Regionalism and new China’s periphery policy

В последние годы все более очевидной становится заметная трансформация в понимании Китаем своего регионального окружения, предпочтительных региональных порядков и регионального строительства. Отсутствие согласованной политики в отношении соседей и поведение, исходя из перспективы в основном двусторонних, а не региональных отношений до недавнего времени позволяли рассматривать Китай как «региональную державу без региональной политики»^{[22, р. 335]}. Так, еще в работе, опубликованной в 2008 г. Цзян-Пэн Чунг констатировал, что подход Китая к многосторонности определяется его статусом и конкретными национальными интересами, а не каким-либо общим видением ^[6]. «Я прихожу к выводу, - указывалось в исследовании Ли Минцзяна годом позже, - что Китай еще не разработал общего видения региональной многосторонности и региональной интеграции» ^{[17, р. ii]}. Еще через два года к похожему выводу приходит Суйшенг Чжао, отмечая, что участие Китая в региональном сотрудничестве в первую очередь мотивируется расчетами внутренних интересов, связанных с созданием мирной периферийной среды для его экономического роста, политической стабильности и безопасности границ ^[23].

О китайском регионализме в реальном его смысле, таким образом, вряд ли можно было говорить вплоть до недавнего времени (регионализм в данном случае рассматривается как «совокупность идей, продвигающих определенное географическое или социальное пространство как региональный проект», как концепция или модель, выступающая в качестве предписания того, «как международные отношения должны быть организованы»)^{[13; 14]}. Данный феномен может быть объяснен разными причинами. Некоторые из них могут быть отнесены к категории объективных обстоятельств. В силу своих размеров и месторасположения Китай географически оказывается встроенным сразу в несколько региональных пространств (субрегионов), соединяя их собой. В то же время, он очень редко оставался единоличным хозяином в своем собственном субрегионе, вынуждено сосуществуя с большими и малыми соседями, часто оказывающимися более экономически развитыми и активными. Кроме того, его статус как большой страны и довольно мощной силы в Азии снижал интерес к регионализму как средству выживания и укрепления влияния. Обстоятельством иного рода, считает Ли Минцзян, являлся сознательный отказ от выработки собственного согласованного видения регионализма в связи с опасениями, что «любые попытки выработать план региональной интеграции могут вызвать подозрения у других крупных держав, тем самым еще больше осложнить стратегическое положение Китая в Восточной Азии и мире» ^{[17, р. 27]}. Наконец, роль внутреннего ограничителя сыграл доминирующий националистический дискурс, который «оставляет мало места для подлинного регионализма, но использует регионализм только в качестве инструмента построения китайского национального государства» ^{[17, р. 27]}.

Новое, все более заметное звучание региональная проблематика стала приобретать в Китае с приходом в 2012 г. к власти Си Цзиньпина и пятого поколения китайских лидеров. Этому в немалой степени способствует разворачивающаяся в последние году в стране все более широкая дискуссия о принципах внешней политики, выходящих за рамки традиционного, опирающегося на «28 символов», подхода Дэн Сяопина ^[10]. Пока что, как отмечают Сюй Цзин и Ду Чжэньюань, идеи, высказывающиеся в рамках этой дискуссии, свидетельствуют лишь о вступлении Китая в период переосмысления основ своей внешней политики и практики ^[33]. В то же время, аналитический обзор этой дискуссии позволяет увидеть направленность и характер вероятных перемен во внешней политике Китая, равно как и контуры его формирующегося видения регионализма. Именно это является основной целью данной работы. Представленный в ней анализ опирается, главным образом, на англоязычные версии выступлений китайских лидеров и академических публикаций. Это, безусловно, не позволяет учесть все богатство нюансов, присутствующих в современных китайских дискуссиях, связанных с регионализмом. Вместе с тем, такого рода источники с гораздо большей ясностью демонстрируют то, что их авторы хотели бы донести до более широкой внешней аудитории, а потому вполне способны выступать адекватной основой для осмысления и интерпретации соответствующей проблематики.

