The specificity of ethnic identities and the role of national factor in political choice of the Republic of Buryatia

Gatsoeva Mariya Nikolaevna Political Analyst, Territory of Growth 117546, Russia, Moscow, Proezd Bulatinovsky 10 copyr@list.ru

Zaets Valery Fedorovich Expert Analyst at “Territory of Growth” 249030, Russia, Kaluga Oblast, Obninsk, Prospekt Marksa 122 ZaetsValery@yandex.ru

С 1990-х гг. прошлого века тема межнациональных отношений приобрела в нашей стране особую важность и вошла в число популярных предметов для целого ряда научных дисциплин – социологии, психологии, этнографии. В условиях процесса глобализации, распада Советского союза, других полиэтнических государств и связанных процессов этнической мобилизации, общественный запрос на изучение логики и механизмов развития межнациональных отношений обозначился очень рельефно, предоставив гуманитарным наукам прямой и безусловный выход в практическую плоскость. И сегодня, когда острота межнациональных конфликтов в нашей стране видимо сгладилась, тема эта по-прежнему не теряет своей актуальности.

Оставаясь базовой потребностью человека в неуютном мире, указывая ему направление «бегства от свободы», давая возможность назвать себя «по имени» и создать повод для гордости даже в отсутствии личных достижений, этническая идентичность была и остается способом «обретения власти (empowerment) в ее широком значении слова (легитимность, статус, полномочия и даже право на насилие)» ^[1]. А, значит, может быть мобилизованной и использованной как инструмент влияния в любой подходящий момент.

И в этом смысле значительный исследовательский интерес, на наш взгляд, представляют территории, где межэтнические отношения в ярких конфликтных формах себя еще не манифестировали, где «конфликтные процессы находятся... в латентном состоянии и более приближены к своей естественной природе» ^[2]. К таковым регионом, безусловно, в полной мере может быть отнесена Республика Бурятия.

Научная разработанность темы

С тех пор как стало ясно, что «этничность не затухает, а проявляет себя активно, в том числе в сфере политики»^[3], связь этнической идентичности и политических решений стала по-настоящему значимой темой для специалистов из разных сфер гуманитарной мысли.

Этническую идентичность, ее истоки и влияния на различные формы социального, в том числе политического, поведения исследовали К. Гирц, Э. Смит, Ю. В. Бромлей, М. Н. Губогло, Ф. Барт, Б. Андерсон, Дж. Армстронг, Дж. Брюлли, К. Вердери, Э. Геллнер, М. Гиберно, Г. Деланти, Дж. Комарофф, В. Коннор, А.П. Коэн, К. Кумар, А. Хастингс, В. А. Тишков, П. Брасс, Дж. Ротшильд, А. Г. Здравомыслов, С. Г. Кара-Мурза, А. А. Цуциев, С. В. Рыжова, М. О. Мнацаканян и др.

Интересные выводы по указанной нами теме можно было сделать и обращаясь к трудам таких исследователей, как И. С. Кон, С. В. Лурье, Э. А. Паин.

Отдельно хотелось бы упомянуть Л. М. Дробижеву, А. Р. Аклаева, В. В. Коротееву, Г. У. Солдатову, которые, с нашей точки зрения, задали «золотой стандарт» исследований в области этнических идентичностей в России, учитывающий и социологические, и психологические, и политические аспекты темы.

В контексте Республики Бурятия непосредственно темой этнической идентичности занимались Д. Д. Амоголонова, И. Э. Елаева, Т. Д. Скрынникова, И. Н. Дашибалова. Теме т.н. национального возрождения в республике были посвящены работы Е. В.Строгановой, А. А. Елаева, К. М. Герасимовой и др. Участие интеллигенции в этих и других республиканских процессах изучали А. В. Бильтрикова, И. И. Осинский. С точки зрения наших исследований, интерес представляют работы Э. Д. Дагбаева, посвященные политической жизни республики и тематике публикаций региональных СМИ. Особого внимания заслуживают работы С.А.Панарина об этнополитической ситуации в республике и специфике социальной мобильности этногрупп. Исследованию этно-политических процессов в республике также посвящены работы Ю. Б. Рандалова, С.Д.Батомункуева, П. К. Варнавского, В. В. Куклиной, Ю. С. Мисюркеева, М.М.Содномпиловой, Е. В. Петровой.

