P.E. Kazansky on the imperial power

П.Е. Казанский об императорской власти

В современном мире продолжает сохраняться интерес не только к либеральной, но и консервативной политико-правовой мысли. Особую актуальность на сегодняшний день представляют собой способы обоснования единоличной автократической власти, которые в несколько трансформированном виде можно проследить в современном политическом и политико-правовом дискурсе на постсоветском пространстве. Исследователями политико-правовой мысли стран Западной Европы и России конца XIX – начала XX веков многое было сделано для понимания её основных идей и исторических судеб. Тем не менее, ещё сохраняется место для новых научных исследований указанного феномена, так как остались консервативные мыслители, недостаточно изученные современной юридической наукой. Осмысление их идейного наследия позволит выявить новые аспекты в изучении феноменов власти историко-правовой наукой, а также обогатит современную правовую мысль.

Одним из таковых консервативных мыслителей является профессор Казанского, Новороссийского и Одесского университетов П.Е. Казанский. Ему посвящена статья историка М.Б. Смолина в сборнике «Очерки имперского пути»^{[13, с. 2-9]}, статья А.Н. Шипилова о государственно-правовом объединении славянских народов^{[16, с. 204-220]} и доклад на международных чтениях памяти профессора П.Е. Казанского в Одессе^{[6, с. 5-10]}. Такой объём публикаций предполагает, что данный мыслитель ещё не потерял важности в качестве объекта для правового исследования.

Своеобразие анализа П.Е. Казанским сути императорской власти выделяется даже среди консервативного лагеря. Основные консервативные концепции, интерпретирующие государственную власть императора в России начала XX века можно обозначить как националистическую, легимистскую и идеократическую.

Сторонники националистической концепции рассматривали монарха как выразителя воли нации. При этом если националисты примордиалистского типа рассматривали императорскую власть как выразительницу воли нации, ценную только до тех пор, пока она способна это делать^{[9, 10, 11]}, то националисты имперского типа рассматривали монарха как основу нации, примиряющей её основные сословия^{[2, с. 268-278; 3, с. 154-156]}. В любом случае императорская власть приобретала ценность только через концепцию «русскости», что придавало ей несколько утилитарный смысл.

Последователи легитимистского взгляда пытались описывать императорскую власть как обоснованную исторически, но связанную с позитивным правом. Её нельзя свести ни к одной из ветвей власти: ни законодательной, ни исполнительной, ни судебной. Особенно подчеркивалось, что самодержавная императорская власть не тождественна законодательной и уж тем более исполнительной власти. Она уравновешивает три ветви власти, как бы парит над ними, при этом, опираясь на основные государственные законы. Может существовать даже конституция, которой придавался совершенно особый смысл, как акту обосновывающему самодержавие^{[4, с. 295-336]}.

И, наконец, консерваторы, отстаивающие идеократический взгляд на императорскую власть, представляли его носителем сакральной идеи, которая является субстанциальным фундаментом всего социума и без которой тот погибнет. Император имеет такую власть потому, что он несёт ответственность перед народом и космосом за реализацию данной идеи в феноменальном мире^{[14, с. 40-74]}.

В основу концепции П.Е. Казанского, в которой правовед попытался объединить легитистский и идеократический подходы, он поставил понятие самодержавия, включавшее в себя целый комплекс связанных между собой идей. Оно, по мнению П.Е. Казанского, описывает особый тип монархической власти, который существует только в России.

Описание самодержавия как уникального явления начинается с упоминания Феофана Прокоповича, который в своём главном политическом сочинении «Правда Воли Монаршей» указывает, что всякие законы, исходящие от монарха выполняются не только перед угрозой политической власти, но и из-за религиозного убеждения в божественной природе указанных повелений^{[15, с. 602-643]}. Этот факт, по мнению П.Е. Казанского, предполагает изучение самодержавия одновременно как юридического и нравственного феномена.

