Russian missionary policy and its role in sociocultural construction of North Caucasus region (XIX century)

Bleikh Nadezhda Oskarovna Professor, the department of Social Work, North Ossetian State University named after K. L. Khetagurov  362025, Russia, respublika Severnaya osetiya-Alaniya, g. Vladikavkaz, ul. Vatutina, 46 nadezhda-blejjkh@mail.ru Other publications by this author

Введение. Формирование подлинной демократии в нашей стране невозможно без опоры на опыт прошлых лет. Историческая практика взаимодействия и интерактивности людей разных национальностей и вероисповеданий является базисом для выстраивания и дальнейшего совершенствования общественного микроклимата. Между тем все еще существующая напряженность в этнополитической ситуации в одном из обширных районов России - Северном Кавказе даёт повод для более глубоких исследований региональной истории. Здесь необходимы новые пути поиска решений межнациональных коммуникаций, которые станут возможными только при глубоком знании истории и культуры северокавказских народов, что предопределяет собой основу научного кавказоведения.

С самого своего основания Северный Кавказ являлся полиэтничным и многоконфессиональным регионом, чем всегда вызывал повышенное внимание зарубежных мировых держав. Не оставляли его без призора и различные религиозные конфессии, среди которых наиболее активными были христианство и ислам. С помощью своих адептов-миссионеров они внедряли духовные ценности в горские общества, вносили определенный вклад в изучение и просвещение народов, принимали активное участие в социокультурном построении северокавказского пространства.

Их миссионерская деятельность была направлена на выстраивание межкультурных коммуникаций, в связи с чем технология этой работы может быть применена и в современных условиях для реализации эффективной национальной и социальной политики. Нынешнее этнополитическое и этноконфессиональное состояние региона актуализирует потребность в изучении исторического опыта межэтнической и межконфессиональной интерактивности, устанавливаемого российской властью с помощью миссионерских организаций.

Значимость предлагаемой темы нам видится и в слабой её разработанности. Хотя в кавказоведческой литературе не раз освещались вопросы православных и исламских миссий на Северном Кавказе, в ней до сих пор не обращалось внимания на комплексное изучение сосуществования двух миссий под руководством российского государства. Данный пробел, не способствующий всестороннему и полноценному выявлению социогенеза региона, мы и постараемся исправить рамками данной статьи.

Обсуждение. Начало XIX века было ознаменовано геополитическими изменениями глобального масштаба, которые напрямую затронули и Северный Кавказ. Инкорпорация Грузии в Российскую империю поставила в центр внимания последней задачу распространения своих универсалистских порядков и на кавказской земле, что порождало конфликты и столкновения. Социокультурное и экономические своеобразие горской жизни слабо вписывались в имперскую систему, поэтому процесс адаптации горских народов должен был затянуться на долгие годы. Следовало смениться нескольким поколениям, чтобы то реформирование, которое распространяла держава, стало близким и понятным для этнических племён.

Но таких идеальных условий выстраивания межкультурного пространства ждать не приходилось. «Российское государство должно было действовать в ситуации жесткого противостояния со своими извечными противниками в лице Турции и Персии, которые не собирались без боя сдавать свои позиции в регионе» ^{[2, 45]}.

Еще более усилило конфликтную ситуацию образование в Северо-Восточной части Кавказа теократического государства имамат, которое создал Шамиль. Имамат являлся главным рассадником западных настроений и ненависти к России. К тому же горские народы не понимали и потому не принимали навязываемых им из вне чуждых российских порядков. «Образ врага», декларируемый мусульманскими лидерами Шамилем, Гази-Мухаммедом, Гамзат-беком и другими, не давал шансов простым обывателям разобраться в хитросплетениях политики, и потому свое право модернизировать регион российским властям пришлось доказывать с применением силовых методов воздействия.

В данной ситуации «демонизировать» российскую политику не приходится. Государство действовало в рамках привычных для себя ценностей, отказаться от которых было невероятно тяжело. Этот момент и определил жесткую конфронтацию, растянувшуюся на всю первую половину XIX столетия (а отдельные отголоски противостояния имели место и в последующие десятилетия) ^{[2, c. 46]}.

