Paris and Exposition Universelle of 1889 in perception of the Russian journalists

Париж всего лишь мастерская, в которой ничего не окончено и окончательное еще не выработано. Француз - всего лишь мастеровой, утомленный, запыленный и далеко не всегда довольный и весёлый. Но разве этого мало, разве это не почетно! Из-за грязи и беспорядка, из разбросанных невзрачных и непонятных частей готовится возникнуть стройное и прекрасное целое.

Письма с Парижской выставки В. Дедлова

1890 г.

Витрины промышленных возможностей, арены национальных традиций - бесконечные эпитеты, характеризующие значение Всемирных парижских выставок. Впечатления и воспоминания о Всемирной выставке 1889 г. особенно интересны по нескольким причинам: во-первых, эта выставка была приурочена к столетию Революции конца XVIII в.; во-вторых, в это время в самом разгаре проходил процесс переговоров о подписании Франко-русского союза.

В научной литературе большинство исследований об участии России во Всемирных выставках чаще рассматриваются в контексте политических, экономических и культурных вопросов. Особый интерес представляет статья А.В. Вострикова "Историко-культурное исследование роли и участия Российской империи во Всемирных и универсальных выставках в Париже 1867-1900гг." ^[3], в которой показан механизм взаимодействия российской и французской культур, который сформировал предпосылки для формирования долговременных дружественных международных отношений. Работа Л.Ю. Лазновской ^[6] посвящена изучению восприятию Франции и французов русской интеллигенцией, в том числе посредством посещения Вемирных выставок. Об огромном культурном и градообразующем значении универсальных выставок Парижа говорится в статье К.А. Симчук "Всемирные выставки Парижа XIX в.: градообразующая роль и общественное значение"^[11]. В монографии Лачаевой М. "Приглашается вся Россия!"^[7] проведен анализ социокультурного и экономического явления - Всемирных выставок XIX-начала XX вв., которые были показателем промышленного развития и производственной культуры нашей страны.

Целью статьи является ознакомление с впечатлениями, сложившимися у русских журналистов, посетивших Всемирную выставку в Париже 1889 г. накануне празднования 14 июля.

Гости выставки пребывали в предвкушении увидеть обновленный в архитектурном плане Париж. Все были наслышаны о фееричном новом строении, символе мероприятия - башне Эйфеля. В виду этого, не утихали громкие обсуждения при подъезде к столице о чудной конструкции. Журналист В. Дедлов вспоминал, что один поэт, вернувшись из Парижа в Петербург, говорил, что это не башня, а труба ^{[4, с.22]}. Инженеры говорили, что башня неминуемо расшатается от ветра, заклепки ослабнут, в них затечет вода, башня проржавеет и в недалеком будущем развалится. Немцы говорили, что башня не Эйфеля, а Тейфеля, и называется не tour d` Eiffel , а pour Teufel ^{[4, с.23]}.

При подъезде к Парижу все старались высунуться из окон поезда, в надежде увидеть «невероятное» строение или же опровергнуть слухи о том, что башня видна за 90 верст (приблизительно 96 км) ^{[8, с.6]}.

Мода республиканского Парижа, безусловно, поражала русского путешественника. Русский обыватель удивлялся большому количеству женщин в черных платьях и простоволосых на улицах Парижа. Черные платья вошли в моду после Франко-германской войны, когда Франция надела траур.

В выставке приняло официальное участие 29 стран и еще 11 стран – неофициальное. Россия, как и большинство монархических государств, отказалась от официального участия в смотре, «приуроченном к 100-летию казни французского короля» ^{[9, с.8]}.

Свои впечатления о первом дне открытии выставки писал П. Райский: «Париж тонет в пестрых материях, флаги всех национальностей грациозно склоняются со стен, балконов, окон, подъездов, разноцветные бумажные фонари протянуты на проволоках через улицы и вдоль мостов, миллионы газовых рожков в стеклянных фонариках украшают гирляндами богатейшие общественные и частные здания, министерства, дворцы, рестораны, театры, музеи» ^{[5, с.4]}.

