Slacktivism as a form of sociopolitical engagement during the “post-truth” era

Стремительное развитие новых цифровых технологий и рост повсеместности их использования в последние десятилетия становятся одновременно причиной для надежд и оптимизма, но также и порождают почву для появления новых неоднозначных явлений, с оценкой которых самих по себе и последствий которых рано или поздно обществу придется столкнуться. Под влиянием сетевых технологий происходят как экономические, политические, так и, в свою очередь, психологические изменения в обществах, ставших проводниками развития такого рода технологий. Цифровые информационные и коммуникационные технологии изменяют нашу жизнь организационно, предоставляют гораздо более широкие возможности для построения коммуникационных и управленческих структур, в том числе в общественной жизни.

Однако на фоне рассуждений о расширении возможностей индивидов остается зачастую открытым вопрос о том, как эти расширенные возможности реализуются на практике. В действительности ли все это способствует усилению гражданского участия, предоставляет новые каналы для выражения политической и гражданской активности, или же наоборот лишь создает видимость сопричастности, так, что во многом такая активность сводится лишь к своего рода ее имитации? Возможно ли предположить, что такого рода абсурдистские установки как активность без активности или сопричастность без участия могли бы стать сигналом перелома в отношении общества к критерию истинности в целом, действительно ли так называемая "эра пост-правды" становится благодатной почвой для такого рода явлений?

Представляется возможным полагать, что сдвиг отношения к, в широком смысле, категории истины к контексте восприятия индивидами реальности в значительной степени мог стать одним из следствий развития так называемого «информационного общества». Постоянный рост информационных возможностей общества, информатизация становятся одними из главных катализаторов ускорения темпа жизни людей. Исследователи отмечают, что, по сравнению с прошлым, сегодня «все больше ситуаций проходят через канал нашего опыта в любой данный интервал времени, и это обусловливает глубокие трансформации в психологии человека» ^[1].

Примечательно, что в 2016 году Оксфордский словарь английского языка в качестве слова года выбирает понятие «пост-правды» ^[2] (англ. post-truth, также перев. как «пост-истина») определяя этот термин как относящийся к таким обстоятельствам или определяющий такого рода обстоятельства, в которых объективные факты оказывают меньшее влияние на формирование общественного мнения, нежели обращения к эмоциям и личным убеждениям. В контексте событий президентских выборов в Соединенных штатах Америки и референдума в Великобритании о выходе из Евросоюза в 2016 году наблюдается также и устойчивая сочетаемость понятий «пост-правды» и «политики». Представляется возможным предполагать, что в рамках реальности, организуемой в том числе и посредством информационных потоков «политики пост-правды», вероятны тенденции к редуцированию значения истинности деталей в потоках внешней информации, конструирующих восприятие политического пространства.

Таким образом, можно было бы говорить о частичном переходе основного фокуса внимания с содержания на форму воспринимаемого. В данном ключе, подразумевая, что «политика пост-правды» скорее предполагает обращение к эмоциям и личным утверждениям, нежели к объективным фактам, представляются весьма закономерными попытки определить относительно новые формы проявления политической и гражданской активности индивидов с учетом новых параметров окружающей действительности.

Учитывая обозначенные выше заключения можно предположить, что такая активность могла бы подвергнуться схожей трансформации таким образом, что факт обозначения активности мог бы отчасти становиться заменой ее наполнению, ее предпосылкам и, главное, реальной вовлеченности в такую активность, становясь своего рода явлением формального воплощения активности индивида, не подкрепленного действительными внутренними установками.

В эпоху новых медиа и широких возможностей, предоставляемых индивидуумам посредством информационно-коммуникационных сетей, данное явление уже можно наблюдать в проявлениях его различных форм для описания которых используются в том числе понятия «слактивизм» и «кликтивизм». Мы приводим именно эти понятия, так как в отличие от более широкой категории «сетевой активности», в них, на наш взгляд, заложен более подходящий для исследования обозначенной проблематики демаркационный потенциал. Предпримем попытку разобраться в том, что принято обозначать данными понятиями, а также в специфике самого обозначаемого явления.