Регионализм в концепции внешней политики Китая

Дискуссии о том, следует ли Китаю сосредоточиваться главным образом на своем непосредственном соседстве или же на выстраивании взаимодействий с основными мировыми державами, как отмечают Да Вэй и Сун Ченхао, велись на протяжении двух последних десятилетий. И если в 1990-е гг. преобладающим оставалось мнение, что «приоритетом среди приоритетов» являются отношения Китай - США, то к первому десятилетию нынешнего века, считают они, эти два направления практически сравнялись по степени своей важности. На это указывала дипломатическая установка «великие державы - это ключ, а периферия - приоритет», сформулированная в свое время Председателем КНР Ху Цзиньтао ^[7]. Некоторая двусмысленность данной формулы, не позволяющая точно определить внешнеполитические приоритеты, полагает Ян Сюэтун, была окончательно устранена Си Цзиньпином, в его выступлении в ноябре 2014 г., подчеркнувшем, что теперь основным объектом внимания Китая является его соседство ^[3]. Новый этап эволюции китайского видения регионализма отличает очевидное стремление к более глубокой региональной интеграции посредством обращения к фундаментальным основам исторической и культурной эмпатии, сближающим Китай с его азиатскими соседями. Другими словами, впервые в современной истории китайское руководство, во-первых, начинает отдавать явный приоритет региональным взаимодействиям. И, во-вторых, формулирует в качестве их цели не просто интеграцию в регион посредством расширения и интенсификации торговых и экономических связей, а ведомую Китаем интеграцию региона, опираясь на историческую и культурную общность последнего ^[38]. Подтверждением этого выступает целая серия новых концепций и инициатив в области регионального строительства, предложенных китайскими лидерами и активное обсуждение новой региональной стратегии Китая в академической среде. Важным рубежом на этом пути стали Рабочий форум по китайской дипломатии по отношению к периферии (Work Forum on Chinese Diplomacy toward Periphery) 2013 г. и Центральная конференция КПК по работе, связанной с иностранными делами (Central Foreign Affairs Work Conference) 2014 г., которые многими - внутри страны и за её пределами - рассматриваются в качестве поворотной точки в региональной политике Китая ^{[28; 7; 24; 4; 15]}.

Концептуальное видение регионализма: задачи и цели.

Общее концептуальное видение регионализма, формирующееся у нынешнего руководства Китая, встраивается в общую стратегию развития страны, ориентирами которой выступают «цели двух столетий» ^{[31, р. 325]}. Содержание этой стратегии определяется триадой «Китайская мечта» - «Азиатская мечта» - «Всемирная мечта» ^[30]. Региональная составляющая этой триады («Азиатская мечта») указывает не только на то, что «дипломатия соседства» приобретает в глазах нынешнего китайского руководства существенно большую важность в сравнении с подходами предшественников, которые акцентировали свое внимание на отношениях Китая с Западом и глобальной активности страны ^[21]. Соседство или региональное окружение воспринимается теперь как нечто большее, чем просто пространство извлечения экономических выгод. Периферия начинает рассматриваться как фундамент превращения Китая в глобальную державу в реальном смысле этого понятия. Хорошая окружающая среда, как считают многие китайские специалисты, может превратиться в трамплин для Китая, который станет глобальным и сыграет свою роль ответственной мировой державы, чего ждут другие страны. И потому, «даже если она и не высший приоритет, периферийная дипломатия… имеет жизненно важное значение для текущей повестки дипломатии Китая» ^[5]. Региональное окружение, таким образом, превращается в пространство для реализации новых проектов, способных соединить Евразию, южную часть Тихого океана и даже Восточную Африку плотной сетью экономических, политических и культурных связей, площадку для строительства «сообщества общей судьбы» в Азии как основы постепенной трансформации Китая в важную нормативную силу, определяющую глобальные порядки ^{[4, р. 228]}.

Отдельные элементы этой стратегии последовательно презентовались китайскими лидерами, начиная с 2012 г. В своем первоначальном виде идея «сообщества общей судьбы» была представлена Си Цзиньпином в апреле 2013 г. на очередной ежегодной конференции Боаоского форума. Более развернуто новый подход Китая к региональному строительству был описан в речи премьер-министра КНР Ли Кэцяна на первом пленарном заседании конференции «Боаоский форум для Азии» в апреле 2014 г. Отношения с соседними странами, подчеркнул он, Китай предполагает выстраивать и упорядочивать в процессе строительства трех сообществ ^[20]. Основой азиатского «сообщества общих интересов» («community of shared interests») выступают цели общего развития, фундаментом азиатского «сообщества общей судьбы» («сommunity of common destiny») являются задачи создания общей среды совместного развития и, наконец, базой азиатского «сообщества общей ответственности» («сommunity of shared responsibilities») становится необходимость поддержания общей среды мирного развития ^[16].