Рассуждая о присущей самодержавию юридической природе, П.Е. Казанский, утверждает, что она не имеет основания в позитивном праве. Статья 4 Основных государственных законов Ч.1 Т. I Свода законов Российской империи, которая предоставляет Государю Императору верховную власть, вовсе не является её источником, а как раз наоборот. Он утверждает, что в Российской империи нет ни одного государственного или международного акта, устанавливающего Императорскую власть. Она не является созданием какой-либо другой власти, стоящей выше, а также не происходит путём общественного или иного какого-то договора^{[5, с. 502-503]}. Соответственно Верховная власть Императора не создается основными государственными законами, а сама создает эти законы. То есть, текст закона не обосновывает, а лишь описывает существующее положение императора, при этом нуждается в постоянном пояснении сакральных и исторических терминов.

Единственным возможным источником власти Государя императора, как в юридическом, так и в трансцендентном смысле, может быть только Божья воля. П.Е. Казанский отмечает, что указание в имперских Основных государственных законах на милость Божью как основание власти, показывает, что никакого земного источника быть попросту не может^{[5, с. 504]}. Он подчеркивает, что словами «Монарх Божиею милостью» всегда начинался титул российских властителей.

Императорская власть носит неделегированный характер, то есть имеет основание в самой себе. Именно поэтому, она является источником для всех остальных властей, существующих в российском государстве. Непроизводный характер власти обнаруживает, что единственное основание, на котором она может покоится – это могущество императора, воплощающего в себе силу государства. Указанное могущество носит фактический и исторический, а не юридический характер. П.Е. Казанский подчёркивает, что без такой верховной силы, которая господствовала бы над всеми остальными силами, государство существовать не может. Если таковая сила ослабляется или исчезает вовсе, государство ждёт распад на части или гибель.

Соглашаясь с тем, что идея верховной власти является универсальной, то есть присуща не только монархическим, но и республиканским государствам, учёный настаивает на том, что уникальное русское понятие самодержавие отличается от заимствованного понятия суверенитет. Основное различие двух указанных понятий, он усматривает в следующем. Понятие суверенитет является преимущественно правовым и не описывает оригинальность возникновения монархической власти в каждом конкретном государстве^{[5, с. 510]}. Власть Российского Императора не является созданной правом и, не будучи делегированным из какого-либо другого источника в империи, является фактической силой возникшей исторически. Одновременно с фактическим возникает и юридический суверенитет, но первый всегда более важен, чем второй. В этом разделении, П.Е. Казанский видит преимущество русской терминологии перед европейской. Когда в российском законе речь идёт о юридическом суверенитете, пишут – верховенство, когда же речь идёт о фактическом – самодержавие.

По поводу фактической природы российского самодержавия П.Е. Казанский вступает в полемику c профессором А.С. Алексеевым, который, что необходимо отметить, представляет собой либеральное крыло отечественной правовой мысли.

А.С. Алексеев полагал, что власть любого монарха это власть государственного органа. Особого, имеющего свою историческую судьбу, но все же органа. Подобно тому, как деятельность всех остальных государственных органов невозможна без надлежащего правового оформления, так и деятельность императора нуждается в юридическом обосновании. Все формы верховной деятельности должны быть основаны на праве и связаны правом.

В сложных человеческих сообществах, согласно А.С. Алексееву, одни люди или группы людей имеют возможность приказывать другим людям или распоряжаться ими иным способом не в силу своего природного превосходства, а в силу имеющегося у них на это права^{[1, с. 48-49]}. Можно сказать, что государственная власть определена юридическими нормами, то есть она является социальной силой, но никак не естественной. Сила, чтобы быть государственной должна быть производной от права, основанной на нём, и только тогда она имеет основание заставлять людей ей повиноваться.

Если же, как неоднократно происходило в истории человечества, государственные органы начнут применять силу без надлежащего основания, тогда она перестанет быть проявлением государственной власти. Ведь применение силы, не основанной на юридических нормах, не является исключительно функцией государства. Подобную силу применяют и другие социальные образования. Например, любая группа субъектов, на стороне которой есть какое-либо физическое или психологическое превосходство^{[1, с. 63-64]}. Соответственно, А.С. Алексеев называет государственной в общем, и монархической в частности не всякую форму господства, а только такую, которая основана на соответствующим образом закреплённом юридическом основании. Право первично, воля монарха вторична.