После того, как очаг вооруженного сопротивления усилиями армии был ликвидирован, перед державой встала задача решения политико-экономических и социо-культурных проблем горцев. Но эти вопросы не могли быть урегулированы без соответствующей идеологической обработки местного населения. Здесь как нельзя лучше пригодилась практика миссионерства, представленная различными течениями христианского толка. Миссионерам российское правительство вменяло в реализацию следующие политико-просветительские задачи:

- упрочить монаршее положение на Северном Кавказе через проповедь государственных ценностей империи;

- улучшить материальное благосостояние северокавказских этносов путем создания широкой сети разных благотворительных организаций;

- укоренить позиции православного вероисповедания с помощью выработки технологий против сектантов и инакомыслящих;

- цивилизировать горские народы посредством их образования через русский язык и грамотность ^{[12, c. 289]}.

Это была поистине сложная задача, так как предыдущие миссии не имели результатов. Миссионерские усилия в регионе начались еще в XVIII столетии до начала прихода России на Кавказ. В Ингушетию, Кабарду и Адыгею не один раз засылались христианские проповедники. Они пытались словом божьим воздействовать на духовный мир горцев, исповедующих язычество. Но эти попытки особым успехом не увенчались из-за ментальности горцев, отличающейся своей системой архаических ценностей, построенной на традиционизме их представлений об окружающем мире. Миссиям необходимо было разрушить устоявшиеся представления горских сообществ и привить им идеи государственности.

В этом вопросе особое внимание имперские власти возлагали на деятельность Осетинской духовной комиссии, созданной в 1774 году Священным Синодом. Первым руководителем её был широко образованный по тем временам архимандрит Пахомий. Духовная комиссия обосновалась в осетинском селе Фиагдон, но затем по политическим соображениям была перенесена в город Моздок. Целью её было обращение иноверцев в христианство, приобщение их к православным духовным ценностям.

Не смотря на то, что Комиссия добилась некоторых успехов в христианизации населения, власти отмечали, что в её работе «нельзя не заметить чрезвычайно важной ошибки, сделанной проповедниками при самом начале действия ея: народу полудикому, в коем рассудок не есть путеводитель страстей, от природы жадному к прибыли и по скудости природных средств живущему в крайней нищете, для успеха действий своих она проповедовала свободу и неповиновение властям, законами утвержденными, а также и уничтожение платежа податей в пользу правительства, для тех, кои примут христианство» ^{[1, c. 248]}. Здесь речь шла о банальном подкупе населения, поэтому вскоре от такого подхода к делу решили отказаться.

В плане миссии политической, направленной на российскую пропаганду, любопытен фрагмент «Инструкции по обращению с горцами», в которой говорилось, что «средства сии большею частью лежат на обязанности власти гражданской и успех оных есть немаловажная польза для самого Общества миссионеров; ибо сим сближением дух народный будет располагаться к принятию гражданского устройства и самыя понятия их, сделавшись чище, и получат лучшую наклонность, будут более способны слову Божию» ^{[1, c. 258]}. Из приведенного отрывка явно просматривается осознание факта нереальности проведения успешной миссионерской работы без помощи со стороны государственных органов. Предстоящая проблема могла быть решена только при совместных усилиях, так как цель для всех была одна – знакомство горских народов с российской культурой и налаживание на этой основе коммуникативных связей.

Далее в Инструкции отмечалось, что «завися от отношений политических и обстоятельств, более или менее благоприятных, также случаев неожиданных, рассмотрение коих не подлежит предмету сему, средства сии не могут быть определены положительно; но есть некоторые заслуживающие особенного внимания и долженствующие быть приведенными в исполнение совокупными усилиями властей духовной и военно-гражданской; таковы суть учреждение училищ для образования горцев; установление письмен для господствующих в горах наречий и, наконец, перевод на оный, как необходимый для христианина, книг церковных, так равно и кратких удобно-понятных исторических рассказов, в особенности о России, и других начальных полезных сведений» ^{[1, c. 527]}. На самом деле здесь разговор велся о расширении знаний и эрудиции автохтонов, которые смогли бы вывести их из существующего изоляционизма и локальной обособленности.