Предлагаемая вниманию читателей статья дополняет существующие научные изыскания итогами полевых исследований, на основании которых мы получили возможность говорить о зависимости электорального выбора от этнической принадлежности и указать на некоторые причины такого выбора. Также полученные данные позволяют подтвердить выводы исследовательской группы под руководством Л.М.Дробижевой новым материалом, показать отдельные отличия Республики Бурятия от других республик, названных в честь «титульного» этноса, с точки зрения восприятия межэтнических отношений, и дать некоторые характеристики новейшего этапа этно-политической истории Бурятии.

Задачи и гипотезы полевых исследования

Одним из маркеров процессов этнической мобилизации является «усиление групповой сплоченности на основе преобладания этнической идентичности перед иными социальными солидарностями» ^[4]. Это, очевидно, должно означать превалирование этнической солидарности и при политических действиях.

То, что этничность бурят была мобилизована в конце 80-ых-начале 90-ых годов (некоторые продлевают этот период до конца 90-ых годов ^[5]), - сомнений не вызывает. Как и преобладание в данный период этничности перед рядом других солидарностей. Об этом, например, писала И.Э.Елаева ^[6].

При этом с середины 90-ых-начала 2000-ых годов, по мнению ряда исследователей, начался новый этап, характеризующийся падением уровня этномобилизации и/или ее периориентацией в социокультурную сферу. «Оставаясь важной частью идентификационной политики и практики (титульная) этничность воспроизводится все больше посредством (социо) культурных практик, а ее публичные репрезентации, хотя и имеют определенный политический смысл, но уже лишены прежнего этномобилизационного пыла» ^[7].

При этом вне зависимости от уровня политизации дискурса бурятской этничности, ее роль в политической мобилизации подвергалась сомнению.

«Этничность в Бурятии никогда не становилась очень значимым фактором политической мобилизации»^[8], - утверждал, например, в 2011 году Э.Д.Дагбаев. А Ю.Б.Рандалов отмечал политическую консолидацию русских и бурят на выборах Президента республики в 1994-ом, 1998-ом, 2002-ом годах, на выборах мэра и Народного Хурала, когда «де­путаты бурятской национальности шли от русского электората, депутаты рус­ской национальности имели широкую поддержку бурятского электората»^[9]. «В це­лом эта позитивная тенденция сохраняется по настоящее время» - подчеркивал исследователь в 2004 году.

Объяснить противоречие между уровнем мобилизованности, политизацией этничности и политическими действиями, на наш взгляд, можно было бы целым рядом причин, например:

- так называемым «словоговорением» бурят, о котором писала этнограф Е.В.Строганова – особенностью мифологизированного сознания, при котором «произнесение слов равнозначно совершению действий» ^[10];

- отрывом политической риторики бурятских элит от настроений рядовых избирателей;

- построением мнений исследователей на основании разных периодов в этнической мобилизации, размытыми границами между этапами;

- желанием исследователей следовать определенному тренду в освещении национального вопроса в 2000-ых годах;

- разными смыслами, которые вкладывались в понятия «этномобилизация» и «политическая мобилизация» разными исследователями и т.д.

Однако в рамках данной работы мы этих причин выяснять не будем, как и не будем устанавливать, какую роль играла этничность в политической мобилизации в 90-ых и начале 2000-ых годов.

Нас интересует день сегодняшний и, обращаясь к нему, мы предположили, что, как бы то ни было в прошлом, сегодня говорить о том, что этничность не является в Бурятии значимым фактором политической мобилизации уже не возможно.

И комментарии, оставляемые на сайтах и форумах, и личные беседы с жителями в 2011-2017 гг. оставляли однозначное впечатление, что этническая составляющая по-прежнему очень важна, по крайней мере, для бурят, в том числе (и особенно) в политической сфере. «Я не националист, но в Бурятии должен быть глава бурят. Надоели всякие, должен быть бурят и все», - писал, например, пользователь Алдар Энкеев в комментарии к статье популярного сайта assiarussia ^[11] .

И таких комментариев, муссирующих тему национальности во власти, можно привести множество, причем не только от безвестных пользователей, но и от общественных деятелей. В указанные годы медиа и интернет-пространство буквально данной темой было наэлектролизованно.

