Domestic violence: power of tradition

Lapteva Lyudmila Doctor of Law Leading Scientific Associate, Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences; Professor, the department of State and Law, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation 123007, Russia, Moscow, Khoroshevskoe Shosse 22, office #102 lelapteva@gmail.com

Вскоре после принятия в феврале 2017 года закона о декриминализации первых побоев в семье мне попалась на глаза серия публикаций позапрошлого века, объединенных общим названием «Бабьи стоны» и поднимающих проблему трудности развода, единственного в ту пору способа предотвращения насилия над женщинами в крестьянских семьях. Конечно, в наши дни женщины, даже и не испытывающие домашнее насилие, при желании могут легко расстаться с супругом. Но это, пожалуй, единственное реальное достижение в деле борьбы с семейными тиранами. В остальном же факты, разъединенные почти полутора веками, свидетельствуют о том, что наша культурная традиция не признает домашнее насилие, особенно не повлекшее за собой физического вреда, проблемой, заслуживающей пристального внимания государства. То есть упускается из вида то важнейшее обстоятельство, что насилие вообще, а семейное в особенности - это не только покушение на жизнь и здоровье, но и попрание конституционного права человека на охрану его достоинства. Стадия, на которой затормозилось решение этого вопроса в современной России, лишний раз показывает, как трудно устраняются из жизни. коренящиеся в культуре пережитки. Видный русский полицеист И.Т.Тарасов поставил диагноз, отмечая в 80-х гг. XIX века, что «весь, так называемый, женский вопрос сводится к вопросу об уважении к женщине» ^{[1, c.17]}. Казалось бы, Советская власть поправила дело, закрепив конституционное равенство граждан независимо от пола. Однако равное с мужчинами право женщин участвовать в выборах и социалистическом производстве мало повлияло на человеческие отношения. Об этом даже писали в юридических журналах: «За женщиною не только отрицается человеческое достоинство, но она рассматривается как постельная принадлежность» ^{[2, c.30]}. Это очень редкий пример разговора о недопустимости попрания человеческого достоинства в отношениях между близкими людьми. Автор цитируемой заметки даже предлагал ввести в тогдашний Уголовный кодекс статью об издевательстве над личностью женщины. Слушать такие дела предлагалось обязательно в порядке показательных процессов и с желательным участием женщин в качестве народных заседателей.

Известно, что проблема семейного насилия касается не только женщин. Непростым остается в наши дни положение малолетних детей, но поскольку проблема предотвращения насилия в отношении детей, в том числе домашнего, достаточно активно разрабатывается в современной литературе, этот аспект темы не будет рассматриваться в настоящей статье. Меньше всего внимания привлекает притеснение людей престарелых, уже утративших способность активно трудиться. История свидетельствует, что далеко не всегда и не везде уважение к старикам становилось частью культурной традиции. При недостатке ресурсов многие микросоциумы предпочитали избавляться от немощных и неперспективных членов, так что насилие в отношении стариков едва ли не более древнее явление, чем другие его виды. При этом оно стало восприниматься как социальное зло сравнительно недавно. Впервые такая научная проблема была артикулирована в западной литературе 70-х гг. прошлого века. В Британских научных журналах появился тогда термин «granny battering». Но вплоть до настоящего времени в мировой науке отсутствует единое понятие «лиц старшего возраста». Если в развитых странах к этой категории относят людей, достигших пенсионного возраста, т.е. примерно 60-65 лет, то в развивающихся странах под «старшим» подразумевается возраст, когда человек уже физически не в состоянии выполнять прежние семейные и трудовые обязанности ^{[4, c.125]}. Можно было бы предположить, что жестокость в отношении стариков остается ныне уделом только развивающихся стран. Однако проведенный в 2002 г. в Канаде опрос показал, что 7% людей старшего возраста в течение предшествующих пяти лет испытывали психологическое насилие, а по одному проценту подвергались физическому или финансовому насилию. Причем, от психологического и финансового насилия мужчины страдали чаще женщин. Интересно, что в цитируемом научном отчете психологическое насилие определено как дискриминация на основании возраста, жестокие обвинения, ранящие слова и оскорбления. Определение финансового насилия будет особо интересно прочитать россиянам. Под ним подразумевается не только изъятие и контроль за пенсионными или иными накоплениями, кража имущества лиц старшего возраста, но и их эксплуатация, в том числе принуждение к уходу за внуками ^{[4, c.126]}.