Пастырям вменялось в обязанность заниматься не механическим приращением числа новообращенных, а фактическим, т.е. миссионеры должны были разделять те взгляды, которые ими проповедовались.

Вызывают интерес усилия властей по воспитанию священнослужителей из числа самих местных этносов, которых предлагалось готовить в российских учебных духовных заведениях, а затем возвращать на родину. Для этого при церквях стали открываться начальные школы, куда родители могли отдать своих детей на обучение. Первыми такими школами стали Моздокская (1834 г.), Владикавказская (1836 г.) и Пятигорская (1838 г.), курируемые Духовной комиссией. Предполагалось, что из стен этих заведений выйдут образованные горцы, «могущие не только проповедовать, но и нести свет знаний в пыльные сакли их отцов» ^{[8, л. 1-3]}.

Для многих горцев такое образование давало шанс повысить свой социальный статус. Не смотря на то, что возможности казны были не беспредельны, горские дети брались на казенное иждивение. Слишком уж велика была нужда для России в поддержке местного населения. В этом плане интересен тот факт, что не все обучившиеся в духовных заведениях спешили принять сан. Многие из воспитанников просились на военную службу, из-за чего церковное ведомство не раз обращалось к военному руководству с настойчивой просьбой не принимать тех выпускников, кто обучался за счет кошта ^{[10, л. 2-2об.]}. Но так или иначе эти молодые люди, служа ли Отечеству или миссионируя, являлись опорой проводимого Россией курса, направленного на сближение с автохтонами Кавказа, а церковно-приходские школы вносили огромный вклад не только в дело образования горских народов, но и способствовали укреплению дружеских связей между ними и империей. Хотя они не обладали достаточно обширной материальной базой, чтобы дать знания всем желающим, да и уровень учителей-священников оставлял желать лучшего, все же они пользовались большим авторитетом в регионе.

Любопытно, что миссионерская деятельность Духовной комиссии неразрывно переплеталась с решением просветительских задач. Её участникам предписывалось не только открывать и содержать храмы, но и учреждать приходские школы начального порядка для образования горского юношества, заниматься переводом Священного писания и другой религиозной литературы на горские наречия. В обязанность их входила также разработка системы мер против ереси и развития сектантства. По примеру работы Духовной комиссии стали открываться миссионерские общества и религиозные братства в соседней Ставропольской епархии ^{[2, c. 50-51]}.

Немалую лепту в дело налаживания межкультурных коммуникаций на Кавказе вносили и католические миссии, представленные поляками, шотландцами и немцами, которые появились на Северном Кавказе в конце XVIII века ^{[6, л.5]}. Вызвано это было причинами политического и социального и экономического характера. Колонисты занимались осваиванием новых земель, земледелием и садоводством. Однако вопреки своей успешной хозяйственной адаптации, иммигранты проживали замкнуто, обособленно, оберегая свой язык и национальную культуру от иноязычного посягательства. При этом мощным фактором сохранения идентичности была религия, и одним из главных условий успешной адаптации поселенцев было строительство религиозных храмов. Поэтому в начале XIX столетия повсеместно на территории Северного Кавказа стали появляться католические приходы. Первый такой приход был основан в Моздоке, затем церковь появляется в Пятигорске.

Во время т.н. Кавказской войны численность католиков возрастает за счет приглашения на службу поляков. В военных гарнизонах стали возникать храмы и часовни. Так, известны католические приходы в крепости Грозная, в дагестанском Темир-Хан-Шуре, в чеченском Хасав-Юрте и других областях. Главная кирха находилась в столице Терской области – городе Владикавказе ^{[6, л. 5]}.

Церковь выполняла не только религиозно-культовое назначение, с ней была связана вся социокультурная жизнь общины: обряд крещения детей, помолвки, свадьбы, отпевание. В праздники она собирала верующих на обедни и т.д. Католические приходы становились очагами просвещения. Вначале поселенцы организовывали учебные заведения в частных домах, где детей обучали основам чтения, письма, арифметики и законам Божьим. Примечательно, что большое участие в этом процессе приняла церковь. Затем колонисты стали открывать начальные школы. Так, во Владикавказе при евангельско-лютеранской кирхе была основана начальная школа ^{[8, c. 7]}. Такие же школы были учреждены в селениях Михайловской и Эммаусе, в колониях Гнаденбург, Николаевской, в поселении Каново, в селении Хасав-Юрт. Эти учебные заведения были одноклассными, трехступенчатыми.