Кроме того, русских журналистов поражало несвойственное для России ухоженное состояние газонов и времяпрепровождение «нестесняющихся» и «несмущающихся» семей на открытом воздухе: «Газоны содержатся изумительно - точно шелковое шитье, и подстригаются особенными машинками. У газонов, под деревьями, на дорожках и площадках расставлены стулья и скамьи. Там и сям на них сидят семейства и компании и закусывают провизией, принесенной с собой. Едят серьезно, и еще серьезнее ходят по выставке, видно, что больше одного раза им на нее не попасть. Но видно также, и что они решительно не стесняются показывать это и завтракать своим хлебом, куском колбасы и стаканом кислого вина у самых дверей самого шикарного ресторана. Да их никто и не замечает, и не обращает на них внимание, здесь нестесняющийся и несмущающийся народ - явление обычное и старое» ^{[4, с.34]}. Возможно, подобное удивление русских журналистов связано с различиями в менталитете наций. Послереволюционная Франция насквозь была пропитана духом «свободы», что отличало ее граждан от «стесняющихся» и «запуганных» подданных императора.

О проявленной заботе к неимущим слоям населения пишет П. Райский с особым интересом: «На бульваре один из известных ресторанов поставил у своих дверей два длинных стола с большими кусками зажаренной говядины и баранины. Посреди столов брошена груда хлеба, а на концах – по бочке вина. Вокруг суетятся слуги, нарезая хлеба, мясо и разливая вино. Бедняки, для которых был приготовлен этот пир, толпились около дома с целью получить билеты, которые им раздавал сам хозяин у порога ресторана. Каждый билет давал право на получение порции говядины, 125 грамм хлеба и стакан вина. Зрелище было довольно исключительное…» ^{[5, с.18]} .

14 июля 1889 г. было решено отпраздновать как можно торжественнее и шумнее. Во-первых - сто лет Великой французской революции. Во-вторых, немцам будет досадно. Кроме того, внимание населения будет отвлечено от Буланже. За несколько дней на заборах были расклеены официальные воззвания к жителям, в которых убедительно просили парижан как можно пышнее украситься флагами и как можно веселее танцевать вечером на уличных балах. Расходы были страшные, но и доходы были соответствующие. Железные дороги понизили плату за проезд в Париж и обратно, газеты изобразили празднества 14 июля в самом обольстительном виде, - и Париж переполнился иногородними и иностранцами ^{[9, с.35]}.

Политическое сближение Франции и России, разгар обсуждения которого как раз приходился на 1889 г., неминуемо сказывался и на отношении французов к русским в повседневной жизни Парижа.

Журналист Дедлов вспоминает характерный случай, произошедший с ним и его спутником в кафе:

«Пришли, сели и сначала стали говорить между собой, как будто нам ничего не нужно. Около нас - старый француз, с орденской ленточкой и несомненной печатью парижского «старожила»: на гарсонов фыркает, пьет что-то такое необыкновенно парижское, - теплую воду с анисовкой, и вообще держит себя хозяином.

- Какая хорошая погода! – обращается к нему собрат.

-А у вас, в Германии, хуже? – иронически ответил старик, прищурив левый глаз.

- Это нас мало интересует. Мы – русские журналисты.

Старик вместе с туловищем, стулом и даже столом, обернулся к нам. Куда девалась его раздражительность! Старик оказался любезнейшим собеседником. Разговоры о погоде сразу были брошены, и заговорили о русско-французском союзе.

- Формальный союз! – говорил старик. – Зачем нам формальный союз, когда в силу вещей существует фактический. Мы нужны вам, вы во сто раз больше нужны нам, и мы от вас не отстанем. Мы многое снесем от вас и все-таки не отстанем. Злоупотреблять этим с вашей стороны было бы жестоко. Знаете ли, Франция только и дышит вами, хотя и не хочет, и не должна, не теряя своего достоинства, показать этого. Конечно, формальный союз был бы лучше, но – старик понизил голос и оглянулся - но у нас нет твердого представления, нет продолжительного министерства…

Гарсоны и публика одобрительно посмотрели на старика и нас. В нас признали русских, а в старике - патриота» ^{[4, с.82]}.

Яркое впечатление на приглашенных русских корреспондентов оказал бал президента Французской республики в Елисейском дворце, который состоялся 4 мая. Газеты извещали, что было разослано около 8 тысяч приглашений, что бал обещает быть особенно блестящим.