В российской юридической науке вопрос поднимался, правда, не о самом совершаемом в отношении стариков насилии, а лишь о некоторых его негативных последствиях. Можно утверждать, что русская наука уже начинала выходить на общую проблематизацию рассматриваемого явления. В частности, отмечалось, что «старик не в силах уже столь энергично защищаться не способен на прямой и резкий отпор, но обида для него еще горше именно в силу сознания своего бессилия. И, как естественный исход из долгов скапливающейся злобы и раздражения, является месть, находящая свою реализацию в том или ином виде истребления имущества, этого преступления против личности, заслоненной вещью. И, чем дряхлее старик, чем ограниченнее круг его интересов, тем сильнее заставляет его застывающая мысль прибегать к самым злобным проявлениям своей мстительности» ^{[5, c. 163]}. Описывались и случаи семейных убийств, совершаемых обиженными стариками в приступе неконтролируемой ярости ^[6]. Противоправные действия, совершенные стариками, лишенными должной медицинской помощи и ухода, нередки и в наши дни. А сколько случаев не закончившегося преступлением систематического унижения человеческого достоинства носит латентный характер, можно только догадываться. Как само насилие, так и демонстрируемое государством безразличие к нему создают весьма неблагоприятный культурно-психологический фон оправдания не повлекшего физических последствий насилия. Это особенно опасно, учитывая неуклонный рост числа проявлений агрессии в нашем обществе.

К сожалению, не только у нас, но и во всем мире этико-психологическая сторона проблемы акцентируется слабо, даже в развитых странах на первый план выходит аспект, связанный с физическим насилием. Так, в своей обобщенной информации Австралийский институт криминологии подчеркивает, что женщины в большинстве случаев погибают именно от семейного насилия, тогда как мужчины – от рук приятелей или знакомых. Женщины в пять раз чаще мужчин нуждаются в медицинской помощи или госпитализации в результате сексуального насилия со стороны партнера и в пять раз чаще жалуются, что боятся за свою жизнь ^{[3, c. 2]}. Поэтому в Австралии, как и во многих других странах, большое внимание уделяется профилактике, и задача эта решается совместными усилиями государства и общественных организаций.

Существование предрассудков о правах женщин в обществе, а также допустимости насилия по отношению к женщинам, детям и престарелым в семье констатируется в Государственной программе по предупреждению насилия в семье на 2014-2023 гг., принятой в Таджикистане, стране совсем иного, чем Австралия культурно-психологического строя (Утверждена постановлением Правительства Республики Таджикистан от 3 мая 2014 г. № 294). С целью предотвращения нежелательного явления насилия в семье в управлениях внутренних дел городов республики функционируют особые участковые инспектора по предупреждению насилия в семье. В Академии милиции Министерства внутренних дел Республики Таджикистан, начиная с 2010 года введен специальный курс обучения «Насилие в семье» и с 2011 года введена учебная дисциплина «Предупреждение насилия в семье». Министерством здравоохранения и социальной защиты населения Республики Таджикистан при 8 отделах больниц учреждены комнаты помощи жертвам насилия, где непосредственно оказывается медицинская и психологическая помощь пострадавшим от насилия. Конечно, этих мер далеко не достаточно. Однако важен сам факт признания важности проблемы семейного насилия со стороны органов государственной власти.

Обидно, что Россия пока остается, наряду со странами Центральной Африки и Ближнего Востока, в числе тех государств, которые не приняли полноценный закон о предотвращении домашнего насилия. Вопрос о принятии такого закона поднимался в Государственной Думе РФ в 1999 г. Тогда по инициативе Комитета по делам женщин, семьи и молодежи был подготовлен законопроект «Об основах социально правовой защиты от насилия в семье». Конечно, традиция сыграла свою негативную роль, и многие депутаты, в том числе женщины, встали тогда на защиту ложно понятых семейных ценностей. Но главными противниками оказались Генеральная прокуратура и Верховный Суд РФ. Их позиция объяснялась просто: не хотелось загружать суды и полицию многочисленными делами. Подобную аргументацию можно услышать и в наши дни. Последним и важнейшим оказался «аргумент финансового порядка: чиновники посчитали, что расходы по реализации нового закона составят фантастическую сумму, так как необходимо, якобы, построить 2940 территориальных центров социальной помощи семье и детям, 3790 приютов для детей и подростков и 1500 кризисных центров помощи женщинам - жертвам насилия в семье» ^[7]. Это был, конечно, потрясающий своим цинизмом аргумент. Действительно, зачем искать средства на полезное дело, раз получается дорого.