Потребность в формировании азиатского сообщества общих интересов диктуется как фундаментальными, так и конъюнктурными переменами, переживаемыми современным миром. С одной стороны, такая потребность, по мнению китайских исследователей, проистекает из бесспорности того факта, что в эпоху экономической глобализации ни одна из азиатских стран не в состоянии обеспечить свое развитие индивидуально, отдельно от всех остальных. С другой стороны, очевидного, что текущая ситуация в мировой экономике характеризуется нисходящим трендом. Он уже затронул ряд азиатских стран, испытывающих замедление темпов хозяйственного роста и отток капиталов, что, в свою очередь, становится основой для пессимистических прогнозов относительно общих перспектив стран с развивающимися экономиками. В таких условиях азиатским странам важно укреплять солидарность, превращая уже существующую между ними экономическую взаимозависимость в согласование интересов и поддержку. В качестве практического инструмента в этом случае может, в частности, выступать соглашение о Региональном всестороннем экономическом сотрудничестве (РВЭП), предполагающее инклюзивную и основывающуюся на индустриальной и социальной структуре Азии экономическую модель, которая интегрирует уже существующие в регионе зоны свободной торговли ^[20].

Основу сообщества общей судьбы составляет идея общего прогресса Азии, возможность которого может быть обеспечена расширением сфер ориентированного на результат сотрудничества и углублением интеграции региона ^[19]. Используя выгоды географической близости, азиатским странам следует двигаться в сторону создания единой производственной сети и экономической системы, опираясь на имеющиеся сравнительные преимущества каждой из стран и углубляя их кооперацию на всех уровнях производственной цепи. Основным условием и предпосылкой комплексного развития в этом случае выступает инфраструктура связанность ^[32]. Наконец, третий элемент - сообщество общей ответственности - предполагает выработку консенсуса, касающегося совместного выполнения взятых на себя обязательств как необходимого условия увеличения объема «общественных благ», произведенных в Азии для стабильного развития региона и всего мира ^[20]. По мнению нынешнего китайского руководства, региональное сотрудничество, отталкиваясь от взаимной выгоды, должно двигаться к «общим убеждениям и нормам поведения для всего региона», выходить за рамки материальных соображений и основываться на идеях, стремлениях и нормах ^{[31, р. 327; 12]}. Принципы, на которых намерен основываться Китай, рассматривая соседние страны в качестве партнеров и развивая дружеские отношения с ними, по мнению Вэнь Сюлона, определяются понятиями «qin» («близость»), «cheng» («искренность»), «hui» («польза») и «rong» («инклюзивность»), ключевыми для его периферийной дипломатии. «…Близость, - поясняет он, - означает развитие тесных отношений посредством частых визитов. Серьезность - проявление достаточной искренности в решении проблем соседства. Выгода относится к принципу взаимной выгоды, при котором сотрудничество с соседними странами будет укрепляться, чтобы создать сеть общего процветания, и …нклюзивность означает, что Азия и регион Тихого океана достаточно широк, чтобы включать различные стороны для совместного развития» ^[5].

Пространство «периферийной дипломатии»: определение «соседства».

Проблема точного географического определения понятия «соседство» как пространства периферийной дипломатии остается дискуссионным и может рассматриваться, как полагают китайские комментаторы, в рамках двух - узком и широком - подходов. Довольно популярной в последнее время становится его интерпретация в рамках расширенного подхода. «Мы должны мыслить глобально и связывать соседство Китая с более широкими районами и вплетать их в мертвую зону свободной карты геополитики и международного общественного мнения. - убежден Яо Яо. - Окружающие Китай территории не ограничиваются соседними странами. Австралия и Новая Зеландия являются расширением китайского соседства в Юго-Восточной Азии, а Западная Азия и Северная Африка являются продолжением центральноазиатских соседей Китая. Эти регионы на самом деле тесно связаны стратегией соседства с Китаем и неизбежно являются зонами, в которых соседская общественная дипломатия может играть важную роль» ^[37]. Такой подход не нов и во многом опирается на теорию «великой периферии» или «большой периферии», представленной в 2006 г. Вэнь Яном. В соответствии с его точкой зрения, границы сферы безопасности Китая определяются «восточной» и «западной» линиями, инкапсулирующими большой регион от Ближнего Востока до Японии (Тихоокеанской Азии) ^[1]. Такое «большое» соседство включает 62 страны и охватывает пространство «к востоку от Уральских гор, пролива Босфор и Суэцкого канала; южнее Кавказских гор и к западу от Берингового моря» ^[34].