Термин «слактивизм», если говорить о его более частотном употреблении, обретает понятийную наполненность в последние десятилетия в связи с развитием цифровых технологий, однако первые его упоминания относят нас еще к середине восьмидесятых годов XX века ^[3]. Предполагается возможным объяснить возрастающую популярность понятия слактивизма в последние годы как ответную реакцию на рассуждения о позитивных возможностях потенциала развития Интернета и социальных сетей в части укрепления и развития практик демократического участия, о чем упоминалось выше. Значительный вклад в популяризацию понятий слактивизма" и "кликтивизма" внесли, в частности, исследователи Е. Морозов, М. Попова, Г. Кристенсен, В. Стетка, М. Уайт, М. Халупка.

Само по себе понятие по сути является оксюмороном, будучи составным из концептуально противоположных по значению английских слов «slacker» - лентяй, бездельник и «activism» - активистская деятельность, в том числе общественно-политическая активность, и, как правило, используется для описания явления внешнего воплощения активности индивида, не подкрепленного реальными внутренними установками или не выражающееся в реальных действиях. Появляется и родственное слактивизму понятие слактивиста, то есть человека, действия которого можно было бы определить как проявления слактивизма.

На сегодняшний день к слактивизму относят такие формы проявления активности как подписание онлайн-петиций, одобрение или «репост» заметок в социальных сетях, вступление или «следование» за тематическими группами в социальных сетях и т. д.

Кроме того, в отличие от более широкого понятия сетевой активности, слактивизм и кликтивизм носят также и оценочное свойство, связанные как с самой формулировкой данных терминов, сводящих первый к оксюморону, а второй - к непосредственной форме воплощения действия (активность посредством «кликанья»), так и с часто приписываемой ему исследователями коннотацией негативного свойства. В рамках данной статьи предлагается использование термина слактивизм, так как само понятие слактивизма более точно подчеркивает кроме непосредственной особой формы воплощения активности, также и недостаток действительной вовлеченности индивида в купе со спецификой самих действий, полярных по отношению к традиционным представлениям о формах активности.

В статье для журнала Foreign Policy Е. Морозов описывает исследуемое в рамках данной статьи явления, отмечая, что слактивизм представляет собой «идеальный тип активности для ленивого поколения», позволяющий иметь «иллюзию многозначительного влияния на мир (общество), не требующий ничего более, кроме вступления в группу на Фейсбуке» ^[4]. Е. Морозов также обвиняет слактивизм в том, что последний потенциально уводит людей от условно конвенциональных форм активности (автор приводит в качестве примера таковых демонстрации, сидячие забастовки, конфронтацию с полицией и др.). Исходя из такого подхода можно предположить, что слактивизм может оказывать влияние на деградацию реальных политических движений, реальной политической активности. По мнению М. Уайта, в частности, «политическая пассивность является конечным результатом замены яркой политической критики логикой рекламных кампаний» ^[5].

Тем временем Оксфордский словарь английского языка, определяя понятие слактивизма, также придает дефиниции в некотором смысле оценочный характер, определяя данное явления как «действия, выполняемые посредством Интернета, в поддержку политических или общественных целей, но расцениваемые как требующие немного времени или вовлеченности», приводя в качестве примеров подписание онлайн-петиций или вступление в тематические группы в социальных сетях. ^[6] Исследователи В. Стетка и Я. Мазак также отмечают, что слактивизм отличает отсутствие реальной вовлеченности, которая потребовала бы времени и сил ^[7].

Следует отметить, однако, что имеет место и иной взгляд на данное явление, заключающийся в позиции о том, что такого рода активность способна повышать гражданскую осведомленность и объединять людей вокруг социально значимых событий, целей и идей. В этом ключе обнаруживаются попытки более нейтрального определения слактивизма, в частности, Д.Ротман и ряд других исследователей ^[8] к слактивизму относят активность в социальных медиа, которой свойственны низкие уровни риска, низкая стоимость, и целью которой является повышение осведомленности, осуществление перемен, либо обеспечение удовлетворенности участника, вовлеченного в такого рода активность.

Рассматривая подписание онлайн-петиций как одну из наиболее ярких форм слактивизма представляется возможным также отметить, что объем информации, предоставляемой слактивисту создателем петиции, в том числе общественно-политической тематики, зачастую также носит ограниченный характер. С одной стороны, данное обстоятельство может способствовать невозможности действительного первоначального вовлечения индивида в ту или иную проблематику. С другой стороны, данное обстоятельство может подталкивать индивида к поиску дополнительной информации, либо сам слактивизм в таком случае может являться следствием имеющейся осведомленности.