Международные документы, действующие на территории Российской Федерации — Всеобщая декларация прав человека и Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (Принята резолюцией 34/180 Генеральной Ассамблеи ООН от 18 декабря 1979 года. Ратифицирована Российской Федерацией 23 января 1981 г.), Конвенция о правах ребенка (Одобрена Генеральной Ассамблеей ООН 20 ноября 1989 г. Вступила в силу для СССР 15 сентября 1990) и т.п. носят декларативный характер и не касаются прямо домашнего насилия. Концепция государственной семейной политики в РФ на период до 2025 г. (Утверждена Распоряжением Правительства РФ от 25 августа 2014 г. № 1618 р. //СЗ РФ. 01.09.2014. № 35. Ст. 4811), Федеральный закон «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» (ФЗ от 24.07.1998 № 124-ФЗ (ред. от 28.12.2016). Первоначальный текст документа опубликован: СЗ РФ. 03.08.1998. № 31. Ст. 3802), Национальная стратегия действия в интересах женщин на 2017-2022 гг. (Утверждена Распоряжением Правительства РФ от 8 марта 2017 г. № 410-р // СЗ РФ. 13.03.2017. № 11. Ст. 1618) даже не пытаются решать вопросы профилактики сколько-нибудь системно. Между тем, мировая практика свидетельствует, что специальный закон о предупреждении семейного насилия более эффективен, чем отдельные статьи уголовного, гражданского и административного законодательства. Опыт стран Западной и Восточной Европы и ряда стран СНГ говорит о том, что после принятия подобных законов число случаев семейного насилия существенно сокращается. Очень важно понимать, что значение таких законов далеко не ограничивается тем, что они определенным образом корректируют работу социальных служб и правоохранительных органов. Роль их гораздо значительнее: они четко артикулируют позицию государства и тем самым постепенно меняют правила поведения в обществе. Если все вовлеченные в эту работу действительно добросовестно исполняют свои обязанности, такой закон может постепенно изменить культурную традицию. Он формирует сочувствие общества к жертве и негативное отношение к тирану, дает возможность людям говорить о насилии над ними близких людей открыто, позволяет жертвам насилия понять, что признаться в своей проблеме не стыдно, что они не одиноки.

Конечно, традиционные представления о семейных отношениях, коренящиеся в этической системе патриархального общества, изживаются тяжело. Патриархальный строй занимал продолжительный период в истории всех стран, утверждая всевластие домовладыки и подчиненное положение жены, детей и других членов семьи. В России подобные религиозно-нравственные правила нашли отражение в Домострое, который предписывал мужу учить жену и домочадцев. Уклонение от этой обязанности должно было повлечь за собой Божий суд, то есть норма носила религиозно-этический характер. Под поучением домочадцев подразумевались и «благорассудные» телесные наказания, которые, впрочем, не должны были влечь за собой увечье и, тем более, смерть воспитуемого. Если это все же происходило, закон, начиная с Соборного уложения 1649г., предусматривал наказание, как за неосторожное убийство, то есть оно ограничивалось для мужа и отца церковным покаянием и годичным (ст.3 гл. 22) заключением. Таким образом косвенно признавалась допустимость семейного воспитания с применением мер физического воздействия. При этом Домостроем строго осуждались любые посягательства на родителей: «Кто бьет отца или мать — тот отлучится от церкви и от святынь, пусть умрет он лютою смертью от гражданской казни» ^[8]. Убийство отца, матери или мужа в Соборном уложении каралось уже смертной казнью (ст. 3, 14). Грубые речи или избиение родителей, как и отказ содержать должным образом престарелых родителей, влекли наказание кнутом, по тяжести последствий сопоставимое со смертной казнью (ст. 4,5). Достоинство и физическая неприкосновенность женщин и детей оставались уязвимыми, но жена могла воспользоваться разводом. Конечно, это оставалось крайней и совсем не желательной мерой, но при желании развод можно было получить даже у приходского священника.