Как явствует из архивных материалов, «учебный год в них длился с 21 августа по 31 мая. Классный журнал велся на русском языке. Учебно-методический план состоял из Закона Божьего — 8 часов; родного языка — 5 часов; русского языка — 5 часов; арифметики — 6 часов; чистописания - 2 часа; географии - 1 час; истории — 1 час; пения (факультативно) — 2 часа. Причем педагог за факультатив ничего не получал» ^{[7, л. 200]}.

Широко известными также были католическое приходское, евангелическо-лютеранское (г. Владикавказ), римско-католическое (г. Пятигорск, Новочеркасск). Шотландское ремесленное училища (г.Каррас) ^{[4, л. 23]}. В них дети постигали не только нравственно-религиозные ценности, но и основы родного языка, культуры своей далекой Родины.

Наряду с этим обучением детей колонистов озаботилось и Российское Министерство Просвещения. Под его руководством открылись училища в колониях Каррас (1835 г.), Николаевке (1836 г.), Константиновке (1838 г.). По многочисленным просьбам католической диаспоры открылось ремесленное училище в Тифлисе (1848 г.) ^{[3, л. 933]}.

Все костелы Северного Кавказа подчинялись Тираспольскому диоцезу, центром которого был Саратов. Не смотря на то, что число католиков на Кавказе было не так велико, да и селились они в основном, в центральных областях, где большинство жителей являлось христианами, все же и им в обязанности вменялось заниматься пропагандой идейных постулатов своей веры. В связи с этим известны католические миссии в Карачае, Дербенте, Кабарде, Ставрополе. Однако деятельность католиков существенного значения не имела и не приводила к каким-либо результатам. Тому имелись следующие причины.

Если сравнить миссионерскую политику православия и католицизма, то можно увидеть, что, несмотря на свою интенсивность, католическая деятельность во многом уступала православной и практически не оказывала сильного воздействия на местное население, чему имелись обстоятельства следующего плана:

- православные миссионеры, в отличие от католиков, старались заинтересовать автохтонов в своей вере убеждением, а не принуждением и строить свои проповеди не на сопоставлении плохих-хороших религий, а на демонстрации преимуществ христианских ценностей;

- православные проповедники старались собственным примером убедить окружающих в христианских добродетелях, в то время, как католики принимали участие в Крестовых походах, что не могло вызывать доверия;

- формирование православного духовенства было открытым: духовный сан могли получить все желающие, окончившие духовные учебные заведения. Поэтому в большинстве своем священниками становились местные, чего по религии не могли допустить католики;

- миссионеры вели проповедь на понятном горцам языке, а не на латыни ^{[12, c. 289-294]}.

Однако царские власти на Северном Кавказе были озабочены не только крещением язычников, но и массовым переселением на Ставрополье и Кубань старообрядцев и других раскольников, которые также занимались проповедями своей веры. Подтверждением этому факту являются документы того времени. Так, в отчете за 1795 год протоиерей Павел Бартенев отмечает: «Условия кавказских поселений в недавнем минувшем времени, для завоевательных целей требовали людей сильных и предприимчивых, могущих встать лицом к лицу с воинственными дикарями-туземцами. При этом на вероисповедание пришельцев — завоевателей мало обращалось внимания. Поэтому раскольники получили на Кавказе такую свободу, какая возможна только за пределами государства Российского. И в настоящее время раскольники пользуются почти тою же свободой. Ограничить их в этом отношении трудно» ^{[5, л. 34]}. Действительно, число старообрядцев, проживающих на Кавказе. было значительно - 3392 человека. Из них в крупных станицах Ессентукской проживало 2508 человек и в ст. Кисловодской — 796 человек.