С другой стороны, убежден Ян Сюэтун, «периферию Китая» все же следует ограничивать непосредственными соседями Китая в Азии. Она не должна включать «большую периферию», охватывающую Южную Америку или Ближний Восток. Последнее, считает он, создает для Китая реальную угрозу «чрезмерного расширения» ^{[3, р. 4]}. В такой, более узкой трактовке «традиционное» соседство Китая включает 20 стран, 14 из которых непосредственно граничат с ним на суше (Россия, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Монголия, КНДР, Вьетнам, Лаос, Мьянма, Индия, Бутан, Непал, Пакистан и Афганистан) и 6 стран, с которыми он имеет морскую границу (Южная Корея, Япония, Филиппины, Малайзия, Бруней и Индонезия). Тем не менее, в обоих случаях понятие соседства охватывает довольно большой круг разнородных стран, в отношении которых вряд ли может использоваться одинаковый подход. В этой связи, считают китайские исследователи, возникает необходимость в определенного рода селекции соседского окружения и конкретизации дипломатической политики в отношении соответствующих групп соседних государств.

В качестве критерия такой селекции могут, в частности, выступать (а) политика, проводимая соседними странами по отношению к Китаю (балансирование, присоединение или неучастие); (б) их интересы и подходы к поддержанию региональных порядков; (в) наличие (признание ими) политических угроз в связи с ростом Китая; (г) близость их интересов с интересами США; (д) степень зависимости соседей от китайского рынка; (е) их общая сила; наконец, (ж) характер их текущих взаимоотношений с Китаем ^[11]. Одним из возможных вариантов дифференциации периферии Китая является классификация, основывающаяся на критериях общей силы соседей и характера их текущих взаимоотношений с Китаем. Исходя из этого, все они могут быть разделены на четыре основные категории: (1) субрегиональные великие державы (sub-regional great powers - SGP), (2) вторичные субрегиональные великие державы (sub-regional secondary great powers - SSGP); (3) субрегиональные средние и малые державы, тесно связанные с КНР (sub-regional small and middle powers with close relations with China - SSCC); и (4) остальные субрегиональные средние и малые державы (other sub-regional small and middle powers - SSMP). Первую группу соседства Китая образуют Россия, Япония, Индонезия, Вьетнам, Индия, Казахстан и Австралия. Ко второй группе могут быть отнесены Таиланд, Южная Корея, Узбекистан, Новая Зеландия, Малайзия и Пакистан. В третью входят Северная Корея, Папуа-Новая Гвинея, Туркменистан, Бангладеш, Мьянма, Лаос, Камбоджа и Сингапур. Все остальные - ближние и дальние - соседи входят в последнюю, наименее важную для периферийной дипломатии Китая, группу ^[11].