Однако с начала XVIII в. под непосредственным влиянием государства идёт неуклонное ужесточение законов о разводе. Уже в 30-х гг. священникам было запрещено писать разводные письма. До 1805 года решения о разводах могли быть, по крайней мере по многим делам, вынесены епархиальной властью, без утверждения Синода. С 1 января1805 года (ПСЗРИ-1. Т. 28 № 21585) было указано не вершить подобных дел без рассмотрения и утверждения Святейшего Синода (за немногими исключениями). Затем в Уставе духовных консисторий 1841 г. и в Указе от 6 февраля 1850 г. о делах брачных (ПСЗРИ-2. Т. 25. № 23906) были окончательно определены правила о церковной юрисдикции по делам брачным и об отграничении ее от светской юрисдикции». Кроме сужения круга субъектов, уполномоченных решать дела о разводе, закон резко уменьшил и число его оснований, тем самым усугубляя и без того подчиненное положение женщины в семье ^[11].

Более того: в XIX и даже в начале XX в. Свод законов по-прежнему предусматривал, что «жена обязана повиноваться мужу своему, как главе семейства, пребывать к нему в любви, почтении и в неограниченном послушании, оказывать ему всякое угождение и привязанность, как хозяйка дома» (ст. 107 т. Х ч.1 СЗ РИ по прод. 1900 г.). Но это отнюдь не означало, что в семье, как и встарь, допускалось применение воспитательного насилия. Знаменательно, что российское Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (ПСЗРИ-2. Т. ХХ. № 19282) стало первым в Европе законом, который запретил физические наказания в отношении членов семьи. Раздел XI «О преступлениях против прав семейственных» предусматривал наказание за супружеское насилие (ст.2075–2077). Более того: нанесение побоев родственникам рассматривалось как отягчающее обстоятельство, повышающее наказание на две степени. Эта норма служила средством профилактики домашнего насилия вплоть до 1917 г.

К сожалению, закон плохо работал в крестьянской среде, где большинство семейных дел должны были рассматривать волостные суды. Как отмечали исследователи пореформенного суда, «волостные суды иногда отказываются от разбирательства самых очевидных дел, руководствуясь тем патриархальным принципом, что «муж считается старшим над женой и детьми и имеет право их наказывать» и что «муж даром бить свою жену не станет, а если бьет, — значит, она того стоит». Другая причина отказов в разбирательстве жалоб жены заключалась в том, что волостные суды разделяли преобладающий в народе взгляд на жену как на животную рабочую силу, поступающую в собственность мужа, как на рабу, вещь; поэтому и с наказанием мужа за жестокое обращение с женой приноравливается так, чтобы не слишком унизить его в глазах жены, а также не повредить его экономическим интересам» ^{[9, c.397]}.

В конце XIX в. домашнее насилие приобрело такой масштаб, что некоторые Духовные консистории вынесли определения по поводу жестокости мужей. Только поводом стало не само жестокое обращение, а покушение женщин на самоубийство, поскольку именно такие случаи и подлежали ведению духовного суда. В резолюциях было сказано, что «наказанию должна быть подвергнута не только несчастная, доведенная до отчаяния, но и ее муж, которому вменялось в обязанность класть в день по три поклона» ^{[10, c.25]}. В юридической периодике приводились случаи, когда священник, чтобы не иметь лишних хлопот, отпевал замученную мужем женщину, не возбуждая никакого дела против мужа-убийцы ^{[13, c. 318]}. Поэтому иногда волостные суды всё же вынужденно рассматривали просьбы жен лиц сельского состояния о раздельном проживании, право требовать которого «по жестокому обращению с ними мужа или развратному его поведению» давал им закон (СЗ РИ. Т. Х. Ч. 1. Ст. 256). В их обязанность входило не только решить вопрос о раздельном проживании супругов, но и назначить размер содержания жены и распорядиться об учреждении опеки над детьми старше четырнадцатилетнего возраста. Определения эти представлялись на окончательное утверждение губернатора. Тем не менее по уже упомянутым причинам волостные суды приговаривали супругов к раздельному проживанию далеко не во всех заслуживающих того случаях, так что не удивительно, что в конце XIX века при проведении переписи статистиками была зарегистрирована «масса случаев побегов жен от мужей, как единственного с их стороны способа протеста против деспотизма мужей» ^{[11, c. 279]}.

