Basic social and legal characteristics of customary law of the nations as factors of its integration into the legal system of the Russian Empire (XVII – XIX centuries).

Diulina Ol'ga   Post-graduate student, the department of Theory and History of State and Law, Siberian Institute of Management, Branch of Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration; Lawyer, Advocates' Chamber of Novosibirsk Region   630106, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Nizhegorodskaya, 6 orabbe@yandex.ru

Обычное право в Российской империи стало предметом деятельности законодателя в первой половине XIXв. «Правительство впервые приступило к изучению юридических обычаев, существующих в крестьянском быту, в сороковых годах», как указал Н.С. Илларионов ^{[1, с. 80]}. На основе программы, составленной министерством государственных имуществ, в течение 1848 и 1849гг. по материалам волостных судов ряда губерний, были созданы сборники некоторых народных юридических обычаев (авторы – правоведы Ефименко П.Т. , Костров Н.А., Чубинский П.П., Кистяковский А.О., Ефименко А., Чепурский К., иные), положительно свидетельствовавшие о существовании среди государственных крестьян особой системы обычного права, регулирующей значительную часть общественных отношений в их среде, не предусмотренную законом. Но официальных, утвержденных законодателем, сборников обычного права для каких-либо местностей принято не было. Это связано с тем, что обычное право многомиллионного крестьянского населения не было унифицированным, оно существенно различалось не только по губерниям, но и волостям и отдельным местностям. Его официальное собирание и систематизация повлекли бы большие организационные, материальные затраты, что не имело смысла при отсутствии задачи российского правительства как-то его ограничить или регламентировать более детально. Сохранение формы и содержания обычного права и придание ему особого статуса осуществлялось российским правительством не из гуманистических соображений, а являлось отличительной чертой всей юридической политики России в рассматриваемый период. Она в целом (и в том числе в отношении иных регионов – Сибирь, Дальний Восток, Кавказ) носила не колониальный, а колонизационный характер, широко учитывая государственно-правовые традиции и опыт развития народов ^[2].

По своему содержанию быт крестьян и порождавшие его исключительно своеобразные и разнообразные формы имущественных и личных неимущественных отношений по поводу использования и распределения земельных угодий, семейной собственности и существования семьи как трудового союза, имущественных отношений между членами общины, по поводу обязательств и договоров – все это порождало такие взаимоотношения, которые не могли разрешаться на основе общего права империи, содержащегося в X т. Свода Законов Российской империи. Применение к данным отношениям гражданских законов неизбежно привело бы к уничтожению экономических отношений и социальных связей в крестьянской среде ^{[3, с.3]}. Понимание этого повлекло признание законодателем за юридическими обычаями силы и значения юридических норм. Положением 19-го февраля 1861г. в основание организации нового сословия свободных сельских обывателей вместо крепостных крестьян до некоторой степени было положено обычное право. Сформулировано следующее определение: «под местным обычаем следует понимать такое юридическое правило, которое не выражено в законе, но которому постоянно подчиняются жители известной местности, признавая его для себя обязательным. Обычай слагается путем частного и однообразного применения» (разъяснение ст. 9 Устава гражданского судопроизводства, данное Сенатом) ^{[4, с. 67]}. Содержание норм обычного права было скорее гипотетическим, и должно было в каждом случае выявляться мировыми судьями и судьями волостного суда. В соответствии со ст. 130 Устава гражданского судопроизводства от 20.11.1864г., мировой судья был вправе по ссылке одной или обеих сторон руководствоваться местными обычаями, но лишь в том случае, когда применение местных обычаев допускалось именно законом или в случаях, не урегулированных законами. Исходя из толкования данной статьи, обычай заменяет или восполняет закон.

