The Energy aspect of international relations in Central Asia: Russian-Chinese rivalry

Semenova Nelli Kimovna PhD in Politics research associate, Oriental Studies Institute of the Russian Academy of Sciences 107031, Russia, Moscow, Rozhdestvenka St., 12, office 404 semenovanelli-2011@mail.ru

Наличие международно-политических проблем в Центральной Азии (ЦА) обусловлено целым рядом внутренних и внешних геополитических, региональных, исторических, этно-конфессиональных и других причин, объективно влияющих на сохранение нестабильности и напряженности в данной подсистеме международных отношений. Влияние больших держав – США, РФ, КНР, ЕС, Турции, Ирана, Индии основано большей частью на взаимной конкуренции и борьбе за «сферы влияния» в ЦА, желании политически доминировать, реализуя проекты в ключевых сферах на своих условиях. При этом одной из центральных является энергетическая сфера, которая давно превратилась в арену острого международно-политического соперничества.

Страны региона, используя свой независимый статус (с 1991 г.) и собственные возможности, активно играют на противоречиях внешних акторов, приобретая политические и экономические дивиденды. Данная тенденция наиболее зримо проявляется в повышении субъектной роли стран региона, что сказывается при решении различных международно-политических вопросов безопасности и развития ЦА, включая участие государств в многосторонних региональных форматах (ШОС, ЕАЭС, ОДКБ) а также в двусторонних диалогах со странами Запада.

В регионе ЦА с каждым годом усиливается процесс политизации энергетических отношений. Энергетика давно превратилась в политическое и дипломатическое «оружие» государств, обладающих этим ресурсом. В настоящее время возможности «энергетической дипломатии», несмотря на колебания нефтяных цен, значительно возросли, особенно в политике малых, относительно слабых государств, не имеющих других действенных политических инструментов влияния.

Контроль над нефтегазовыми регионами, к числу которых относится и ЦА, становится одним из ключевых условий политического и экономического влияния в мире. Углеводородные ресурсы ЦА и, вплотную примыкающие к региону, месторождения Каспия, превратились в объект международной конкуренции, геостратегического противостояния, военных вызовов и угроз, обусловленных устремлениями ведущих стран мира и межгосударственных союзов к нефтегазовым ресурсам региона. Усиление тенденции стран к энергетическому самообеспечению провоцирует обострение таких радикальных явлений, как «ресурсный национализм» и «ресурсный алармизм». Обеспеченность энергоресурсами все чаще воспринимается государствами как фундаментальная проблема национальной безопасности, что отражается в их национальных внешнеэкономических и внешнеполитических стратегиях.

На примере ЦА мы видим растущее желание стран «конвертировать» свои геоэкономические преимущества (наличие и доступ к углеводородам, выгодное географическое положение для транзита и др.) в геополитические возможности, включая усиление собственных позиций в данной региональной подсистеме и выход через транзитные проекты в Азию и Европу. Так, данную повестку успешно реализует Казахстан, регулярно выдвигающий достаточно амбициозные региональные и глобальные проекты (В октябре 1992 г. на 47 сессии Генеральной Ассамблеи ООН президент Казахстана Н.Назарбаев выдвинул идею создания «Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии» (СВМДА), которая превратилась в успешный и действующий по настоящее время проект, объединяющих более двух десятков стран различных азиатских регионов).

Особую роль в политико-энергетическом сотрудничестве в ЦА играют два крупнейших государства Евразии – Россия и Китай. Высокий политический формат российско-китайского стратегического партнерства дает двум державам определенные возможности как для оперативного маневра на энергетическом поле региона, так и более эффективной «конвертации» энергетики в политические преимущества. При этом он (высокий политический формат) не может автоматически ликвидировать все коммерческие, конкурентные «нестыковки» в вопросах углеводородного сотрудничества. Скорее, речь идет о возможностях «купирования» двумя странами наиболее острых вопросов административно – политическими средствами.