Для сравнения стоит отметить, что в Англии раздельное проживание супругов появляется в 1895 г. Тогда было установлено, что муж, признанный виновным в употреблении насилия, может быть присужден к обязанности давать жене алименты в размере двух фунтов в неделю, причем дети моложе 16 лет оставались на её попечении. Этим законом фактически было завершено освобождение замужней женщины и её детей от физической власти мужа и отца ^{[14, c. 422]}. Более радикальный способ защиты, развод, до 1857 г. напоминал российскую процедуру, но после решения церкви о разлучении супругов необходимо было получить соответствующий акт парламента, что было удовольствием недешевым (от 500 фунтов) и делало развод привилегией богатых людей. Здесь важно заметить, что после 1857 г. в английском законе был увеличен перечень оснований и упрощена процедура развода. Так, если в начале века под жестокостью разумелось телесное повреждение, битье, то во второй половине его под жестокостью разумелось уже и то, что причиняет нравственные страдания, и пренебрежение, оказываемое жене, подходило под этот термин.

Тем временем в России даже в начале ХХ в. светские власти не вмешивались в дела о разводе. В среде высшего духовенства по-прежнему оставался дискутируемым вопрос, стоит ли по традиции любой ценой защищать официальную семью или лучше позволить оформить юридически уже состоявшийся фактический распад семьи. В «Отзывах епархиальных архиереев», опубликованных в 1906 году, нашлось только два, где шла речь о необходимости расширения поводов к разводу. Так, комиссия Новгородской епархии предлагала пересмотреть в принципе брачное законодательство, отметив отсутствие поводов к разводу, вызываемых самой жизнью ^{[15, c. 66-67]}. Сергий (Страгородский), Архиепископ Финляндский, затем митрополит Владимирский, утверждал, что церкви всегда было свойственно со снисхождением относиться к слабости своих членов, поэтому она не нарушит собственных норм, если разрешит новые поводы к разводу, которые к тому же существовали и ранее: «Святая церковь может ввести даже новое, если это нужно для спасения ее чад, особенно если новое не так ново, как это думают, например, обоюдное прелюбодеяние супругов как повод к разводу было в церкви и перестало существовать с XIX века». Определение «О поводах к расторжению брачного союза, освященного церковью» было принято Собором 7 (20 апреля) 1918 года ^{[16, c. 48]}. Но ситуация в стране к тому времени изменилась, были опубликованы декреты Совнаркома от 16 декабря 1917 года «О расторжении брака» (СУ РСФСР.1917. № 10. Ст.152) и от 18 декабря «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» (СУ РСФСР. 1917. № 11. Ст. 160). Согласно этим декретам, бракоразводные дела изымались из консисторий и передавались в гражданский суд, который расторгал брак на основании простого заявления одного из супругов.

В советский период, как и наши дни, важнейшим и по сути единственным средством профилактики семейного насилия в отношении женщин оставался развод. Поскольку раздельное проживание супругов теперь не возбранялось, для него уже не требовалось решение какого бы то ни было официального органа. Другие зависимые от домашнего тирана лица не имели никакого способа защиты. Ведь «родственные отношения» не считались даже квалифицирующим признаком насильственных преступлений вплоть до принятия УК РСФСР 1960 г. Только с этого времени за побои с тяжкими последствиями (ст.108 «Умышленное тяжкое телесное повреждение»), если это преступление совершалось в отношении близких родственников, срок лишения свободы мог увеличиться до двенадцати лет (против восьми при отсутствии квалифицирующего обстоятельства). Иными словами, семейное насилие вновь стало рассматриваться в СССР как отягчающее обстоятельство при совершении побоев. Унижение достоинства и иные способы причинения нравственных страданий в расчет не принимались.

Положение дел с профилактикой домашнего насилия в современной России вряд ли можно считать изменившимся в лучшую сторону. Члены семьи домашнего тирана по традиции получают защиту государства лишь при очевидном причинении им физического вреда. В Уголовном кодексе 1996 г (СЗ РФ.1996. № 25. Ст. 2954). статьи об умышленном причинении легкого вреда здоровью (ст.115) и о побоях (ст. 116) вновь утратили квалифицирующий признак «семейности». Предложения о поправках в Уголовный кодекс РФ, которые предусматривали выделение домашнего насилия в отдельный состав преступления и увеличение наказания за подобные деяния до 3 лет лишения свободы вносились в Государственную думу в 2014 г.^[17], но не получили поддержки. Только в принятой законом от 3 июля 2016 г., редакции ст.116 УК РФ 1996 г., было предусмотрено, что побои, нанесенные близким людям, относятся к числу квалифицированных и даже если не повлекли тяжкий ущерб здоровью и были нанесены впервые, влекут за собой наказание до 2 лет лишения свободы. К близким закон отнёс детей, родителей, супругов, сестёр и братьев, бабушек и дедушек, внуков, опекунов, попечителей, свойственников или лиц, ведущих общее хозяйство с обвиняемым.