Как видно, были сформулированы лишь общие правила применения обычаев. Буквально данные положения говорят о том, что руководствоваться обычаями должны были в узком количестве случаев, четко закрепленных законом. Однако это впечатление обманчиво. Сформулированные общие границы применения обычаев позволяли законодателю вносить коррективы в статус обычного права, в том числе в пользу расширения его значения. По мере ознакомления с содержанием обычаев народа, правительство делало изъятия в законодательстве в тех случаях, когда выявлялось, что крестьяне не могут руководствоваться законом. Так, в §13 Правил для наделения государственных крестьян семейными участками, изданных в 1846г., внесено дополнение, что имущество домохозяина, за исключением внесенного в постоянную хозяйственную опись, после его смерти подлежит разделу между наследниками не только на основании общих законов гражданских, но и местных обычаев ^{[4, с. 69]}. Подобное изъятие, когда обычай поставлен на уровень закона, не было исключением. Так, при разборе споров по найму землевладельцами людей на различные работы, в услужение и хозяйственные должности, по отдаче в наем земель, и по ряду иных вопросов, надлежало руководствоваться местными обычаями, «если они не противоречат существующим законам и положениям о крестьянах» ^{[4, с. 68]}. Вместе с тем, общее право империи не содержало специальных норм для крестьянского населения, поэтому обычаи в своем большинстве не могли ему противоречить. В том числе это касается тех правоотношений, где сторонами могли выступать крестьяне и представители некоторых иных сословий.

В научной среде существовало мнение, что применение обычаев должно быть ограничено не только законом, но и признанием каких-либо из них безнравственными или вредными, поддерживаемыми суевериями необразованных крестьян ^{[4, с.71]}. Данному мнению (впрочем, необоснованному конкретными примерами) противостояли те ученые (правоведы, этнографы, историки), которые были близко знакомы с особенностями быта крестьян той или иной местности. Сопоставление бытовых, социально-экономических условий существования той или иной общины с содержанием их обычаев, какими бы дикими и нерациональными они ни казались со стороны, показывало их состоятельность и логичность ^{[1, с. 85]}. Опубликованная судебная практика Кассационных департаментов Правительствующего Сената за XIXв. показывает, что не было ни одного случая отказа в применении обычая по данному основанию.

Как следует из положений ст. 130 Устава гражданского судопроизводства, с процессуальной точки зрения судом обычай подлежал применению, если на него ссылалась хотя бы одна сторона спора. При этом содержание конкретного обычая в юридической литературе предлагалось судье устанавливать на основе опроса от трех до шести местных жителей, на правдивость которых можно положиться. Подобные воззрения существовали вместе с утверждением, что обычное право составляет вопрос факта, потому должно быть всегда доказано стороной спора, которая на него ссылается. Указанное крайнее мнение не соответствовало основным процессуальным началам, превращая право в фактическое обстоятельство дела, что противоречило его природе.

По сути, в результате законодательного регулирования применение обычного права не было ограниченным ни материальным, ни процессуальным законом. В этом можно видеть особенность правового режима обычного права в Российской империи, обусловленного самой правовой природой и основанием действия обычных норм, а именно их обусловленностью культурными и социально-экономическими условиями жизни народа и действием только в условиях применения его носителем. Эти же общие признаки и свойства имели юридические обычаи присоединенных в период XVII-XIX вв. народов Малороссии, Лифляндии, Курляндии, Эстляндии, Молдавии и Валахии, у которых обычное право лежало в основе всей системы права. Действовавшие источники обычного права составляли господствующую часть юридических норм данных народов, в силу чего не будет ошибкой сделать вывод, что в целом их системы права имели обычно-правовой характер, и термин «интеграция обычного права народов» означает не интеграцию части системы права этого народа, а интеграцию всей системы действовавшего права.

