран, которые Французская колониальная империя разоряла несколько столетий, которые нещадно эксплуатировала и эксплуатирует по сей день посредством дискриминационного экономического «сотрудничества». Когда же на Францию навалилась миграционная лавина несчастных людей, бегущих от голода, войны и болезней из разоренных Пятой республикой стран, Э. Макрон решил, что все страны единой Европы должны нести равное бремя ответственности за миграционный кризис. Такова «мягкая сила» по-французски!

Вместе с тем, Э. Макрон не забывает говорить о своем желании «навести мосты между Францией и Африкой», наладить устойчивый обмен между двумя мирами. В этом контексте он объявил, что среди прочих мер по укреплению связей, он намерен ввести долгосрочные визы для африканцев, которые получили образование во Франции и упростить поездки африканских студентов в Европу. Желание сформировать пятую колонну Франции в ее бывших колониях тоже хорошо понятно: весь расчет на то, что высококвалифицированные специалисты, вернувшись домой станут лоббистами французских политических и экономических интересов; они должны будут сыграть решающую роль в схватке за новый, пока почти бескровный, передел Черного континента.

Рассказывая студентам университета Уагадугу о своем видении гуманитарных проблемах Черного континента, президент Франции коснулся весьма опасного сюжета: он заговорил о свободе африканских женщин и долго говорил о необходимости обучения девочек и ограничении рождаемости. (Напомню, что подавляющее большинство его слушателей исповедуют ислам.) Присутствовавший на этой встрече президент Буркина-Фасо М. Каборе, знающий степень табуированности этот сюжет мусульманской среде, упал в кресло, дистанцируясь от слов своего французского коллеги. А один из студентов резко ответил: «Это проблема нашей культуры и она касается только нас» ^[31]. Мягкая сила – все-таки сила, и использовать ее надо умеючи… Э. Макрон попытался экстраполировать социальные нормы, которые он считает единственно правильными, в ментальность культурно чуждого ему общества и добился обратного эффекта.

«Мягкая сила»: играть на чувствительных струнах души

Помимо вполне универсальных и устоявшихся «инструментов» мягкой силы, используемых Э. Макроном в ходе его визитов на африканский континент, внимания заслуживают его пассажи, адресованные конкретной аудитории в конкретной ситуации. Примечательно в этом смысле то, что в одном из своих выступлений он «не намерен давать уроки Африке» и не будет касаться Африки в целом, учитывая «сложность и разнообразие континента на котором расположены 54 страны» ^[31]. Исходя из специфики исторического прошлого страны лукавый президент Франции стремился задеть самые чувствительные струны в сердцах его слушателей и готов был говорить то, что они, по его мнению, хотели услышать.

Так, выступая перед избирателями 16 февраля 2917 г. в Алжире, Э. Макрон назвал колониализм преступлением против человечности. Тогда еще только кандидат на пост президента Франции заявил, что необходимо просить прощения у тех, кому это «варварство» принесло страдания. Он говорил о своем стремлении «примирить воспоминания» и «готовиться к будущему» ^[37]. Это высказывание вызвало бурю негодования среди правых во Франции. Поэтому позже, 12 апреля, в интервью для газеты «Монд» он говорил о колониализме куда более сдержанно. На вопрос о том, готов ли он «пойти дальше в признании преступлений, совершенных Францией во время войны в Алжире, и, в более общем плане, в колониальный период», Э. Макрон ответил: «Колонизация привела к насилию и человеческим жертвам. Но я не хочу ни каяться, ни репрессировать прошлое. Знания должны помочь нам построить мирное будущее, принести успокоение нашей стране. Историки могут помочь нам взглянуть в лицо нашей истории и примирить нас с нашими южными партнерами. Зная правду о нашем прошлом, мы сможем смело смотреть в будущие» ^[25].