Характер и содержание китайской дипломатии должны различаться не только в отношении каждой из указанных категорий, но и в отношении конкретных стран в их рамках. Так, общей стратегией во взаимоотношениях с соседями Китая из первой группы может являться стратегия балансирования. Конкретными её разновидностями выступают стратегия балансирования, дополняемая сотрудничеством, в отношении Японии и Индии; сотрудничество, дополняемое балансированием - с Казахстаном и Индонезией и, наконец, подход, в равной мере сочетающий сотрудничество и балансирование - с Вьетнамом и Австралией. Особое место во взаимоотношениях Китая с соседями из этой группы занимает Россия. С одной стороны, полагают многие китайские эксперты, Россия имеет решающее значение для соседской дипломатии Китая. Но, в то же время, считают некоторые из них, тесный альянс с ней способен принести Китаю больше издержек, чем выгод. В этом случае, по их мнению, «Россия будет доминировать в двухстороннем сотрудничестве, становясь бременем для Китая экономически и технически» ^[11]. Это также с неизбежностью приведет к изменению политики США и их союзников в отношении Китая, к переходу их от участия и сдерживания к полному сдерживанию, что может обернуться катастрофой для китайской торговли, инвестиций, технологических и образовательных обменов. В такой ситуации многие страны не решатся присоединиться к региональным инициативам и многосторонним институтам, предлагаемым Китаем. Здесь, таким образом, следует исходить из того, что «китайско-американские отношения будут преобладать над китайско-российскими…» ^[11]. Во взаимоотношениях с соседями из второй группы общая дипломатическая стратегия Китая должна определяться понятием «искренняя поддержка с ограничениями». Со странами третьей группы отношения будут определяться стратегией «полной поддержки без гарантий». И, наконец, по отношению к соседям из последней группы Китаю, считают китайские эксперты, следует проводить политику «сотрудничества, ограниченного конкретными областями и формами» ^[11].

Регионализм и тактика регионального строительства.

Практическое решение амбициозной задачи продвижения альтернативного понимания регионального порядка в виде сообщества общей судьбы предполагает использование комбинации новых и традиционных подходов. В качестве их общей основы предлагаются две взаимосвязанных модели реализации новой периферийной дипломатии. Одна из них описывается концепцией «справедливости и интереса» («yi» и «li») ^[38]. Первый ее элемент («yi»), в качестве наследия древней китайской морали, выражает персональную лояльность, кодекс братства в отношениях между друзьями и справедливость, второй («li») означает интересы, включая экономические. Их новая комбинация предполагает, что приоритет экономической дипломатии, особенно в отношениях Китая с развивающимися странами, должен отдаваться первому ^[38]. В частности, раскрывая смысл идеи «Китайской мечты» Си Цзиньпин неоднократно подчеркивал, что Китай, как великая держава, должен использовать правильный подход к отстаиванию «справедливости» и поиску «интересов». Это означает, что, преследуя собственные интересы, важно учитывать мнения других, отказываясь порой от собственных достижений ради справедливости ^[31]. Такой подход, считает Ян Цзечи, подразумевает необходимость учета Китаем интересов других стран, а не только поиск выгоды за их счет. «В растущих отношениях с нашими соседями и другими развивающимися странами, которые долгое время были дружественными по отношению к Китаю, но сталкиваются с серьезными проблемами в области развития, - подчеркивает он, - мы будем учитывать их интересы, а не искать выгоды за их счет или перекладывать на них неприятности» ^[36]. Акцентирование важности «правильной точки зрения на справедливость и интерес» в качестве руководящего принципа внешней политики при Си Цзиньпине, убежден Ван Ичжоу, подчеркивает, стремление Китая брать на себя растущую ответственность за огромную силу, например, предоставляя больше общественных благ и иностранной помощи» ^[27]. Таким образом, «в публичной дипломатии, нацеленной на соседние страны, Китай должен придерживаться правильной концепции морали и выгод, больше слушать, ценить дружбу и следовать моральным принципам, помня о других, чтобы завоевать искреннюю поддержку местного населения ^[37]. Китаю следует полагаться на «моральный реализм» или создать «моральную модель», если это сможет успокоить его союзников и таким образом построить лидерство, соглашаются Ян Сюэтун и Ван Цзиси, несмотря на свою принадлежность к конкурирующим школам международных отношений в Китае ^{[3, р. 5]}.

Вторая - «модель двух колес и одной оси» («two-wheel and one-spoke» drive model) - исходит из недостаточности в меняющихся условиях продвигать отношения Китая с его соседями только с помощью одного «колеса» - экономического сотрудничества. Активность Китая главным образом в развитии экономических и торговых взаимодействий с соседними странами и недостаточность его усилий в деле налаживания с ними кооперации в вопросах безопасности, считает ряд китайских экспертов, привели к формированию в его окружении ущербной дуалистической структуры взаимоотношений. Во многом полагаясь на Китай в решении проблем экономического развития, его соседи одновременно с этим пытаются опереться на США в деле обеспечения своей безопасности. Поэтому «в настоящее время и в будущем, - полагают они, - все большее значение будет придаваться колесу безопасности…» ^{[20, р. 23]}. А для того, чтобы оба колеса работали синхронно и эффективно, необходимо укреплять социальные и культурные обмены, которые служат осью, их соединяющей. «Превосходная» культура Китая в этом случае, кроме всего прочего, способна стать тем ресурсом, который изменит правила и нормы международных институтов ^{[4, р. 237]}. Такая модель способна не только обеспечить устойчивое и здоровое развития отношений Китая с соседними странами, но и в гораздо большей степени соответствует механике современных международных отношений ^{[20, р. 23]}.