Основываясь на этом, мы сделали следующие предположения:

1) этническая идентичность по-прежнему занимает одно из ведущих мест среди разнообразных социальных солидарностей, по крайней мере, для бурят;

2) этничность в Бурятии является мобилизованный, в том числе не только в социо-культурной, но и политической сфере. Сегодня это значимый политический и электоральный ресурс.

Важнейшим из политических действий в полиэтническом демократическом обществе, не находящимся в стадии острого конфликта, очевидно, являются выборы, следовательно:

3) мобилизованная этничность будет заметно влиять на электоральный выбор.

В декабре 2016 года на территории республики нами была проведена серия очных групповых интервью, призванных дать представление о том, какое место в жизни жителей занимает этническая идентичность и как национальный фактор влияет на их электоральное поведение. На групповые интервью приглашались респонденты, относящие себя к двум наиболее крупным этническим группам республики, - русским (66,1% населения республики) и бурятам (30% населения) ^[12].

Методология исследования

Для проведения исследования были отобраны 16 групп по 9-11 человек каждая.

Основными факторами при формировании групп явились:

- национальная принадлежность,

- возраст, пол (электорально значимые возраста: «средний возраст» и пенсионеры),

- место проживания: кроме республиканской столицы были выбраны районы с недавней активной электоральной историей по местным выборам.

Группы были сформированы следующим образом:

Распределение по полу в каждой группе стремилось к показателю 50/50, приоритет при рекрутинге отдавался активным избирателям (как правило, участвуют в выборах, принимали участие в минувших выборах, планируют участвовать в предстоящих). Также были соблюдены традиционные ограничивающие правила на рекрутинг участников фокус-групп (исключались работающие в PR, рекламе, сотрудники администраций, работники избирательных комиссий и т.д.) В каждой группе количество работников бюджетной сферы не могло быть больше 3-х, и они не должны были являться коллегами. Рекрутируемые также должны были постоянно проживать в том же населенном пункте (районе), где проводится исследование.

Все участники групп были опрошены как устно, так и с помощью формализованных анкет (карточек).

Логика нашего исследования оказалась близкой к пониманию процессов, сформулированному в монографии «Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов»: «индивиды стремятся повышать свою позитивную идентичность и защищать ее. Именно поэтому этническая идентичность выступает психологической основой этнополитической мобилизации, которую мы рассматриваем как готовность людей, объединенных по этническому признаку, к групповым действиям по реализации национальных интересов»^[13].

Исследование содержало три смысловых блока. В рамках первого из них мы хотели в сравнении посмотреть авто- и гетеростереотипы этнических групп, оценить уровень позитивности идентичности. В рамках этого блока помимо устного обсуждения участники заполняли карточку №1.

Карточка №1 предлагала оценить в какой степени то или иное человеческое качество, по мнению участников обсуждения, было свойственно исследуемым этническим группам. Оценка давалась по пятибалльной шкале, где пять – «свойственно в значительной степени», три – «свойственно в средней мере», один – «свойственно в минимальной степени», ноль – «не свойственно вовсе».

В рамках второго блока мы планировали определить, существуют ли у людей внутренние основания для этнополитической мобилизации.

Карточка №2 содержала предположение «Бурятия – это республика, где все живут в мире и согласии?» (возможные ответы «да/нет»). Второй вопрос карточки был сформулирован так: «у кого в Бурятии больше преимуществ?», здесь надо было выбрать один ответ из предлагаемых вариантов: «у бурятов», «у русских», «у приезжих», «ни у кого». Третий вопрос звучал следующим образом: «У кого в Бурятии должно быть больше преимуществ?» и предлагал варианты ответов, основанные на расхожих мнениях:

- у русских, так как их большинство,

- у бурят, так как они – титульная нация,

- ни у кого, все должны быть равны

Эта часть карточки носила несколько провокативный характер, заставляя сделать выбор между равенством и приоритетом.

В целом, карточка должна была позволить оценить реальное состояние национальных отношений в республике, не затуманенное желанием произвести лучшее впечатление или соответствовать публичным нормам.

Третий блок обсуждения определял мотивы политических действий и значимость этнического фактора в электоральном выборе.

Карточка №3 содержала список известных политиков республики – русских и бурят - и предлагала выбрать среди них одного-двух лучших кандидатов в главы республики. Устная дискуссия определяла мотивы того или иного выбора.