К примеру, на сайте глобальной платформы для проведения онлайн-кампаний и создания онлайн-петиций Change.org в сети "Интернет" одной из самых популярных петиций в русскоязычном разделе является петиция, именуемая "Отменить пакет Яровой". Сопровождающий петицию текст содержит менее 40 слов, что, вероятно, ограничивает возможность анализа объективных фактов. Тем не менее, данная петиция является одним из лидеров по количеству граждан, присоединившихся к кампании, выразив свою сопричастность посредством подписания указанной онлайн-петиции. В течение года после создания данной петиции, по состоянию на август 2017 года, число подписавшихся составило более 620 тысяч человек ^[9].

При рассмотрении феномена слактивизма одной из наиболее часто встречающихся иллюстраций среди упоминаемых различными исследователями примеров слактивизма является проведенный в 2009 году датским психологом А. Колдинг-Йоргенсоном эксперимент ^[10] с копенгагенским Фонтаном Аистов. В рамках данного эксперимента была создана тематическая группа в социальной сети "Фейсбук", заявленной целью которой был протест против сноса расположенного на площади Амагерторв в Копенгагене известной достопримечательности города – Фонтана Аистов. В действительности протестный повод не имел под собой реальных оснований и был вымыслом А. Колдинг-Йоргенсона, однако в течение двух недель число сторонников протеста выросло со 125 до 27500 человек.

Данный эксперимент интересен в контексте рассмотрения явления слактивизма не только с точки зрения иллюстрации попыток протестной сопричастности по де-факто иллюзорному поводу, но и с точки зрения поиска взаимосвязи между слактивизмом и предположением о постепенном социальном принятии реалий эпохи "пост-правды". Так, по итогам завершения указанного эксперимента был проведен опрос, в котором приняло участие 729 респондентов, и по результатам которого автор эксперимента приходит к выводу, что такого рода группы в социальных сетях используются в большей степени не для получения информации, но в качестве символического выражения поддержки некой общей цели. Многие респонденты отмечали, что для принятия решения о вступлении в группу им было достаточно ознакомиться с ее кратким описанием.

Осведомленные об экспериментальном характере группы люди не смогли донести до остальных участников "правду" об эксперименте, так как новые сторонники протеста присоединялись к "движению" каждые 20-30 секунд, и любые такого рода попытки терялись в мощном по меркам небольшого эксперимента потоке комментариев новых последователей. Кроме того, несмотря на то, что автором эксперимента в описание указанной группы была добавлена ссылка на форум с дополнительной информацией, 75% участников группы уже после завершения эксперимента ответили, что Фонтан Аистов все же может быть снесен.

Тем не менее, было бы ошибочно редуцировать эффект слактивистских практик только до символизма, связанного с участием в них. К примеру, связь между слактивизмом и его действительными последствиями может быть обнаружена при анализе эффектов от распространения социальных роликов (под «социальными роликами» в рамках данной статьи подразумеваются видеоролики тематики, носящей общественный и политический характер, призванные привлечь внимание к той или иной проблеме), а также при анализе роста осведомленности в части иных проявлений слактивизма.

Так, исследователь Кэт Джонс, рассматривая соотношение слактивизма и общественной пользы социальных роликов, предпринимает попытку найти взаимосвязь между распространением пользователями социальных видео и последующими реальными проявлениями последствий данной активности, которую можно было бы отнести к проявлению слактивизма ^[11]. Исследователь доказывает, что распространение социальных роликов способно катализировать осознанную поддержку тех или иных целей. Данное утверждение в значительной мере противоречит результатам эксперимента А. Колдинга-Йоргенсона, а также оценкам специфики слактивизма Е.Морозовым.

Тем временем, такого рода обнаружения положительно соотносятся с мнением исследователей Ж. Ван Лэйер и П. ван Эльст в контексте изучения активности в Интернете. Так, исследователи отмечают, ^[12], что такого рода действия в Интернете скорее дополняют, нежели заменяют собой «старые формы активности». Таким образом, можно было бы рассматривать последствия слактивизма шире, нежели в качестве действий, имеющих нулевые реальные последствия.