Одновременно с этими общими принципами, новая тактика регионального строительства может и должна, как полагает ряд китайских исследователе, опираться на селективный подход при выстраивании отношений Китая со своими соседями. Более двадцати последних лет, отмечает в этой связи Ян Сюэтун, Китай практиковал внешнюю политику, в рамках которой у него не было ни друзей, ни врагов. Окружающий его мир, за некоторым исключением, рассматривался как единая внешняя среда, которую он должен был сделать более благоприятной для своего экономического роста. Теперь же, при Си Цзиньпин, уверен он, Китай начнет относится к друзьям и врагам по-разному. «Связывая стимулы определенных стран с развитием Китая, Китай будет стремиться к созданию сообщества общих судеб с некоторыми из его ключевых соседей» ^[35].

Исходя из этого, более ясной становится логика инициативы «Один пояс, один путь», которую многие внешние наблюдатели часто критикуют за чрезмерную широту и абстрактность. Последнее, однако, превращается в достоинство, если исходить из того, что одной из задач этой инициативы как раз является «селекция» окружения Китая, которая будет определять пространство конструируемого им в виде сообщества общей судьбы региона. В контексте широкого варианта предлагаемых Китаем в этом случае возможных опций, способствующих физической и культурной связанности будущего региона, он должен оставить за собой право отбирать и поддерживать встречные предложения только тех стран, которые, во-первых, с воодушевлением воспринимают инициативы Китая, и, во-вторых, реализация которых сопряжена с наименьшими рисками ^[34]. При совпадении двух этих критериев Китай будет готов, помимо содействия в развитии инфраструктуры, не только распространять помощь на такие сферы, как медицина, образование и правовая система, но и брать на себя защиту безопасности партнеров. Раньше, рассуждает по этому поводу Ян Сюэтун, «даже те страны, которые в целом поддерживали Китай, не могли рассчитывать на то, что он станет другом в случае необходимости, поскольку Китай брал на себя обязательство не вступать в альянсы». Теперь же, напротив, он намерен решительно поддерживать тех, кто с ним связан ^[35]. В отношение государств, которые относятся к инициативам Китая настороженно, он может и должен проводить политику выжидания, исходя из того, что «качество лучше скорости» ^[34]. А враждебный настрой будет оборачиваться для них гораздо более устойчивой политикой санкций и изоляции ^[35]. В продвижении регионализма, убежден Дай Бинго, Китай намерен придерживаться подхода, сочетающего убеждение и давление. «Возьмите развитие Китая как возможность, - говорит он, - воспользуйся им и тогда каждый выиграет. Усомнитесь в региональных и международных стратегических намерениях Китая, сконцентрируйтесь на том, чтобы придираться и создавать проблемы, и потеряете хорошую возможность сотрудничать с Китаем» ^[2]. Продвигая и финансируя инфраструктурные проекты, способствующие связанности между азиатскими странами, Китай, считает он, стремится к активной и творческой роли в содействии регионализму, в том числе, оказывая давление на другие азиатские страны.