Политико-энергетическая повестка РФ и КНР фигурирует и в многосторонних форматах - в рамках Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и Евразийского экономического союза (ЕАЭС), в котором, как известно, КНР не участвует. Методы энергетической дипломатии отчасти позволяют России, Китаю и странам региона так же минимизировать или удалить «нестыковки» между политическими и экономическими выгодами по отдельным проектам. Однако полного совпадения геополитических и коммерческих интересов государств достичь не всегда удается.

Динамика российско-китайских интересов (1949-2017 гг.)

В современных условиях КНР и РФ взаимно заинтересованы в развитии и укреплении партнерских отношений. Выстраивание современных российско-китайских отношений и создание каких-либо прогнозов по их дальнейшему развитию невозможно осуществить без тщательного анализа прошлого, истории взаимоотношений двух государств, Динамику взаимоотношений СССР/РФ и КНР с 1949 г. по настоящее время условно можно разделить на пять периодов. С момента образования КНР в 1949 г. по 1960 г. - Этап «помощи» Советского Союза КНР. СССР оказывал политическую поддержку и всеобъемлющую помощь в строительстве социализма в Китае. В этот период взаимоотношения между государствами можно охарактеризовать как «братские», но, учитывая, что в китайском языке нет слова «брат» (всегда указывается старшинство), роль «младшего брата», с учетом исторического момента, занял Китай.

Второй этап - этап нестабильности во взаимоотношениях двух государств (1960-1989 гг.), объясняется противоречиями в прочтении коммунистической идеологии. Новый советский курс на экономическое развитие при политике «мирного сосуществования» с капиталистическими странами было воспринято в КНР как противоречащие идее «ленинского меча» и всей коммунистической идеологии ^{[4,c.165-167,175]}. Были отозваны советские специалисты, работавшие в КНР по программе международного сотрудничества. Контакты между двумя странами были свернуты. Кульминацией конфликта стали пограничные столкновения вокруг острова Даманский на реке Уссури (1969 г.) ^[17]. После начала перестройки между СССР и КНР началась разрядка и наметились улучшения во взаимоотношениях.

Третий этап - урегулирования и восстановления отношений (1989-2000 гг.) ознаменовался сменой руководства и переходом к новой концепции развития сначала в КНР, а затем и в СССР. Советский Союз прекратил свое существование, передав эстафету новых прагматических отношений на основе экономических интересов Российской Федерации. Этот период можно охарактеризовать, как «взаимовыгодное партнерство».

Четвертый этап 2000-2015гг. Взаимодействие РФ и КНР к новому веку эволюционировало в «стратегическое партнерство». В 2001 г. был подписан «Российско-китайский договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве» ^[6] в котором предусмотрено: развитие сотрудничества в различных сферах: экономики, безопасности и т.д.; взаимное неприменение ядерного оружия. Договором так же закреплялось отсутствие у сторон взаимных территориальных претензий, которые накладывали негативный отпечаток и даже приводили к локальным военным конфликтам в прошлом.

В 2015 г., благодаря совместным усилиям сторон, российско-китайские отношения вышли на новый этап «всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия» и «стали важным фактором развития двух стран, обеспечения их безопасности и укрепления международных позиций» ^[16]. Россия и Китай, рассматривая дальнейшее углубление двусторонних связей как приоритетное направление своей внешней политики, активно развивали систему сложившегося «всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия» ^[16].

Сходство или совпадение интересов партнеров не обязательно означает их конгруэнтные действия для реализации своих замыслов. Напротив, неправильно выбранная стратегия и тактика может привести к конфликту интересов и диаметрально противоположным результатам. Для предотвращения подобных рисков сторонам необходимо заранее принимать меры по согласованию совместных действий с учетом интересов сторон.