То, что интегрировано именно обычное право, юридическая сила которого подтверждена Российской империей, подчинило их действие нормам ст. ст. 9, 130 Устава гражданского судопроизводства от 20.11.1864г., однако это породило иное соотношение российского закона и обычая, отличное от соотношения закона и внутреннего российского обычая. Этим было предопределено и особое место обычного права присоединенного народа как части общего имперского права. Оценивать этот результат можно только с учетом различий в социально-экономических, культурных и иных условий в Российской империи и присоединенных ею народов, сформировавших правовые системы. Российское законодательство не содержало норм для возникающих в среде присоединенного народа общественных отношений, поэтому не ограничивало применение ими обычаев. В силу этого основанием действия обычного права является то, что это и есть «случаи, не урегулированные законом». Было достигнуто следующее соотношение закона и обычая –применение имперского права как общей нормы в случае, если соответствующие отношения не урегулированы специальным законом – местным обычным правом или не могут быть разрешены исходя из его общего духа и смысла обычного права, под которым Сенатом понималась возможность обращаться к более ранним первоисточникам обычного права ^[5]. То есть, Правительствующим Сенатом обычное право в иерархии местных источников получило еще больший статус, дополнительно ограничив число случаев применения общего права. Именно такой подход смог обеспечить не только функционирование обычного права, но и его дальнейшее самобытное развитие. Такое свойство обычного права как основание его действия (формирование и изменение волей народа) также, как и для внутренних обычаев, предопределило отказ от создания сборников обычаев присоединенных народов, которые бы означали ограничение обычного права текстом конкретного узаконения и невозможность его развития под воздействием местных условий быта. Российский законодатель ограничился лишь констатацией того, что все местные обычаи и права сохраняют свое действие.

К особенностям местного права, кроме его правовой природы и свойств, относятся специфика содержания и происхождения. Данные характеристики объединены, поскольку, во-первых, нормы права получают конкретное наполнение в ходе эволюции правовой системы, развития правовых идей, и, во-вторых, представляют собой критерии различия интегрирующей и интегрируемой систем права, с одной стороны, и различия в интеграционной политике в отношении различных народов, с другой. Это требовало не жестких административных решений, а гибкого подхода в соединении столь разных систем права. Как фактор империостроительства российского государства придание окраинам элементов самобытной правовой автономности способствовал качественным изменениям всей государственной системы, придавая ей стабильность и эффективность ^[6].

08.01.1654г. объявлением Гетману Богдану Хмельницкому ближним Боярином Василием Бутурлиным о принятии войска Запорожского со всей Малороссией в подданство Российской империи, Жалованной грамотой от 27.03.1654г. подтверждены права и вольности, дарованными Малороссии королями Польскими и Великими Князьями Литовскими ^[7]. Так народ Малороссии, который вошел в состав империи в качестве Черниговской и Полтавской губерний, в качестве источников обычного права применял Литовский Статут и частично положения Магдебургского права, а также устные обычаи в части, не урегулированной данными писаными источниками. В своей основе Литовский Статут, составленный в XVIв. содержал смесь литовских, русских, польских и немецких обычаев в сфере сельского населения ^{[8, с. 79-81]}. Предмет регулирования – вопросы статуса верховной власти, о земском ополчении, правах и привилегиях шляхетства и дворянства, о судопроизводстве, семейных и брачных отношениях, опеке, вещном и обязательственном праве, наследстве, пользовании земельными угодьями, уголовных наказаниях, о правах иных сословий. Постановления городского быта в нем практически отсутствовали. Исходя из происхождения и содержания обычного права Малороссии, статуса его источников (писаное право), силы обычаев как действующего права, российским правительством в ходе интеграции обычному праву придана сила закона. Местное право сохранено по вопросам определения личных и имущественных прав, вопросам местного управления, местным сборам и налогам, определения социальной структуры, статуса сословий, вопросам в сфере семейного (родство, брак, опека и попечительство, права родителей и детей), гражданского (вещного и обязательственного) права, которые были предопределены феодальными земельными отношениями. В исследуемый период создана система узаконений (490 актов) в различных сферах ^{[7, 9]}. По вопросам государственного управления - 229 актов, закреплены основы взимания налогов и пошлин, несения воинской повинности - 103 акта, акты о развитии экономических отношений, развитии некоторых отраслей хозяйства - 38. Данные узаконения включили народ Малороссии в систему имперского управления и учитывали особенности местного быта, в том числе по публично-правовым вопросам. В сфере определения статуса сословий было принято 98 узаконений, предмет которых – разрешение пробелов правового регулирования между сословиями Малороссии и Великороссии, подтверждение прав и вольностей, их некоторое расширение для дворян, казаков, шляхетства. По вопросам имущественных отношений между сословиями внутри Малороссии было принято всего 22 акта, однако их цель – не замена местных источников, а восполнение выявленных пробелов исходя из сущности местного права. Так, в узаконениях 1842г. предусмотрено предоставления права наследования единокровным и единоутробным братьям и сестрам, вдовам, назначение приданого дочерям, о недействительности брака в губерниях Черниговской и Полтавской ^[7]. Соответствующие отношения не были урегулированы Литовским Статутом и нормами Магдебургского Права. При этом, особенности действия и правовой природы обычного права Малороссии были полностью учтены при решении вопроса о сохранении его юридической силы и статуса, причем различия в содержании и происхождении не отразились негативно на результате интеграции.