С этим категорически не соглашался П.Е. Казанский, который указывал, что полная и всесторонняя регламентация деятельности государственных органов есть дело исторически совсем недавнее. Он подразумевал под этим, что монархическая власть существенно древнее правовой системы, и поэтому она не может основывать распоряжения короны^{[5, с. 517]}. Кроме этого, право регламентирует деятельность императорской власти довольно подробно, но никогда не может указать пределов проявления самодержавной воли, так как оно и производиться этой самой волей. Самодержец может ограничить при желании себя и своих подчинённых, но где гарантия того, что он не изменит конфигурацию ограничений по своему усмотрению. Иначе, считал П.Е. Казанский, мы должны предположить ещё более высокую силу, стоящую над монархом. Мы знаем такую силу – это божественная воля, но дело в том, что монарх оказывается единственным легитимным её транслятором на подвластных. У монарха есть юридический суверенитет, но существование власти помазанника Божия к нему не сводится.

Также П.Е. Казанский выступает против семантического толкования либеральным правоведом С.А. Котляревским термина неограниченный. Его не устраивает логика С.А. Котляревского, который утверждает, что, несмотря на богатую историческую традицию основу сложного понятия самодержавие составляет признак неограниченности. Он полагает, что слово самодержавный нельзя считать синонимом слова неограниченный, но оно находится в его основе, выражает суть.

При этом согласно С.А. Котляревскому, после 20 февраля 1906 года смысл слова самодержавие существенно изменился. Теперь оно перестало означать нераздельность власти и соединённость их в одной сакральной фигуре императора. Соответственно, также утратил всякий смысл термин неограниченный^{[7, с. 146-153]}.

Теперь, утверждает С.А. Котляревский, самодержавие понимается как источник всякой другой власти в империи, который своим актом породил существование законодательных органов: государственного совета и государственной думы. После осуществления данного акта власть императора становиться ограниченной, то есть акт создания законодательных органов есть акт самоограничения^{[7, с. 154-155]}. Поэтому можно предположить, что С.А. Котляревский считал термин самодержавный неоднозначным. Он полагал, что данное понятие после реформирования государственного строя в начале XX века полностью изменило свой смысл. Оно перестало в большей степени означать неограниченность императора, и теперь указывает на то, что русский государь ограничил себя в интересах всего народа и выступает лишь первичным источником всего нового государственного порядка.

П.Е. Казанский не принимал указанного толкования природы самодержавия и утверждал, что предположения С.А. Котляревского ни на чём не основаны. Если монарх и ограничил себя, то это не имеет для него никакой обязательной силы. Он приводит в пример действенность договора дарения, утверждая, что права одаряемого по отношению к дарителю действуют исключительно из-за государственной власти, которая возвышается над обоими и гарантирует последствия сделки. Раз нет никакой высшей силы стоящей выше императора в момент подписания новой редакции Основных государственных законов от 23 апреля 1906 года, то эти нормативные акты никакого отношения к самодержавию не имеют. П.Е. Казанский утверждал, что государственная власть носит реальный и сакральный характер. Её создаёт история, а не писаные законы и академические сочинения правоведов^{[5, с. 527]}. Он не признаёт лидирующей роли писаного публичного законодательства в определении самодержавия и организации жизни в российской Империи, и утверждает примат императорской воли и традиции.

Либеральный правовед, член кадетской партии Н.И. Лазаревский полагал, что такая неуклюжая форма правления как российская монархия может держаться только потому, что большинство населения полагает единственным самостоятельным представителем государства и правовым субъектом царя. Невежество русского народа является единственным объяснением того, что он полагает царя единственным человеком, который заботится об интересах всех людей и делает всё только на пользу народа. Все остальные органы получают полномочия только от самодержца, а любая иная власть сможет только развалить империю и своекорыстно присваивать народное достояние^{[8, с. 70-71]}. Если бы не указанное положение вещей подобные Основные государственные законы, по мнению, Н.И. Лазаревского никогда не смогли бы быть приняты.