Интересы России и Китая в Центрально-Азиатском регионе являются не только поводом к позитивному взаимовыгодному сотрудничеству, но и сферой конкуренции двух держав, претендующих на влияние в ЦА.

Во-первых. Для оживления на северо-западе Китая рынков и ресурсо-добывающей индустрии в КНР была разработана стратегия открытости западных областей - евразийский континентальный мост, пролегающий через территорию ЦА, как составная часть Экономического Пояса Шелкового Пути (ЭШПШ).

Заметим, что в течение 80 лет (с 5 октября 1916 г.) единственным наземным путём, связывавшим европейские страны с Азиатско-тихоокеанским регионом (АТР), была Транссибирская железная дорога, на которую приходилось около 70% общего объёма грузоперевозок. Открытие движения по магистрали Китай - Европа имеет для России далеко идущие последствия - рушится российская транспортная монополия в пределах Евразийского континента.

В этом контексте можно предположить потенциальную возможность конфликта. Реализация проекта Экономического Пояса Шелкового Пути (ЭШПШ) означает создание в третьем тысячелетии по всему периметру российских государственных границ мощной системы транспортных коммуникаций, обеспечивающих республикам Центральной Азии и Закавказья выход на мировые рынки. Часть маршрутов идут в обход России. Существует мнение, что это неизбежно ослабит влияние РФ в регионе ^[3].

Во-вторых, по мере проведения внутренних экономических реформ и ростом промышленного производства резко возрастает потребность КНР в нефти и газе. Пекин стремится диверсифицировать поставщиков энергоресурсов и пути поставки нефти и газа и рассматривает ЦА как значимый источник углеводородов.

В области безопасности интересы России, Китая и стран Центральной Азии едины. Лабильность ситуации в Центральной Азии непосредственно влияет на безопасность западных районов Китая, а также юга России. Хозяйственное развитие, удовлетворение насущных жизненных потребностей населения являются не только залогом материальной устойчивости, но и политической безопасности центральноазиатских обществ и сопредельных им государств ^[3,c.39].

Генеральной предпосылкой любой интеграции является совпадение интересов сотрудничающих сторон, общностей их задач и целей. В самом общем геополитическом плане совпадение интересов КНР и России в ЦА обусловлено неприятием обеими сторонами перспектив формирования однополярной, жесткой и иерархичной структуры международных отношений. И Россия, и Китай осуждают стремление США распространить свою монополию по всему миру посредством неприкрытого силового давления или экономического подкупа. В новой внешнеполитической концепции России присутствует идея о том, что ее главной задачей является противодействие созданию однополярного мира. В связи с ее сегодняшним кризисным положением одна она этого сделать не в состоянии. Отсюда и все ее попытки найти себе сильного союзника. И на первом месте тут стоит кандидатура Китая ^[9].

Концептуальные основы региональной политики: энергетический аспект

На формирование элементов возможного «конкурентного поля» в политико-энергетической сфере РФ-КНР значительное влияние оказывают существующие концептуальные основы региональной политики России и Китая в Центральной Азии. Среди них выделяются, по крайней мере, четыре уровня: региональная политика, стабильность интересов, позиционирование национальных интересов, акценты в интеграционной риторике.

Первый уровень. Региональная политика РФ на центральноазиатском направлении носила и носит спорадический, спонтанный и иногда непродуманный характер, прослеживается отсутствие четко оформленной и проработанной программы региональной политики. Один из ведущих востоковедов, академик РАН А.М. Васильев ^{[2, c.5-35]} указывает, что подобные действия приведут к практически необратимым последствиям. По словам ученого, возврат утраченного влияния России в регионе проблематично ^{[22, c.73-84]}.

В то же время, региональная политика КНР в ЦА носит весьма обоснованный характер, оформлению теоретической программы предшествовали идеологические дебаты, научные совещания. При этом позиции самих государств ЦА можно характеризовать как перманентную неопределенность внешней политики по отношению ко всем внешним геополитическим игрокам под предлогом «многовекторности».