Карточка №1 и карточка №2 (этноидентификация), были распространены в половине групп, включающей русские, бурятские и смешанную (студенты) аудитории. Карточка №3 (электоральное поведение) распространялась во всех группах.

Специфика этнических идентичностей

Первый вывод, который можно было сделать по итогам всех групп - межнациональная толерантность в Бурятии действительно является позицией общественно-одобряемой. Действующая здесь бинарная оппозиция, безусловно, ближе к «мы-они», чем к «свои-чужие». Давая ответ на вопрос «Какая она, Бурятия», участники групп подчеркивали – «многонациональная», «живем мы дружно». Этот же настрой сохранялся и при устном обсуждении основных народов – русских (а также т.н. «семейских» - потомков старообрядцев, переселявшихся в республику «большими семьями»), бурят.

«Все, кого я знаю, это, в основном, буряты. Я с ними сроднилась» (пенсионеры, русские, Улан-Удэ).

«Никаких различий, все живут дружно» (работающая группа, русские, Кабанский район).

«Наши соседи русские иногда намного лучше, чем другие. Куда-то едешь, роднее…»

«Да, у меня очень много друзей русских».

«Полтора года жил в Бичуре. Семейские - отличный народ» (работающая группа, восточные буряты Улан-Удэ).

Исключения представляли, пожалуй, только бурятские группы в Тунке, которые, описывая мир, демонстрировали краешек не зарытого «топора войны». «Мы с русскими живем в мире еще со времен русской оккупации» (пенсионеры, буряты, Тунка). «Если казаков нет, то все у нас мирно» (пенсионеры, буряты, Тунка).Но такие комментарии были все-таки скорее исключением, чем правилом.

Качества народов

Для уточнения наличия и степени оформленности границы «свой-другой/чужой», а также характера формирующих идентичность авто- и гетеростереотипов, участникам групп предлагалось поразмышлять на тему сходства и различия основных народов, дать им характеристики.

Вне зависимости от возраста и этнической принадлежности, участники исследования на национальные темы говорили крайне неохотно, в том числе и при обсуждении качеств народов. Однако и отрывочные фразы позволили увидеть определенные тенденции в восприятии. Для русских самой значимой характеристикой бурят была их дружность и сплоченность.

«Это красиво, когда смотришь на них, это красиво» (Баргузин, работающие русские).

«Буряты – они очень дружные, в отличие от нас, русских. А у нас больше зависти» (Баргузин, работающие русские).

Эта характеристика бурят, однако, несла с собой не только позитив, но и негатив.

«Если к власти приходит бурят, то он подтягивает за собой всех своих родственников… Но если ты подружишься с бурятом, то у тебя очень много друзей сразу...» (Кабанск, работающие русские).

Говоря о себе, русские с сожалением отмечали, прежде всего, индивидуализм, недружность, разобщенность, особенно заметные на фоне бурятской сплоченности.

«Если русский высоко сидит, он никогда русских не возьмет. А если бурят высоко сидит, он всегда всех бурят и родственников из всех поколений к себе подтянет, и будут сидеть» (Баргузин, работающие русские).

Буряты о русских говорили еще более неохотно и прямых характеристик не давали. По сути, разговор о них сводился к повторению высказываний про дружбу народов или рассказ про личных друзей-русских. На другой уровень обобщений и рассуждений буряты выходить отказывались. При этом о себе они говорили охотнее. И дело здесь очевидно было не только в большей скрытности или нежелании задеть модераторов-европеоидов, но и, в принципе, большей сфокусированности на себе. (Отметим, что для снятия недоверчивости и возможных проблем непонимания мы привлекали социологов-бурят, которые помогали в организации группы и выступали переводчиками в ситуациях, когда это требовалось). Даже самые положительные характеристики русских, которые звучали, были не характеристиками русских, как таковых, но их характеристиками в отношении бурят. А самыми одобряемыми примерами взаимоотношений стали знакомые русские, которые говорят на бурятском и даже называют себя бурятами, отказываясь от русской идентичности (впрочем, для бурятов русскими быть не перестают): «Брат мой женился. Студентом был. Там русский парень пел на свадьбе бурятскую песню. Я сказал – «русский, но бурятскую песню поет. Он обиделся, что назвал русским, чуть не избил меня, что назвал его русским». «У нас тоже был случай. Один парень уехал в армию, фамилия – Кожевин. Приехал, спрашивают, как он там, а он: «Ааа, я один бурят был, все русские». Сам рыжий такой. Русский же он» (Улан-Удэ, работающие восточные буряты).