Неквалифицированные побои, нанесенные впервые, были той же редакцией декриминализированы и стали наказываются штрафом в сумме до 40 тыс. рублей. Но традиция вновь оказалась сильнее. В Думе возобладало мнение, что возможность уголовного наказания за легкие побои родственников может нанести «непоправимый вред семейным отношениям» и, кроме того, не согласуется с Конституцией, декларирующей равенство всех перед законом: «За шлепок в семье можно получить до 2 лет и клеймо уголовника на всю жизнь, а за побои на улице - штраф до 40 тысяч рублей». Эти предложения поддержал профессор Академии МВД России И.Соловьев, который тогдашнюю редакцию ст. 116 назвал «законодательным реверансом в сторону борцов с бытовым насилием» ^[18]. Но ведь очевидно, что речь здесь шла отнюдь не о шлепках, хотя и они оскорбительны. Неясно и при чем тут равенство всех перед законом. Ведь речь как раз и шла о том, что для внешне схожих случаев необходимы разные нормы закона, поскольку здесь налицо различие объективной стороны, объектов и субъективной стороны. 27 января 2017 г. (СЗ РФ от 13.02.2017. № 7. Ст. 1027) соответствующие поправки в третьем, окончательном, чтении приняли в Госдуме большинством голосов: за них проголосовали 380 депутатов, тогда как против были трое. В ходе обсуждения законопроекта предлагалось оставить в УК РФ наказание хотя бы за побои беременных женщин и детей, но и эта инициатива была отклонена. Так совершение преступления в отношении близких людей снова перестало быть квалифицирующим обстоятельством.

Конечно, в возражениях против криминализации семейного насилия можно найти резон, да только не тот, о котором говорили в Думе. В частности, далеко не безосновательным следует признать соображение о возможных ложных обвинениях. Например, Верховный суд Индии принял летом 2017 г. директиву в адрес полиции и нижестоящих судов о недопустимости автоматических арестов и иных принудительных действий, основанных на поданных на семейное насилие жалобах, без выяснения достоверности этих жалоб. Поэтому их следует передавать для проверки особому офицеру полиции и общественному Комитету семейного благополучия (Family Welfare Committee). Этот последний должен создаваться на районном уровне и состоит из волонтеров.

Знаменательно, что судом сделана оговорка, исключающая из сферы действия директивы случаи нанесения тяжких телесных повреждений или смерти жертвы насилия. Иными словами, индийский Верховный суд, подобно депутатам Государственной думы РФ, не учитывает то обстоятельство, что жалобы могут касаться и случаев психологического или сексуального насилия, которые в итоге способны привести к упомянутым тяжким последствиям. Конечно, ложные обвинения в семейных делах, по мотивам мести или корысти, дело вполне возможное. Но из текста директивы следует, что суд намерен принимать во внимание только один тип насилия, которое понимается только как физическое, оставляющее следы на теле жертвы. Случаями психологического издевательства со стороны мужа и его родственников пренебрегают. Противники директивы подчеркивают, что она игнорирует историческую традицию угнетения женщины в индийской семье, а вышеупомянутый комитет, скорее всего, будет действовать, исходя из соображения, что семья – превыше всего и уж во всяком случае важнее прав и достоинства женщины ^[19].

Ясно, что культурную традицию оправдания насилия в семье во многом заложили авторитарные отношения, которые доминировали в устройстве государственной власти ряда цивилизаций, транслировались и воспроизводились во всех социальных группах, включая семью. Однако в наши дни объяснение прочного укоренения в сознании среднего обывателя представлений о допустимости семейного насилия одной только авторитарной традицией не может считаться достаточным. Как уже говорилось, в этом деле очевидно и влияние религии. Проводимые в последние десятилетия за рубежом исследования показывают, что женщины, даже принадлежащие к конфессиям, допускающим развод, и в наши дни менее склонны расторгать браки, в которых претерпевают домашнее насилие, более склонны верить, что домашний тиран может исправиться. Такие женщины часто считают, что причиной насилия являются они сами, поскольку не справляются с ролью хорошей жены. Это далеко не случайно. Христианские идеологи по-прежнему поддерживают традиционное представление, что мужчина должен контролировать поведение женщины ^[20].