С целью наставления «на путь истинный» отходников в с т. Ессентукской в 1836 году была открыта единоверческая Богоявленская церковь, настоятелем ее был о. Яков Матвеев. Однако большинство раскольников не спешили в храм. За время своего существования эта церковь смогла христианизировать только 97 человек. Но заслуга ее была в том, что она смогла примирить людей разных религиозных воззрений. Настроить их на диалог друг с другом. По этому поводу о. Яков писал: «…намеренного и заранее обдуманного оскорбления по отношению к православным храмам и духовенству со стороны здешних старообрядцев не замечается... если бы не пришлые старообрядцы из соседних губерний, в особенности — Черниговской... то здешний раскол был бы безвреден для Православной Церкви» ^{[5, л. 137]}.

В этом плане особую тревогу как у административных, так и духовных властей вызывали начетники, которые своими проповедями всячески оскорбляли православную церковь, отвращая людей от неё. В период Кавказской войны эти деятели наносили вред не только православию, но и всему Русскому государству. Они во всеуслышание «отрицали присягу, принимаемую на верность престолу и отечеству именем Божьим, как противоречащую заповеди «не убий» ^{[5, л. 140]}.

Бороться с этими миссионерами православным священникам было очень трудно. Один из них, о. Матвей Казанцев вспоминал о своих методах работы с подобным бедствием так: «В противодействие пропаганде старообрядческих начетников принимаю такие меры: при вверенной мне церкви имеется хорошая библиотека... и у меня личная библиотека из 500 экземпляров. Любознательные старообрядцы часто приходят ко мне и просят книги... Вот тут-то, и завязывается с ними беседа. Они знают меня как бывшего миссионера, поэтому часто предлагают мне возникающие между ними недоуменные вопросы для разрешения... при этом они знакомят меня с их внутренней жизнью... Одним словом, во время таких дружеских разговоров старообрядцы высказывают всю свою уже не только казовую сторону жизни, но и закулисную изнанку ее. Книги здесь, под рукой, сейчас же по привычке нахожу и указываю им соответствующие предмету беседы места. При этом я стараюсь всеми методами повлиять не только на ум слушателя, но и на сердце его. Разъясняя спорные вопросы, я более всего обращаю внимание на раскрытие положительных истин, иллюстрируя их примерами из житий святых. Мне много раз приходилось наблюдать, что беседы религиозно-нравственного содержания больше располагают людей и смягчают сердца старообрядцев, нежели решение обрядовых вопросов» ^{[5, л. 201]}.

Вопреки такой просветительской работе иноверцев не уменьшалось, однако уже ко второй половине XIX столетия православные и староверы смогли прийти к единому компромиссу и начать мирное сосуществование. В этом нам видится умелая культурно-просветительная политика царской администрации, направленная на руководство миссионерскими организациями, которые помогали выстроить своеобразный «мост дружбы» между горским и российским населением.

Однако функционирование христианских миссий было действенно только в православных районах Северного Кавказа, а в мусульманских областях региона по-прежнему господствовала система исламских ценностей, проповедываемая зарубежными миссионерами, которые появились на Кавказе еще с VII века. В результате активной деятельности арабов, иранцев, османов по внедрению религии к началу XIX столетия на территориях Западного и Восточного Кавказа устанавливается мусульманские порядки. С появлением имамата к ним еще присоединяются адепты Шамиля. Всех этих эмиссаров сближает ненависть к России, в которой они видят образ врага.

В противовес им Российская империя также начинает миссионерскую деятельность в мусульманских областях. Российские миссии должны были с помощью уговоров и убеждений разъяснять автохтонам специфику духовного мира государства, его нравственно-религиозные ценности.

Каждая из заинтересованных сторон при этом преследовала свои цели и применяла самые различные методы ^{[2, c. 45]}. Если у турецких и шамилевских эмиссаров главным доводом была аппеляция к мусульманским ценностям, то Россия основной упор сделала на налаживание межкультурного диалога посредством проводимой ею политики веротерпимости. Она наглядно демонстрировала дружеские намерения к горским народам Северного Кавказа.

Отдавая первенство христианской идеологии, она не предпринимала никаких мер по принудительной христианизации местных жителей. Мусульманскому духовенству предоставлялись судейские права в гражданских процессах, которые были основаны на Коране. В их компетенции также оказывались семейно-брачные правовые связи, наследственные споры, ведение различных метрических книг и т.п. В то время как мусульманские лидеры, которым были чужды идеи плюрализма, суровыми мерами подавляли всяческое инакомыслие у соплеменников, повсеместно внедряя исламские догматы, регламентирующие все стороны жизни правоверных ^{[12, c. 289-294]}.