Второй уровень. Приходится констатировать тот факт, что регион Центральной Азии, после распада СССР до недавнего времени не входил в сферу явных российских интересов. Причины этого явления подробно раскрываются в работах известного востоковеда, проф. И.Д.Звягельской ^[7,c.86]. По ее мнению, несмотря на серьезные издержки советской системы управления в Центральной Азии, никаких серьезных объективных предпосылок для выхода центральноазиатских республик из состава СССР не существовало. «Именно стремление российских демократов первой волны как можно скорее избавиться от политического груза центральноазиатских авторитарных режимов, выросших из советского коммунистического прошлого и способных, по их мнению, поддержать коммунистический реванш, было одной из главных причин отторжения ЦА» ^[7,c.41].

Другой ведущий российский эксперт по региону проф. А.А.Казанцев: так же отмечает, что слишком быстрый уход России породил в Центральной Азии неупорядоченность и нестабильность, настоящую «черную дыру» в мировой политике ^[8,c.6].

Очевидно, что Россия, признающая важность региона ЦА для усиления своих международных позиций, не может сегодня рассчитывать только на сохраняющиеся со времен СССР межгосударственные и межкультурные связи.

В этом контексте современный прагматичный подход КНР позволяет Пекину достаточно эффективно заполнять «пустоты» в экономических и культурных нишах. Политика Китая заключается в последовательном развитии экономического сотрудничества на двустороннем уровне с государствами ЦА и поддержании политической стабильности в регионе.

Интересы государств региона зависят от цикличности основных экономических и политических процессов в ЦА. Но, при этом, республики Центральной Азии, несмотря на короткий срок своего независимого развития, сумели позиционировать себя как субъекты международных отношений.

«Внешним «игрокам», – справедливо отмечает И.Д.Звягельская, – придется примириться с ситуацией, когда руководство республик ЦА само будет выбирать себе международных партнеров, исходя из своих собственных прагматических соображений» ^[7,c.86].

К этому следует добавить, что политическая практика последних лет показывает, что отдельные внешние страны, пытавшихся навязывать центральноазиатским государствам свои стереотипы и национальные ценности, быстро теряли популярность, а вместе с ней и занятые ими выгодные позиции в регионе.

Третий уровень. В российских официальных документах изложено, что одним из ее национальных интересов является упрочение позиций страны как великой державы, более того – одного из центров многополярного мира. Эта позиция контрастирует с целенаправленным акцентированием в китайских источниках отсутствие стремления КНР стать мировой державой, подчеркнутым исключительно мирным характером проводимой политики КНР, руководствуясь концепцией «мягкой силы» Начиная с периода реформ, Китай активно развивает эту концепцию, источником которой являются успех модернизации и культурное богатство страны ^[11,c.84-90].

В современном Китае концепция «мягкой силы» нашла свое отражение в стратегии китайского руководства, выдвинутой еще на XVII съезде партии (2007 г.), когда в докладе Ху Цзиньтао прозвучал призыв о повышении культурной «мягкой» мощи государства и «мягкой силы» во внешней политике. «Мягкая сила» Китая находит свое продолжение в идеи социальной гармонии, создание которой является в Китае одной из основных государственных задач ^[15].

Китайская мифологема «гармония в мире» становится элементом идеологии взаимодействия КНР с внешним миром. Однако, после прихода нового, пятого, поколения руководства ^[14,c.162] китайская стратегия влияния, реализуемая в принципах «мягкой силы» и «выхода китайской культуры за пределы» посредством гуманитарных технологий ^[13], становится все более очевидным инструментом демонстрации государственной мощи Китая ^[18,c.17-28]. Г. Киссинджер подчеркивал, что современный Китай стал державой, имеющей интересы в каждом уголке Земли ^[24]. В этой связи, постсоветские государства ЦА не без оснований испытывают определенные опасения попасть в зависимость от Китая.