Недовольство русскими/семейскими, не высказывалось. Но также проявлялось в самофокусе размышления бурят о себе и своей жизни. «Приехали. Сидят, в жильных местах живут. На самых богатых землях республики. Это раздражает? Маленько есть такое» (мужчина, Кижинга, работающая группа).

О себе буряты чаще говорили в примордиальном духе, что вполне объяснимо не только большей привычностью этой конструкции, но и слишком очевидными внешними различиями монголоидов и европеоидов. Различиями, которые при этом для обостренного восприятия бурят, очевидно, выглядели более значимыми, чем для проживающих в республике русских.

«И еще я хочу подчеркнуть тоже, научные факты, доказано, самый тяжелый мозг в мире - это у бурят. И второе, по числу людей с высшим образованием на первом месте – это еще Советского Союза данные» (Улан-Удэ, пенсионеры).

Учитывая высокую ценность толерантности для республики, мы предположили, что устно участники опросов будут стараться высказываться максимально корректно, поэтому участникам была предложена карточка №1, позволяющая высказать мнение без поправок на социально одобряемое поведение.

Как показал ее анализ, респонденты видят не только внешние различия между русскими и бурятами. Разрыв оценок по некоторым качествам был значим:

Оценка качеств (суммарный балл)

Буряты видят русских открытыми, не хитрыми и в меру дружелюбными. Но практически все социально одобряемые качества (трудолюбие, дружелюбие, милосердие, порядочность, любовь к детям, способность к компромиссам), по мнению бурят, им присущи в большей или в существенно большей мере, чем русским.

Корреляция оценок свидетельствует о большей склонности русских к сравнительной самокритике на фоне параллельной готовности бурят к сравнительной критике русских.

Обратим внимание, что снижение самооценки русских в национальной республике является не исключением, а частью общего для постсоветского пространства тренда, который отмечали ряд исследователей. В частности, Г.У.Солдатова указывала: «Сравнивая выраженность этноаффилиативных тенденций между титульным и русским населением республик России, мы обнаружили рост привлекательности собственной этнической группы для титульных народов республик и относительно невысокий аналогичный показатель у русских. Это, в частности, выразилось в оценке изменений за последние 10 лет чувств к своему народу у русских – в негативную сторону, у титульных народов – в позитивную» ^[14].

Отдельно хотелось бы отметить оценку большей агрессивности и хитрости бурят, в которой и буряты, и русские при заполнении карточек совпали. Эта позиция интересна, поскольку в ходе устных бесед буряты неоднократно указывали в качестве характерной черты собственного народа своего рода застенчивость, неумение отстоять свои интересы: «А просто буряты - они вот такой честный народ, сами по себе, своего, допустим, свой язык защитить не могут» (мужчина, работающие, Тунка). «Жалко, конечно, то, что не могут наши ребята пройти и протиснуться, так скажем, ну мое личное мнение, мешает вот эта наша, та самая несчастная толерантность, в первую очередь» (женщина, работающие, Кижинга).

Такое противоречие может быть мотивированно целым рядом причин, в том числе, например, тем, что агрессия и хитрость не рассматриваются в связке с поведением, направленным на доминирование, присвоение ресурсов, где буряты, с их точки зрения, застенчивы. Но мы склоняемся к тому, что устная самопрезентация бурят как ущемленных в силу застенчивости - следствие традиционного выбора защитной формы этномобилизации в риторике титульных элит республики. И, к слову, отлично сосуществует с активной политикой занятия бурятами социально выгодных ниш и уже воплощенными претензиями на доминирование в политической сфере. Также отметим, что в семи случаях из 12-и автостереотипы русских и бурят совпали с гетеростереотипами, что считается хорошим основанием для взаимопонимания народов.

Оценка национальных отношений в РБ

Вслед за карточкой №1 участникам групп давалась карточка №2, призванная проверить и систематизировать оценки национальных отношений в республике и определить наличие внутренних оснований для этнополитической мобилизации.

Отвечая на первый вопрос («Бурятия – это республика, где все живут в мире и согласии?»), большинство участников с этим соглашалось, однако, переходя ко второму вопросу («У кого в Бурятии больше преимуществ?»), признавались, что у представителей другой национальности сейчас прав и возможностей больше.