По мнению большинства исследователей, важнейшей причиной роста семейного насилия в современном мире становятся бедность и нищета, а объектами насилия или жертвами оставления без помощи становятся те, кто не в состоянии умножать семейный доход и в то же время требует серьезных расходов на свое содержание и лечение: дети, инвалиды, престарелые родители, неработающие жёны. Обратная сторона такого насилия – самостийные расправы жертв с домашними тиранами или самоубийства. Трудно не признать, что погруженность в каждодневный тяжелый физический труд способна притуплять эмоциональное восприятие страданий даже самых близких людей. В «Письмах из деревни» А.Н.Энгельгардт рассказал историю крестьянской девушки, любящая мать которой, даже видя её на смертном одре, рассуждала о том, что похоронить будет дешевле, чем выдать замуж: «Бедному во всем несчастье: уж умерла бы осенью, а то целую зиму расход, а к весне, когда девка могла бы работать, умерла. Крестьяне и замуж-то девок отдают по осени, главным образом потому, что какой же расчет, прокормив девку зиму, отдать ее весной, перед началом работ, замуж, - это все равно, что продать дойную корову весной» ^[26]. Проводимые в разных странах исследования показывают, что и в наши дни по мере того, как растет безработица, уменьшаются доходы населения, а у молодого поколения сводятся к нулю шансы на улучшение жилищных условий, растёт число конфликтов между родственниками и близкими людьми. Однако нельзя не признать, что не менее важным источником насилия становится специфическая направленность массовой культуры, общий рост агрессивности современного общества.

История России свидетельствует, что экономический фактор играет и важную обратную роль, порой выступая как важное средство профилактики домашнего насилия. Имущественная независимость женщины, умение тем или иным способом умножать семейное благосостояние часто защищали её лучше любого закона. В отличие от Европы, русская женщина, независимо от сословного достоинства, имела в семье право на отдельное имущество, в частности, приданое. Боярские и дворянские жены играли, кроме того, важную роль, управляя семейным имуществом во время отсутствия мужа. Ведь, как правило, служилые люди отсутствовали все лето и осень, неся государеву службу, но при этом только очень богатые семьи могли позволить себе нанять управляющего ^{[21, c. 39]}. Особое значение раздельное имущество супругов имело для женщин купеческого сословия, поскольку речь часто шла о значительной недвижимости. Иногда женщины вступали в гильдии и вели торговлю от своего имени, отдельно от супруга. В период империи супруги уже могли заключать между собой договоры и вести дела в отсутствие друг друга. Подобная взаимопомощь не была в традициях патриархальной купеческой семьи, а отражала новые веяния в экономике русской городской семьи конца XVIII – начала XIX вв.^[22]. Активность женщин в экономике закреплялась законодательно и для ремесленного сословия. Если вдова желала продолжать ремесло мужа, то ей дозволялось иметь подмастерьев и учеников, при условии платежа всех цеховых повинностей (СЗ РИ. Т. XI. 1900. Уст. о промышл. Ст. 401).

Интересно, что в крестьянской среде принципы распределения доходов, получаемых от личного труда мужской и женской частей крестьянского двора, регулировал обычай. Летом женщина обязана была работать «на двор, на хозяина». Зиму же она работала на себя, «пряла и ткала, чтобы одевать за свой счет себя, мужа и детей… Деньги, вырученные от продажи излишков и заработки на стороне, составляли ее неотъемлемую собственность, на которую ни муж, ни глава двора не имели права. Точно такую же собственность составляло все то, что она принесла с собою, выходя замуж, что собрала во время свадьбы, все те копейки, которые заработала, собирая ягоды и грибы летом и пр. Даже если в дворе не было денег для уплаты повинностей, деньги, холсты и наряды составляли собственность крестьянской женщины, до которой хозяин не смел дотронуться. Если даже муж брал что-нибудь из сундука, то это считалось воровством, за которое наказывал волостной суд» ^[25].