В Уставе образования Бессарабской области от 29 апреля 1818 г., в Докладе Синода от 21 августа 1813 г., утвержденного императором, об устройстве Епархии Кишеневской и Хотинской в § 9 указано соблюдать местные права и обычаи. Источники обычного права Молдавского и Валахского княжеств имели смешанное происхождение, включали и местные обычаи, и судебные заимствования из византийского права. На момент присоединения к России Бессарабия имела в качестве источников права устные нормы, выросшие в народном правосознании – «obicei», писаные акты - «pravila». Исследователи, как правило, не указывают на писаные памятники исконных обычаев данных народов: история таковых не сохранила. Как указывает Кассо Л.А. ^{[10, с. 22]}, наряду с другими историками России и Бессарабии, в Валахии и Молдавии практика руководствовалась в первой половине XVIIIв.-начале XIXв. исключительно земским обычаем, хотя это национальное право по своей шаткости и неопределенности не всегда удовлетворяло требованиям экономической жизни.«Шестикнижие Арменопула» применялось как сборник обычаев. Его сила в качестве компиляции для восполнения судами пробелов местного земского права в Бессарабии была подтверждена Верховным Советом в 1826 году ^[9]. Далее Высочайше утвержденным Мнением Государственного Совета от 15 декабря 1847г. ^[9] подтверждено значение сочинения Арменопула в своем действии именно как источника обычного права. Молдавский юрист Пергамент О.Я. ^{[11, с. 14]}, как и ряд других исследователей, полагал, что в Бессарабии право было основано на римском праве in complex. Данная позиция критиковалась Кассо Л.А. ^{[10, с. 25]}, доказывавшим, что недостаточность положений обычного права привела в XVIIв. к судебному заимствованию отдельных положений византийского права в качестве дополнительных норм сначала в Молдавии, затем в Валахии. Кассо Л.А. писал: в Бессарабии "в настоящее время… может быть речь не об jus particulare, как о действующей системе романистических норм, а только о местном праве, как о совокупности цивилистических особенностей, почти что лишенных органической связи" ^[12]. Правовед имел в виду то, что римское право не было повсеместным законом в Молдавии и Валахии, а лишь с нового времени стало постепенно проникать в правовую сферу. Иными словами, юридические свойства и происхождение обычного молдавского и валахского права заключалось в применении национальных земских обычаев и такого атрибута как прямое использование судом по конкретным делам положений римского права в качестве дополнительного источника. По своему содержанию в Бессарабии источник обычаев «Шестикнижие Арменопула» включал положения гражданско-правового характера для всех сословий и самобытные правовые институты, существенно отличные от российских (например, анаргирия, прескрипция, эмфитевзис, кодицилл). Анализ системы права Молдавии и Валахии свидетельствует о низком уровне правовой сферы и плохом состоянии правосудия, тормозившим правильное развитие обычного права ^[13].В Судебном вестнике Российской империи 1874 г. (№ 242) указано, что «в Бессарабии до сих пор удерживаются в делах гражданских, так называемые местные законы, хотя эти законы ничто иное, как беспорядочный сборник юридических положений, наставлений, поучений, примеров, известных под именем «Шестикнижия Арменопуло», составленный в XIV столетии для Византии, применявшийся некоторое время в Румынии, затем заброшенный там, как хлам негодный, и на закате дней своих нашедший приют в России, где по настоящий день сохраняет свою силу» ^[14].Плохое состояние источников, их двойственность и чуждое происхождение влекли осложнение жизни населения и послужило одной из веских причин отказа местных судов от применения своего права и постепенного перехода к руководству общеимперским правом. Заимствования судебными учреждениями имперского права стало его характерной чертой и к концу XIX в. усилилось. Это определило ход интеграции и тенденции дальнейшего развития обычного права, которое начало утрачивать во второй половине XIX в. свое значение главного местного источника в Бессарабии ^{[12, 14]}.