В то же время, в процессе такой селекции Китай не может и не должен исходить исключительно из характера ответных реакций на его инициативы со стороны соседей. Одним из важных рычагов в деле успешной реализации региональных инициатив и, соответственно, строительства региона является опора на ряд «стержневых» стран, с которыми он уже связан прочными отношениями стратегического партнерства. Эти страны, по мнению некоторых китайских аналитиков, в основном относятся к странам категорий SSGP и SSCC. И активная соседская дипломатия призвана в первую очередь стимулировать и развивать отношения с этими государствами. К их числу в настоящее время могут быть отнесены, прежде всего, «всепогодный» партнер Китая Пакистан, а также Таиланд, Бангладеш, Папуа-Новая Гвинея, Новая Зеландия и, с определенными оговорками, Узбекистан. Еще четыре близких соседа Китая - Шри-Ланка, Мьянма, Индонезия и Казахстан, несмотря на их позитивное в целом отношение к Китаю и его инициативам, вряд ли могут с полным основанием рассматриваться в качестве «опорных» стран. Хотя сотрудничество с ними в определенных ключевых сферах может и должно продолжаться, потенциал его, вероятно, уже достиг своего потолка ^[34].

Наконец, в число важных базовых принципов, определяющих ныне отношения Китая с внешним миром, в том числе и его соседями, входит так называемый «принцип нижней линии» (bottom-line thinking), который, по мнению Чэнь Чжиминя, является одной из важнейших стратегических инноваций Си Цзиньпина в области внешней политики ^[9]. В контексте китайской дипломатии он означает определение нижней границы компромисса, выводящей за рамки обсуждения любые вопросы, касающиеся «основных» интересов Китая, в первую очередь связанные с национальным суверенитетом и территориальной целостностью. Фундаментом этой позиции, полагает Дин Чен, выступают два основных вывода. Первый исходит из признания китайской территории как единого целого и неприкосновенного. Китай, убежден он, не допустит повторения событий, характеризовавших «век унижения» в его истории, включая иностранные вторжения, концессии и даже насильственный вывод из-под контроля отдельных территорий. Вторым выводом является констатация того, что ранее границы Китая были чрезмерно подвержены внешним воздействиям в форме «неравноправных договоров». Теперь же, став сильным, Китай сам будет определять, принимает он нынешние границы или нет ^[8].

Географические ориентиры и приоритеты новой периферийной дипломатии.

Китай, как справедливо констатируют Ли Син и Ван Чэнсин, это одновременно морская и континентальная страна, вынужденная в силу этого уделять пристальное внимание восточному - морскому или Азиатско-Тихоокеанскому - и западному - континентальному или Евразийскому - направлениям в своей соседской дипломатии ^{[18, р. 123]}. Такого рода страны, однако, наряду с более широкими возможностями, как правило, сталкиваются и с большим количеством вызовов. И, прежде всего, полагает Ву Чженью, они, «находясь под давлением как с суши, так и с моря, часто подвергаются двойной уязвимости», и сталкиваются с важной дилеммой выбора стратегической ориентации ^[29]. Очевидно, что распределение внимания и активности между двумя основными стратегическими ориентациями не может быть всегда одинаковым и равноценным. Это обусловливается не только опасностями не вполне эффективного рассеивания имеющихся ресурсов или стратегического перенапряжения, но изменчивостью окружающего мира и конъюнктуры складывающихся в его рамках взаимоотношений. На протяжении довольно продолжительной истории с наибольшими угрозами Китай чаще сталкивался на своих континентальных северо-западных границах, вынужденно уделяя им значительное внимание. И до последнего времени основной заботой на этом направлении оставалась безопасность. Восточные - морские - границы, с момента вступления Китая в период реформы и открытости, превратились во все более широко распахнутые двери для экспорта технологий и привлечения инвестиций, а свободные экономические зоны, число которых стало устойчиво расти в 1980-е гг., стали основным мотором стремительного экономического подъема Китая. В настоящее время, вместе с растущей экономической силой Китая, его меняющимся самоощущением, равно как и переменами в его восприятии ближними и дальними соседями, обстоятельства вновь возвращают его к необходимости стратегического выбора оптимальных вариантов пространственной ориентации активности во взаимоотношениях с внешним миром.

Рубежным в этом смысле, вероятно, можно считать начало второго десятилетия нынешнего века, а непосредственным толчком - объявленную в 2012 г. американской администрацией политику «поворота в Азию», которая вызвала широкие дебаты в Китае. Этот шаг, по мнению китайских специалистов, свидетельствует о начале нового раунда геополитической и геоэкономической конкуренции между великими державами. «В настоящее время, убежден Ван Цзиси, - фокус стратегии США «сдвигается на восток», ЕС, Индия, Россия и другие страны также начинают «смотреть на восток». Располагающийся в центре Азиатско-Тихоокеанского региона Китай не должен ограничивать свои взгляды собственным берегом или традиционными конкурентами и партнерами…» ^[26]. В такой ситуации Китаю, по его мнению, «необходимо заняться новым и всеобъемлющим размышлением о геостратегической «перебалансировке», не вызывая столкновений между китайской сухопутной и морской мощью» ^{[26, р. 10]}.