П.Е. Казанский с некоторой иронией замечает, что его оппонент пишет всё абсолютно правильно, только неверно расставляет акценты. Русский народ верует в самодержавие вовсе не от невежества, а от вековой мудрости. Он полагает, что данная форма правления является устойчивым правовым убеждением русского человека, которое позволяет ему ориентироваться в сложном окружающем мире.

Также он предполагает, что русский народ спокойно живёт под скипетром самодержавного монарха, потому что видит в данной форме правления целый ряд достоинств. Например, по мнению П.Е. Казанского, самодержавие относительно простая форма правления, для такого огромного государства с таким разнообразным и малообразованным населением. Эта простота делает самодержавие доступным для понимания народной массы, а не только для образованной части общества. Русский человек получает возможность сознательно относиться к существующему строю, а не воспринимать его как нечто непонятное.

П.Е. Казанский считал, что самодержавие соответствует исторически сложившемуся менталитету русского человека. Монархический способ управления снимает с обычного человека необходимость участвовать в неинтересной для него обязанности управлять государственными органами. Царь жертвует собой, занимаясь необходимым злом государственного управления, чтобы простой русский человек мог заняться самым для него важным – религией и бытом. Народ ценит данный подвиг и воздаёт хвалу царю. При этом сакральное самодержавие отвечает потребности русского народа повиноваться своему государю не из страха, а по причине глубокой нравственной потребности^{[5, с. 546]}.

Ещё одним достоинством самодержавия, по мнению учёного, является то, что только освящённая тысячелетней историей и непоколебимым авторитетом русской православной церкви, монархия имеет настолько высокий нравственный авторитет в глазах населения, который может его удовлетворить. Любое другое правление будет восприниматься как несоответствующее ортодоксальным христианским традициям империи. Только такой монарх может быть беспристрастным третейским судьёй, стоящим выше частных, национальных и партийных интересов. Партийное правление не может быть моральным.

П.Е. Казанский полагает, что русский народ никогда не боролся за политические права, так как не видел в них никакого смысла. Никакого стремления ограничить царя, совершающего подвиг управления империей, он не проявлял, так как всегда безгранично доверял своему государю. Царь в свою очередь также доверяет своему народу и не подозревает его в желании посягать на его власть, так как народ не имеет никакого желания царствовать. При этом П.Е. Казанский подчёркивал, что когда критики самодержавия выступают против бюрократии, они бьют мимо цели, потому что алчная до власти бюрократия и самодержавие вовсе не тождественные явления, которые не соответствуют одно другому^{[5, с. 550-551]}. Он указывал при этом на период Великих реформ второй половины XIX века, когда образ действий бюрократии изменился, а форма правления осталась такой же. Самодержавие, следовательно, покоится на взаимном нравственном и политическом доверии императора и русского народа.

Таким образом, профессор П.Е. Казанский рассматривал императорскую власть в России и самодержавие как синонимы. При этом утверждал, что заменить самодержавие иностранным словом суверенитет не представляется возможным, так как самодержавие представляет собой не сугубо юридический феномен. Оно является фактически принадлежащим императору сакральным и историческим могуществом, которое в России и представляет действительную власть государя, а вовсе не позитивные нормы, которые выступают важным, но подчинённым элементом в системе господства в Российской Империи. При этом, являясь специалистом по государственному праву, П.Е. Казанский не мог встать на чисто идеократическую точку зрения, так как это противоречило его взглядам на принципы законности, которые он понимал как результат воздействия позитивного права на общество. Для того чтобы отстаивать ценность позитивного права, ему пришлось придать совершенно особый смысл основным государственным законам, как актам самоописания исторически становящейся самодержавной власти, укоренённой в жизни русского социума.