Универсалом Петра I от 16.08.1710г., данным Эстляндскому Княжеству, Аккордными пунктами от 04.07.1710г. о присоединении Княжества Лифляндия сохранены местные права, привилегии и преимущества. В последствии неприкосновенность «прав, привилегий и обыкновений» была подтверждена Договорными пунктами от 29.09.1710г., Жалованной грамотой Шляхетству и Земству Эстляндского Княжества, Трактатом от 30.08.1721г., заключенным на конгрессе в Ништадте (п. п. 9, 10), Жалованной грамотой от 30.09.1710г. ^[7] Именным Указом Петра I от 15.04.1795г. к России присоединены Княжества Курляндское, Семигальское и Пильтенский округ с сохранением всех древних прав, вольностей и преимуществ, в последствии соединенные в одну губернию под названием Курляндской (Именной Указ от 02.05.1795г.)^[7]. Аккордные пункты содержали оговорку, что прежние законы и права утверждаются в своей силе постольку, поскольку они сообразны общим государственным законам России. При этом, никакой выборки «сообразных» и «несообразных» прав и законов сделано не было, и источники местного права, в которых закреплены соответствующие права и привилегии, не были перечислены. Источники местного права на момент присоединения к России данных губерний в своих основных началах состояли из положений германского, римского и канонического права. В силу этого источники были различны по сословиям, для городских (Рига, Ревель, Любек, другие) и сельских жителей. В качестве сборников обычного права применялись Салическая правда, Саксонское и Швабское зерцала, сборники рыцарского права, Вик-Эзельское Ленное право, постановления Ландтагов, Крестьянское право Ливов и Викское право, которые занимали значительное место в системе местных узаконений ^{[12, 15]}. Самобытность в происхождении и содержании источников сформировала различные подсистемы права в уездах, городах, сословиях Остзейского края. Сообразно с указанными особенностями местного права были даны отдельные грамоты лифляндскому, курляндскому и эстляндскому дворянству, городам – Риге и Ревелю, подтверждены права и обычаи духовенства, Пильтенского округа, острова Эзель, иных местностей ^{[7, 9]}. При этом, не имело значения – имело ли содержание и действия прав своим основанием римские, германские, датские, польские, шведские или русские обычаи. 20.02.1741г. Грамотой подтверждены права и преимущества Эстляндскому, Лифляндскому Рыцарству и Земству, в последствии подтвержденные также в 1742г., 1763г., 1784г., 1801г., 1827г., 1856г. ^{[7, 9]}. Исторически право прибалтийских народов представляет собой сочетание узаконений, исходящих от правителей, и обычаев народа, в том числе заимствованных у германских племен. Каждый сборник был компиляцией положений всего действовавшего права, вне зависимости от происхождения. В силу этого достоверно разграничить законы и обычаи в них невозможно, настолько тесно они были переплетены. Такой источник остзейского обычного права как Formula Marculfi (VIIв.) представляет собой летопись, описывающую действовавшие юридические обычаи, которая была составлена франкским епископом Маркульфом. Исследователи указывают на важность этой летописи в отношении подтверждения действия в рассматриваемый период lex salica и lex ripuaria наряду с обычным правом германских племен ^[12]. Общий результат такого сочетания источников выразился в следующих юридических понятиях: дана система композиций (составов) правонарушений, установлена система положений семейного, наследственного права, принцип подсудности каждого своим племенным законам и обычаям, феодальные отношения, отличные от существовавших в России. С присоединением народов Остзейского края с помощью интеграционных узаконений местное право подверглось некоторому изменению с сохранением большинства источников на прежнем их состоянии. В исследуемый период в отношении Эстляндии было принято 179 узаконений в различных областях. По тем вопросам, которые были урегулированы обычным местным правом (статус сословий, их имущественные и личные неимущественные права, судопроизводство), было принято всего несколько актов (менее 10) ^{[7, 9]}. Их характер – устранить пробелы правового регулирования, основываясь на общем смысле местного права. Так, Сенатским указом по Мнению Государственного Совета от 21.06.1815г. «О земской давности по делам гражданским в Губерниях, на особых правах состоящих» был решен вопрос о применении давности к договорам и обязательствам в промежуточный (в связи с присоединением) период. Как указано в указе, правила о давности приняты с учетом действующих в них древних правах и узаконениях. 24.10.1860г. Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета, объявленным Сенату Министром внутренних дел, утвержден порядок наследования после крестьянина Эстляндской Губернии, оставившего несколько участков земли и более одного наследника. Соответствующие отношения местным правом урегулированы не были, а данный акт, исходя из его текста, основан на Положении о крестьянах Эстляндской Губернии 1856г., обобщившем действующие местные правила о крестьянах. Поскольку данное положение было основано на обычном местном праве, то его положения не распространялись на государственных крестьян, приписанных к казенным имениям на территории Эстляндии. Узаконение аналогичного характера было принято в отношении крестьян Лифляндии в 1819г. Именным узаконением от февраля 1811г. крестьянкам Лифляндской, Эстляндской и Курляндской Губерний дано разрешение выходить замуж в других Губерниях. Данный акт принят в качестве восполнения пробела в регулировании семейных отношений между подданными Остзейского края и Великороссии. Существовали и некоторые иные аналогичные акты для Лифляндии и Курляндии.