В монографии «Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность», презентующей итоги исследований в ряде регионов (Бурятии среди них не было), отмечалось: «Не вызывает сомнения у большинства опрошенных и то, что титульные национальности в республиках…обладают политическими преимуществами ^[15].. Причем это мнение о преимуществах (и не только политических) разделяло и титульное, и не титульное население. В частности, согласно приведенной в монографии таблице, и русские, и татары считали: больше возможностей получить высокий пост, высокооплачиваемую работу, открыть свое дело была у татар^[16].

В нашем случае оказалось: по мнению русских, больше преимуществ в Бурятии имеют буряты, а по мнению бурят – русские, поэтому вполне очевидно: речь идет не столько об отражении реальности, сколько о конструктах, существующих в сознании и заставляющих именно таким образом воспринимать реальность.

В частности, мы допускаем: роль сыграла абсолютизация бурятами тех фактов, что Главой республики на тот момент был русский, а часть ключевых министерств также возглавляли русские. В то время как русские анализировали такие факты, как превалирование в Народном Хурале кандидатов-бурятов, получение двух мандатов депутатов Государственной Думы кандидатами-бурятами (и ни одного мандата русскими), превалирование бурятов в учреждениях культуры, здравоохранения, образования, органах юстиции.

Например, на русских фокус-группах отмечали:

«У людей, у простого народа…мы не различаем, кто он такой. Мы живем дружно. А вот в верхах посмотрите: кто у нас занимает руководящие должности? Вот ту же больницу, посмотрите… В том же просвещении - преобладают буряты. Везде, вот куда не сунься, преобладают буряты или русских там очень мало. Видимо с высшим образованием русских нету, или как это понимать?» (женщина, русская, пенсионеры, Улан-Удэ).

«В прокуратуре очень много бурят, потому, что это хорошо оплачиваемая работа. Русским туда очень сложно устроиться» (мужчина, русский, работающий, Кабанский район).

Отвечая на третий вопрос («У кого должно быть преимущество?»), русские подчеркивали – все должны быть равны, а буряты в большей мере говорили о своем нереализованном преимуществе. Напомним, что формулировка вопроса звучала следующим образом: «В Республике Бурятия прав должно быть больше у:

- у русских, так как их большинство,

- у бурят, так как они – титульная нация,

- ни у кого, все должны быть равны.

Русские, по большинству, выбирали третий вариант ответа, буряты – второй, что, в общем, кореллирует с ответами на вопрос, у кого сейчас существуют преимущества.

Таким образом, при декларируемой толерантности, народы удовлетворенности своим положением все-таки не чувствуют и считают это несправедливостью, требующей исправления. При этом, если в основе в основе «обделенности» русских стоят, прежде всего, представления об отсутствии трудового равноправия, связанного с клановостью бурят, то недовольство бурят cконцентрировано вокруг тезиса «это наша земля, и мы должны здесь иметь особые права».

Например, участники одной из групп в Улан-Удэ (пенсионеры, буряты) отмечали: «В Бурятии основная титульная нация – это буряты… Хотелось, чтобы в будущем в Бурятии бурятам было больше уделено развитие. Потому, что в Бурятии буряты…как наша ведущая нация…»

«Все равно, буряты считают эту землю своей, конечно».

«Президентом ставят не бурят, хотя республика называется бурятская».

Таким образом, подводя итог, можно отметить: сегодня русские в Бурятии хотят равенства, а буряты – приоритета.

Влияние национальности на электоральные предпочтения

Одним из вопросов, переводящих тему национального самоощущения в электоральную плоскость, был вопрос об идеальном главе республики. Описывая его качества, группы говорили о желательности того, чтобы глава был одной с ними национальности. Русские предпочитали своего, прежде всего, из-за клановости бурят. «Национальные кадры опасны, мое мнение, потому что это клановость. Клановость, я считаю, у нас есть» - отмечала, например, русская участница работающей группы в Мухоршибири.

Буряты же хотели своего из-за больших возможностей, которые бурят-глава откроет для бурятского языка, культуры и развития народа в целом.

«По идее Президент (раньше Глава Бурятии назывался Президент Бурятии – авт.) должен быть бурят…интересы своего народа держит же» (Тунка, работающая группа).