Россия не осталась в стороне и от проблемы просвещения мусульманских граждан, которую она считала ключевой в налаживании дружеских коммуникаций. Российские чиновники не только не спешили закрывать имеющиеся у горцев мечетские школы, но и всячески способствовали их развитию и количественному росту. В итоге ко второй половине XIX века их насчитывалось до 2 тысяч.

Главным недостатком существовавшей мусульманской образовательной практики (помимо акцента на конфессиональность), было то, что в вышеупомянутых учебных заведениях зачастую преподавали эмиссары из Турции, Ирана, Афганистана, подчас насаждающие антирусские настроения среди молодежи, что, естественно, способствовало разжиганию ненависти и вражды к России и вело к сепаратизму. Поэтому царские чиновники лишали такие учебные заведения финансовой поддержки, да и само население переставало доверять им, из-за чего количество таких образовательных центров постепенно сокращалось ^{[2, c. 45]}. Но окончательного запрета на открытие и функционирование мектебе и медресе российским правительством не было вплоть до 1917 года.

Исследователь В.Череванский так описывал этот факт: «Не страдая, подобно католическим странам религиозной назойливостью, Россия удачно избежала чудесного в теории, но рискованного на практике, миссионерского давления на умы и сердца населения.… Не вступая на этот рискованный путь, Россия должна изыскать иные методы, чтобы ввести в изолированную среду мусульманских училищ ростки европейских знаний и культуры» ^{[11, c.232]}.

Для обеспечения учебного процесса в конфессиональных учебных заведениях власти разрешили печатать учебники и переводить на русский язык и языки горских народностей богословскую литературу.

В отличие от своих западных конкурентов российские власти, имея большой опыт общения с многоконфессиональным населением, не старались насаждать религию, а пытались средствами уговоров, увещаний, посредством миссионерских организаций проводить в регионе свою политику, направленную на лояльность ко всем конфессиям. В этом аспекте был взят ориентир на поддержание баланса интересов, что позволило к концу ХIХ столетия нормализовать отношения между представителями разных вероисповеданий в регионе и российским правительством.

Заключение. В ХIХ веке (особенно в его второй половине) Северокавказский регион стал играть значительную роль в политической жизни Российской державы. Завершение кавказского противостояния не только расширило территорию государства, но и породило немало вопросов, имеющих отношение к обустройству новых земель. Власти понимали, что модернизация может вызвать недовольство, которое стает катализатором новых народных выступлений. В связи с этим неотложной задачей становилось идеологическое воздействие на горцев. Для этого кавказские чиновники начали активно задействовать ресурсы христианских конфессий (православной и католической). Духовным пастырям была определена важная цель, заключающаяся в поддержании и развитии верноподаннических и монархических настроений, выявлении раскольников, так как необходимо было консолидировать славянское население региона.

Проповедники с помощью уговоров должны были объяснять автохтонам специфику духовного мира имперского общества. В отличие от других российских регионов на Северном Кавказе основными объектами миссионеров являлись не представители мусульманства, а иудеи и язычники, сектанты и раскольники.

Результатом миссионерства стало крещение большей части кавказского населения Центрального Кавказа. Однако качество веры оставалось по-прежнему низким, большинство новообращенных оставалось язычниками, поэтому сравнительно легко отказывалось от христианских канонов с приходом мусульманских миссионеров.

Помимо проповедничества, западные и российские культуртрегеры начинают заниматься просветительством: внедрять в горскую среду компоненты российской, арабской, западной культур, которые впоследствии войдут в национальную литературу и науку; повсеместно способствовать развитию образования посредством открытия школ духовного характера – церковноприходских, мектебе и медресе.

Подводя итог, следует заметить, что северокавказское миссионерство в своем развитии прошло длительный путь. На его развитие влияли внешние и внутренние обстоятельства, особенно политика империи. Миссионеры объективно сыграли значительную роль не только в распространении веры, но и консолидации национальных периферий, активации государственной власти в решении злободневных культурно-просветительских и социально-экономических задач.