Четвертый уровень. Акценты в интеграционной риторике РФ фокусируются на сохранении культурной близости и общей истории, а также на поддержке соотечественников в Центральной Азии. Китай во всех своих программах плодотворно и целенаправленно оформляет экономическое развитие региона в качестве приоритетного направления региональной политики. Эмоциональное, историческое, политическое и культурное тяготение постсоветских государств ЦА к России ослабевает под упрочняющейся экономической связкой с Китаем.

Энергетическая составляющая «конкурентного поля» в Центральной Азии

В условиях обострения международной конкуренции между большими и малыми державами за энергетические рынки, усиливается процесс политизации энергетических отношений. В национальных внешнеэкономических и внешнеполитических стратегиях все большее место отводится использованию возможностей «энергетической дипломатии», что дает возможность ряду относительно слабых стран активно заявлять о себе в региональных энергетических проектах, получении от более сильных стран – партнеров выгодных условий транзита или добычи, производства энергоресурсов ^[20].

Находясь на стыке трех геостратегических частей мира: Европы, Азии и Ближнего Востока, Центрально-Азиатский регион и, вплотную примыкающие к нему, нефтяные и газовые месторождения Каспия превратились в объект международной конкуренции, геостратегического противостояния, военных вызовов и угроз, обусловленных устремлениями ведущих стран мира и межгосударственных союзов к нефтегазовым ресурсам региона ^[5].

В этом контексте особую роль в Евразии играют два крупнейших государства – Россия и Китай, стратегическое партнерство которых в современных условиях направлено на поиск дополнительных ресурсов для стабилизации и развития в ключевых евразийских субрегионах от Каспия до Корейского полуострова, в частности, в Центрально-Азиатском регионе.

С новой силой возрастает роль и значение восточного вектора в международно-экономической стратегии России. По подсчетам экспертов, к 2030 году четверть всей мировой нефти будут экспортировать в страны Азиатско-тихоокеанского союза ^[1]. Если удастся выполнить задачи энергетической стратегии до 2030 года, к этому времени, доля газовых месторождений Восточной Сибири и Дальнего Востока, может составить одну треть от всех новых месторождений, а нефтяных – 50 % ^[21]. Специалисты предлагают правительству начинать решать проблему диверсификации поставок горючего уже сейчас. Сегодня большая часть топлива идет на Запад. Вопрос в том, что на востоке РФ практически не развит нефтехимический комплекс – и для расширения добычи нефти и газа необходима мощная инвестиционная составляющая.

Усиление восточного энергетического вектора видится в участии России в интеграционных процессах и объединениях в сфере энергетики в Центральной и Восточной Азии, в частности в развитии трубопроводного транспорта углеводородов.

В своей энергетической стратегии Китай делает ставку на быструю и эффективную реализацию транспортных, энергетических и инвестиционных проектов в двусторонних форматах со странами ЦА. К тому же пути поставки нефти и газа из ЦА не столь протяжены и более безопасны, нежели альтернативные маршруты ^[25].

Важно отметить, что, финансируя экономики центральноазиатских стран, Китай способствует политическому и социально-экономическому развитию и укреплению стабильности своих западных провинций, обеспечению безопасной среды по периметру границ Синьцзян-Уйгурского автономного района и тем самым – ослаблению накала уйгурского сепаратизма.

Россия, Китай и страны ЦА остро заинтересованы в новом мировом экономическом и политическом порядке. Это благоприятствует выработке ими единой позиции по многим международным проблемам. Их интересы во многом совпадают и в плане безопасности. Экономический рост центральноазиатских стран, сопровождающийся удовлетворением насущных жизненных потребностей их населения, – залог политической устойчивости и безопасности не только этих стран, но в значительной мере и сопредельных им государств.