«И свой язык!» (Тунка, работающая группа). «И жить интересней» (Тунка, работающая группа). «Культуру свою поднимать будет, свой язык знать» (Тунка, работающая группа).

Таким образом, выбор «своего» для русских означал, по сути, защиту от неравных условий конкуренции. А для бурят – новые возможности. Т.е. русский выбор был охранительным. Бурятский – наступательным. Однако и в том, и в другом случае мнение о национальности ожидаемого главы высказывалось не в жесткой форме, важнее, с точки зрения участников, было его желание работать и местное происхождение.

«Бурят будет – за ним все пойдут, что русский – и за ним пойдут, то это никакой роли не играет». Улан-Удэ, работающие, русские.

Стоит отметить, что во всех группах о предпочтениях говорили неохотно, полунамеками. Четко, однозначно и с развернутой аргументацией позиция по национальности идеального главы была заявлена только в Мухоршибири (русский) и в Тунке (бурят).

Теоретические рассуждения устной части апробировались заполнением карточки. Участником групп предлагался список из 17 известных политиков республики, 7 из которых являлись европеоидами (условно «русские»), 10 – бурятами. Участники должны были выбрать одного, максимум, двух людей, которых они хотели бы видеть в качестве главы.

Переходя к практическому выбору, буряты преимущественно голосовали за бурят, в то время как русские (особенно пенсионеры) наравне выбирали и бурят, и русских. Очевидно, что в случае русских наднациональные факторы играли большую роль, чем и объясняется выбор. Например, для пенсионеров было значимо то, что Вячеслав Мархаев - коммунист.

Среди всех опрашиваемых, за кандидата-коммуниста В.Мархаева (и на тот момент признанного этнолидера-бурята) готовы были отдать голоса 16,2% русских и 18,8% бурят. За бурятского кандидата (экс-мэра Улан-Удэ) Г.А.Айдаева готовы были вообще проголосовать 6,7% русских и 5,5% бурят.

Между тем, два самых популярных и известных русских кандидата набрали среди участников опроса-бурятов только по 3,1% голосов. Позиции остальных оказались существенно слабее.

Все это, безусловно, говорит о значительно более высоком уровне этнической мобилизованности бурят, а также о том, что этническое в их системе выбора, скорее всего, стоит выше и личных характеристик кандидата, и партийных, в то время как для русских этот показатель менее значим.

Подтверждением могут служить результаты социологического исследования, проведенного в республике после отставки Главы Вячеслава Наговицына. Учитывая, безусловно, настроения в республике, Кремль выбрал для управления Бурятией назначенца бурята (по отцу) А.Цыденова. Это решение вызвало очевидную поддержку бурят. И не вызвало возражений русских, которые почти также активно готовы были голосовать за бурята. Согласно опросу, проведенному компанией «Эйдос» в апреле 2017 года (1739 опрошенных), за Алексея Цыденова были готовы проголосовать 55% бурят и 51% русских. То есть, примерно одинаковое количество жителей.

Но – отметим - число желающих проголосовать за Цыденова среди русских и бурятских пенсионеров уже заметно отличалось. Среди бурят за него готовы были отдать свой голос 68% респондентов-пенсионеров, среди русских – 56%. Причем в группе старше 60 лет разрыв был еще больше – 56% русских и 73% бурят.

На наш взгляд, эта статистика также подтверждает вывод о внеэтническом голосовании русских и этническом голосовании бурят. Для русских пенсионеров до появления Цыденова (и это подтверждали обсуждения фокус-групп) наиболее значимой фигурой на политическом небосклоне был Вячеслав Мархаев, которого они выбирали как коммуниста, не акцентируя внимания на его этническом происхождении и заявлениях националистического оттенка (например, о том, что главой Бурятского государственного университета обязательно должен быть бурят^[17]. Именно Вячеслав Мархаев и в апрельском исследовании компании «Эйдос» забрал значительную долю русских голосов у молодого провластного назначенца. Буряты же старшего поколения, по сути, оказались перед выбором: бурят – ставленник Кремля или бурят-коммунист. И выбрали более перспективного с точки зрения потенциала будущей победы.

То, что именно мотив «проходного кандидата-бурята» был значим для бурят, наглядно показали фокус-группы. Про Вячеслава Мархаева говорили – сам молодец, но партию неправильную выбрал, не дадут ему победить.