Выступая перед молодежной аудиторией в Буркина Фасо, Э. Макрон, желая добиться симпатии аудитории, объявил, что «Буркина-Фасо – это эмблема демократического устремления африканской молодежи», что он сам принадлежит к новому поколению французских политиков, которые «приезжают в Африку не за тем, чтобы указывать, что ей делать», к поколению, «для которого преступления колонизации неоспоримы и составляют часть нашей истории». При этом дал понять, что Франция и африканские страны неразрывно связаны общей судьбой: «Африка глубоко запечатлена во французской памяти, культуре, истории и идентичности» [цит. по: 17, p. 4]. Если можно говорить об общей судьбе работорговца и раба, колонизатора и нищего бесправного крестьянина, топ-менеджера концерна «АРЕВА» и землекопа на урановых рудниках, то президент Франции прав.

Еще один частный случай применения «мягкой силы». На встрече со студентами в Уагадугу Э. Макрон понял, что в зале много последователей Т. Санкары и пообещал предать гласности информацию об убийстве национального героя и любимца буркенийской молодежи. Он даже заявил о своей готовности передать в руки правосудия Буркина Фасо Франсуа Компаоре (брата бывшего президента Б. Компаоре) на арест которого выдан международный ордер на арест по делу убийства журналиста Норберта Зонго в 1998 году ^{[17, p. 4]}. Этот пример применения «мягкой силы» также нельзя признать удачным: ведь тем самым президент Франции признал, что основания для выдачи политического преступника есть, и что он до сей поры скрывается под сенью Елисейского дворца.

Резюме

На Елисейских полях, вероятно, не строят иллюзий относительно имиджа Франции в африканских странах. Накануне первого африканского турне Э. Макрона (в ноябре 2017 г. он посетил Буркина-Фасо, Кот-д'Ивуар и Гану) парижские политические обозреватели писали: «Широкое военное присутствие Франции в Сахеле, неослабевающие миграционные потоки и бюджетные проблемы — все это делает инициативу чем-то большим, чем визит вежливости или просто дипломатическая встреча. В Елисейском дворце осознают все трудности предстоящего визита на фоне спада влияния Франции и ее не везде положительного образа. Президент… намеревается коренным образом изменить тенденцию» ^[38]. Нет никаких оснований думать, что этим намерениям суждено было осуществиться: политическая демагогия французского президента была встречена африканцами достаточно сухо. Характерны в этом смысле слова президента Ганы Нано Акуфо-Аддо, адресованные Э. Макрону. Встречая французского гостя, президент Ганы «выступил за независимую Африку, а не Африку, ищущую благотворительности»; он осудил то, что «можно назвать попрошайничеством африканцев во Франции». Он призвал избавиться от менталитета зависимости, «от менталитета, который заставляет задаваться вопросом о том, что Франция может сделать для нас. Франция должна делать то, что она захочет делать для своей же пользы, если это совпадает с нашими интересами» ^[39].

Африканская политика Э. Макрона основана на его амбициях «стать примером мягкой силы, базирующейся на толерантности, солидарности и уважения к межкультурному диалогу» ^{[33, c. 171]}. Но трудно убедить африканцев в добрых намерениях, когда фоном этой риторики служат штыки французских солдат. У двадцать пятого президента Французской Республики есть известные шансы не связать свое имя с новыми военными акциями на Черном континенте: позиции французских силовиков имеют здесь известный запас прочности. Все будет зависеть от того, как долго еще африканцы захотят терпеть навязчивую французскую опеку и свои коррумпированные политические элиты, приведенные к власти французскими спецслужбами.

В том, что в критической ситуации Э. Макрон прибегнет к вооруженной силе нет никаких сомнений. К агрессии будет побуждать его могучий урановый императив. Для Франции ядерная энергетика имеет стратегическое значение: крупнейшая в мире корпорация EDF (Electricité de France) управляет 59 энергоблоками на 18 АЭС, они вырабатывают около 75% всей электроэнергии – это условие выживания экономики страны, основа ее конкурентоспособности В цене французских товаров заложена очень значительная энергетическая составляющая, при этом расценки на электричество для промышленного сектора Франции уже сейчас заметно выше, чем у Германии: 46 и 36 евро за мегаватт-час соответственно. В 2012 г. Франция превратилась в импортера электроэнергии. Во Франции не осталось своего урана, африканский уран – единственная надежда французов. Угроза энергетической безопасности страны заставит Э. Макрона забыть о «мягкой силе».