Выработанные в теории признаки и юридические свойства обычного права, основания его действия и происхождение можно рассматривать в качестве факторов, повлиявших на выбор юридических средств и результат интеграции. Данные факторы подлежат рассмотрению совместно с условиями, в которых осуществляется интеграция. В качестве таких исходных условий выступает сама интегрируемая система (российское право), изначально устанавливающая определенный правовой режим обычного права, конкретное его место в системе источников права. Первым и основополагающим средством юридической интеграционной политики является издание правового акта международно-правового характера о принятии в подданство империи конкретного народа. Этим актом система обычного права попадает в поле действия российского общего права. Только таким способом возможно первичное воздействие российского права на право присоединенного народа. Но для создания единого политико-правового пространства между имперским центром и окраинами этого недостаточно. Местное право присоединенных народов совпадало по природе, по своим свойствам с обычным правом в России, но существенно отличалось по содержанию и происхождению, поэтому интеграция требовала дальнейший конмплекс действий. В соответствии с этим, осуществлялась систематизация местного частного права, устранение пробелов правового регулирования, устранение коллизий с российским правом, в отношении публичного права созданы специальные узаконения, учитывавшие местные особенности, дано судебное толкование обычного права исходя из его духа. Данные интеграционные методы являлись одними из самых распространенных, но не были единственными.

Именно совокупное влияние всех факторов и условий привело к определенной юридической политике и достигнутому результату интеграции в отношении каждого народа. Итогом стало сохранение обычного права и создание правовых возможностей для его дальнейшего самобытного развития либо переход присоединенного народа к применению российского права.