«Он вышел действительно не от той партии, какой надо было. Хотя от той партии, от которой бы он пошел, наверно никто ему не дал бы пройти» (женщина, работающая группа, Кижингинский район).

«Но он не пойдет, не выйдет. 30% только буряты. И «Единая Россия» вообще не пропустит его. Не пропустит никогда» (женщина, пенсионеры, Кижингинский район).

При этом о самой партийности буряты прямо говорили как о факторе незначащем, куда больший вес имело мнение лидера страны:

«Партийность значения не имеет. Поэтому эти сборы наших депутатов, Хуралов, к чему?… Как Глава говорит, команда Путина, так вся партия и голосует» (женщина, пенсионеры, Улан-Удэ).

С точки зрения бурятских пенсионеров, кандидат Цыденов, очевидно, все противоречия снимал как бурят, утвержденный федеральной властью. И оказывался более востребованным, чем традиционный лидер этнополитической мобилизации в республике, «неутвержденный наверху» бурят-коммунист Мархаев.

Заключение

Проведенное в декабре 2016 года исследование подтвердило выдвинутые нами гипотезы.

- этническая идентичность по-прежнему занимает значимое место среди разнообразных социальных солидарностей бурят (намного более значимое, чем партийная солидарность);

- этничность бурят в Бурятии, безусловно, является мобилизованный. Русские к национальной солидарности не склонны и к коллективной защите своих интересов не готовы;

- мобилизованная этничность заметно влияет на электоральный выбор бурят, буряты голосуют за бурята. Русские готовы голосовать как за русского, так и за бурята, при этом партийность для отдельных групп русских имеет большее значение, чем национальность;

- голосуя «за бурята» буряты ориентированы на достижения главной цели – получение бурята-главы. В ситуации «известный этнолидер-бурят» против «малоизвестного бурята, поддержанного федеральным центром» буряты, особенно старшего поколения, предпочтут второго.

В ситуации «русский, поддержанный федеральным центром» против «бурята, которого центр не поддерживает», буряты, скорее, также могут выбрать второго. Это следует из карточки №3, где поддержанным центром русским на тот момент выступал действующий глава Вячеслав Наговицын (впрочем, надо иметь в виду: на уровень «бурятского протеста» влияло, безусловно, не только его небурятское происхождение, но «варяжство» и общее недовольство экономической политикой).

Вывод о распределении поддержки свидетельствует также о том, что, хотя этничность мобилизована, говорить о глобальных шагах по ее целенаправленному использованию для изменения официального статуса этнической группы – пока не приходится. Мобилизованная этничность не имеет общепризнанной идеологии (те идеи, которые были сформулированы ранее, сейчас продвигаются только на периферии общественной жизни), весь ее запал последние годы был направлен на одну цель – убрать раздражающего русского главу. И в рамках этих задач весь многолетний труд коммуниста Мархаева, который пытался выступать именно с позиции лидера этнической группы, оказался перекрыт простым решением центра – назначить в республику молодого и энергичного главу-бурята.

Впрочем, титульным элитам очевидно удалось вполне прагматично использовать волну «бурятской весны» для расширения своего влияния. В ходе первых кадровых назначений новый руководитель заменил нескольких русских чиновников чиновниками-бурятами, заметным изменениям подвергся состав правительства. Так, если в 2002 году 4 из 7 зампредов правительства были «русскими» (не бурятами) при «русском» Президенте республики Л.В.Потапове ^[18]; в 2015 году при «русском» Наговицыне «русских» в числе зампредов было 3 из 7 ^[19]. В 2017 году при А.Цыденове (бурят по отцу) в правительстве «русских» уже оказалось только 2 из 8 ^[20].

Для республики, где много лет пытаются следовать консоциальной демократии и строго отслеживают соответствие назначений и квот, назначение бурят на «русские» должности будет означать пересмотр договоренностей. То, что русские на данном этапе отнесутся к такому пересмотру равнодушно, можно не сомневаться. А вот назначение на те же должности впоследствии русских – скорее всего, уже вызовет у бурят протест. Таким образом, даже при отсутствии выраженной и широко поддержанной идеологии, наступательный настрой этой этногруппы пока увенчивается успехом. Вопрос только в том, куда будет направлен вектор внутренней политики республики в дальнейшем. Обратно к консоциальной демократии, к традиционной демократии большинства или же к этноцентричному региону с тотальным доминированием титульного меньшинства.