Возможная дестабилизация ситуации в Центральной Азии может непосредственно повлиять на безопасность западных районов Китая и юга России. Высокий конфликтный потенциал ЦА, обусловлен, помимо прочего, наличием противоречий, связанных с использованием природных ресурсов. Это ставит под угрозу осуществление энергетических проектов. Ведь их реализация и долгосрочность находятся в прямой зависимости от обеспечения их безопасности, нивелирования существующих политических рисков.

Конфигурация соотношения сил зависит от количества главных акторов и характера отношений между ними. Два основных типа такой конфигурации - биполярность и многополярность.

Можно выделить четыре уровня политико-энергетического интереса к этому региону:

1) страновой – страны ЦАР и Каспия (Туркменистан, Азербайджан, Россия, Иран, Казахстан, Узбекистан), пытающиеся решить внутренние проблемы за счет поставок энергосырья на мировой рынок;

2) субрегиональный – на котором субрегиональные лидеры (Россия, Иран, Китай, Турция) стремятся максимально укрепить стратегические позиции в регионе.

3) регионально-евразийский – страны зоны транзита (Россия, Киргизия, Таджикистан, Иран, Китай, Турция, Грузия, Армения, Украина, Румыния, Болгария и другие), которые пытаются извлечь дивиденды из транспортировки энергосырья по их территории;

4) глобальный – где крупные мировые игроки (США, ЕС, Россия, Китай) рассматривают Центрально-Азиатский и Каспийский регион как элемент геополитической борьбы за контроль над нефтегазовыми ресурсами, обустройство стратегических коммуникаций и маршрутов вывоза нефти и газа на внешние рынки и выстраивание многоуровневой системы гарантий своих интересов в регионе.

Геополитический интерес США, НАТО и Евросоюза к Центральной Азии и Каспию не ограничивается только нефтью и газом. Этот регион рассматривается США центром геостратегических и геополитических построений, одним из которых является «Стратегический энергетический эллипс»^[23], охватывающий Каспийское море и Персидский залив, т.е. углеводороды стран Аравийского полуострова, Ирака, Ирана, Каспийского региона, Центральной Азии и даже России. Некоторые эксперты прогнозируют возможность локальных военных конфликтов в зоне «стратегического энергетического эллипса» ^[12].

Геополитическая ситуация здесь сложилась и продолжает развиваться под влиянием ряда вне региональных факторов которые должны учитываться при оценках условий безопасной реализации нефтегазовых проектов в зоне Каспия и ЦА:

• активные мероприятия ведущих западных стран и исламских государств по расширению своего политического, экономического и военного влияния в регионе и на подступах к нему;

• продолжающееся противостояние между Ираном и США, в которое постепенно втягивается все большее число государств, в том числе и Россия;

• война в Афганистане и Ираке;

• постоянная напряженная ситуация на Ближнем Востоке: революции в Йемене, Бахрейне и Сирии, которые начались в 2011 году, в Сирии и Йемене переросли в полномасштабные военные действия, которые связаны с реорганизацией ИГИЛ (ДАИШ). На стороне боевиков воюют выходцы из стран Центральной Азии и Кавказа

• опосредованная война Ирана против Саудовской Аравии;

• навязывание некоторым государствам Южного Кавказа (в первую очередь, Грузии и Азербайджану) разного рода программ военного сотрудничества.

  Политика и действия США, Евросоюза и НАТО в регионе ЦА и Каспийского моря являются наиболее серьезным стратегическим вызовом национальным интересам и безопасности России на этом направлении. Вашингтон планирует стратегические проекты установления первенства США в регионе – обойти существующие пути транспортировки углеводородов в обход России и направить энергоносители каспийского региона прямиком на перевалочный пункт – в страны НАТО, обеспечив тем самым независимое будущее странам-производителям и странам, предоставляющим транзит.