Разворачивающееся в последнее время широкое обсуждение проблем внешней политики Китая в региональном окружении позволяет лишь в общем виде очертить контуры её основных ориентиров и пространственных приоритетов. Так, полагает Ван Юйшэн, китайская периферийная дипломатия в последние время постепенно превращается в «трехмерную», благодаря предложению странам Центральной Азии, Индии и АСЕАН разных путей реализации сотрудничества и повышения уровня связанности ^[28]. Пространственная аранжировка новой китайской периферийной дипломатии, по мнению Ван Кунана, лучше всего может быть проиллюстрирована посредством наложения на карту Азии одного из китайских символов. Этот символ, выглядящий как схематичное изображение дома с помощью четырех штрихов, которые в этом случае будут указывать на наиболее важные направления региональной активности Китая. Верхний левый, идущий в западном направлении, олицетворяет проект Экономического пояса Шелкового пути; верхний правый, спускающийся через Юго-Восточную Азию к Тихому океану - проект Морского Шелкового пути 21-го века; левый нижний штрих, выходящий через Юго-Западную Азию к странам Персидского залива и Северной Африки, указывает на идею китайско-пакистанского экономического коридора; наконец, правый нижний, идущий через Юго-Восточную и Южную Азию в Индийский океан, представляет планируемый экономический коридор Китай - Мьянма - Индия - Бангладеш ^[25]. «Континентальное» направление, таким образом, раздваивается на западное и юго-западное; «морское» - на юго-восточное (Азиатско-Тихоокеанское) и южное (Индо-Тихоокеанское). Новое руководство Китая во главе с Си Цзиньпином, как полагают некоторые китайские эксперты, похоже, намерено придерживаться стратегии действий одновременно на обоих этих направлениях. Поэтому, считают Чжан Сяотун и Ли Сяоюэ, «пока что все еще не ясно, какая часть может стать «сердцем» Китая, когда Китай возьмет на себя ведущую роль в Азии - Азиатско-Тихоокеанский регион или Центральная Азия - хартленд Евразийского континента в классических работах Маккиндера» ^[38].

Даже общий анализ содержания разворачивающейся в настоящее время в Китае дискуссии о внешней политике страны свидетельствует о серьезных сдвигах в осмыслении её основополагающих принципов, целей и геостратегических ориентиров. К их числу могут быть отнесены (а) все более явная переориентация усилий на укрепление и развитие отношений со странами в непосредственном региональном окружении; (б) отход от простой адаптации к региональным порядкам с увеличением стремления к активному участию в их формировании (концепция трех сообществ); (в) усилия, связанные с выработкой основополагающих принципов и подходов к региональному строительству (селективный подход, отказ от неучастия в альянсах, опора на мягкую силу - культуру и мораль - с одновременным установлением жестких границ возможных компромиссов и т.д.); (г) попытки определения оптимальных, в условиях меняющейся внутренней и внешней конъюнктуры, геостратегических ориентиров и приоритетов. Нынешние дебаты по внешней политике Китая, признает ряд китайских исследователей, указывают на то, что традиционная для последнего времени дипломатическая стратегия «просто не может быть механически ассимилирована в своем первоначальном смысле, не приспосабливаясь к новой позиции Китая в мире и новым международным условиям, с которыми она сталкивается» ^{[10, р. 214]}. Несмотря на то, что традиционные принципы, лежащие в её основе, только вступают в период своей трансформации с неопределенным пока что исходом, их влияние, полагают Сюй Цзин и Ду Чжэньюань, в течение предстоящего десятилетия постепенно будет ослабевать и, в конечном итоге, может даже полностью исчезнуть ^{[33, р. 276]}. Все это, безусловно оправдывает интерес к рождающимся в ходе продолжающейся дискуссии идеям и предложениям, касающимся периферийной политики Китая и его формирующегося видения регионализма.