Республиканский бал Парижа заметно отличался по своим манерам и традициям от традиционных русских императорских балов. «Яркое электрическое освещение, голые плечи дам, запах цветов, духов, теснота и жар» - так описывал свои первые впечатления П. Райский. «Понемногу я всматриваюсь, оглядываюсь: и справа, и слева, и впереди меня голые плечи, голые руки; туалетов еще нет возможности разглядеть; лица не только ординарные, но даже пошлые, напудрены, намазаны; прически низкие, растрепанные, бриллианты почти не видны. Все громко говорят, громко смеются и бесцеремонно толкаются. Подведенные глаза дам сверкают жадным любопытством; бегло окидывая свои и чужие туалеты, рядом стоящих мужчин, … Я чувствую их удовлетворенными, а себя разочарованным…» ^{[5, с.41-42]}.

Самое интересное на балу - президент. Один парижский юмористический журнал поместил его изображение: во фраке, исхудалым как щепка, со скосившимися, подтянутыми к небу перепуганными глазами и с чашей страданий в руках. Внизу была подпись «Великомученик Карно», а на чаше - «приемы, парады, обеды, речи, посещение выставки, объезды провинции, юбилеи, столетняя годовщина» ^{[4, с.107]}.

Красивы ли были сами здания выставки? Как отмечают многие русские посетители, они были - бы красивы, если бы были закончены. Башня смотрится «лесами», а главные дворец имеет вид чего-то наспех построенного. У иностранных посетителей выставки складывалось впечатление, что французы придумали новый архитектурный стиль - «полураздетый». Везде можно видеть лишь корсеты терракотового цвета, стянутые синими шнуровками. Причиной такого «незаконченного» стиля многие называли - дешевизну ^{[11, с.7]} .

Сами французы прозвали этот стиль «поздний французский ренессанс». Журналист Дедлов пишет об этом «позднем ренессансе»: «Я, кажется, уловил его основную черту - это Article de Paris, блестящая безделушка, загромождённая украшениями всевозможных форм и всевозможных цветов. Тут и поддельные драгоценные камешки, и дутые жемчуга, и золотые и серебряные насечки, и металлические пластинки, и деревянные мозаики, и фигурки людей и зверей, купола и колонки, ящики и шкафчики, замки в виде цветочных гирлянд и замочные ручки в виде плодов. Все вместе составляет туалетную шкатулку для перчаток, или сигарный ящик, или роскошную чернильницу из тех, что подносят грамотным юбилярам» ^{[4, с.144]}.

Французская мода, французский стиль жизни с конца XVIII века стали неотъемлемой частью образа жизни просвещенного русского общества. Франция как передовая европейская держава фактически во всех областях творчества являвшаяся столицей мирового искусства, стала для нашей страны основным культурным ориентиром. Несмотря на политически разную сущность двух стран: республиканскую Францию и монархическую Россию, конец XIX в. ознаменовал не только стратегическое сближение, но и культурное.

Стоит отметить, что Всемирные выставки, проводимые в Париже, а затем и в других европейских столицах, служили довольно эффективной площадкой для культурного обмена. Благодаря национальным павильонам, гости выставок могли познакомиться с бытом, художественными произведениями, традициями стран участниц.

Таким образом, Всемирные и промышленно-художественные выставки стали индикатором формирования массовой культуры. На выставках, посещаемых тысячами гостей из разных социальных слоев общества, можно было познакомиться с культурой, традициями двух стран. Парижские выставки посещали учителя, рабочие, обслуживающие выставочные отделы, журналисты, писатели, художники. Все они везли на родину впечатления о чужой стране. Зачастую мнение средних слоев населения отличалось от элиты. Благодаря воспоминаниям рядовых посетителей выставок можно узнать о том, насколько их впечатлило поведение «нестесняющихся» французов.

Для русского зрителя возможность посетить выставку 1889 г. была крайне полезной. Промышленники привозили идеи новых технологий, журналисты описывали жизнь и интриги города, писатели вдохновлялись французским романтизмом, художники знакомились с новыми направлениями. Все это только подогревало интерес к Франции накануне столь серьезных переговоров о политическом союзе.