Проблема расширения имущественных и прочих экономических прав женщин оказалась в фокусе научных и политических дискуссий по поводу желательных направлений модернизации Российской империи. Расширение имущественных прав женщин рассматривалось в России конца XIX - начала XX вв. как одно из важнейших направлений социального прогресса ^{[23, c. XVI]}, и это в то время, когда в европейских странах женщина ещё оставалась в полной экономической зависимости от мужа. Так, в Англии общим правилом до середины ХХ века было, что замужняя женщина не может ни зарабатывать, ни приобретать, ни владеть самостоятельно имуществом, стоящим хотя-бы четвертак. По французскому гражданскому кодексу жена была обязана повиноваться мужу и следовать за ним повсюду. Замужняя женщина не имела права ни на продажу, ни на залог своего имущества без согласия мужа (исключение из этого правила установлено было лишь в отношении распоряжения женою доходами от ее личного труда). Германское гражданское уложение лишало женщину всякой самостоятельности в области гражданско-правовых отношений. Это вытекало уже из того, что по вступлении в брак женщина обязательно теряла свою фамилию, имущество жены поступало в управление и пользование мужа, муж решал вопрос о местожительстве и т. п. В большинстве штатов США до 60-х гг. ХХ века муж получал право полного контроля над общей собственностью, независимо от его вклада, а заработок жены поступал в общее имущество. В большинстве штатов сохранялось традиционное представление об отношениях в семье ^{[24, c. 61-62]}.

К сожалению, экономический вопрос продолжает играть негативную роль в борьбе с семейным насилием. Сокращение финансирования или даже свертывание соответствующих программ можно рассматривать как одну из закономерностей, характеризующих деградацию современного социального государства. Так, в современной Великобритании из-за недостатка бюджетного финансирования, начиная с 2010 г. сворачиваются разнообразные социальные службы (школы сестер милосердия, библиотеки и даже транспорт для школьников). Сокращение расходной части местных бюджетов привело к тому, что, например, в Сандерлэнде, одном из крупнейших городов страны, скоро может не остаться убежищ для жертв домашнего насилия. И это при том, что в течение последних 35 лет в деле поддержки жертв насилия был достигнут несомненный успех. В городе действует четыре убежища и множество разнообразных программ поддержки, реализуемых в сотрудничестве с некоммерческими организациями. Проводимая в течение этих десятилетий работа произвела важное изменение в сознании людей. Если в 80-х гг. полиция отказывалась реагировать на вызовы женщин, и им некуда было идти, то теперь полиция работает с сотрудниками таких убежищ рука об руку. Ныне сокращение бюджета уже привело к уменьшению числа рабочих мест. Если в 2010 в убежищах и программах поддержки жертв работало 53 профессионально подготовленных сотрудника, то к 2016 г. их осталось только 36 ^[27].

В современной России отсутствует развитая социальная служба профилактики семейного насилия и помощи его жертвам. Федеральным и региональным властям следовало бы разработать эффективный план по улучшению работы социальных служб и поддержки жертв домашнего насилия, увеличить число кризисных центров (сейчас их не более 100, причем эта цифра включает как кризисные центры, так и собственно убежища) и уделить внимание реализации программ, способствующих росту культуры ненасильственного поведения в семье. Сейчас у нас нет даже механизма мониторинга подобных семейных ситуаций. Давно назрела потребность в законе о борьбе с домашним насилием, который бы предусмотрел доступные механизмы защиты прав жертв, включая бесплатную юридическую помощь и судебную защиту. Возможно, стоило бы подумать о практикующейся в Европе системе охранных ордеров, в основе которой лежит Модельное законодательство ООН о насилии в семье (1996). Оно определяет основные цели такого законодательства, механизм подачи жалоб, процедуру получения охранного ордера. «Политическим лидерам, видным государственным чиновникам, а также известным общественным деятелям следует взять на себя инициативу и публично осуждать домашнее насилие, используя при этом свое влияние на общественное мнение, с тем чтобы в обществе произошел культурный сдвиг: никто не должен поощрять, оправдывать или закрывать глаза на семейное насилие» ^[28]. Это могло бы создать в обществе общий сдерживающий эффект и создать необходимую атмосферу нетерпимости к домашним тиранам и сочувствия их жертвам. И это последнее, вероятно следует признать самым важным.