Если рассматривать слактивизм в качестве активности в социальных медиа, которой свойственны низкие уровни риска, низкая стоимость, и целью которой является повышение осведомленности, осуществление перемен, либо обеспечение удовлетворенности участника, вовлеченного в такого рода активность, то есть в рамках, обозначаемых исследователем Д.Ротманом, распространение социальных роликов вполне подходит под описание проявления слактивизма. Тем временем, упоминаемое выше исследование К.Джонс фактически показывает, что такого рода активность - распространение социальных роликов - способна увеличивать осведомленность, осуществлять изменения и проч. Таким образом, как представляется, что слактивизм не всегда связан с нулевым последующим эффектом.

Кроме того, К.Джонс в своем исследовании заключает, что активность, связанная с распространением социальных роликов, может также подталкивать индивидов к поиску дополнительной информации по той или иной теме, что само по себе является предпосылкой осознанной вовлеченности. Также автор по итогам исследования утверждает, что распространение социальных роликов, приводящее к желанию поиска дополнительной информации по тематике таких видеороликов, мотивирует индивидов к дальнейшему распространению социальных роликов, так как эта активность осуществляется на основе преследования так называемых "благих целей". А такие действия, в свою очередь, способны побуждать индивидов к реальным действиям, в том числе, к примеру, пожертвованиям. Несмотря на то, что автор предлагает, таким образом, не считать распространение социальных роликов практикой слактивизма, отметим, что такая активность в значительной мере все же соответствует понятию слактивизма и лишь подчеркивает, что слактивизм не всегда приводит к отсутствию реальных последствий.

В качестве иллюстрации типа слактивизма с ненулевым эффектом можно привести также организованную организацией Invisible Children, кампанию «KONY 2012». Социальный ролик, созданный в рамках данной кампании, набрал 50 миллионов просмотров и им «поделились» 6 миллионов раз в течение трех дней после публикации. Кампания была посвящена повышению осведомленности о преступных действиях угандийской повстанческой группировки, возглавляемой Дж.Кони и стремящейся превратить политический режим в стране в теократию.

Сама организация впоследствии оценила эффект такой активности пользователей в качестве реальной помощи в виде последующих 3,7 млн подписей под соответствующей петицией. Кроме того, опрос, проведенный газетой «Гардиан» ^[13] через несколько дней после публикации данного социального ролика показал, что более половины граждан Соединенных Штатов Америки молодого возраста слышали о кампании KONY 2012. Впоследствии в соответствии с решением Конгресса Соединенных Штатов Америки была объявлена награда в размере 5 млн долларов США за предоставление информации, которая привела бы к аресту Дж. Кони.

Учитывая вышеизложенное предполагается возможным заключить, что слактивизму, помимо свойственной ему по определению низкой вовлеченности в сам процесс, может сопутствует невысокая степень критического восприятия информации, на основе которой слактивист принимает решение, что можно было бы отнести к проявлению эры "пост-правды". Однако данная специфика слактивизма вполне объяснима, если рассматривать его с точки зрения символического выражения сопричастности. Слактивизм не предполагает для индивида той же степени риска, которая свойственная конвенциональным формам общественно-политической активности, в частности, протестной активности, что, предположительно, само по себе снижает порог необходимости критической оценки вступления в такую активность и ее последствий для слактивиста.

Кроме того, слактивизм как специфическая форма общественно-политической активности, несмотря на присущую ему негативную коннотацию, не всегда является проявлением активности без последующего эффекта. Такого рода "активность", даже не предполагая реальной вовлеченности и более глубокого критического осмысления целеполагания, способна иметь реальные последствия. Невысокий уровень действительной вовлеченности и снижение уровня критического осмысления в этом смысле не определяют нулевой эффект от такого рода активности, что не позволяет относить ее исключительно к имитации.

Вместе с тем представляется, что свойственное так называемой эпохе "пост-правды" снижение значимости критериев объективности в пользу эмоций и личных убеждений может в действительности оказывать влияние на распространение практики слактивизма. Тем не менее, необходимо отметить, что даже символическая сопричастность может приводить к повышению осведомленности граждан по вопросам общественно-политического характера, а сопричастность индивида "благой цели" как сопутствующий эффект можно было бы воспринимать в качестве аргумента против скептицизма в адрес такого рода формы выражения политической и гражданской активности.