  В Центральной Азии в совместных энергетических проектах доминирует КНР. По мнению академика А. В. Торкунова: « КНР располагает достаточными ресурсами для военного строительства и активной внешней политики в географически приближенных к ней районах» ^[19]. Китайские корпорации (В сферах нефти и газа основная роль принадлежит трем госкорпорациям : Китайской Национальной нефтяной корпорации - КННК (CNPS), Китайской нефтехимической корпорации – КНХК (Sinopec) и Китайской оффшорной нефтяной корпорации – КНОНК (CNOOC) участвуют почти в 30-ти проектах среднеазиатских стран: по разведке, добыче, переработке и транспортировке углеводородов. Энергетическая (нефтяная) дипломатия Поднебесной опирается, прежде всего, на государственную поддержку и финансирование, позволяющее госкорпорациям КНР проявлять гибкость в переговорах, в т. ч. по ценовой политике.

  Высокие темпы роста развития Китайской экономики поставили перед государством проблему обеспечения энергоресурсами для сохранения темпов роста. Потребности КНР в энергии растут втрое быстрее среднемировых ^[10]. Доля основного компонента первичной энергии КНР, угля, постепенно уменьшается, нефть была и остается в энергобалансе КНР 2-й. С 1993 г. потребности превысили объем добычи нефти. Китайские источники ^[10,c.41] прогнозируют, что зависимость КНР от нефтяного импорта к 2020 г. составит 60-70 % и это становится проблемой национальной безопасности КНР. Существующие пути импорта энергоносителей из Африки и Ближнего Востока морским путем на 80 % уязвимы. Стратегия энергетической безопасности КНР указывает на необходимость диверсификации, где приоритет отдается трубопроводным энергопоставкам с месторождений Каспия и Центральную Азию.

  Стремительное экономическое развитие КНР в контрасте с утратой российских транспортных, энергетических и ресурсных монополий и частичной потерей России своего политического авторитета в регионе (но не потенциала), может привести к позиции «младшего партнера» в двусторонних отношениях.

  Выводы

  При проведении сравнительного анализа концептуальных основ региональной политики двух стран в Центральной Азии было выявлено, что теоретические позиции Китая намного основательней и продуктивней, чем у России.

  Очевидно, что геополитическое укрепление одного из партнеров в российско-китайских отношениях, ранее приводившее к изменению его внешней политики, неизбежно влияло и на этнополитическое взаимодействие двух стран. В современных условиях КНР и РФ взаимно заинтересованы в развитии и укреплении партнерских отношений, поддержании политического баланса отношений (в формате стратегического партнерства), включая баланс интересов в энергетической (углеводородной) сфере.

  С другой стороны, интересы России и Китая в Центрально-Азиатском регионе объективно несут и элементы конкуренции держав, претендующих на влияние в ЦА. Стремительное экономическое развитие КНР в контрасте с утратой российских транспортных, энергетических и ресурсных монополий и частичной потерей России своего политического авторитета в регионе (но не потенциала), гипотетически может привести к позиции «младшего партнера» в двусторонних отношениях.

  Рост значения энергоресурсов в мировой политике объясняется, прежде всего, проблемой обеспечения национальной безопасности. Этот факт ставит перед РФ и КНР задачи скорейшего поиска более эффективных методов внешнеэкономической деятельности, оптимизации транзитных транспортных коммуникаций и установления стабильных партнерских связей с производителями и потребителями энергоресурсов. Наличие жесткой конкурентной среды в сфере энергетики и наличие в ЦАР стратегических интересов внерегиональных акторов усложняют решение этих задач.

  От качества и степени политического влияния российско-китайских отношений на энергетический сектор сотрудничества в ЦА во многом зависит общий уровень региональной стабильности и эффективность взаимодействия со странами региона. Учитывая масштабы России и Китая, характер этого взаимодействия, очевидно, что оно в настоящее время во многом предопределяет основные сферы взаимодействия в ЦА не только по энергетическим, но и по проблемам региональной безопасности, стабильности, перспективам международного взаимодействия стран региона.